Bryce Fox — Horns
Следующие несколько дней друзья на работе стебут Чонгука за засосы по всей шее. Он игнорирует их, что не так уж и просто, потому что каждый раз, когда они тычут в налитое фиолетовым пятнышко, Чон вспоминает о Чимине. О Чимине, целующем его. О Чимине, потирающемся членом о его пах. О Чимине, стоящем на коленях. О Чимине, сосущем… И каждый раз всё сводится к тому, что Чонгук сломя голову несётся в туалет, со всей дури закрывает дверь, запирая её, и остервенело передёргивает на светлый образ грешных губ на его члене, на горячесть и приятную влажность идеального рта. Чонгук кончает каждый без исключения раз очень сильно и быстро. Он прекращает преследовать Чимина после той ночи. Тот проносится как прежде на запредельных скоростях, но Чонгук не гонится за ним, потому что слишком боится утонуть в чёртовом Пак Чимине по самые уши, поддаться искушению, которое в следующий раз поставит уже его самого на колени. Достаточно и того, что Чонгук позволял Чимину уйти, забивая на собственную работу. Невыполнение своих рабочих обязанностей и закрывание глаз на нарушения Пака съедают душу совестливого полицейского по ложке. Он стал копом, чтобы творить добро, а не трахать в рот симпатичных уличных гонщиков на обочине патрулируемой дороги и позволять им и дальше терроризировать улицы. Нет, Чонгук не поведётся на чары Пака снова. (Чимин готов поспорить) Через три дня трусливого игнора со стороны Чонгука, отсутствия погонь по пустому шоссе и глупых разговоров ни о чём, Чимин решает, что с него хватит. Он не для того устроил этому придурку лучший минет в его жизни, чтобы быть сейчас игнорируемым. Чимин не считает себя вечным искателем внимания — ну, по большому счёту, это действительно не так — но, когда он находит кого-то, чьё внимание действительно хочет заиметь себе, — в лепёшку расшибётся, но добьётся своего. К счастью, Чимин внимательно относится к каждой детали, цепляясь к любой информации, которую мог почерпнуть из машины полицейского или его значка. И сейчас он точно знает, где именно работает чёртов Чон Чонгук. Поэтому Чимин шагает сейчас важно по полицейскому отделению, удивительно не замечаемый никем из работников, старающийся не контактировать взглядами ни с одной живой душой. Он замечает знакомую форму Чон Чонгука, склонившего голову над каким-то документом и исчезнувшего в коридоре. В пустом коридоре. Один. Ну, вне поля зрения любопытных глаз. Очередная предвкушающая усмешка появляется на лице Чимина. Чонгук вздыхает, убирая ещё один файл на место, придерживая весь шкафчик, пока старается запихнуть обратно документ. Им явно нужны хранилища получше в этой богом забытой дыре. Он с шумом задвигает шкафчик, чуть отодвинув его и толкнув опять, пока тот не закрывается полностью, кидает взгляд на телефон и разворачивает уже, чтобы покинуть комнату. — Здравствуй, Офицер. Чонгук едва из собственной кожи не выпрыгивает от неожиданности, спина больно прикладывается к шкафу с файлами, а телефон падает на пол, когда он чуть оступается. Руки хватаются за сердце, перепуганный взгляд устремляется на Чимина, закрывшего за собой дверь и облокотившегося на неё. — Твою мать, — выдыхает Чонгук. — Иисус, что ты здесь делаешь? — Слишком ярко реагируешь. И правда, неужели ты не понял ещё, что моё имя Чимин, а не Иисус? — смеётся Пак — звук, который и прекрасен, и ужасен в равной степени. Он посылает ощущение нервного возбуждения по чоновскому позвоночнику, и всё, о чём полицейский может думать теперь, это то, что произошло между ними несколько ночей назад. — Я задет, Чон. Думал, ты будешь более взволнован нашей встречей. — Ты не можешь быть здесь, — говорит Чонгук, пока Чимин пересекает комнату, заползая на стол перед ним. Он ставит одну ногу на стул, и Чону стоит невероятных сил не отрывать своих глаз от Чиминовых, пока тот беззастенчиво пользуется новым положением, чтобы развести ноги в стороны. — Расслабься, Офицер, — Чимин практически выстанывает слова — или, возможно, Чонгуку так только кажется, потому что он уже чувствует себя неважно, напряжённо, а главное, жаждуще. Особенно, когда зубы Чимина ловят томно его нижнюю губу, а глаза смотрят на Чонгука так, словно он жертва. — Чёрт возьми, — вздыхает Чонгук, хватаясь за голову. Всё, что он хочет, — наказать Чимина, прижать его к этому самому столу и вытрахать всю дурь из блондинистой головушки прямо на своём рабочем месте, заставляя Пака кричать его имя так, чтобы слышал каждый на их этаже и не только. Он не может. Он не может сдаться. Чимин опирается одной рукой о стол, вторая скользит по крепкому бедру, бледное горло представлено на обозрение бедному Чонгуку. Искушает его. Приглашает. И джинсы такие плотные, обнимающие точно каждый изгиб тела, v-образный вырез футболки опускается так низко, что его следует запретить законом вообще. И глаза Чонгука не способны вернуться к лицу искусителя, как бы он себя ни уговаривал. — Я соскучился по нашим встречам на дороге, — говорит Чимин, слова звучат куда более страстно, чем должны бы. Кончик языка появляется между пухлых губ, щедро смачивая их блестящей слюной, Чимин улыбается, а Чонгук знает уже, что любое его слово дальше будет по блокам разносить внезапно не такую уж и твёрдую решимость полицейского. Всё и так уже висит на хлипких даже на вид нитях. Чимин вдыхает глубоко, затем с шумом выпускает воздух, на секунду как-то хищно мелькают белые зубы, а в глазах черти разводят ритуальные костры. — Я не перестаю думать о той ночи, — говорит он, наклоняясь вперёд, пальчиком манит Чонгука ближе. Он облизывает свои губы, поджимая их, — я не мог говорить нормально целый день. Да к тому же ты был таким вкусным. Чонгук срывается, отталкиваясь от картотеки, чтобы налететь на Чимина, который, кажется, только и ждёт его с широко раскрытыми объятиями. Они врезаются друг в друга, губы неистово сминают друг друга в поцелуе, слишком ураганном, чтобы быть изящным. Чонгук становится между разведённых ног, раскрытых широко для него и тут же обвивающих его талию. Маленькие ладошки добираются до волос полицейского, оттягивая за них голову назад и позволяя Чонгуку выцеловывать сильную шею, зубы царапают кожу. Руки забираются по передней стороне чиминовской футболки, затем гладят нежно по груди и толкают назад, укладывая поддающееся тело на стол. Чонгук тормозит и через мгновение заползает на стол, давая себе время на то, чтобы оценить, как удачно сползает с плеча лёгкая ткань, открывая вид на гладкую, загорелую кожу, как светлые волосы красиво раскиданы вокруг его головы, как губы приоткрыты, пухлые, розовые и напрашивающиеся на грех. Пальцы Чимина находят пояс полицейского, когда тот, наконец, взбирается на него, рукой зарываясь в светлые пряди и оттягивая голову, чтобы обсыпать новыми поцелуями-укусами подставленную шею и выбить из лёгких весь воздух. Маленькая ладошка старается усердно внизу, пока штаны, наконец, не оказываются расстёгнутыми, стягивает их чуть ниже, пока рука уже полностью не касается члена через ткань трусов. Чонгук кусает собственный язык, чтобы не застонать громко, глаза жмурятся, и голова невольно откидывается назад, когда Чимин начинает поглаживать его, рука скользит под последний барьер и захватывает в плотное кольцо не скрытую тканью плоть, каменно твёрдую и истекающую смазкой. Руки его оставляют в покое волосы Чимина, одна рука упирается в стол в качестве опоры, а другая забирается в паковские джинсы. Глаза их встречаются, когда он чуть стягивает слишком узкий материал вниз. Чиминово лицо розовеет румянцем, глаза затянуты похотью и желанием, и улыбается он в своей привычной манере, когда Чонгук касается его члена, большой палец растирает выступивший предэякулят по головке, ныряет под крайнюю плоть. Треснувший тихий стон, оброненный Паком, кружит чоновскую голову. Он опьяняющий, проникающий в каждую кость в теле Чонгука, наматывающий сознание бедного полицейского на свой маленький пальчик и управляющий им как марионеткой, играющий на нём, как на каком-нибудь инструменте. Ощущение, что Чонгук не понимает больше даже, кто он вообще такой, когда Чимин смотрит прямо в его глаза, свободная рука массирует кожу головы, водит от загривка и вниз по спине. Чонгук припадает к Чиминовым губам снова, тела сливаются в единый организм, когда он убирает маленькую ладошку старшего и берёт в свою широкую оба их члена, одновременно дроча им обоим. Язык проскальзывает мимо полных губ, скользя по зубам, по ребристому нёбу, Чимин стонет тихо, толкаясь в чоновскую руку. Он ненадолго хватается за форменную рубашку полицейского, затем скользит вдоль рёбер к пояснице, чтобы проскользнуть под его брюки. Пальчики впиваются в голую кожу ягодиц младшего, надавливая и заставляя того резче толкаться в собственную руку, скользя членом по чиминовскому. С губ Чона наконец срывается стон, бесстыдный и громкий, осадком оседающий в чиминовском рту, горячее дыхание смешивается. Он чувствует, как Пак улыбается в поцелуй перед тем, как притягивает ближе, утыкаясь носом в основание шеи, пока оба толкаются в одну ладонь, по пятам догоняя всё приближающуюся кульминацию. Грешные губы путешествуют вдоль чоновской челюсти, руки обнимают за плечи, практически укладывая полицейского на лихорадочно вздымающуюся грудь, когда тот неаккуратно сжимает ягодицы. Губы останавливаются у уха Чонгука, дыхание щекочет кожу. — Кончи для меня, — задыхаясь, произносит Чимин, слабый голос дрожит, когда Чонгук сжимает сильнее их члены, горячая лава удовольствия разливается в паху. — Давай, прелесть, я так хочу, чтобы ты кончил… кончи прямо на меня… У Чонгука даже пальцы на ногах подгибаются, голова запрокидывается, бёдра толкаются мощно, потираясь о Чимина. Затем он кончает в свою руку, между их грудными клетками, жалостливый скулёж и полувскрик вырываются из него, хотя он продолжает тереться о парня под собой. Он продолжает поглаживать их обоих, пока голос Чимина не ломается в стоне, спина выгибается красиво над поверхностью стола, руки хватаются за Чонгука так, будто от этого зависит жизнь, ногти оставляют полумесяцы на коже, пока сильный оргазм накрывает его с головой. Оба задыхаются, прижимаясь грудью друг к другу, Чонгук старается более-менее держать себя на весу, не сваливаясь всем своим весом на маленького Чимина. Хотя он слишком слаб, чтобы долго держать себя в таком положении, руки предательски трясутся. Он чувствует, как Чимин оставляет нехарактерно мягкий поцелуй на его челюсти, рука нежно скользит по волосам, успокаивая. Чонгук мог бы потерять себя совсем в этом моменте, разнеженный и вознесённый к небесам адреналином, Чимин всё ещё крепко держится за него, касаясь мягко и медленно, тёплое дыхание приятно щекочет ухо. Однако откуда-то извне слышатся шаги и громкое: — Куда делся этот засранец Чон? — Архив, — отвечает кто-то. Ни Чимин, ни Чонгук никогда так быстро в своей жизни не двигались. (Чимин хихикал как ведьмочка, пока Чонгук пытался очистить себя и свою форму).Bryce Fox — Voodoo
Каким-то чудесным образом Чонгук не попался на том безобразии, что они с Чимином творили в архиве, на его рабочем месте. Он даже умудрился вывести Чимина незаметно ото всех. Как только оба они благополучно вышли в переулок, Чимин затащил Чонгука в очередной поцелуй у кирпичной стены, неровности которой неприятно упирались в чоновскую спину, но тот совершенно этого не замечал. Вкуса чиминовского языка в его рту хватало, чтобы отвлечь его от любого дискомфорта, так же, как и ощущение рук, скользящих под его рубашкой, нагло мнущих голую кожу. После того, как старший ушёл, Чонгук пообещал себе никакого больше Чимина. Он отрывает себя от этого. Чимин словно самый опасный наркотик, а Чонгук безумный торчок, следующий за любым его словом, потому что без него ломает и кроет дико от недостатка прикосновений, чувств, голоса. Он не знает ровным счётом ничего об этом парне, кроме того, что он гребаный нарушитель закона и обладает языком и членом какого-нибудь греческого бога, но тем не менее, не может вытянуть себя из чёрной дыры под названием Пак Чимин. Он расползается как гриб от взрыва ядерной бомбы, уничтожая всё по периметру, снося все основы и устои к чертям, особенно, когда подбирается до невозможного близко. От Чонгука остаются одни первобытные инстинкты, когда он видит Чимина и, чёрт возьми, так нечестно. Как, скажите на милость, он может противостоять такой напирающей и не признающей отказов силе? Чонгук говорит себе, что он может сделать это. (Он знает, что не может) Однако он держится несколько дней, наблюдая за тем, как Чимин проносится мимо него по тому шоссе, и сражаясь с желанием сорваться за ним следом.