϶ᴛоᴛ ᴄʙᴇᴛ ниᴋᴀᴋ нᴇ дᴀᴇᴛ уᴄнуᴛь,
нᴇ дᴀᴇᴛ ᴄᴇбя оᴨᴩᴀʙдᴀᴛь ни ʙ чᴇʍ,
но зᴀᴛо он цᴇᴧиᴛᴄя ᴨᴩяʍо ʙ ᴄуᴛь
ᴋᴀᴩᴇᴦᴧᴀзыʍ ᴄʙоиʍ ᴧучоʍ.
ʙᴇᴩᴀ ᴨоᴧозᴋоʙᴀ
Чужая истерзанная кожа покалывает ее, совсем нежную, сухими корочками. Ичиго ловит дыхание Соуске, затем не смеет дышать сама. Не понимает, что происходит, и при этом осознает так ясно, что болит и давит в груди. В рыжеволосую голову даже не приходит идея о том, чтобы отстраниться. Кончики девичьих пальцев впиваются в белесую броню на мужской груди, и Куросаки согласно и доверчиво приоткрывает рот. У нее крадут первый поцелуй, а еще свободу, и шинигами отчего-то соглашается. В затылок настойчиво стучатся двое, риока закрывает глаза. Айзен едва отстраняется. Мужчина не дышит, боясь спугнуть зыбкий мираж. Персиковые губы покраснели от поцелуя. Кажется, он не дышит уже целую вечность. Девичьим влажным губам вдруг становится холодно. Тонкие веки поднимаются, Ичиго смотрит в глаза капитана. А сердце. Бедное сердце заходится неровным ритмом. Язык проходится по персиковой коже, и на кончике остается вкус слез. Девушка подается вперед, не давая ничего никому сказать, снова прижимается к шершавым теплым губам неумело, но с отчаянием. Мужчина не оставляет себе времени на удивление. Он углубляет поцелуй, умело играя с девичьим языком. Его рука опускается на осиную талию, а тонкие пальцы придерживают подбородок, ненавязчиво направляя. Внутри хрупкого только на вид тельца переворачивается и делает кульбит каждый орган. Ичиго поддается чужим движениям, и ей до дрожи непривычно. Нежные ладони тянутся вверх, ложатся на разгоряченную кожу шеи, подушечки больших пальцев проходятся по выдающимся углам челюсти. Воздуха перестает хватать уже на второй секунде, а Куросаки задохнуться и рада. Соуске гортанно стонет сорванным голосом прямо в ее персиковые губы. Такие холодные пальцы на контрасте с его горячей кожей – пытка. А их прикосновения... ему кажется, что он сошел с ума. Из-за них сердце грохочет как старый барабан. Девочке приходится отстраниться, чтобы вдохнуть. Кончик веснушчатого носа, будто сам по себе, скользит по спинке носа капитана. Ичиго не открывает глаза, находится будто под гипнозом, глубоко дышит. Ей приходится вжаться в чужое тело еще крепче, словно в страхе потерять опору, и на лице снова расцветают алые цветы. Запоздало, но так до жути уместно. Айзен тянется за прикосновением, вот только лишь давит на девочку. Одной рукой он поддерживает ее за талию и опускает на пол, прямо на забытое ими одеяло. Мужчина нависает над девушкой и замирает, любуется. Рука, на которую он опирается, путается в разбежавшихся по одеялу волосах. Пальцы скользят по шелковым прядям. Ичиго доверчиво держится за горячую шею, давая опустить себя на пол. Когда ее спина накрывает теплое одеяло, Куросаки нежится, издает тихий и робкий стон на грани с выдохом. Ее розовые щеки кажутся кровавыми в полутьме, губы припухли, а заплаканные глаза блестят – в них самые настоящие мерцающие созвездия. Взгляд не может оторваться от мужского лица, а кончики пальцев невесомо следуют маршруту девичьих карих омутов. Коснуться его бледных скул, темных бровей, синяков под глазами. Опуститься ниже, к губам, провести по свежим ранкам, желая залечить. Очертить волевую линию челюсти, зарыться в пыльные волосы на затылке, притянуть к себе. – Поцелуй еще, – сказать в самые губы, глубоко вдохнуть. Айзен сглатывает. Кадык, не скрытый иерро, дергается. Медленно, словно под собственным гипнозом, он опускается ниже, выдыхая: – Ты не представляешь, насколько ты прекрасна, – мужчина подхватывает зубами почти красную нижнюю губу, оттягивает с чувством и отпускает, тут же целуя. Рыжеволосая млеет от проникновенного тона, тает, когда нежную кожу прикусывают. Ей дают то, чего она попросила, и Ичиго тихонько стонет в поцелуй. Непослушные жилистые руки вновь обвиваются вокруг крепкой шеи словно удавка. И если Соуске захочет отстраниться, то вряд ли у него получится. Поцелуй Айзена за считанные секунды вышел за рамки целомудренности. Влажный, страстный, ломающий границы сдержанности мужчины и, похоже, девочки. Соуске запечатлевает поцелуй под ее подбородком и переходит к лебединой шее. Рубины на ее щеках настолько яркие, что их можно увидеть во тьме комнаты. Тонким рукам хочется подчиниться, преклонится, благоговейно опустившись на колени. Пока Айзен осыпает короткими, почти воздушными поцелуями девичью шею, его рука опускается ниже, к оби. Девочка начинает дрожать, когда поцелуи переходят за границы персиковой кожицы. Внутри все горит, моряки затягивают морские узлы в груди и внизу живота. Губы Айзена каплями лавы оседают на бледной коже, и если ей спустя время скажут указать, где был оставлен каждый поцелуй – Ичиго покажет безошибочно, ориентируясь по следам ожогов. – Соуске, – Куросаки не узнает собственный голос: он сиплый, он с нотами робости, с оттенком жажды. Тонкие пальцы снова зарываются в каштановую шевелюру, тяжелую от крови и грязи. Лицо горит праведным пламенем. Изящное тело изгибается, и временная шинигами сама подставляет шею. Его имя на ее губах – яд. Сладкий, приторный, удушающий, но такой желанный. Айзен замирает, казалось бы, на секунду, но сдвинуться не может – утонул в глазах из сердолика. Робость в чужих глазах напоминает об инциденте месячной давности. Что же он творит? Рука, опутанная рыжими змеями волос, сжимается в кулак в попытке привести хозяина в чувство. Броня иерро трескается под сильными пальцами. – Не сегодня, Яо-ху, – он выдавливает из себя хитрую улыбку, словно все было им задумано с самого начала, отстраняется и встает. – Тебе нужно отдохнуть.он ᴇй очᴇнь нᴩᴀʙиᴧᴄя. онᴀ ᴨозʙониᴧᴀ ᴇʍу и ᴄᴋᴀзᴀᴧᴀ, чᴛо у нᴇᴇ ᴇᴄᴛь дʙᴀ биᴧᴇᴛᴀ ʙ ᴛᴇᴀᴛᴩ. биᴧᴇᴛы ᴄᴇйчᴀᴄ доᴩоᴦиᴇ.
он ᴨоɯᴇᴧ ᴄ нᴇй. у ᴛᴇᴀᴛᴩᴀ онᴀ ᴄᴋᴀзᴀᴧᴀ, чᴛо ᴨоɯуᴛиᴧᴀ, чᴛо нᴇᴛ у нᴇᴇ ниᴋᴀᴋих биᴧᴇᴛоʙ. он чᴇᴄᴛно ᴄᴋᴀзᴀᴧ: “ʙᴀᴄ ᴄᴇйчᴀᴄ оᴄᴛᴀʙиᴛь иᴧи ᴨᴩоʙодиᴛь ᴋудᴀ?” онᴀ ᴄᴋᴀзᴀᴧᴀ: “оᴄᴛᴀʙьᴛᴇ ᴄᴇйчᴀᴄ”. и он уɯᴇᴧ. ᴀ биᴧᴇᴛы у нᴇᴇ, ᴋонᴇчно, быᴧи...
ʍихᴀиᴧ жʙᴀнᴇцᴋий
Она слышит легкое потрескивание у уха – так лопается белесое иерро. Волосы, зажатые в мужской руке, едва-едва тянут кожу головы, и у рыжеволосой от этого бегут мурашки – по всему телу, по каждому сантиметру кожи. И вот, мужчина отдаляется, и Ичиго готова как собачонка потянуться к нему вновь, чтобы ощутить чужое колкое тепло. Готова полететь к нему как потерявшаяся цикада к свету. Но обжигается. Она вдруг ощупывает кончиками пальцев свою горящую от поцелуев шею, судорожно скользит подушечками, остужая. Девичья грудь тяжело вздымается, а уши кто-то заткнул ватой – и она не слышит ни новообретенного прозвища, ни наставлений об отдыхе. Слышит лишь довольный снисходительный тон, от которого внутри все пульсирует. Ее карие глаза сверкают в темноте наивной обидой, такой детской и горькой, что в таких обстоятельствах подобный взгляд кажется абсурдом. Юная шинигами не знает, на что обижается: на такого жадного Соуске или на такую щедрую себя? Бывший предатель смотрит на нее сверху вниз, чего-то ждет – видимо, того, что она встанет следом. Айзен же сам выглядит так, будто ничего не произошло, и это отчего-то выводит ее из себя. Но девочка решается, протягивает дрожащую руку, словно прося помощи. Мгновение – ей любезно протягивают ладонь в ответ, рыжеволосая обхватывает ее ледяными пальцами – и нет, не позволяет потянуть себя вверх. Тянет на себя так настойчиво, что ей не смеют сопротивляться. Ичиго молчит, а Соуске устал. Девочка пользуется его слабостью, тянет к себе, кладет на лопатки, сама ложится сверху. Живот к животу. Носом утыкается в ямку ключиц, не покрытую броней, совсем на маленькое мгновение. После поворачивает голову, ложится щекой на грудную клетку и слышит, как часто бьется чужое сердце. Ее же – стучит еще чаще. Ее без слов понимают, накрывают одеялом, не противятся. И Куросаки Ичиго, самая чистокровная смерть, засыпает словно по щелчку пальцев. Сон без картинок, без звуков. Без удушения и затягивающей тьмы. Без страха и боли.доᴧᴦо ᴄʍоᴛᴩᴇᴛь, ᴨоᴋᴀ нᴇ нᴀчнᴇᴛ ᴄʍᴇᴩᴋᴀᴛьᴄя,
ᴋᴀᴋ обᴧᴀᴋᴀ и ᴋᴀʍни иᴦᴩᴀюᴛ ʙ ᴦо.
ᴀ ʍужчины нужны дᴧя ᴛоᴦо, чᴛобы уᴛыᴋᴀᴛьᴄя
иʍ ʙ ᴋᴧючичную яʍᴋу – боᴧьɯᴇ ни дᴧя чᴇᴦо.
ʙᴇᴩᴀ ᴨоᴧозᴋоʙᴀ
Раннее утро встречает теплом, твердостью, солнечным светом. Под ухом чей-то пульс, ноги переплелись с чужими, грозясь никогда не распутаться. По девичей ладошке на каждое мужское плечо, по рыжеволосому покрывалу для каждого лежащего на голом полу. Ичиго не вспоминает о вчерашнем, пока не поднимает голову и не натыкается на внимательные чайные омуты. В солнечном свете так легко увидеть, как Соуске истощен. Иссиня-серые тени под нижними ресницами, острые скулы, искусанные губы. Губы. Девушка вся сжимается под взглядом Айзена, кончиком языка проходится по персиковой коже: вспоминает или стирает чужие следы?ᴛы ʙыдуʍᴀᴧ ʍᴇня. ᴛᴀᴋой нᴀ ᴄʙᴇᴛᴇ нᴇᴛ,
ᴛᴀᴋой нᴀ ᴄʙᴇᴛᴇ быᴛь нᴇ ʍожᴇᴛ.
ᴀннᴀ ᴀхʍᴀᴛоʙᴀ
Просыпаться с Ичиго на груди уже входит в привычку. Вот только как бы ни было приятно, спина проклинает его за сон на полу, а суставы крутит от переутомления. В Аду не было и минуты отдыха. Он чувствует реацу Кьеки и ее дурное настроение в районе бараков его отряда и вздыхает, вспоминая, сколько несделанной работы обычно оставляет после себя занпакто. Но думать о документах Соуске не хочет. Лицо щекочут медные пряди. Его девочка кажется совсем маленькой, несмотря на силу, текущую в ее венах. “Его”. Теперь полностью и бесповоротно. Айзен обращается к воспоминаниям прошлого дня и не может сдержать улыбку. Удивительно, что девочка согласилась. Настолько, что мужчине кажется, что вчерашний поцелуй – игра воображения, гипноз Кьеки. Но нет, вот она – просыпается, сонная, по-домашнему растрепанная. Настолько приятное, дарящее покой сердцу зрелище, что Айзен готов провести всю жизнь в этом моменте. – Доброе утро.ᴇᴄᴧи жᴇнщинᴀ нᴇ ᴄдᴀᴇᴛᴄя, онᴀ ᴨобᴇждᴀᴇᴛ, ᴇᴄᴧи ᴄдᴀᴇᴛᴄя – диᴋᴛуᴇᴛ уᴄᴧоʙия ᴨобᴇдиᴛᴇᴧю.
ᴋᴀᴩᴇᴧ чᴀᴨᴇᴋ
У нее перед глазами мелькают картинки, звуки, чувства, что наполнили вчерашний вечер. Крики, нещадная боль в голове, обжигающие чужие губы. Девочка рдеет, заливается цветом – она совсем была не в себе, но уставшее лицо напротив не дает злиться на его обладателя. Ичиго чувствует себя слабой, она сдалась одержимости Айзена, и ей до боли неловко. Виски злобно кольнуло, и риока на мгновение жмурится. Рыжеволосая не видит, но сама выглядит не лучше Соуске, и изменилась за месяц довольно сильно. Оба проснувшихся сейчас вдоволь могут насладиться поломанными версиями друг друга. – Доброе утро, – шепчет, едва-едва шевеля губами, хлопая рыжими ресницами, кажущимися золотистыми из-за света солнца, – прости, что из-за меня ты спал на полу. Ей действительно стыдно, учитывая состояние мужчины, но впервые за последние недели она не видела ужасных снов и крепко спала до самого утра. – Все в порядке, – мужчина пытается говорить искренне, хотя шея затекла, а спина возмущенно ноет. Он убирает рыжие прядки за маленькое ухо и хочет пошутить, но обращает внимание на синяки под глазами. – Ичиго, что случилось? Когда чужие пальцы огибают ее порозовевшее ухо, Куросаки, млея, невольно поджимает пальцы ног. По загривку пробегает стадо мурашек. – Я первая спросила, – серьезно отвечает девушка, но видя в глазах напротив непонимание, добавляет, – еще вчера. Мужчина вздыхает. – Ничего, с чем бы я не справился. Просто еще не научился правильно использовать свои силы, – Айзен отличный лжец и смотрит прямо в глаза из сердолика. – Твоя очередь. Девочка молчит пару секунд, обдумывая. Если бы она не встретила Айзена, когда тот был в бреду и выглядел как живой мертвец, Ичиго бы поверила ему. Но не судьба. – Меня мучили кошмары, я не высыпалась, – платит лжецу той же монетой и даже не ведет бровью. – Что снилось? – Соуске легонько погладил ее по голове, зачесывая упавшие прядки волос и оставил ладонь на макушке. Белый шум под рыжей копной вдруг возрос, едва закладывая уши, грозясь перерасти во что-то более серьезное. Ичиго даже не моргает – по сравнению со вчерашней болью это легкое поглаживание. Поглаживание. Пятерня в ее волосах лежит на затылке так естественно, что временной шинигами страшно. – Как я задыхаюсь в темноте и все никак не могу умереть, – почти не врет, но стыдливо опускает глаза, а руки перемещаются с мужских плеч на грудную клетку. Девушка кладет подбородок на тыльную сторону ладони. Мужчина хмурится. Это не то, что должно сниться его девочке. Но хотя бы поделилась. Факт не особо радостный, но с учетом того, как Ичиго привыкла тащить на себе проблемы семьи и Готея – это маленькая победа. – Вряд ли мои слова утешат тебя или прогонят кошмары... Но если тебе будет легче, ты можешь рассказывать о них. Куросаки вновь приподнимает голову, внимательно смотря на чужое лицо – полностью серьезное, совсем невеселое. Она сглатывает, чуть подтягивается, девичья грудь, скользя выше, оказывается под ключицами мужчины. Веснушчатое и бледное, даже сероватое лицо – аккурат над лицом капитана. – Спасибо, – медленно моргает в подтверждение благодарности, а затем опускается и оставляет короткий поцелуй на лице Соуске – прямо около крыла носа. В затылке закололо. – Идем. Для мужчины короткий поцелуй ощущается как касание бабочки. Легкое и едва ощутимое. Дыхание спирает, и Соуске не знает, как реагировать. Или девочка не знает, какую игру затеяла, или наоборот – пытается спровоцировать. Впрочем, рубины на щеках смотрятся очень уместно. Куросаки неловко встает, игнорируя горящие щеки, даже не пряча их за волосами и не отворачиваясь. Протягивает руку Айзену, вновь сочувствуя его телу, которое неподвижно провело ночь на твердом полу, да еще и с грузом сверху. Он протягивает руку в ответ и сплетает их пальцы, некрепко сжимая. И идет за ней словно послушная собачка. Мужчина не может скрывать свое утомление, шагает неспешно, его покачивает, но Ичиго только крепче обхватывает пальцами его ладонь, вторя его шагу. Они переступают порог ванной комнаты покоев пиона. Ичиго вдруг вспоминает вечер, в который Айзен ее ужаснул своим подсознательным желанием утопиться. По коже бегут мурашки – тот Соуске был очень похож на Соуске, которого девушка застала в гостиной вчера. Невидящие, пугающе стеклянные глаза, отстраненные бессознательные речи. Риока покачивает головой, отгоняя морок воспоминаний. – Садись, жди, – мягко обращается шинигами и отводит капитана в сторону аскетичного кресла, на которое обычно кладут снятую одежду или другие мелочи, что нужны сию минуту. Сейчас же оно пустует. Девочка увлеченно следует к ванне, а затем придирчиво регулирует температуру воды, которая активным потоком полилась ей на кончики пальцев. На мужчину рыжеволосая старается не смотреть – слишком смущает ее то, что она сейчас делает. Деланно деловито отходит к полочкам, где стоит куча баночек и скляночек для принятия ванны. Открывает некоторые и принюхивается. Зеленоватая бутылочка без надписи – пахнет как терпкие травы. Не то. Следующая, черная – цветы. Не то. Очередная, снова зеленая – сосновый лес и еловые шишки. Щедрое количество вязкой жидкости отправляется в воду, обдающую уже всю комнату клубами пара, что как облака стремятся вверх и собираются у потолка. Когда ванна уже достаточно заполнилась, Ичиго поворачивает рычажок, подающий воду, и отходит на приличное расстояние – как раз в сторону Соуске. Она наконец смотрит на него и не может четко прочесть выражение его лица. Больно надо. Спасибо, что хотя бы молчал все это время. – Все готово, – Куросаки кивает в сторону ванны, но не оборачивается к ней, и явно не собирается. Позади практически ничего не слышно – ни как рассыпается иерро, ни как Айзен шагает к ванне. Слышен только последующий плеск воды. – Сядь ко мне спиной, Соуске, – говорит, не оборачиваясь. Рубины на щеках не остывают. Привычный запах хвои щекочет обоняние мужчины. Айзен все наблюдал за девочкой и не мог понять, о чем она думает. С одной стороны, Ичиго боится его. Возможно, он не прав и страх заключен в другом, но все равно неприятно. Соуске помнит, как быстро ладонь выскочила из-под его руки. С другой – она ответила ему. Осталась. И сегодняшний эфемерный поцелуй. Совсем другой. Мужчина задумчиво касается кончиками пальцев своих губ, вспоминая пылкий, больной поцелуй ночью. Он настолько затуманил разум, что Соуске не запомнил, каковы персиковые губы на вкус. Но ее голос успокаивает настолько, что Айзен наконец отпускает себя. Иерро рассыпается в пыль, и мужчина забираться в ванну. Горячий пар поднимается к потолку и смешивается с хвоей. Ичиго оборачивается, когда мужчина явно устроился и перестал двигаться – этому сигнализировала тишина. Ее ловкие пальцы справляются с узлами оби, и Куросаки с раздражением разматывает длинный пояс – именно к оби привыкнуть она до сих пор не может. Верхнее темное кимоно отправляется на кресло вместе с поясом, и девочка остается в белом нижнем кимоно. Решительно шагает к ванне, и даже сейчас, когда ее никто не видит, по ее лицу невозможно прочитать, о чем она думает. По пути она прихватила еще несколько баночек. Таби Куросаки оставляет уже непосредственно около ванны и осторожно опускает босые ноги в горячую воду – она жжет холодные ступни, слишком приятно пахнет хвойным лесом и древесными смолами, пар бьет в нос, и дышать становится тяжело. Возможно, не только из-за влажного воздуха. Обнаженная, чуть сгорбленная бледная спина привлекает ее внимание – на ней ни единого шрама, коими обычно гордо полны тела шинигами. Лишь одинокая милая родинка под левой лопаткой. Куросаки задерживает на ней взгляд, но потом приходит в себя и садится на бортик позади мужчины – ей оставили достаточно места. Полы кимоно сразу же промокают, неприятно облепляют ноги. Но девочка даже не морщится от этого – голова начинает побаливать, и это приносит больше неудобств. Кончики прохладных пальцев касаются висков Айзена, заставляют его чуть запрокинуть голову назад, в ее сторону. – Да, вот так, – голос ее тихий, умиротворенный, будто и не было вчерашнего вечера, прошедшего месяца, их давней битвы. Что же творится в рыжей голове, понять невозможно даже по вечно говорящим карамельным глазам. Риока зачерпывает воду ковшом, каштановые волосы жадно впитывают воду, а на лицо мужчины не падает ни одной капли. Айзен, послушно откинув голову назад, просто нежится в прикосновениях нежных рук. К боку прилипло белое кимоно – тонкая ткань в воде стала полупрозрачной. Рыжеволосая несколько раз омывает прядки чистой водой и находит это занятие удивительно медитативным. Кимоно спереди промокает – вода, которую она льет на чужую голову, с жаждой попадает крупными каплями и на ее тело. Ткань потихоньку принимает очертания девичьей фигуры. В воздухе вдруг раздается запах чабреца – так вот, почему тогда, в этой же комнате, еще пахло чабрецом. Так пахнет шампунь мужчины. Волосы послушно скользят между пальцами, девочка осторожно очищает кожу головы, массируя, и бережно отмывает волосы от крови и грязи. Мужчина закрывает глаза и полностью отдается во власть нежных рук. Спиной он чувствует тепло девичьего тела, а из-за горячей воды его начинает морить, несмотря на то, что проснулся он совсем недавно. Соуске откидывается назад, кладя голову на колени девушки. Ичиго позволяет Айзену сделать это, наблюдает за его умиротворенным лицом – морщинка меж бровей разгладилась, губы от повышения температуры стали темнее, даже на скулах скопились розоватые пятнышки. Темные густые ресницы покрыты капельками росы и даже не дрожат. Мужчина действительно выглядит так, будто он вновь уснул. Куросаки смывает пену с волос, вода стекает с шатенистой головы по ее коленям. На персиковых губах застыла маленькая улыбка – такая, о наличии которой ее обладатели даже и не догадываются. Тонкие пальцы намыливают волосы во второй раз. На краю сознания мужчины мелькает реацу Кьеки – занпакто веселится и щедро делится настроением с хозяином. Соуске улыбается и открывает глаза. Взгляд карих омутов – почти черных от расширившихся зрачков – скользит по мокрой светлой ткани, что скульптурно повторяет маленькую грудь. Дергается кадык. Соуске в спешке переводит взгляд выше, но попадает в плен улыбки. Тело в горячей воде разморило, рука поднимается медленно, тяжело, но Соуске касается чужого виска. Рыжие волосы тут же темнеют от воды. – В твоей улыбке можно утонуть. Карамельные глаза с все еще розоватыми белками после вчерашнего расширяются, когда мужчина вдруг решил поднять веки. Ичиго видит, куда направлен взгляд почти вороных радужек и куда он невзначай переместился, будто ничего не произошло. Краснеть дальше уже некуда, и девочка только судорожно вздыхает, но в целом старается не показывать мужчине, как сильно тот ее смутил и как сильно ей хочется сжаться или хотя бы прикрыть грудь рукой, хотя на нее уже и не смотрят. Риока вновь смывает пену с волос, якобы случайно попадая каплями воды на чужие ресницы, чтобы мужчина вновь закрыл свои потемневшие глаза, от которых ее все еще немного коробит. В ответ на комплимент натужно молчит – не знает, что сказать, попросту стесняется. Прикосновение чужих пальцев жжет висок. Айзен вынужден закрыть глаза, и место завороженности занимает веселье, переданное Кьекой. – Не расскажешь последние новости? – обращается он с долей игривости в голосе. Девочка нервно облизывает губы. Сердце ускорило ход, ей не хочется рассказывать абсолютно ничего из того, что произошло за этот месяц. Умиротворенное состояние улетучилось. – Кьека Суйгецу сочиняла смешные стихотворения на лекции по каллиграфии, – в девичьей интонации слышна спешка, скрытая нервозность, хотя новости-то “веселые”. – А потом, похоже, подложила в библиотеку Гинрея Кучики непотребную литературу. И теперь весь Сейрейтей гудит об этом. Мужские губы складываются в насмешливую “о”. – Не переживай, никто ее не обнаружит, – по-своему трактует нервозность риоки мужчина. Его глаза остаются закрытыми, а ресницы слиплись из-за воды. – Хотя она и сейчас что-то натворила, слышу ее. Хрупкие на вид руки начинают дрожать, Куросаки вдруг замирает, не до конца успев вымыть шампунь из каштановых волос. – И ты можешь понять, о чем приблизительно думает твой занпакто, даже если он материализован? Соуске ластится к нежным рукам не то в попытке успокоить, не то с целью продлить контакт. – Если мы недалеко. Сейчас она где-то в районе отряда, можно почувствовать. Ласковые руки возвращаются на место, прочесывают прядки, кончики пальцев вдруг снова начинают массировать кожу головы – девочка скорее успокаивает этим себя. – Вот как, – рыжая замолкает на пару долгих секунд и вдруг решается – все равно об этом вскоре станет известно. – Соуске, недавно я совершила одну очень большую ошибку. Ичиго запинается. Тяжело говорить о том, как чуть не изничтожила невинные души, да еще и вышла из воды сухой. – Я потеряла контроль, и моя реацу чуть не убила Хинамори и слуг, – тон голоса такой мертвый и холодный, что даже пар от воды, кажется, способен кристаллизоваться в лед. Соуске открывает глаза и смотрит на бледное лицо девочки. Значит, неправильно понял ее. Мужчина вновь касается чужого виска и задерживает прикосновение. – Ну и что? – голос спокойный, будто Ичиго только что сообщила, что разбила дешевый глиняный горшок, а георгин в нем нужно пересадить в новый. Пальцы, запутанные каштановыми щупальцами, подрагивают. Персиковая нижняя губа дрожит, девочка нервно сглатывает слюну – она не хотела вспоминать происшествие. – Я поступила ужасно, – Ичиго явно не разделяет равнодушия Айзена. Ее голос наполнен горечью, колющим чувством. Головная боль нарастает. – Если бы не твой занпакто, слуги бы, вероятнее всего, погибли. Соуске подтягиваются и поворачивается к риоке всем телом, садясь на колени. Вода всколыхнулась от движения, выйдя за бортики ванны. Мужчина нависает над Ичиго – как и вчера касается чужого лба собственным, а крупные ладони обнимают щеки. – Даже не думай, что поступаешь неверно. Рыжие брови изгибаются домиком, уголки губ болезненно направляются вниз. На этот раз горячий влажный лоб и мокрые руки Соуске не особо контрастируют с ее кожей по температуре. О смущении шинигами даже и не думает. – Но так нельзя, – спорит девочка и вся сжимается, закрывая глаза. – Я не хочу никого убивать, я не хочу быть монстром, который не контролирует себя. – Тебе все можно, – Айзен серьезен, произнося банальные слова. Потому что знает, что выброс реацу – это детская шалость на фоне ежедневных преступлений шинигами, которые и не считаются таковыми. – Не хочешь повторения – учись, но не смей называть себя чудовищем. Ты – мой алмаз, Ичиго. Она молчит, не поднимая век. В словах Соуске есть доля правды – ей определенно нужно учиться. Нужно обуздать свою необъятную силу, свою безграничную реацу. И тогда никто не пострадает по ее вине и глупости. Но с остальным она не может согласиться и остается при своем мнении. Ичиго слабо и коротко вертит головой, чтобы потереться своим носом о чужой, ощущая в этом уют. Этот уют отвлекает. Тонкие пальцы захватывают у тыльной стороны шеи рыжую копну волос и перекидывают вперед – длинные медные нити закрывают девичье тело плотной шторкой. И после удивительно теплые ладони ложатся на руки Айзена, продолжающие обнимать лицо риоки. Подушечки больших пальцев поглаживают его костяшки. В висках все еще ощущается жжение, но ладони бывшего предателя облегчают боль, ей хочется посидеть так подольше, но… – Я не закончила, Соуске, – без тени улыбки, но мягко сообщает Куросаки, открывая глаза. Она обхватывает пальцами чужие кисти рук и тянет вниз – как вчера. Чуть отстраняется. Сведенные хрупкие коленки упираются капитану в солнечное сплетение, и от смущения риока сжимает их крепче. Наконец девичьи пальцы обхватывают подбородок мужчины, чуть приподнимают, и на каштановые волосы вновь льется чистая вода, окончательно смывая шампунь. Разгоряченная от воды кожа Айзена покраснела и стала чувствительной. Мышцы живота спазматически сжались, когда Ичиго, словно маленький лисенок, потерлась кончиком носа о его. Он хотел продлить прикосновение, но девочка берет его руки, отнимая от себя. Острые коленки впиваются в грудь в защитном жесте, и мужчина убирает руки полностью, опершись ладонями на бортик ванны, по обе стороны от девушки. Мыльная вода течет по лицу, заливая глаза, и Соуске наклоняет голову ближе, чтобы девочке было сподручнее. – Ичиго, – капли попадают на покусанные губы и разбиваются в брызги, – не нужно наказывать себя за то, что ты не совершила. Ты не сделала ничего плохого. Персиковые губы поджимаются, Ичиго молчит. Вода больше не льется. Она улавливает каждую капельку воды на темных ресницах Айзена, и пока его глаза закрыты, девушка проводит по ресницам подушечками больших пальцев, снимая лишнюю влагу – так будет легче открыть глаза. После ласковые руки проходятся по каштановым волосам от самого лба, собирая непослушные пряди пальцами, до самого основания шеи сзади, чтобы лишняя вода сбежала по спине. Узкие ладони так и остались в том месте, сцепив пальцы в замок прямо поверх шейных позвонков. Глаза у Куросаки удивительно внимательные. Айзен открывает глаза и смотрит прямо в омуты из сердолика. Он ластится к рукам, утыкаясь виском в изгиб локтя. Несмотря на нежный жест, взгляд у него серьезный. – Сделала, – коротко и емко констатирует временная шинигами, открыто смотря в карие омуты напротив. – Это против моих правил. Я не хочу вредить невинным, и ты прав, я всему научусь. – Вряд ли это просто, но... Ичиго, поверь в себя и свои силы. Не вини себя. – с закрутившейся кудряшкой пряди прыгает капля, разбиваясь о кончик носа. – Дамы вперед, да? – шутит со строгим выражением лица, намекая на самоистязание мужчины, который также не может избавиться от чувства вины. И смех, и грех. Тем временем от сгиба локтя по всему телу по коже пробегают крошечные электрические разряды, и рыжая нервно облизывает верхнюю губу. Соуске невесело усмехается одними уголками губ. – Я помогу тебе, а ты спасешь меня. Договорились? Куросаки хмыкает, но ничего не отвечает. Похоже, они обсудили это еще вчера, даже договор подписали. Она смотрит на мужское лицо, и ее взглядом можно проделывать дыры в толстых кожаных ремнях – он внимательный, сосредоточенный, весь поглощенный чайными глазами напротив. У Соуске удивительно правильные черты лица. Прямой нос, арка Купидона рельефная и выразительная. Губы полноватые, сейчас потемневшие и все еще истерзанные – выглядят чувственно. Глаза, когда Айзен не притворяется добряком, лукавые, с хитринкой – внешний уголок чуть вздернут вверх, а темные густые ресницы контрастно оттеняют миндалевидную форму. У Ичиго ресницы вот, например, светлые – они ничего не оттеняют. Рыжая отнимает одну руку от мужской шеи и наматывает на палец упавшую на бледный лоб вьющуюся каштановую прядь. Аккуратно разматывает. Прядь стала еще кудрявей, вторя диаметру девичьего указательного пальца, и временная шинигами вновь улыбается, не зная об этом. Айзен следит за выражением лица риоки и пытается угадать, о чем она думает, но ее глаза слишком серьезные, чтобы пытаться прочитать в них что-то еще. Она все еще боится его или же страх этот иного толка? Верит ли она его словам? Или все это игра, чей уровень настолько высок, что Соуске не способен различить притворство? Мужчина не знает. Сейчас он хочет раствориться в ласковых прикосновениях и вернуть в глаза из сердолика уют, в котором он утонет. Капитан оставляет поцелуй на внутренней стороне локтя – прямо под закатанным рукавом мокрого кимоно, царапая шершавыми губами. Девочка смаргивает истому, кольнувшую ее после поцелуя в очень чувствительный участок тела. Кусочек кожи горит, пылает. К ушам приливает кровь, но слабая, едва видимая улыбка не пропадает с маленького рта. – Соуске, поцелуй, – девичий голос тихий, со странным потрескиванием, трогательный, – как вчера. Айзен сглатывает. Адамово яблоко дергается. Несколько секунд он молчит, внимательно смотря в глаза из сердолика. Затем, с заметным усилием, размыкает губы. В следующий миг его рот прижимается к губам риоки. Трепетно, благоговея перед ней и ее голосом. Соуске отстраняется и облизывает собственные губы. Ее вкуса не чувствует. В персиковую кожу впитался запах хвои и чабреца. Горько-кислый, почти древесный вкус, будто он испачкал ее собственным присутствием. Лицо у Айзена все еще мокрое, и этот короткий поцелуй для девочки ощущается еще более непривычным. Вчера она была совершенно не в себе, и с вечера у нее остались эфемерные воспоминания – тот поцелуй был не совсем поцелуем. То был ритуал – подпись контракта, ключ к выходу отчаяния, инициация хитросплетений красной нити. Нить эта, словно пуповина, начинается в животе Соуске и заканчивается теперь в животе Ичиго. Куросаки отзеркаливает жест мужчины, облизывает свои губы, точно так же ощущая запах и вкус еловых шишек. Ей он нравится – простой и понятный, неиспещренный излишествами. Согревающий. – Вчера было не так быстро, – судя по красным щекам, говорить подобное ей стоит больших усилий. Соуске усмехается. Точно играет с ним. Да и плевать. – И впрямь, настоящая Яо-ху, – шепчет заговорщически прямо в заалевшие от поцелуя губы. Игриво проводит языком по персиковой коже, собирая древесный вкус и углубляет поцелуй. Одна рука ложится на талию, почти не сжимая. Коленки она отводит в сторону, так и не расцепляя их ни на микрон, но так можно придвинуться ближе. Руки обвивают сильную шею, подвернутые рукава кимоно, местами сухие, еще немного намокают, соприкасаясь горячей бледной кожей капитана. Девочка пытается отвечать – не знает, как это делается, поэтому поддается Айзену и старается повторять за ним иногда. Внутри все пульсирует, движется, вальсирует по каждому уголку тела. На коже – фриссон, но затылок больно колет. Колет так, что хоть лед прикладывай, но Ичиго не может отвлечься от чужих губ – вся она там, осела на них, спрашивая себя, как же так получилось. Когда организм настойчиво требует кислорода, рыжая отстраняется всего на пару миллиметров. Кажется, она заалела до самых ключиц. – Как ты меня назвал? – Яо-ху, – повторяет Соуске. У самого мужчины дыхание не сбитое, но глубокое. Крылья носа раздуваются, качая воздух. Губы растягиваются в шаловливую улыбку, напоминая Кьеку, когда та задумала пакость. Он любуется рубинами на щеках его девочки и думает, что ей подойдут шпильки с гранатами. Улыбка на израненных, потемневших губах для Ичиго не означает ничего хорошего. Она хмурится, но не отстраняется. Пытается отдышаться – сердце колотится, стучится как замерзший работяга, забывший ключи, в дверь. Натужно и судорожно. – И что это значит? – шепотом спрашивает, а ответ даже и знать не хочет – почему-то вспоминает то самое стихотворение на лекции по каллиграфии. – В моей библиотеке есть ответ, – улыбается Соуске. Мужчина оставляет короткий невинный поцелуй на лбу и говорит: – Пора выходить, замерзнешь. Девочка показывает недовольство, но отпускает шею бывшего врага из плена своих рук и коротко кивает. – Хорошо, Соуске, я все узнаю, – явно наигранно делает паузу, лениво добавляя, – но если это что-то плохое, я не посмотрю на наш договор. Придется спасаться от меня. Угроза ради угрозы – шутливая, расслабленная, несерьезная. Ичиго не злится. Прежде чем встать с бортика ванны, просит Айзена отвернуться – не хочется выходить из теплой ванной комнаты в мокром кимоно. Девушка встает, когда чужие чайные глаза смотрят в противоположном от нее направлении, ступает на дощатый пол босыми мокрыми ногами и ежится. Уже замерзает. Шагает к креслу, где брошено верхнее кимоно, и по пути развязывает белый пояс нижнего. Светлая ткань натужно и нехотя скользит вниз, Куросаки складывает кимоно и вешает на деревянную спинку кресла. Сейчас можно было бы заметить, какой щуплой стала временная шинигами. Рельефные мышцы, которые она усердно тренировала даже в этот последний месяц, истязая себя, только сожглись из-за недостатка пищи, плохого сна и переизбытка стресса. Бледная кожа кажется тончайшим папирусом, обтягивающим хрупкие ребра, художественно-острые лопатки и торчащие позвонки. По плечам рассыпаны еле заметные веснушки – стоит ей только выйти обнаженной на солнце, и редкие бежевые пятнышки станут ярче. Ровные тонкие ноги также перестали быть рельефными, но все еще довольно жилистые и не напоминают безвольные палки. Аккуратная грудь, которую Ичиго так невзначай прикрыла волосами от взора Соуске ранее, украшена маленькими розовыми сосками – розовыми из-за ее цветотипа, что среди азиатов – редкость. Она наскоро обтирается полотенцем, нагло взятым в чужом комоде, после накидывает на себя темное кимоно. Ткань у него до боли простая, поэтому грубоватая – Куросаки кривится от того, как материя трется о чувствительную грудь, как покалывает ее кожу. Завязывает тонкий пояс самого кимоно, а вот об оби даже и не думает – делать ей больше нечего. Девочка предусмотрительно захватывает с собой все элементы одежды, которыми наследила в чужой ванной комнате. – Встретимся на завтраке, – бросает напоследок и выходит. Соуске честно отвернулся. Вот только слышал, как за спиной шелестела ткань, и воображение подбросило пикантную картину. Как мокрая ткань не хочет покидать острые плечи, вцепилась в грудь и совершенно против расставания с бедрами. Мужчина закусил губу, на которой остался древесный вкус, и жестом показал, что услышал девушку. Тихо стучат седзи. Айзен зачесывает волосы назад, по-своему, и наконец чувствует все то напряжение, что скопилось за утро. Остывшая, чуть теплая вода совершенно не помогает успокоиться. Соуске проводит пальцами по оставшейся пене и сдается, опуская руку под воду.