ᴄᴀʍ я, ᴋоᴦдᴀ ᴨиɯу, нᴇ ᴨониʍᴀю, ᴋᴀᴋой ᴄʍыᴄᴧ зᴀᴋᴧючᴇн ʙ ʍоᴇй ᴋᴀᴩᴛинᴇ. нᴇ ᴨодуʍᴀйᴛᴇ, однᴀᴋо, чᴛо онᴀ ᴧиɯᴇнᴀ ᴄʍыᴄᴧᴀ! ᴨᴩоᴄᴛо он ᴛᴀᴋ ᴦᴧубоᴋ, ᴛᴀᴋ ᴄᴧожᴇн, нᴇнᴀᴩочиᴛ и ᴨᴩихоᴛᴧиʙ, чᴛо уᴄᴋоᴧьзᴀᴇᴛ оᴛ обычноᴦо ᴧоᴦичᴇᴄᴋоᴦо ʙоᴄᴨᴩияᴛия.
ᴄᴀᴧьʙᴀдоᴩ дᴀᴧи
Цутия всегда в делах. За годы служения капитану, а когда-то лейтенанту пятого отряда, женщина привыкла к ежедневному труду. Быть управительницей маленького, но все равно достаточно проблемного поместья, утомительно. Сейрейтей – город с массой своих замороченных и обязательных правил, что даже не принимающее участие в светской жизни поместье вечно было в работе. Несколько приемов в год для коллег хозяина не в счет. Многочисленные слуги вечно суетились словно муравьи. Цутия исправно правила маленьким человейником, избавляя господина от бытовых проблем. В том числе и от многочисленных поклонниц, которых редко кто видел ее стараниями. Все же, капитан был весьма учтивым и, что главное, участливым – чем многие и пользовались, по нескромному мнению главной слуги. Дружелюбие и доброта оборачивались против мужчины. Вот и приведенная господином девчушка показалась женщине одной из многих. Бродяжка, слезливо ухватившаяся за белоснежное хаори, которое ежедневно бережно крахмалили, и умоляла взять себя в Сейрейтей. Внимательный Айзен-сама не мог пройти мимо души с высоким количеством реацу, а чуткое сердце не могло бросить девчушку в академию на растерзание шинигами. Но опасения Цутии не оправдались. Когда молодая госпожа начала постепенно проявлять себя, у нее отлегло от сердца. Девушка показала себя с достойной стороны. Но что больше пришлось по душе домоправительнице, так это сам капитан. Изменения, едва уловимые, начались сразу после появления Ичиго в поместье. Безотказная доброта господина приобрела хоть какие-то границы, что радовало Цутию больше. Поэтому, отдавая плату за доставленный наряд, женщина улыбалась. Девочка заслужила. Тяжелые конверты из дорогой васи шуршат в руках Кику. Цутия поднимается в спальню госпожи, подгоняя служанку. На тонких, испещренных морщинами губах играет легкая улыбка. Управительница получает разрешение войти. – Ичиго-сан, – зовет женщина молодую барышню. Кику раскладывает многочисленные конверты на кровати. – Цутия-сан? – Ичиго заходит в спальню из небольшой комнатки, отведенной ей для рисования, и замечает еще и молодую служанку, реацу которой не особо ощутила вначале. – Кику? Что-то случилось? Девочка держит в изящных пальцах льняной платок и вытирает им пятнышки краски с ладоней. На ней надета черная простая юката, которую не жалко испачкать, а на бледной щеке случайно поставлена пара точек синей акварели. Взгляд карамельных глаз падает на свертки, лежащие на краю кровати. Женщина улыбается, видя молодую барышню. Цутия достает из тамото шелковый платок и подходит к девушке. – Доставили заказ господина Айзена. – шелк скользит по фарфоровой щеке, а риока благодарно улыбается женщине за заботу. – Спасибо, Цутия-сан, – кивает девушка, робея, а после вновь смотрит на конверты. – И это для меня? – Кто же еще в этом доме будет носить такое кимоно? – домоправительница улыбается и прячет испачканный платок. – Откройте. Какое “такое”? Там кимоно? Но ей же уже принесли и так достаточное количество из мастерской Асы, зачем больше? Девочка озадаченно хлопает рыжими ресницами и все же подходит к кровати и садится на край, укладывая на колени один из свертков, и сперва осматривает себя и руки на предмет пятен от краски – не осталось ничего, что могло бы испачкать новую одежду. После Куросаки прячет и свой платок в тамото. Тонкие пальцы аккуратно развязывают белую шелковую ленту, что повязана поверх конверта, а после разворачивают и его. В руках – плотная белоснежная парча, невероятно искусно вытканная – даже слепой поймет. С тонкой подкладкой из меха и шелка. Временная шинигами сглатывает слюну и встает, вытягивая руки перед собой, чтобы ткань развернулась в полноценное хаори. Она любуется им, а после осторожно кладет его на свободный участок огромной кровати, расправляя. Следующий конверт, второй по величине после конверта с хаори – и ее сразу встречает участочек с белой тканью и до невероятного детально расшитыми цветами лиловых и фиолетовых оттенков. На деле – верхнее кимоно. Не предмет одежды, а произведение искусства – хоть в рамку вставляй. Как вообще можно такое носить? У девочки горят щеки, и она не знает, куда себя деть – и все снова из-за проделок Соуске. Цутия сама впервые видит кимоно и приятно удивлена. Впрочем, вкус у господина всегда был изысканным. – Белый и гипсофилы? – спрашивает сама у себя женщина. Она подходит ближе, разглядывая. – Очень тонкая работа. Вышивальщицы у мастера Ниномаэ действительно искусны. Нижнее кимоно – также белоснежное, как и верхнее, однако, украшенное более блеклой вышивкой почти белыми нитями с легким пурпурным отливом. – Как красиво… – вырывается у покрасневшей щеками девочки, и она хочет проклясть все на свете за то, что за ней сейчас наблюдают две пары глаз. За тем, как тонкие пальцы ее подрагивают, как она заливается краской, как она восхищенно смотрит на ткани. – Цутия-сан, что означает гипсофила? Ее не было в книге, – именно домоправительница посоветовала риоке взять в дорогу книгу о языке цветов. – Хммм... – Цутия задумывается, – Айзен-сама придерживается традиционного символизма, но, учитывая основной цвет... Могу предположить, что гипсофилы имеют более западное значение, – женщина стучит пальцем по тыльной стороне ладони, вспоминая. – Цветы гипсофилы символизирует чистые порывы, невинность, искренность и счастье. Их часто добавляют в букеты, чтобы признаться в романтических чувствах. Но, скорее всего, в этом случае гипсофила приобретает значение начала нового этапа в жизни, рождения и обновления. Айзен-сама таким образом приветствует вас в своем доме. – Спасибо, Цутия-сан. Ичиго хочет провалиться под землю от смущения. Но все же упрямо, крайне плохо притворяясь, что все в порядке, она открывает другие конверты поменьше: с оби нежно-лилового оттенка, белоснежным дзюбаном и даже с шелковым косимаки, который ей не особо нужен. Вот же выдумщик, этот Айзен. “Хули ты жалуешься?” – вдруг излишне весело врывается в ее голову скрежет. – “Когда он тебе хуем в желудок почти залез, ты так не ныла. Бери, что дают. Он тебе еще сотню таких должен.” Девичье лицо краснеет пуще прежнего. Женщина же кивает, видя смущение, и прячет улыбку. – В Китае гипсофилы известны как “дыхание младенца”. Обычно дарят на свадьбу. А белый цвет считается божественным, предназначенным для императора. Сейчас в Генсее белый ассоциируется с небытием. Хоронят в нем мертвецов. Куда смотрят старики? – управительница покачала головой, недовольная тем, как меняются традиции. – Вот как, – розовый язык нервно проходится по губам, девочка все еще во все глаза смотрит на разложенные на кровати элементы наряда. “Да нахуя ты нервничаешь? Ты заслужила.” – недовольно лязгает Хичиго. “А ты чего нервничал, Зангецу?” – язвительно отвечает почти сразу же, без промедления. “Будешь умничать, приглашу отведать пару ударов, моя милая хозяйка.” – насмешливо. “И получишь в ответ этот раз.” – Ичиго-сан, не хотите примерить? – по-доброму щурится старушка, заглядывая в смущенные карамельные омуты, на что Куросаки исступленно кивает. – Тогда после ужина я вам помогу. Через час буду ждать вас в обеденном зале. – А Айзен-сама? – интересуется Ичиго. – Господин предупредил, что на ужин не успеет, – на лице Цутии – недовольство загруженностью капитана. Девушка так же недовольно покачивает головой.зʙᴇзды очᴇнь ᴋᴩᴀᴄиʙыᴇ, ᴨоᴛоʍу чᴛо ᴦдᴇ-ᴛо ᴛᴀʍ ᴇᴄᴛь цʙᴇᴛоᴋ, хоᴛь ᴇᴦо и нᴇ ʙидно...
ᴀнᴛуᴀн дᴇ ᴄᴇнᴛ-϶ᴋзюᴨᴇᴩи
ʍᴀᴧᴇньᴋий ᴨᴩинц
Она смотрит на свое отражение и не может найти слов. Риока никогда не считала себя красивой – просто обычной. Никогда особо не рассматривала себя в зеркале, но сейчас… Девочка крутится из стороны в сторону, любуясь. Позади, в отражении, она видит улыбающуюся домоправительницу. – Юная госпожа, вам очень идет, – хвалит женщина и сама наслаждается видом зардевшейся даже перед собственным отражением молодой барышни. – Айзен-сама уже в своих покоях. Вас проводить? Старушка просто не дает выбора, скрывая хитрую улыбку, а Куросаки и не против показаться в своем новом подарке тому, кто его и сделал. – Не нужно, Цутия-сан. У седзи покоев пиона Ичиго смущенно спрашивает разрешение войти. Айзен, задержавшись в отряде, вернулся поздно. Гин умудрился испоганить отчетность за последнюю неделю. А ухмылка на лице лейтенанта так и говорила, что паршивец сделал это нарочно. Соуске выходит из-за ширмы. Влажные пряди завились после ванны, а разгоряченную кожу раздражает ткань домашнего кимоно. Рядом стоит новое зеркало. Напольное, вместо маленького на комоде. Служанка, что подменяет Цутию, сообщила, что прошлое отнесли мастерам на чистку. Девчушка убирает ширму в сторону, кланяется и уходит. Огоньки свеч в последний раз дрожат и замирают. Мужчина сидит в кресле, когда слышит голос рыжей риоки. Он отрывается от книги, убирая за спину, и приглашает девочку. – Уже пошили, – довольно констатирует Соуске, рассматривая весь наряд. Уголки губ поднялись, а вокруг глаз собрались довольные морщинки. Он протягивает руку, подзывая ближе. – Привет, – девушка смущается от того, как взгляд карих омутов бегает по ней, рассматривая ее наряд, и послушно подходит к мужчине. Но прежде чем приблизиться окончательно, Ичиго вдруг решает покрутиться один раз в своих неудобных одеждах и показать себя со всех сторон, пусть и краснея до ушей. И только после этого риока делает последний шаг в сторону Соуске. – Как тебе? – на персиковых губах сияет маленькая улыбка. – Красавице все к лицу. – Айзен подпирает лицо рукой и любуется улыбкой его девочки. Не зря заказал. – Человек украсит любую одежду. Но как тебе? – Мне очень нравится, – девочка мнется и не знает, куда себя деть из-за обилия смущающих ее слов и протягивает подрагивающую ладонь мужчине, ища успокоения в его касании. – Спасибо. Я… Тебе не стоило. Чужое “спасибо” ласково ложится на сердце Соуске, и он сжимает протянутую ладошку. На хрупких костяшках расцветает легкий поцелуй. – Все в порядке, если тебе нравится. – Оно волшебное, просто прекрасное, – Ичиго кивает и улыбается шире, с теплотой смотря на лицо капитана. Она не может не быть благодарна. Прежде всего за то, что мужчина вновь заставил посмотреть на себя по-другому. Вынудил почувствовать себя лучше, чем она есть. Девушка осторожно и чуть неловко из-за одежд садится Айзену на колени и тянется к его губам, мягко целуя. Капитан отвечает на нежный поцелуй. Рука лежит на стройной талии, будто только там ее законное место. – Оно всего лишь подчеркивает твою красоту, – мужчина смотрит в глаза из сердолика и улыбается. – Ты намного прекраснее. Она утыкается бледным лбом в чужое плечо, пряча лицо. Девичье сердце бьется в грудной клетке как сумасшедшее. – Мне слишком непривычно слышать комплименты, – честно признается, будто бы надувшись и бормоча в ткань мужского кимоно. – И я не знаю, как реагировать. – Значит, нужно их чаще говорить, чтобы привыкла. – Айзен кладет руку на лебединую шею, чтобы не портить прическу. – И, Ичиго, не нужно реагировать. Ты не должна себя заставлять. – Я… – рука приятно обжигает ее бледную кожу, по ней бегут мурашки, а в носу начинает пощипывать, – ты заставляешь меня смотреть на себя по-другому. Лучше. – Ичиго слабо трется лбом о ключицу. – Спасибо, Соуске. – Я рад, – кивает мужчина. Он гладит шею, лаская и декламирует: ʙ ᴧунноʍ ᴄʙᴇᴛᴇ, ᴇᴇ ᴋᴩᴀᴄоᴛᴀ ᴄияᴇᴛ, изящноᴇ ʙидᴇниᴇ ʙ ночи. Девочка отстраняется, чтобы посмотреть в чужие глаза своими. Пронзительно-пронзительно. Полностью доверяя. Из чужих уст изливался стих, а из карамельных омутов льется солнечный свет. И Ичиго хочет напоить им мужчину, чтобы дать понять, что он делает с ней. Что от переизбытка особенных чувств ей хочется то ли заползти ему под кожу, то ли рассыпаться на битую алмазную крошку. – Соуске, – ее нежная алая щека трется о его щеку, дыхание обжигает ухо капитана, – я вновь счастлива. Айзен обнимает ладонями смущенное личико и с улыбкой повторяет: – Я рад. – мужчина медленно и нежно целует, терзает персиковую кожу. На сердце тихо и тепло. Даже Кьека выглядывает на миг из тьмы внутреннего мира и ворчит, что если так продолжится, она подумает над его прощением. – Ичиго... – Соуске немного отстраняется, чтобы заглянуть в глаза из сердолика. – Если тебе что-то нравится, не нужно говорить, что не стоило. Я дам тебе все, что пожелаешь. Девочка тянется за поцелуем, отвечает тягуче и ласково, обнимает запястья мужчины холодными пальчиками. Слова Соуске вязким плавленным металлом ложатся на грудь, топят кожу и ребра, топят вечно зудящую боль на мгновение. – Спасибо, – Ичиго трется кончиком носа о чужой, прикрывая глаза. – Я не хочу спать без тебя. Можно останусь? Соуске прячет улыбку в очередном поцелуе. Мужские ладони обнимают украшенные гранатами щеки. – Ты знаешь ответ. – капитан смотрит с теплотой, которую не дарил еще не одному человеку. – Я позову служанку, нужно приготовить тебя ко сну. Айзен ждет, пока девочка встанет с колен. А Ичиго чуть медлит, не двигается. Нелегко решиться, ведь в этот раз она понимает: все будет немного по-другому. Она даже чувствует иглы раздражения от своих собственных духовных мечей, но те, на удивление, дальше этого не лезут. В этот раз риока знает, что делает, все до боли спокойно осознает. В глазах напротив нее – безмерный океан теплого, согревающего чая. Она пьет его летним прохладным вечером и с каждым глотком забывает обо всем, но только не об этом океане. Напиток льется ей в душу, заливается в голову по самый край, затапливает легкие. В ее же глазах – тает карамель. Сладкая-сладкая, тягучая, везде оставляющая за собой послевкусие. Девушка хочет остаться навсегда послевкусием на чужом языке. Застыть картинкой в чужих глазах. – Я… – девочка смотрит уверенно, без капли помутнения во взгляде, но с непомерной нежностью и чуткостью, – я хочу, чтобы ты помог мне с кимоно.ᴧюбоʙь – ϶ᴛо ᴦᴧядя ʙ ᴦᴧᴀзᴀ ʙозᴧюбᴧᴇнной, ʙидиɯь ᴛᴀʍ ᴛоᴧьᴋо ᴄʙоᴇ оᴛᴩᴀжᴇниᴇ.
ᴦᴇннᴀдий ϶ᴄᴄᴀ
Айзен смотрит в глаза из сердолика и понимает – он тонет. В мягкой нежности взгляда, в уютном взмахе светлых ресниц и колокольчиках светлого голоса. Вода эта теплая, нежным одеялом окружает замершее сердце. Соуске не сразу понимает, ч т о именно ему говорят персиковые губы. Когда понимает – сглатывает собравшуюся слюну. Адамово яблоко дергается. Сердце запускается в усиленном режиме. В ушах барабанит пульс. – И ты уверена?ʙ ᴋᴀждоʍ биᴇнии ʍоᴇᴦо ᴄᴇᴩдцᴀ ʙᴄᴇᴦдᴀ будᴇᴛ зʙучᴀᴛь ᴛʙоᴇ иʍя...
sᴏɴɪᴄ sʏɴᴅɪᴄᴀᴛᴇ
ᴇɴᴄʟᴀᴠᴇ
– Да, – тонкие пальчики проходятся по теплой щеке, поглаживают бледную кожу, а Ичиго не может оторваться от чужих глаз, – я доверяю тебе. Уголки по-кукольному маленького рта чуть тянутся вверх. Девушка верит, что он не обидит. Верит, что он не сделает больно. Чувствует его безграничное желание защитить от всего – от мира шинигами, от слез, от агрессивных солнечных лучей. Чувствует то тепло, которое бывший враг к ней ощущает, как хочет радовать ее, как радуется сам, когда видит ее. Куросаки все это замечает. Его морщинки-лучики у глаз, его настоящую улыбку. Его руки, которые, даже будучи покрытыми иерро и украшенными острыми как ножи когтями, так бережно прикасаются к ней. Это все ложится на сердце крепким монолитом самых ласковых чувств. Айзен гладит щеку тыльной стороной ладони. – Скажи вслух. Я хочу быть уверенным в твоем решении. Рыжеволосая ценит его беспокойство и поэтому улыбается чуть шире, ластясь к мужской руке. – Я хочу, чтобы ты пошел до конца, – на щеках играет румянец только при одной мысли о такой близости, но в глазах – трезвость и вдумчивость, – чтобы мы пошли до конца. Я хочу быть твоей, полностью. Целиком. Мужчина проходится по пересохшим губам. Медовые слова, на деле – сладкий яд. Отравляют разум. И Соуске с радостью готов отдать его полностью во власть девочки. Его алмаз достойна лучшего. Капитан нежно целует полураскрытые губы, не торопясь. После чего длинные пальцы поворачивают очаровательную головку за подбородок к зеркалу, что стоит напротив. – Ты моя, а я твой, – пухлые губы оставляют влажный след от самого плеча до уха. Стоит цепочке поцелуев кончится, как на лебединую шею ложится ладонь. Не давит, лишь жест принадлежности. Власти. Девочка поддается каждому движению, расслабляется в чужих руках. Верит мужчине так, как не верит даже себе. Позволяет делать все, что заблагорассудится. От ощущения его губ на коже ведет, ее фигурка как застывшая льдинка тает от прикосновений. От каждого выдоха на влажную от поцелуев кожу – мурашки, дрожь, ускоренный пульс. Ладонь на шее – лежит так, что Ичиго хочется так и прожить с ней на коже до конца своих дней. Девушка приоткрывает глаза, и… Собственное отражение будоражит. Белый наряд светится даже в теплом свете огоньков, а за ним – темная фигура, и будто бы видны лишь бледные руки с невыносимо длинными пальцами и прекрасное лицо с до боли правильными чертами. Узкая ладонь накрывает руку капитана – ту, что на ее шее. Не давит, но поощряет ее расположение. Выражает подчинение. – Да, Соуске. Пальцы мужчины чуть сжимаются под изящной ладошкой. Айзен смотрит в зеркало, пересекаясь взглядом с потемневшими в неярком свете свечей глазами. Соуске шумно выдыхает. – Подойди к зеркалу, – мягко, но звучит как приказ. Она встает с его колен с нежеланием – уж слишком уютным стало для нее это место, но все же девушка поддается. Мужская рука соскальзывает с тонкой шеи, и Ичиго делает несколько шагов к зеркалу и останавливается. Стесняется рассматривать себя ближе – там наверняка чуть подернутые дымкой глаза, там смущенный румянец. Поэтому карамельные омуты направлены на отражение Соуске. Айзен смотрит через зеркало в глаза девочки и встает следом, но останавливается в шаге. – Посмотри на себя, Ичиго. Он точно издевается. Девочка сглатывает и не может ни поспорить, ни ослушаться. Едва-едва помутненный взор обращается к собственному отражению. Там – все так, как и ожидалось. Волшебное белоснежное одеяние, ярко-рыжие, подобранные в прическу волосы. Ичиго сама себе заправляет выпавшую прядку за ухо и нервно проводит языком по сухим губам. Лицо – румянее цветущей розы, а глаза блестят так, будто риока сейчас заплачет, но так только кажется. – Соуске, – шепчет, – что значат эти гипсофилы? – Невинность. – мужчина делает шаг вперед. На острые плечи опускаются руки. – Счастье. Чистота. Белое хаори падает на пол. Парча, вышитая серебряными нитями, возмущенно шуршит. Пальцы тянут край изысканного оби. Сложный узел поддается медленным, уверенным рукам. Айзен не отрывает взгляда от их отражения. Ичиго в своем кимоно выглядит настоящей госпожой. Будто клан Шиба никогда не был изгнан из Сейрейтея, а Ишшин никогда не сбегал в мир живых, не встречал Куросаки Масаки. Дорогая и ценная шкатулка с семейными драгоценностями. Рубины на щеках, розовый нефрит на губах, сердолик в глазах и золотой шелк волос. Сокровище. И только его. – Ты – истинный алмаз. – пояс падает на хаори. Изысканное кимоно элегантно распахивается вместе с нижним, обнажая тонкую полоску кожи. – Сильный. – длинные пальцы любовно проходятся по рукам. – Крепкий. – они же сжимаются на предплечье, сминая дорогой шелк. Айзен наклоняется к девичьему ушку, глядя прямо в зеркало. – И в нужных руках превратишься в бриллиант. В моих руках. – тихо, нежно, но с уверенностью Владыки Уэко Мундо. У нее не щеки, а бушующий вулкан. Не дыхание, а сбившийся с партии оркестр кабуки. Не сердце, а упавший с небоскреба на головы прохожих воздушный шарик, наполненный водой. – Соуске, – шепчет она. Чувственно, дрожа, с трепетом. Глаза цвета красного настоявшегося чая почти что светятся в бликах свечей. Бледные длинные пальцы еле видны на девичьем наряде, но если приглядеться – смотрятся на ее теле как нельзя лучше. Так, будто только там им самое место. Они, словно пальцы истинного музыканта, играют самую настоящую мелодию на искусно вышитых узорах лиловых цветов. Они, будто пальцы художника, пишут на ткани само искусство. Таким пальцам можно доверить все, и даже огранку. Чужое дыхание раздувает прядки у покрасневшего ушка, и Ичиго поджимает плечи, очаровательно улыбаясь от щекотки, но поднимает руку. Прохладная ладонь ложится на выразительный уголок челюсти Айзена, кончики пальцев касаются горячего уха, поглаживая. – Я верю тебе. Губы Айзена трогает улыбка. Немного самодовольная, властная, и мужчина прячет ее в поцелуе. Изящное запястье так и просит прикосновения. Руки скользят по талии, берут края сразу двух кимоно и тянут вниз. Неприлично дорогой шелк неприлично медленно падает. Девушка обнажена, и хотя Соуске не впервые видит ее в неглиже, все равно любуется. Потому что красивые вещи достойны любования. А красивые женщины достойны поклонения. – Ты восхитительна. – короткий поцелуй в плечо, в почти невидимые веснушки. Айзен вспоминает, как непростительно грубо вел себя Абараи на источниках. Будь они в тех же отношениях, что сейчас, лейтенант шестого отряда потерял бы голову. Не в метафорическом смысле. Соуске ведет ладонью по тонкой руке и берет за предплечье, прижимая к себе. Доверие, отданное ему из тех самых маленьких рук, дурманит разум. Девочка смущается так, будто Айзен видит ее обнаженной впервые. По нежной коже пробегает холодок, мурашки не заставляют себя ждать. Сейчас, в эту секунду, что-то неумолимо изменилось. Все не так, как раньше. Нет хмельного, безрассудного вожделения, нет неудержимо-неразумной страсти. Ичиго все видит четко, все осознает – поэтому так робеет. Острые плечи снова едва заметно поджимаются, персиковые губы застенчиво и мягко застыли в улыбке. Она осторожно кладет свою руку на тыльную сторону мужской ладони, обхватывает пальцами. Заставляет скользить горячую руку от округлого очаровательного бедра до низа впалого живота. Дальше – выше, по солнечному сплетению, между аккуратных и чувствительных грудей и до самой шеи. И на шее девочка отпускает руку капитана – она вернула ее на законное место. А после рыжий затылок упирается в ключицу, что позади. Риока захотела посмотреть в эти бездонные карие глаза не через отражение. И во взгляде капитана можно увидеть многое – власть, тепло, улыбку. Чувства. Редкий подарок от него – Куросаки это знает. И, черт его дери. Соуске безбожно красив. Весь. В любой своей ипостаси. Он обладает тонким шармом, твердой мужской элегантностью и лоском. Но девочка знает, сколько силы в этих тонких пальцах, обнимающих ее шею. Каким яростным или, наоборот, широко улыбающимся может быть это лицо с правильными чертами. И от осознания, что это все – теперь ее, временную шинигами почти мутит от восторга. – Ты восхитителен. Пальцы мужчины гуляют по незащищенной шее. Ее жест такой покорный, что сводит с ума. Ее слова гравюрой остаются на сердце. Айзен улыбается и целует за поалевшим ушком. – Если я буду слышать такое за каждое подаренного хомонги, то завтра же закажу сотню, – Соуске улыбается, не то шутя, не то серьезно. – Я буду рада и кусудама, Соуске, – весело улыбается девочка, но ее веселость довольно быстро испаряется, оставляя место тихим и томным вздохам. Мужчина целует основание шеи и опускается ниже. Поцелуи-бабочки порхают с позвонка на позвонок до самой поясницы. Айзен становится на колено, обнажив икру и касаясь ею ноги девочки. Но ненадолго. Руки на округлых бедрах давят, заставляя повернуться, они же скользят вниз по длинным ножкам. Айзен поочередно снимает с девочки гэта и таби. Пока по спине льется акациевый мед из поцелуев, пока мягкие горячие губы накрывают каждый позвонок, Ичиго дрожит. Там ее еще не целовали, и это вновь оказывается до боли превосходным ощущением. Или дело в том, кто целует? Девушка не может и не хочет проверять, но уже знает ответ – да. Пальчики на ногах поджимаются и коленки подкашиваются, поэтому поворачивается Ичиго крайне неловко. Холодные ладони опускаются на крепкие плечи, пока Айзен снимает с нее обувь, стоя на колене перед ней. Риока смотрит на него во все глаза. И в этой картине все – забота, благоговение. Мужская, величественная, покровительственная покорность. Такая, от которой обрывается и дыхание, и пульс. Каждый внутренний орган срывается со своих трубочек и сосудов. Девушка просто не может оторвать взгляда, не может не сказать ему. – Соуске, – общается тихим шепотом, – ты изумителен. – Это твой первый раз. Командуй. – он целует ниже ямки пупка. Узкие ладони перемещаются на лицо Соуске, приподнимают его, заставляя посмотреть вверх. Большие пальчики проходятся по скулам, и от одного взгляда мужчины девочка намокает еще сильнее, а в ее животе сворачивается в клубок крупный змей, стягивая органы. – Поцелуй меня… – розовый язык пробегается по нежным губам, – там. Внизу. Мужчина тихо смеется в шелковую кожу живота. Цепочка тихих, влажных, поцелуев опускается ниже. Горячий язык касается гладкой кожи. Вчерашнее дитя. Невинное, доверчивое, но сейчас требовательное. Моменты их близости поднимаются из темных глубин памяти, чтобы окончательно затопить сознание, какой жадной и настойчивой может быть Ичиго. Какой н у ж д а ю щ е й с я. В нем самом. Будто отражая его самого. Внезапное осознание отдается волной возбуждения в паху. Он утонул в ней. А она тонет в нем. Соуске шумно выдыхает на влажную кожу лобка и опускает руки под коленки девочки. Тянет на себя, заставляя сделать короткий шаг вперед. Горячий язык раздвигает складочки, а мужчина поднимает потемневший, голодный, взгляд вверх. Капитан поцелуями опускается все ниже и ниже, а девочка прикусывает персиковую губу почти до крови. Коленки дрожат, и рыжеволосой приходится вцепиться пальцами в плечи Соуске вновь, просто чтобы не упасть. И когда раскаленный язык касается ее чувствительной точки, Ичиго не выдерживает, вздрагивая, и жалобно стонет. Рыжие брови выстраиваются домиком, она смотрит прямо в жадные карие глаза сверху-вниз, от такого взгляда вновь смущаясь. Удивительно, как этот мужчина умудряется сейчас выполнять ее команду, стоять на коленях перед ней, доставлять ей удовольствие собственным языком и быть одновременно таким властным. Куросаки просто не может выдержать осознание этого факта. Между стройных бедер течет смазка, и от ощущения капелек, текущих по ногам медленно вниз, по коже в очередной раз бегут мурашки. – Соуске, – на выдохе, смешивается со стоном. Короткие ноготки впиваются ему в плечи, и Айзена ведет. Стоны каким-то волшебным образом перебираются вибрацией на него. Напряжение в паху нарастает, и вот он уже зажмуривается, придерживая себя. Мужчина прислоняется лбом к плоскому животу и шумно дышит через нос. Место языка занимают пальцы. Средний и безымянный ложатся настолько идеально, что впору задуматься, а не рождена ли девочка исключительно для него? Ее стон – приказ. Его имя на губах из розового нефрита – печать. И от этого хочется забрать ее всю. Укрыть, спрятать и сохранить лишь для себя. Тихие девичьи стоны перемежаются с беспомощным мычанием, пальцы ощущаются грубее и более жестко, чем язык, и юная шинигами прогибается в пояснице, будучи очень чувствительной. – Соуске, я не могу стоять, – сообщает дрожащим голосом, пальчиками все сильнее сжимая крепкие плечи, потому что бледные коленки у нее просто подкашиваются. Вместо ответа Айзен подхватывает ее на руки. Дорогая ткань, на которой так безбожно стояли колени мужчины, тянется за ними в попытке зацепится, но под собственным весом падает на пол. В несколько широких шагов Соуске доходит до кровати и осторожно, чутко, опускает Ичиго на одеяло. Руки упираются по обе стороны рыжей головы, задевая шелк волос, а Айзен замирает над девочкой, любуясь. А она любуется им. В полураспахнутом от лишних телодвижений кимоно, с мраморной шеей и резными ключицами. Кожа у него разгоряченная, от нее почти исходит пар – узкая ладошка проходится мягко от кадыка до солнечного сплетения. После ловкие пальцы касаются узла на темном мужском поясе – вторая рука присоединяется, чтобы его развязать. Гладкий отрезок ткани падает рядом с округлым фарфоровым бедром на кровать. – Поцелуй, Соуске, – вожделенно приказывает, но сама тянет Айзена за ворот кимоно к себе и тягуче целует его раскаленные губы. Айзен с радостью подчиняется. Целует жадно, будто путник, дорвавшийся до оазиса. В голове буря. Кьека, такая родная и вечно ворчащая на весь внутренний мир, неодобрительно качает головой. Занпакто не нравится его одержимость девчонкой. Но ей нравится, что безумец в комнате не один. Она ласково обнимает его разум, защищая от внутренних демонов, пока он сам утопает в рабском поцелуе. Мужская рука нетерпеливо сгребает золотой шелк и обнимает щеку. Прядки волос щекочут его самого, и это сводит с ума. Прохладные нежные ладони отпускают ворот дорогого мужского кимоно за ненадобностью и пробираются под плотную ткань. Скользят по ребрам до боли ласково, огибают их и останавливаются на спине. Пальчики чувствуют, как перекатываются под бледной кожей крепкие мышцы. Капитан нависает над девочкой хищником, хищник душит ее своим поцелуем – таким, какого никто себе даже представить не может. Это все ее, эти губы – ее. Он весь – ее. Ее. И Ичиго будет рада задохнуться лишь от его рук, быть лишь его жертвой. Мужчина наконец отрывается от персиковых губ. Тяжело дышит и смотрит в глаза из сердолика. Утопает в их взгляде. Пухлые губы припадают к подбородку, осыпают поцелуями лебединую шею. Свободная рука опускается на грудь, нежно сжимая. Эти губы юную нимфу травят, жгут. Прожигают эпидермис, достают до самых артерий, до самых костей. Он целует ее оголенную гортань, которая гудит, резонируя из-за томного мычания и стонов. Айзен – не человек, не шинигами, никакой не Бог. Он – что-то, что стоит над ними. Потому что даже у Бога не может быть таких губ. Эти руки ее убивают, исцеляют. Одно за другим, одновременно. Сжимают ее нежную чувствительную грудь, заставляют выгибаться, подставляться под касания. От этих рук – все ее тело горит. Даже недовольные иглы, проникающие сейчас в ее невинный затылок, просто ничто по сравнению с этими пальцами. Эти пальцы, кажется, уже копошатся в ее раскрытой грудной клетке, под ребрами, отодвинув их подальше от сердца. Но Соуске не убийца, не демон. Он страшнее. Потому что даже у Дьявола не может быть таких рук. Дрожащие пальцы Ичиго зарываются в каштановые прядки, зачесывают их к самому затылку и ощутимо оттягивают, чтобы и капитан почувствовал хотя бы часть от того, что он сам творит с ней. Он подчиняется пальцам в волосах, отстраняется. Смотрит на такую трепетную, дрожащую от своих ощущений девочку. Рыжий шелк путается в его пальцах, тянется за ними, пока он кладет большой палец на поалевшие губы. Он давит, обнажая ровный ряд зубов и целует, будто хочет выпить до дна. Сожрать, будто голодный хищник. Присвоить, как тиран. Спрятать, как безумец. Только его и только для него. – Никогда не отпущу тебя, – Соуске хрипит от возбуждения. Он не касается себя лишь из понимания, что сорвется. Вместо этого, влажная подушечка пальца чертит линию до подбородка, а дальше вся ладонь скользит по нежной коже. Айзен опускается ниже, целует плоский живот и обхватывает губами клитор. Пальцы, идеально подходящие для девочки, ласкают ее. Смазка течет по руке и капает с запястья.ᴋоᴦдᴀ ᴄʍоᴛᴩиɯь ʙ зᴇᴩᴋᴀᴧо, ᴄʍоᴛᴩи нᴀ ᴄᴇбя, ᴋᴀᴋ нᴀ ϶ᴛоᴛ ᴩᴇзной ᴋᴀʍᴇнь, и бᴧᴀᴦодᴀᴩи ᴄоздᴀᴛᴇᴧя зᴀ ᴩᴀбоᴛу.
ʍᴀᴩия ɸᴀᴩиᴄᴀ
ᴄᴋᴀзᴋи дᴧя бᴇᴄᴨоᴋойных
– Я тебе… – девочка упирается затылком в подушку, выгибаясь, потому что это просто невыносимо. Она чувствует, как ласково сооруженная Цутией прическа окончательно теряет форму и распадается. Губы и язык капитана истязают самое чувствительное местечко, и Ичиго лишь шире расставляет изящные ножки. У нее слезятся глаза от того, как дразнят длинные пальцы нежный и влажный вход. Смазка течет между ягодиц прямо на постель, и обычно грудной и тихий голос риоки переходит в высокие ноты, громкие и звонкие. – Сама… – она не может найти себе места, выгибается и ерзает, нетерпеливо ждет разрядки, но наслаждается процессом. Тонкие ручки то зарываются в шатенистую шевелюру, то проходятся по девичьему напряженному животу, то сами гладят розовые соски и чувственную шею. Но в какой-то момент Ичиго осознает, что хочет смотреть. Поэтому приподнимается на локтях. Пальчики одной руки зарываются в каштановую челку и, зачесывая прядки назад, остаются на макушке. Карамельные глаза, подернутые пеленой желания и вожделения, сверлят лицо мужчины, пока из персикового рта на каждый вдох вылетает томный стон. – Не позволю, – наконец заканчивает то, что хотела сказать, вместо точки оставляя жалобный писк, на который сорвалась совершенно случайно, переставая вообще как-либо сдерживаться. Пальцы на ногах поджимаются до боли, и юная шинигами невольно поднимает взгляд выше, натыкаясь на собственный одержимый взгляд. Узкий рот приоткрывается в немом стоне. В зеркале она видит бесстыдно расставленные белые ноги, свое румяное лицо и испорченную огненную прическу. Видит каштановый затылок и сильную спину, все еще прикрытую кимоно и закрывающую самую постыдную часть девочки от ее же взора. И Ичиго не может оторвать взгляда от них обоих. Снова стонет в голос и, сгибая ноги, упирается розовыми пятками в мужские плечи, забывая моргать при взгляде на отражение. Эта картинка точно останется выжженной на ее веках. Но… – Соуске, – почти пищит и откидывается на подушку, запрокидывая голову. Оргазм поднимается по телу, рыжая дрожит и надрывает голос. Стройные ноги накрывает судорога, узкая спина изгибается, отчего беленькая кожа на ребрах натягивается сильнее. Это ощущение останется выжженным на сердце. Отдышаться после такого крайне тяжело, но девушку это не волнует. Она притягивает к себе Айзена и ласково целует, ощущая на его влажных губах собственный вкус и краснея до самых пят. Цепкие тонкие пальцы стягивают с мраморных плеч темное кимоно, и Куросаки чуть отстраняется, чтобы заглянуть в глаза и сказать: – Сними это наконец. И делай со мной все, что хочешь.он ᴨоцᴇᴧоʙᴀᴧ ᴇᴇ ʙ ᴦубы, оᴛ удоʙоᴧьᴄᴛʙия онᴀ ᴄжᴀᴧᴀ ноᴦи и ᴄᴧоʍᴀᴧᴀ ᴇʍу очᴋи...
ꜰʀɪᴇɴᴅs