Спаси меня

      Саске Учиха, сколько себя помнил, в школьные годы всегда спал на выходных до одиннадцати, а то и до двенадцати часов, нежась в постели до последнего. Однако, чем старше он становился, тем раньше начинал пробуждаться. И вот, к двадцати одному году отчего-то сон на выходных совсем не шёл, поэтому вставал молодой человек, если не в семь утра, то в восемь точно. В этом были свои плюсы: день казался длиннее, да и успевал он больше. На этих выходных особых планов не было, и всё равно Саске поднялся рано. Натренировав свой организм, он просыпался ещё до звонка будильника, и когда тот звенел, юноша некоторое время просто слушал мелодию, лежа с открытыми глазами и разгоняя остатки сна. А затем отключал его, поднимался и спокойно шёл в душ, после которого окончательно пробуждался.       Семья Учиха проживала в небольшом частном доме и состояла из четырёх человек: отца, матери и двух сыновей. Саске был младшим, но в последние десять лет практически единственным сыном в семье, ощущая себя полноправным хозяином и наследником этого дома. В этом году он заканчивал колледж и уже задумывался о настоящей полноценной работе или о продолжении учебы. Мама хотела, чтобы он продолжал учиться и поступил в столичный университет — ведь ему это было по силам, да и родители могли бы ему помочь материально. Отец считал, что пора уже нормально работать, а не подрабатывать, стать самостоятельным и крепко встать на ноги, чтобы в дальнейшем заботиться о собственной семье. И только Саске не знал, чего же хотел он сам. Наверное, жить такой же жизнью, которой жил всё это время. Наукой он никогда не интересовался, хотя с учебой у него не возникало сложностей, можно сказать, что она давалась ему легко, и он не тратил много времени на зубрёжку или доклады. Просто всё получалось само собой. К тому же у него оставалось время и на посещение спортивной секции, и на подработку. День выпускных экзаменов был не за горами, но к ним Саске не особо готовился, а вот о дальнейшей судьбе думал. Всё больше он склонялся к версии отца и решил уже понемногу искать себе работу, желательно такую, где нужно было как можно меньше контактировать с людьми. А вот жениться и заводить собственную семью в планы Учихи-младшего не входило по крайней мере в ближайшие десять лет, а в перспективе — совсем.       — Отлично, — Саске довольно ухмыльнулся, рассматривая в зеркале своё тело после душа. — Ещё пара кубиков — и догоню этого усуратонкачи, который посмел меня опередить, — напрягая пресс и разглядывая мышцы, проворчал он. С Наруто Узумаки — своим другом и вечным соперником — Саске был знаком ещё со школы. Он хорошо помнил, как при первых встречах они только и делали, что лезли в драку, не в силах найти между собой общий язык. Как он всегда возвращался домой в синяках и ссадинах, как мама журила его, а отец говорил, что решать всё нужно головой, а не кулаками. Саске их слушал, но вёл себя по-своему. Да и Наруто тоже. Однако, повзрослев, они угомонились и внезапно ощутили, что проводят друг с другом много времени и им это нравится. Школу они заканчивали вместе, но поступили в разные колледжи. Однако, несмотря на это, продолжали видеться. Их увлечение драками не прошло бесследно, но они смогли направить свою энергию в мирное русло: теперь ребята вместе посещали школу боевых искусств, совершенствуя своё тело и свой дух. А заодно и соревнуясь в количестве кубиков на прессе. Саске нравилась такая жизнь, ведь присутствие в ней Наруто делало её яркой и беззаботной, насыщенной эмоциями. И почти ничто не омрачало её. Почти.       Снизу доносился шум телевизора, отец и мать были на кухне. Саске тоже туда спустился, как раз подоспев к завтраку.       — Опять нормально не расчесался? — Микото, моя посуду, первым делом провела мокрой рукой по вихрам на затылке сына, и тот недовольно поморщился, садясь рядом с отцом, который не спеша пил чай. Мама была домохозяйкой, отец работал в крупной компании по производству автомобилей. В целом среднестатистическая семья.       — Ты же знаешь, что от расчесывания это не зависит, — процедил Саске, накладывая себе риса и овощного салата. — У папы тоже немного торчат.       Фугаку, услышав замечание в свой адрес, усмехнулся и бросил на сына снисходительный взгляд. Микото, вздохнув, тоже налила чаю себе и Саске, а затем достала из духовки свежеиспеченные кексы и положила по две штуки каждому члену семьи.       — Ты ведь знаешь, я не люблю, — проворчал Саске, отодвигая от себя десерт.       — И до каких пор будешь капризничать? — посетовала на него мама. — В детстве тебя не оторвать было от сладкого, а теперь не любишь.       — Ну вот не люблю и всё. Вкусы меняются, — отрезал младший Учиха.       — Ну и не ешь, нам с папой больше достанется, — не стала настаивать Микото и перевела свой взгляд на телевизор, где только начались новости. Фугаку тоже смотрел на экран, жуя кекс один за другим. В отличие от младшего сына, он ел всё и никогда не критиковал готовку жены, зная, что ему же выйдет боком.       «Продолжается расследование дела об убийстве главного судьи префектуры Теруми Мей. Преступник пока не найден, но у полиции есть несколько версий, связанных как с её профессиональной деятельностью, так и с личной жизнью. Напомним, что Теруми Мей была найдена мёртвой в ночь на седьмое мая недалеко от бара «Пристань». Причина смерти — потеря крови от ножевого ранения. В настоящее время обязанности главного судьи возложены на Ооноки Цучи».       — Тц, — недовольно прокряхтел Фугаку. — Говорят об этом убийстве уже вторую неделю, а всё ни о чем. Каждый день кто-то погибает, а они всё твердят о судье, будто на ней свет клином сошёлся. Микото, — обратился он к жене, — будь осторожнее, когда идёшь по магазинам, и ты, Саске, чтобы позже десяти не возвращался.       — Пф, ты что, забыл, что я в шаге от черного пояса? — презрительно ответил ему сын. — Хочешь лишить меня личной жизни?       — Как будто она у тебя есть, — вздохнула Микото. — Отец прав, — её голос тоже стал строгим. — Сейчас небезопасно ходить по улицам в одиночку, как бы силён ты ни был.       — Ладно, я на дежурство, — Фугаку поднялся на ноги, — если что-то случится, звони, — сказал он жене, а та кивнула. Оставшись с матерью вдвоём, Саске пил чай, смотрел одним глазом в телевизор, а другим в телефон, читая сообщения от друга. Сегодня тренировки не было, как и занятий в колледже, поэтому Наруто просто звал его погулять.       — Саске, у тебя есть планы на сегодня? — через некоторое время, когда сын всё доел и помыл посуду, спросила Микото.       — Да так, — пожал плечами младший Учиха, — не особо.       — Сегодня я хотела навестить Итачи. Может быть, сходим вместе? — осторожно спросила она, зная реакцию младшего сына на старшего. Мама не ошиблась. Как только речь зашла о брате, Саске помрачнел и с силой стиснул телефон в кармане, ощущая, как края врезались в ладонь. Так случалось каждый раз, стоило кому-либо напомнить об Итачи.       — А я-то думал, куда ты столько кексов напекла, — прошелестел он, глядя в одну точку. — А что его навещать? Будто от этого что-то изменится, — глухо проронил младший Учиха, хмуря брови. — Ему всё равно, приходят к нему, или нет. Он нас не узнает. И кексы твои не попробует.       — А ты? Разве ты не хочешь увидеть его? — сокрушенно спросила Микото.       — Ты же знаешь, что нет, — резко отозвался младший сын. — Не хочу ни видеть, ни вспоминать его! — вспылил он, на что Микото была готова залепить ему пощёчину.       — Прекрати так говорить, Саске! — тоже на повышенных тонах воскликнула мама. — Хорошо, что отец не слышит твои слова, а то ходил бы сейчас со сломанной челюстью.       — Значит, хочешь, чтобы я лгал ему и тебе? — с вызовом спросил юноша.       — Нет, я хочу, чтобы ты перестал стыдиться своего брата — ведь он один из тех, кто защитил нашу страну!       — Да?! — вскинул брови Саске. — И чем же страна отплатила ему в ответ? — с сарказмом спросил он. — Заперла в дурдоме до конца дней?       — Я уверена, что ему станет лучше, — прошептала Микото. — Он придёт в себя и вспомнит нас. Ведь так нельзя, Саске. Без нашей любви и поддержки он не выберется сам. В прошлый раз мы с отцом ходили без тебя, и в позапрошлый. За что ты так презираешь его? Ведь он не сделал тебе ничего плохого. И в детстве вы были не разлей вода…       — Именно поэтому, — Саске тоже понизил голос. — Не могу видеть его таким, зная, насколько сильным и потрясающим он был.       — Он твой брат. И ты должен любить его любым, будь он сильным, слабым, здоровым или больным. Так же, как люблю его я и папа. Он пожертвовал своей жизнью ради нас и ради тебя в том числе. Это ты понимаешь? — снова строго спросила она.       — Понимаю, — буркнул Саске, повержено опустив голову. — Только никто не просил его становиться героем, — себе под нос пробубнил он.       — В общем, собирайся, — подвела черту Микото, не слушая возражения сына. — Я вызываю такси через двадцать минут.       Спорить и ругаться с матерью Саске не хотел, а получать оплеух от отца тем более. К тому же, он уже был не в том возрасте, чтобы списать капризы на подростковую эмоциональность. Ехать в психо-реабилитационный центр, где содержался брат, тоже не хотелось, но это было меньшее из зол. Это нежелание было вызвано не просто банальной ленью или капризом. Глубоко внутри Саске знал, что причиной всему — страх. Он боялся. Боялся видеть брата. Боялся тех гнетущих чувств, что рождались в его присутствии. Боялся самого себя и собственного гнева.       Дорога до клиники показалась Учихе очень короткой. Стараясь не думать о предстоящем визите, он отгородился от внешнего мира наушниками, но к реальности пришлось вернуться, когда такси остановилось. Психо-реабилитационный центр окружала обширная зеленая зона, приспособленная для прогулок и отдыха на свежем воздухе. Однако на улице пока было прохладно, и гуляющие встречались редко. Саске был здесь месяца два назад, и за это время мало что изменилось. Медперсонал провёл их в комнату для встреч, которая была обустроена столиками, диванчиками и прочими атрибутами, создающими уютную обстановку. Здесь уже находились несколько больных, к которым пришли родственники и, каждый раз, видя их, Саске коробило. Они с матерью заняли один из столиков. Саске уткнулся в телефон, стараясь не смотреть на окружающих людей, но вместе с тем его волнение всё нарастало. К этому добавилось ещё странное удушающее чувство, когда медсестра, ухаживающая за Итачи, привезла его в комнату на инвалидном кресле.       Впервые увидев брата спустя долгое время, Саске с силой стиснул зубы, ощущая, как сердце учащенно застучало в груди, будто от страха. Да, всё оказалось абсолютно точно так же, как и в прошлый раз, можно было даже не надеяться на что-то иное. Состояние старшего Учихи не менялось вот уже практически десять лет. Он не двигался, не говорил и ходил под себя. С трудом ел и проглатывал пищу. Сидел в этом кресле, как кукла, которая вот-вот могла повалиться на бок или вперед. Бледные кисти, лежащие на подлокотниках, были настолько худыми, что можно было рассмотреть каждую косточку на пальцах. Лицо не менее белое и изможденное, с сильными кругами под глазами и бескровными губами. Прежде большие шоколадные глаза теперь казались каким-то серыми и не видели ничего вокруг. Тусклые волосы, которые заметно отросли и спадали ниже плеч, были собраны в хвост, но тоже потеряли свой оттенок и выглядели не такими густыми. Он едва заметно дышал, а порой даже не мог контролировать слюноотделение, поэтому медсестра периодически протирала его рот платком.       Саске до крови прикусил губы, потому что ему просто захотелось взвыть от этой картины. Того брата, которого он знал и любил, больше не существовало в этом мире. Этот человек, сидящий перед ним, никак не мог быть Итачи, эта пустая оболочка вообще не могла быть человеком. Саске не хотел смотреть на него и в то же время не мог отвести глаз. Чувство отвращения постепенно заполняло его тело, будто в кровь пустили какой-то яд. Ему было мерзко, до ужаса мерзко видеть Итачи таким сломленным и беспомощным, помня и зная, каким сильным и красивым он был. Раньше он мог практически летать, а теперь даже не может держать ложку в руках и ходить в туалет. От этого раздирающего чувства внутри, Саске бежал, как мог, и в итоге оно всё равно настигло его.       «Лучше бы ты был мёртв…» — единственное, что приходило ему в голову в эти минуты.       Мама, конечно же, плакала. Она всегда плакала, когда видела его. Обнимала, улыбалась и плакала. Наверное, была рада, что он жив, в то время как Саске мечтал о его смерти. Думалось ему, что будь Итачи в здравом рассудке, он бы и сам хотел умереть, нежели влачить столь жалкое существование.       — Итачи, дорогой, — после приветствия, Микото немного пришла в себя и положила перед ним испеченные с утра кексы. — Я добавила в них твои любимые сухофрукты, всё, как ты любишь.       — Ох, Микото-сан, ну что вы, — улыбнулась Шизуне — медсестра, которая ухаживала за Учихой. — Выглядит очень аппетитно, правда, Итачи-кун? — ласково произнесла она, погладив больного по плечу. — Мы обязательно попробуем их, обещаю, — заверила она Микото и перевела взгляд на Саске. — А ты, я так понимаю, брат Итачи?       Саске скупо кивнул, отводя глаза в сторону. Ещё немного, и он этого просто не вынесет.       — Ты редко приходишь сюда, — отметила Шизуне, — но я сразу поняла, что вы родственники. Итачи-кун очень похож на тебя, то есть… — заметив, как окаменело лицо Саске, она уточнила, — если бы Итачи был здоров, я уверена, что вы были бы очень похожи. Сколько тебе уже?       — Двадцать один, — процедил Саске, ощущая, что ему здесь нечем дышать. Поднявшись на ноги, он подошёл к ближайшему окну и открыл его, жадно вдыхая прохладный воздух.       — Итачи старше его на пять лет, — проговорила Микото, держа старшего сына за руку. — У него день рождения в июне, а у Саске — в июле.       — Ох, вот как, — улыбнулась Шизуне. — А выглядят, как ровесники. Впрочем, это неудивительно — Итачи-кун мало изменился за это время и даже больше похож на младшего брата, чем на старшего. И не скажешь, что ему скоро двадцать семь.       — Да, — согласилась Микото, касаясь бледной щеки сына. Тот не отреагировал, но ей показалось, что краска чуть-чуть прилила к лицу. — Как он? Нет улучшений? — с надеждой спросила она.       — Немного, — ответила медсестра. — Он не всегда пребывает в таком состоянии. Бывают дни — где-то раз или два в месяц — когда взгляд становится осознанным, он может самостоятельно глотать и двигать руками. Мы с ним играем в настольные игры — не всегда, но есть логичные ходы. К тому же, он рисует.       — Я помню, в прошлый раз вы говорили об этом, — кивнула головой Микото, слыша, как Саске вернулся к ним, но садиться не стал, а встал у стола.       — Да, но тогда это были просто какие-то линии и непонятные фигуры, а теперь. Вы только посмотрите! — Шизуне протянула Микото папку, которую держала в руках, и женщина с любопытством открыла её. Саске тоже заглянул одним глазом в содержимое. Там были рисунки. И не просто какие-то каракули, а настоящие эскизы, которые даже Саске не смог бы нарисовать.       — Это удивительно, — продолжила рассказывать Шизуне, пока Микото с любопытством рассматривала их. — Обычно больные рисуют что-то простое, и их рисунки похожи на детские, а здесь как будто зарисовки какого-то художника. Итачи-кун прежде рисовал?       — Нет, никогда, — покачала головой Микото, отложив папку и сосредоточив внимание на сыне. Рисунки оказались прямо перед носом у Саске, и парень, чтобы отвлечься, тоже стал разглядывать их. Эскизы и правда были очень реалистичными. В основном на них было изображено то, что окружало Итачи: вид из окна на парк, лицо Шизуне, ещё какой-то женщины, которую Саске не знал, была пара набросков их семьи. Мама была прорисована очень четко, отец чуть хуже. Саске был маленьким, а сам Итачи… его лицо было сильно заштриховано карандашом, будто он не знал, как выглядит сам. Это действительно было странно, ведь Итачи и правда никогда не рисовал, да и вообще был далёким от искусства. Где действительно раскрылись все его таланты, так это в военной сфере. Уже с младшей школы Итачи интересовался вооруженными силами и боевыми искусствами, а в старшей школе перевёлся в спецкласс, где прошёл военную подготовку и достиг невероятно высоких результатов, как в физическом, так и в стратегическом плане. Как раз в то время начались боевые действия на границах страны, и он, как уникальный талантливый боец, был отправлен туда. Что там произошло на самом деле, ни Саске, ни родители не знали. Вернулся Итачи с тяжелой черепно-мозговой травмой, весь сшитый, как разорванная плюшевая игрушка, перенёс сложную операцию и был направлен сюда. Конечно же, ни о каких художественных способностях и речи быть не могло, но всё же…       — Это возможно, — донесся до него голос Шизуне. — Когда повреждаются какие-либо отделы головного мозга, могут открыться удивительные способности. Это синдром Саванта: были случаи, когда люди, после перенесенных травм, начинали говорить на языке, которого никогда не знали, играть на музыкальном инструменте, хотя никогда не обучались, рисовать, решать сложные математические уравнения, писать стихи… Такое и правда возможно. Более того, возможно, это предвестник того, что ваш сын вскоре может прийти в себя.       — Ох, если бы, если бы… — прошептала Микото, так и продолжая нежно держать Итачи за руку. — Кажется, вас тоже можно поздравить? — осторожно произнесла она, смотря на живот медсестры, который заметно округлился.       — Да, — неловко рассмеялась женщина. — Через десять дней я ухожу в декретный отпуск, за Итачи-куном будет ухаживать другая медсестра.       — Ох, а мы так привыкли к вам… — несколько разочарованно проронила Микото.       — Не волнуйтесь, наша клиника может гарантировать лучший уход. Весь персонал очень квалифицирован, так что моя замена будет достойной, — пообещала она.       Саске, слыша про синдром Саванта, видел здравое зерно в рассуждениях Шизуне, и всё-таки, он не мог представить, что когда-нибудь Итачи сможет говорить, а уж тем более ходить. Один из рисунков показался Саске очень странным и неприятным. Он изображал незнакомую темную комнату, которую освещал только лунный свет из окна. Посреди неё лежал человек в светлом плаще. Лица не было видно, зато на переднем плане были очень четко прорисованы круглые очки, левая линза которых была треснута и чем-то испачкана. Саске не стал больше рассматривать рисунок и перешёл к следующим. Он просмотрел все его рисунки, но когда добрался до последнего, внутри что-то перевернулось. Отбросив все остальные, Саске схватил этот листок и поднёс его к глазам, не веря, что на нём может быть изображено такое. Этот эскиз отличался от всех остальных. Он был полностью выполнен штриховкой, причем очень плотной, исключающей любой просвет. Это были их родители, но не улыбались, как на предыдущих набросках. Нет, они лежали на полу их собственного дома, который Саске узнал мгновенно, и, судя по усиленной штриховке, под их телами разливалась кровь.       — Что это… — прошептал Саске, чувствуя, как у него дрожат руки. Лица отца не было видно, а вот лицо матери исказил ужас и страх. К тому же, рана на её шее была до такой степени заштрихована, что грифель практически разорвал бумагу. — Что это такое? Как ты мог такое нарисовать?! — Саске в ужасе поднял глаза на безмолвного брата и за одно мгновение разорвал этот рисунок в клочья, обогнул стол и в сердцах залепил Итачи пощёчину. Шизуне пораженно распахнула глаза, Микото прижала ладонь ко рту, чтобы не закричать, а Саске, тяжело дыша, схватил брата за ворот рубашки и с силой встряхнул его, чуть ли не поднимая с кресла.       — Как ты посмел нарисовать такое?! — выкрикнул он ему в лицо, не помня себя от ярости.       — Саске, прекрати! — первой опомнилась Микото и оттащила младшего сына от старшего. — Что на тебя нашло?!       — Ты что, не видела, что он нарисовал? — теперь ярость была обращена к матери.       — Что бы он ни нарисовал, нельзя злиться и ругать его, — покачала головой Шизуне, присаживаясь подле Итачи на корточки. — Он не в состоянии контролировать своё тело и свой разум. Видишь?       Саске так и не смог восстановить дыхание, но на Итачи всё же взглянул. В нём ничего не изменилось, разве что, остался красноватый след от пощёчины и, как ни странно, потекли слёзы из глаз, хотя лицо не исказилось.       — Он чувствует твоё отношение, но выразить по-другому не может. Не будь с ним так жесток, — попросила Шизуне.       — Саске, — Микото укоризненно взглянула на него, а молодой человек раздраженно стиснул зубы.       — Я подожду тебя на улице, — отрывисто произнёс он и покинул комнату для встреч. Всю дорогу до выхода младший Учиха ощущал, как сердце трепещет от ярости в груди, но как только глотнул свежего воздуха, к его гневу примешалось ещё и чувство вины. Вообще Саске старался не поддаваться эмоциям, и такие всплески случались с ним очень редко, но когда случались, он частенько терял полную адекватность. Вот и сейчас — забыв о том, что брат абсолютно ничем не может ответить, набросился на него, как на своего врага. Но этот рисунок… Неужели он думает о таком?! Неужели хочет смерти родителей?       — Саске, как это понимать?! — дома мама закатила ему скандал. — Как ты мог так поступить с Итачи?       — Потому что он нарисовал тебя и папу мёртвыми! — выпалил юноша, смотря на мать во все глаза. — Он хочет вашей смерти!       — Что ты такое говоришь? — пораженно выдохнула Микото. — Итачи не может такого хотеть. Должно быть, тебе показалось. А даже если он что-то и нарисовал, то его всего лишь образы его сознания. Он же болен, Саске!       — Я знаю! — огрызнулся сын. — И всё равно, он не должен был такого рисовать, когда ты относишься к нему с такой любовью. Это настоящее предательство.       — Ох, Саске… — тяжело вздохнула мама и покачала головой. — Иди лучше прогуляйся и выветри эти мысли из головы. Не хочу больше слышать о подобном от собственного сына.       — Такое ощущение, что его ты любишь больше, чем меня, — пробурчал Саске, снова обуваясь и покидая этот дом.