ᴛы идᴇᴀᴧьный, и я ᴩᴀдᴀ, чᴛо ᴛы ᴄ ϶ᴛиʍ ᴄʍиᴩиᴧᴄя, ʙоᴛ и ʙᴄᴇ! ᴀ ᴛᴇᴨᴇᴩь ᴄᴋᴀжи ʍнᴇ ᴨочᴇʍу я – идᴇᴀᴧьнᴀя жᴇнщинᴀ. ну быᴄᴛᴩᴇᴇ, ᴛы ᴨᴇᴩᴇᴄᴛᴀᴇɯь быᴛь идᴇᴀᴧьныʍ!
нᴇᴀдᴇᴋʙᴀᴛныᴇ ᴧюди
Айзен торопливо снимает домашнее кимоно, бросая дорогую вещь, как ненужную тряпку, на пол. Оргазм Ичиго передается мужчине дрожью тела. Соуске проклинает собственное возбуждение, каждый раз подстегиваемое стонами девочки. По затылку скатывается одна из многих капель пота, и мужчина прикрывает глаза, шумно выдыхая, стараясь сдержаться. Еще ненадолго. “Все, что хочешь”. Девочка просто не понимает, насколько он жадный. Насколько много власти она отдала ему в руки. Собственная алчность дурманит разум. Ее голос ставит на колени, а глаза... Она смотрит на него, как на бога, будто стоит ему приказать, и начнет шептать молитву своими припухшими раскрасневшимися губами из розового нефрита. Айзен впивается в эти самые греховно-невинные губы влажным, ритуальным, поцелуем. Его руки скользят по талии и останавливаются на бедрах. Мужчина притягивает Ичиго ближе. Девочка настолько влажная, что головка уже неприкрытого члена скользит по промежности и упирается в клитор. Капитан мычит от стимуляции. Он давит на основание члена, направляя его ко входу. Головка упирается в плеву, и Соуске замирает. В голове бьется мантра “не спешить”. Не спешить, контролировать себя, не сорваться, будто изголодавшийся пес. Айзен нависает над риокой, опираясь на одну руку: длинные пальцы сжали одеяло, спутали рыжий шелк разметавшихся волос в попытке контролировать себя. Вторая – находится на гладкой коже низа живота, пока большой палец лежит на клиторе. – Ичи-го... – он хрипит загнанным на охоте зверем. Грудь ходит ходуном от шумного дыхания. Сердце будто качает кровь только к члену, совершенно забыв про мозг. – ...Останови меня, если станет больно. Соуске наклоняется, целуя Ичиго, и входит плавным движением наполовину, вновь замирая. И, черт, пусть будут прокляты все шинигами, пустые и квинси. Девочка идеальна. Созданная исключительно для него одного. Нежные стеночки безупречно обхватывают член, а чужая дрожь только добивает его. Мужчина гортанно стонет в персиковые губы и отстраняется лишь для того, чтобы уткнуться в фарфоровые ключицы. Пот заливает глаза, на лице играют желваки, а на руках проявились жилы. Только бы не сорваться.он ᴨоняᴧ, чᴛо онᴀ нᴇ ᴛоᴧьᴋо бᴧизᴋᴀ ᴇʍу, но чᴛо он ᴛᴇᴨᴇᴩь нᴇ знᴀᴇᴛ, ᴦдᴇ ᴋончᴀᴇᴛᴄя онᴀ и нᴀчинᴀᴇᴛᴄя он.
ᴧᴇʙ ниᴋоᴧᴀᴇʙич ᴛоᴧᴄᴛой
ᴀннᴀ ᴋᴀᴩᴇнинᴀ
Он прекрасен без одежды. Невозможно наглядеться. Длинные сильные руки, жилистые и бледные – как у ангела, как у самой смерти. Хотят забрать и в рай, и в ад своими длинными могущественными пальцами. Напряженный торс – видна каждая мышца, каждая вспухшая вена и артерия. Мраморный, алебастровый разворот плеч – за такими не жалко и в преисподню спуститься, сгореть в самом жарком котле. Взмокшая крепкая шея, такая резная, что хочется исполосовать ее своими губами. А лицо… Сейчас такое эмоциональное, такое живое. Раскрасневшиеся губы, ровная спинка носа с крохотными капельками пота на ней. И дикие глаза – такие, от которых может стать страшно, но девочка, просто взглянув на них, стонет в голос. Невыносимо мягкие его волосы налипли на покрытый испариной лоб, и Ичиго не может не зачесать их назад. Она хочет его всего. Каждую его клетку тела, каждый лейкоцит. Хочет владеть им и хочет быть им обладаемой. Она, кажется, уже. В комнате душно, и в послеоргазменной неге, еще не отдышавшись, рыжая риока ртом хватает воздух, лишь бы не задохнуться от всего, что навалилось на нее. От того, как хорошо, как сладко ей сейчас от головы до пят. Но рот затыкают, отбирая воздух. Целуют и терзают, и Куросаки терзает в ответ. Ощутимо кусает, чтобы неповадно было, чтобы дать понять, что она так же одержима, что так же хочет. Чужое возбуждение давит на нежный и влажный вход, и юная шинигами чуть сжимается. Плоть проходит дальше, и девочка упирается затылком в подушку и болезненно мычит, ощущая тяжесть на груди. Ей жжет, ей колет, ей режет, но она не может раскрыть свой рот и в полуслове, чтобы попросить его. До ужаса странное чувство, распирающее, чересчур наполняющее. Мягкие ткани вокруг члена подрагивают оттого, что девочка дрожит от боли, что усиливает это ощущение. Пара струек крови вытекает на постель из узкого лона, пачкая дорогую расшитую парчу. Дышится тяжело, соображается – еще хуже. В ее груди, прямо под ребрами, что-то происходит. Сжимается, расходится, сталкивается и трещит. Ей хочется убежать от неприятных ощущений, но при этом остаться с этим шатенистым капитаном здесь, сейчас, всегда. – Соуске, подожди чуть-чуть, – тихонько лепечет она, пока несколько слезинок стекают по вискам, утопая в рыжих прядях. Тонкие пальчики успокаивающе гладят затылок мужчины, чтобы воззвать к терпению, чтобы успокоить саму себя. Девичье сердце громко стучится в ребра, просясь наружу. Но в какой-то момент боль чуть стихает, притупляется, и девочка скрещивает тонкие изящные щиколотки на влажной пояснице Айзена, давая понять, что готова продолжить.ᴛы ᴛᴇᴨᴇᴩь ᴄо ʍной, ᴛы – ʍоя ниᴩʙᴀнᴀ.
ʙдох, ʙыдох, ᴩиᴛʍ ᴄᴇᴩдцᴀ ᴩʙᴀный.
ɢʀᴇᴇɴ ᴀᴘᴇʟsɪɴ – ᴄᴧᴀщᴇ ʍᴇдᴀ
Он целует редкие жемчужины слез в жалкой попытке отвлечься. Не навредить. Губы щиплет от стекающего пота, раздражая мелкие ранки. Соуске жадно осыпает грудь и шею поцелуями. Изящные пальцы скользят по его шее, а в голове образуется полная невесомость. Возбуждение бьет по всем рецепторам, и стоит изящным лодыжкам скрестится за спиной, мужчина начинает двигаться. С губ срывается полустон-полурык. Глаза цвета умбры впиваются в девочку, запечатляя на внутренней стороне век ее образ. В тусклом свете свечей она выглядит нереальной. Настолько, что на мгновение ему кажется, что они вернулись на поле боя. В воспоминаниях, которые он напрочь вычеркнул, она была такой же недостижимой. Но сейчас это всего лишь иллюзия. Вот она, прекрасная, божественная в своих стонах и пальчиках, сжимающих его волосы на затылке. Сокровенная. Полностью его. И забытые воспоминания не нужно возвращать. Ведь того прошлого больше не существует. Медленный темп нарастает. Соуске упивается мягкой кожей персиковых губ. Руки, что до этого были ласковыми и нежными, ныне цепляются за упругие бедра, оставляя алые следы. Его движения становятся более алчными, ненасытными. Словно мужчина хочет ее всю и одновременно. Темп ускоряются. Шлепки кожи о кожу сводят с ума. – Идеальная, – хрипит Айзен в израненные губы. – Умница, так хорошо принимаешь меня, – больной шепот не прерывается, капитан продолжает хвалить девочку. Оргазм все ближе и ближе, но в затылке начинается какое-то копошение. Мужчина утыкается в фарфоровую шею. Чтобы удержаться на весу, Соуске опирается на две руки. Длинные пальцы сжимают парчу одеяла, и мужчина кончает со стоном в шелковую кожу. Замерев на несколько мгновений, немного переводя дыхание, он поднимает взгляд. И натыкается на вспоротую черными когтями ткань. Сердце пропускает удар. Иерро медленно и незаметно начало ползти по запястью. Айзен возвращается к персиковым губам, увлекая их в глубокий поцелуй, надеясь, за это время взять силы под контроль.ᴋᴀᴋой ᴄʍыᴄᴧ ʙо ʙᴄᴇʍ ϶ᴛоʍ ᴋоᴨᴀᴛьᴄя,
ᴇᴄᴧи ʍы ᴨᴩоᴄᴛо ᴨодходиʍ дᴩуᴦ дᴩуᴦу, ᴋᴀᴋ ᴨᴀзᴧ?
...
я нᴇ знᴀю, ᴧюбоʙь ᴧи ϶ᴛо, но ʍы ᴄ ᴛобой – ᴄоʙᴨᴀдᴇниᴇ.
яɯᴋᴀ ᴋᴀзᴀноʙᴀ
Девочка ценит его терпение. Видит, как мужчина держится, видит приложенные им усилия. Капитан двигается очень осторожно и плавно. Перечная острота боли почти потухает от этих тягучих движений, оставляя за собой лишь жжение и колючий сахарный мед совершенно новых для юной девушки ощущений. А после темп нарастает, словно в кульминации какой-нибудь высококлассной ведущей партии эрху в лучшем традиционном оркестре. Спустя пару минут, когда Ичиго стала вновь жутко влажной от возбуждения, от необыкновенных, доселе незнакомых ощущений, ее хрупкое тело неосознанно, поддаваясь каким-то первобытным инстинктам, стало выгибаться и подаваться Айзену навстречу. Риока полностью отдалась своим томным стонам, своим покачивающимся от нарастающих толчков бедрам, полностью отдалась ему. Она очень громкая, он – вторит ей рыками, хриплыми выдохами, благоговейным шепотом. Ей в рот будто залили горячую и густую карамель – вдыхать тяжело, но стоны ее до невозможности сладкие и тягучие, до ужаса звонкие, хотя говорить она привыкла тихо и сдержанно. Его же голос напоминает животный возглас, трескучее предупреждение, сипящее клеймо обладания. Временная шинигами успела забыться в чувствах, в голове туман, в ушах звон, перед глазами – пелена. Хрупкие пальцы бегают там, куда могут дотянуться, и обязательно норовят схватить – сжать каштановые волосы на загривке, вцепиться во взмокшее мраморное плечо, пройтись ноготками по груди. А вторая же рука бесстыдно опустилась к требующему внимание клитору – и это воздействие облегчило оставшуюся боль, скрасило ноющее возбуждение и быстро привело ко второй разрядке, практически сразу после оргазма мужчины. Девочка сильно изогнута в пояснице. Она дрожит от накатывающих волн того, чего никогда не испытывала. Она, кажется, вообще реальности не чувствует. Срывает голос от оргазма, смущается, за чужие плечи цепляется своими хрупкими пальчиками. Сжимает нежными спазменными стеночками чужую плоть. И даже не замечает чернильно-черных рук, что разворотили изысканную ткань прямо у ее рыжеволосой головы – даже задели несколько тонких медных прядок. Уж слишком отвлекающие, завлекающие у Соуске губы. Но воздуха после оргазма не хватает – и Ичиго отрывается от поцелуя, судорожно вдыхая как утопающий. Поворачивает голову в сторону, утыкаясь в подушку фарфоровой алой щекой. И что-то царапает ей лоб. Куросаки вначале не замечает крохотного укола боли, но чувствует, как маленькие капельки крови проступают на коже, и как пот покалывает это место. Карие глаза распахиваются – прямо перед ними вороная броня.он ᴨᴩиняᴧ ᴇᴇ ᴛᴀᴋой, ᴋᴀᴋ ᴇᴄᴛь, ᴛᴀᴋ жᴇ, ᴋᴀᴋ и онᴀ ᴇᴦо.
бᴇз ᴨоᴨыᴛоᴋ ᴨᴇᴩᴇᴋᴩоиᴛь дᴩуᴦ дᴩуᴦᴀ ᴄᴀʍую ᴄуᴛь и ᴇᴄᴛᴇᴄᴛʙо.
ɴᴏɪᴢᴇ ᴍᴄ
ᴨᴇʙᴇц и ᴀᴋᴛᴩиᴄᴀ
Оргазм все еще гуляет по телу. Но вместо сонного, сытого удовольствия, в затылке покалывают иглы. Кьека чем-то недовольна, и Соуске не может разобрать ее ворчание. Что-то мешает слышать внутренний мир. Зато иерро самостоятельно начало опадать. Мужчина замирает, следя за реакцией девочки. Чистая от когтей рука касается царапины. Подушечка большого пальца стирает кровь. Вместо слов, Айзен активирует кайдо – золотой купол лечения покрывает всю кровать. Черные частички иерро хлопьями горелого пепла вздымаются вверх, и девочка поворачивается обратно, заглядывая в карие омуты капитана. В них – напряжение, перебивающее негу. Горячий палец проходится по лбу, и Ичиго даже не морщится. Успокаивающе улыбается Айзену самой неприступной улыбкой и обнимает за взмокшую шею. – Иди сюда. Иди ко мне, Соуске, – хрупкие на вид руки притягивают, заставляют мужчину полностью лечь на девичье, изящное, все еще дрожащее тело. Пальцы проходятся по влажным каштановым волосам, а персиковые губы касаются виска. – Все в порядке. Царапина вместе с наливающимися синяками на бедрах и разрывами внутри затягиваются приятным покалыванием. Капитан же хмурится в противовес улыбке девочки, но обнимает ее и заваливается на бок. От движения задевается член. Случайные фрикции стимулируют чувствительную плоть, и Айзен утыкается со стоном лбом в обнаженное плечо. Следующий поцелуй Ичиго приходится в шатенистую макушку, бледная девичья рука пропускает между пальцев мягкие пряди волос. Белая фарфоровая ножка нагло лежит на сильном бедре. Внизу живота все еще сжимаются мышцы, и Ичиго периодически подрагивает, испытывая немного мучительные остатки оргазма, а внутри ее все еще распирает мужская плоть. И есть в этом что-то необычное – они словно едины сейчас, и риока покрывается мурашками от этого осознания. Только вот рыжеволосую голову не покидает мысль о броне. Почему это случилось на этот раз? Сейчас никаких беспокойств о ней не должно было быть. – Соуске, со мной все хорошо. Посмотри на меня. Мужчина подчиняется, не задумываясь. Глаза цвета умбры потемнели, превратились почти в черные. Но брови хмурятся. Ичиго целует в вертикальную морщинку меж бровей, направляя мягкий и ласковый взгляд в почти чернильные глаза. – Не молчи же, ну, – вновь нежная улыбка, попытка остановить мысленный процесс мужчины. – И обними покрепче. Соуске перехватывает персиковые губы, целуя нежно, на контрасте с жадными, алчными поцелуями, что были до, и прижимает риоку ближе. Бусинки сосков касаются литой груди, а рука опускается на талию. – Ты в порядке? Чересчур чувствительное девичье тело реагирует на чужие прикосновения новыми подрагиваниями в районе живота и промежности, и Ичиго томно и даже лениво стонет в поцелуй, сжимая плоть капитана вновь. – Да. А ты? – Все в порядке. – возбуждение, что словно поставили на паузу, вновь вернулось. Девочка по прежнему прекрасно ощущается. Но Айзен шумно выдыхает, сдерживаясь. Для первого раза и этого слишком много. Аккуратным носиком Куросаки трется о чужую щеку, словно пытаясь излечить, изничтожить лишнее напряжение своего мужчины. – Соуске, – тихо шепчет Ичиго и оставляет легкий поцелуй на уголке чужого рта, – ты прекрасен. Любой. С любыми руками, глазами, телом. Ты не обидишь меня. – Ичиго, – мужчина также переходит на шепот. – В здравом уме никогда не причиню тебе вреда. Но... – другой. Лишний элемент внутри. Айзен внешне расслабляется, чтобы не пугать девочку и благодарит Кьеку. – Это не те слова, что ты должна говорить. – А что я должна говорить? – риока внимательно заглядывает в чужие глаза. – Чего ты хочешь. – мужская рука опускается на поясницу, поглаживая кожу. Айзен продолжает шептать, но в голосе слышна мягкая улыбка. – И чего, по-твоему, я хочу? – нежный шепот полон придыхания, тихого вожделения. Ичиго будто бы теряется, смущается, но ладонью ласково проводит по мужской взмокшей шее, спускаясь через ключицы к груди. В карамельных глазах плещутся искорки, купаются в томности и густоте. Потому что Куросаки явственно чувствует чужое возбуждение в себе, как оно увеличивается, как ее узкие стенки давят на мужскую плоть еще сильнее, тесно-тесно сжимая. Айзен тихо стонет и утыкается в плечо, оставляя короткий поцелуй на бледной коже. – Я ведь не умею читать мысли. Скажи вслух. – А мне кажется, что ты лукавишь. – хитро улыбается Ичиго. – И я для тебя – открытая книга. Как и мои мысли. Узкая ладонь поднимается к алебастровому плечу, скользит на сильную спину. Короткие ноготки, почти не надавливая, проходятся по влажной коже. Вместо ответа Айзен целует хитрую улыбку и будто “случайно” двигает бедрами. Девочка настолько прекрасна, что он готов остаться так на всю жизнь. Даже с лишним элементом во внутреннем мире. Нетерпеливый высокий стон в пухлые губы. Кидо подействовало, давно заживив разрывы внутри, и боли не осталось – лишь до невыносимого переполняющее, тесное чувство. Ногти впиваются в бледную кожу крепче, и новый узел возбуждения рождается в девичьем животе. – Еще, – приказ приглушается ленивым поцелуем. Соуске подчиняется и переворачивается на спину, утягивая Ичиго за собой. Короткое движение бедрами, на пробу. – Идеальная... – мужчина жадно целует персиковые губы. Куросаки чувствует, как смазка вновь начинает понемногу выделяться, и снова стонет в поцелуй. Но довольно быстро отрывается от чужих губ и садится, выпрямляясь. Плоть давит на нее изнутри еще сильнее в таком положении, и, возможно, мужчине даже больно от такой тесноты. Но девочка улыбается как лиса, светя алыми щеками, и не обращает внимание на свой дискомфорт. Потому что чувствует свою власть над Айзеном и вновь любуется им – он весь искрится от капелек пота, с взъерошенными потемневшими волосами, с часто поднимающейся грудной клеткой. Ее ладони скользят по напряженному прессу, к темным соскам, и дразняще проходятся по ним только один раз. – Ну, и как ты понял, чего я хочу? – розовый язык пробегается по персиковой коже. – Вроде бы, я ничего не говорила. – Вот ведь Яо-ху, – мужчина криво усмехается и дышит через рот. Девочка нашла очень “удобное” время спрашивать. Руки сами ложатся на округлые, соблазнительные бедра, а пальцы вновь оставляют алые следы, что тут же исчезают под куполом кидо. – Я ведь... – она сжимается вокруг члена, и Соуске стонет. – …говорил. Командуй. Он откидывается на подушку. – Я и командую, – невозмутимо лепечет девичий, льющийся, как ручеек, голос. – Не двигайся, господин Айзен-сама. Скольких трудов ей стоит звучать ровно, никто не сможет даже себе вообразить. Темные персиковые губы изогнуты в мягкой и тотчас хитрой улыбке, а пальцы, давящие на ее бедра, не дают румянцу сойти с лица и очаровательных ушей возбужденной риоки. Ичиго намеренно почти не двигает тазом, опускается и, наконец, припадает к резной бледной шее. Целует нервно дергающийся кадык, прихватывает зубами кожицу рядом. Айзен рычит и поддается девочке, двигает бедрами вверх. Рука с бедра кочует в рыжий шелк, желая притянуть за затылок ради очередного поцелуя, но Ичиго как-то неосторожно двигается, принося удовольствие, и рука сжимает золотые прядки, почти оттягивая от шеи. Мужчина стонет, не замечая, как на пальцы намотались волосы. Девочка стонет его имя от неожиданности, проигрывая в этой короткой игре. Игольчатая рябь от оттянутых волос ухает и падает вниз, прямо к промежности. Узел в животе сворачивается все пуще, сильнее. Ичиго чуть подается вперед – чужая плоть выходит из нее наполовину, рыжие нити натягиваются сильнее. – Безупр-р-р-речная, – рычит Соуске, загоняя член обратно. Рука с бедра перемещается на талию и прижимает к мужскому телу, фиксируя. Айзен набирает темп и не сводит с девочки глаз. Дыхание мужчины вновь становится частым, и вторят ему пошлые шлепки кожи о кожу. Ичиго забывает, где она и кто она. Плоть капитана жадно вбивается в ее тело, набирая обороты, пока сильная рука тянет за волосы назад, заставляя запрокинуть голову. Каждый бесстыдный шлепок сопровождается не менее нескромным, но жалобным стоном или вскриком, когда Айзен толкается слишком сильно. Ее ведет – из-за положения головы воздух поступает чуть хуже, и у девочки почти кружится голова – от безудержной неги, от недостатка кислорода, от того, кто сейчас под ней находится и тяжело дышит ей в шею. Соуске наконец притягивает девочку за затылок для поцелуя. Целует мужчина страстно, жадно, приказывая быть подле него, не прекращая вколачиваться в Ичиго. Ощущения совершенно не такие, как с иной женщиной. Девочка неопытна, но ее хочется всю. Без остатка. Айзен сходит с ума от собственной одержимости, а знание, что его принимают таким, сносит все ограничения и хваленый контроль. Она снова задыхается, захлебывается в собственных стонах, и вновь у нее отбирают такой нужный сейчас воздух. Но Ичиго не может не подчиниться, не хочет противиться – она в плену, в кандалах, попала в путы. По своей воле. Чужой язык хозяйничает у нее во рту, пока девочка мычит в рот мужчине. И наконец она разрывает поцелуй, чтобы вдохнуть – риока не имеет понятия, как Айзен выдерживает без кислорода так долго. Женские стоны вновь заполняют комнату, но… – Соус-ке, – вдруг судорожно звучит почти сорванный голосок, и рыжая падает капитану на грудь, выбиваясь из сил из-за темпа, – шлепни… пожалуйста. Тонкая рука протискивается между их влажными телами, и пальчики вновь ложатся на клитор, предвкушая. Стоны ласкают мужчине слух, отдают в пах, усиливая возбуждение. Фильтр между головой и действиями отключился, и Соуске совершенно не слышит возмущенный голос занпакто. Кьека вновь чем-то недовольна, но мужчина отмахивается, ограждаясь от всех событий во внутреннем мире. Слова-стоны стали спусковым крючком. Айзен выходит из девочки и тут же переворачивает ее на живот. Громкий шлепок присоединяется к шумному дыханию и стонам. На нежной коже расцветает алая пятерня. Жадные руки раздвигают ягодицы, и Соуске вновь входит, возвращаясь к прежнему, быстрому темпу. Длинные пальцы сжались на бедрах, направляя девочку навстречу своим движениям. Громкие вскрики на высоких нотах следуют по пятам. Ягодица горит, узел в животе затянут в самую последнюю, летальную степень. Каждая клеточка горит, все внутри девочки разрывается на микроны, и она, не выдерживая, утыкается алым личиком в парчу и сжимает ее же в хрупких только на вид кулаках так, что аж кости трещат. Матрац заглушает стоны, но те все еще ненормально громкие – если бы не лечебное кидо, то голоса у Ичиго уже бы не было. Айзен толкается в риоку в ненормальном темпе, его плоть внутри движется, вбивается, вторгается с особым остервенением, периодически отдаваясь болью, но рыжая игнорирует ее. Рука снова на клиторе, пальцы активно, в темп толчков, проходятся по нему круговыми движениями, и Ичиго, задыхаясь, кончает, сжимая в себе капитана. Узел развязывается, распускается, освобождая из оков. Пот заливает глаза, мокрая челка лезет в глаза, но Айзену не хватает терпения и контроля, чтобы зачесать волосы назад и стереть испарину. Вместо этого, руки покоятся на бедрах, а взгляд устремлен на украшенную золотом волос узкую спину. В голове пусто и гулко, как будто под череп запустили роту солдат. По нервам передается несдерживаемое желание наклониться и оставить след. Клеймо. Соуске незамедлительно наклоняется, касается краями зубов бледного плеча, но девочка кончает в этот момент, сжимая его едва не до боли. Челюсть сжимается на фарфоровой коже, и мужчина кончает следом, с рыком в горле. Айзен отходит от оргазма, выходит из Ичиго и ложится рядом, наконец начиная возвращая разум на место.онᴀ оᴛдᴀᴧᴀᴄь ᴇʍу, но нᴇ хоᴛᴇᴧᴀ ʙзяᴛь ᴄᴇбя обᴩᴀᴛно.
ᴄᴛᴀниᴄᴧᴀʙ ᴇжи ᴧᴇц
Укус на плече горит недолго из-за кидо, но девочка хотела бы оставить его себе на память. Навечно. Как сувенир или талисман. Как символ. Хрупкое дрожащее тельце поворачивается на бок. Сразу после разрядки строить в голове полноценные предложения просто невозможно, а уж складывать из слов нормальные мысли – подавно. Она не может отдышаться, мышцы все еще спазмируются, и Ичиго изредка, но довольно сильно вздрагивает, хватаясь ладошкой за низ плоского живота, словно этим может успокоить и угомонить свой организм. А когда дыхание немного восстанавливается, риока в задумчивости туда-сюда пересчитывает свои хрупкие ребра тыльной стороной указательного пальца. Медитирует. Купается в неге из теплого молока и меда. Глаза у девочки мутноваты, покрыты пеленой, но одновременно с этим мечтательные и светящиеся мириадами галактик и созвездий. Взгляд направлен вдаль, вникуда – пьян, но задумчив. Такая близость просто за гранью понимания. И дело не в телесном контакте, а в том, насколько безумными могут быть две души, среди которых одна могла хладнокровно вынашивать план около сотни лет, а другая – обычное дитя с некоторой особой ношей на хрупких плечах. Настолько одержимы, что жутко вспоминать. Куросаки Ичиго не знала прежде, что может быть такой, что она может так желать кого-то – всего и сразу. Его душу, его веру, его тело, его взгляды. Все это – ее, должно принадлежать ей, ей хочется как можно больше. Она видит, что Айзен ничуть не лучше. Это пугает и восхищает одновременно. Занпакто ее согласны только с тем, что это сплошной ужас, но хозяйку не беспокоят – проявляют себя с понимающей стороны, и рыжая ощущает лишь легкие иглы недовольства в затылке, да и все на этом. С тихим мычанием временная шинигами отвлекается от своих дум, возвращает взгляду фокус и как кошка ерзает на кровати, принимая более удобное положение. Конечно же, смотрит на мужчину. Персиковые зацелованные губы трогает мягкая улыбка. Рука Айзена, лежащая на талии, притягивает девочку ближе, к горячему телу. Соуске лениво целует подставленное плечо и медленно засыпает. Уже проваливаясь в сон, он видит нежную улыбку на губах из розового нефрита и улыбается в ответ.я ᴩᴀзᴦоʙᴀᴩиʙᴀю ᴄᴀʍ ᴄ ᴄобой, ᴨоᴛоʍу чᴛо я ᴇдинᴄᴛʙᴇнный чᴇᴧоʙᴇᴋ, чьи оᴛʙᴇᴛы ʍнᴇ нᴩᴀʙяᴛᴄя.
джоᴩдж ᴋᴀᴩᴧин
– Я не отпущу ее, – под головой сухая ткань дзюни-хитоэ. Наверное, единственная не мокрая вещь в этом мире. Даже длинные, свисающие пряди цвета черного шоколада, упавшие ему на лицо, немного влажные. – Богу не должно быть зависимым от смертных. – горячие руки занпакто греют его продрогшие до костей ладони. Его голова покоится на ее коленях, но тело почти полностью в воде. Ноги он перестал чувствовать почти сразу. Смерч далеко вверху стих, но туман будто стал гуще. Залез в легкие и гадкими змеями осел, придавив ко дну бесконечного мелководного озера. – Тогда смертного нужно сделать богом. – Соуске по-глупому улыбается, за что тут же получает щелбан в мокрый лоб. Он не видит хмурых морщинок меж бровей, но чувствует. – Я говорю о другом, – серьезно произносит женщина. – Она нужна мне. – Я дала ей шанс. Терпением я не обделена. Но... – Тебе было страшно? – резко переводит тему капитан. Кьека Суйгецу молчит, но Айзен не торопит. Спросить, было ли ей больно? Безусловно. Но она разозлится. Ведь боль – ее ежедневный спутник в этом мире. – Ты замер от одной нечаянной царапины, а меня спрашиваешь, испугалась ли я конца света? – голос Кьеки звучит насмешливо. Но длинные пальцы сжимаются на его ладонях. – Прости. Он сжимает пальцы в ответ. Женщина вздыхает. – Соуске, мы оба знаем, что извинения – лишь формальность, придуманная слабыми. Я хочу скорей забыть. Айзен открывает рот, чтобы ответить, но передумывает. – Я понял, – кивает он, хотя в непроглядной мгле этого не видно. – Давно мы так не говорили. – А разве был смысл? – Нет, но... – Я ведь больше не твой занпакто, разве я решаю здесь что-то? – сардонически усмехается Кьека. Мужчина настороженно замирает. – О чем ты? – он чувствует, как занпакто пожимает плечами. Приятная ткань скользит по открытым участкам кожи, согревая. – Кьека Суйгецу, – более строго зовет Айзен. – Мы давно слились в единое целое. Мои силы – твои. Больше я их не контролирую. – мужчина порывается встать, но изящные руки давят ему на плечи, останавливая. – Когда в последний раз у тебя были проблемы с активацией сил? Соуске нахмурился. Длинные пальцы женщины вернулись на руки, поощряя размышления. А ведь правда. Когда? Когда в последний раз он полноценно активировал гипноз? Способности занпакто будто стали продолжением его тела, создавать иллюзию вокруг стало так же просто, как и дышать. Но будь все так легко, Кьека бы не заговорила об этом, тогда... – Проблема в Хогиоку? – Иногда ты такой умный, – незлобно смеется женщина, – но с возрастом стал таким болваном. Не видишь дальше своего носа. Подумай еще. И Соуске думает. Кьека не завела бы разговор на пустом месте. Только о действительно важной проблеме. И она есть. Лишний, третий, элемент во внутреннем мире. Все просто, но тогда зачем она упомянула об их слиянии? – Он доставляет тебе проблемы? – Почему же? С ним приятно побеседовать, пока ты занят девчонкой. Посплетничать, в конце концов. Айзен замолкает, обдумывая каждое слово, сказанное духовным мечом. Точнее, уже полноценной частью его души. Если она больше не занпакто, а ее силы у него, то... Он ведь пытается защититься иерро пустых. Ведь пустые – извечные противники... – Шинигами. Он взял под контроль мои силы шинигами. – Умница, – в противовес серьезному тону мужчины, Кьека повеселела. – Но я все еще могу использовать все приемы шинигами и... – он встает, и теперь женщина не противится. Влажная одежда прилипла к телу и тянет за собой воду. – Соуске, на нашем уровне ни одно существо не могло бы нас чувствовать. Даже твоя девчонка. Неподходящая богу слабость, да? – Он блокирует часть реацу. – Соуске хмурится и встает. Вода с шумом стекает в мелководье. – Не просто часть. – Кьека встает следом. – Тогда мне стоит... – Тебе пора вставать, опоздаешь на собрание у Ямаджи. Тьма растворяется, и ей на замену приходит малиновое марево под веками. За окном трелью заливаются летние птицы. Айзен протягивает руку и нащупывает пустое место подле себя. На мгновение глупое сердце замирает, но чувства быстро находят родную реацу. Мужчина выдыхает и открывает глаза. На соседней подушке осталась яркая прядка золотого шелка.ᴨозᴀбоᴛьᴄя обо ʍнᴇ, ᴨоᴄʍоᴛᴩи нᴀ ʍᴇня ʙзᴦᴧядоʍ,
ᴨоᴧныʍ ʍяᴦᴋой ᴨᴀᴛоᴋи и ʙиɯнᴇʙоᴦо цʙᴇᴛᴀ.
и ᴨуᴄᴛь ʙᴄᴇ ᴄᴛᴩунᴋи дуɯи зᴀзʙучᴀᴛ ᴄᴛᴩойныʍ ᴧᴀдоʍ,
и ᴨуᴄᴛь ʙᴄᴇ ʙоᴋᴩуᴦ ощуᴛяᴛ бᴇᴄᴋонᴇчноᴄᴛь ᴄ ᴨᴩиʍᴇᴄью ᴧᴇᴛᴀ.
ʟɪᴛᴛʟᴇsᴜɢᴀʀʙᴀʙʏ
Уютный мрак должен кончаться ласковым светом. Прерываться дыханием в золотые нити, летним ветерком по коже. Завершаться высокоградусными объятиями – крепкими как алкоголь, горячими как звезды. Какое невесомое, какое упоительное чувство – когда тело настолько томное, что кажется вываренным в медовом сиропе фруктом. Тело слабо движется, тянется и ерзает. По нему пробегает нега, и хочется спросить, а не стыдно ли ему быть настолько преступно расслабленным? А тело поинтересуется в ответ, не стыдно ли разуму задаваться такими серьезными вопросами с самого раннего утра. Темные после сна кофейные омуты с нежеланием распахиваются. Меж бровей вертикальная складка, потому что нечего солнцу так грубо жечь сетчатку. Солнце бесстыжее, даже глазом не моргает на такие жалобы и светит, кажется, все ярче и ярче. Тонкие пальчики трут бледные веки, а персиковый рот зевает так сахарно, что любой бы заразился. Ичиго решается повернуться и посмотреть на виновника сквозняка в ее волосах. И не может сдержать ползущие вверх уголки губ. Спящие могут показаться неловкими, смешными, чересчур беззащитными. Спящих, говорят, можно разбудить и спросить все, что сердцу угодно – и получить чистую правду. Спящих можно поцеловать в переносицу, погладить подушечкой пальца по щеке и смотреть, не отрываясь, и они не заметят. Будить девочка не хочет, а вот все остальное… Хрупкий палец скользит по бледной скуле, когда риока отстраняется от чужого лица с улыбкой. Айзен спит крепко и хмурится, пухлые губы его изредка беззвучно вздрагивают, будто тот хочет что-то сказать. А волшебные темные ресницы даже не двигаются. Куросаки выбирается из теплых объятий, укрывает нагое тело своего капитана половинкой парчового покрывала и, беззвучно достав из комода пурпурное мужское кимоно, покидает спальню. Вода, смывшая следы ночи, сняла утреннюю пелену с разума. Мысли текут, переливаются в юной голове, и иногда они юной шинигами не нравятся – но на то он и поток, что мысли в нем разные, и что его нельзя остановить. Девочка шагает по гостиной пиона, где некогда впервые в своей жизни целовалась. Не сказать, что тот вечер был приятным – двое были похожими на вытоптанные стебельки ландыша, двое были отчаянны. Изящные пальцы хватаются за лист чистой бумаги для каллиграфии, крадя его с полки.