***
…Каждый раз, когда Астерия говорит ему, что все будет хорошо, и что он должен развиваться, если хочет стать чем-то достойным в глазах Главы Совета, Алистер знает — быть беде. Ему стукнул второй десяток лет, и он второй год из кожи вон лезет, чтобы в те редкие разы, что ему удается увидеть Главу Совета в здании Цитадели, он не выглядел как слепой щенок, попавший в овчарню. Однако магия все еще не дается ему — хотя все свое время он посвящает именно ей. Он уходит из академии, забрасывает рисование, оставляет дом семьи на присмотр брату и уезжает в общежитие при Цитадели, чтобы иметь возможность упражняться, но это не помогает. Его не берут на серьезные задания — максимум, проверить с отрядом место нестабильного всплеска магии, и он… На самом деле, он этому даже благодарен. Боевая магия не дается ему, и каждый раз, оказывающийся вколоченным в мат тренировочного зала каким-то из партнеров по спаррингу, он слышит в голове голос Элры и видит перед глазами ее лицо, преисполненное недоумения. «Это же элементарно. Как ты будешь офицером, если не можешь выучить боевые основы? Ты хочешь стать писателем и не можешь запомнить алфавит.» И, конечно же, хуже всего, когда напротив него в качестве партнера встает Астерия. В такие дни тренировки превращаются в откровенное избиение. — Восстань щитом, — шипит Алистер, выбросив вперед руку, но собственная магия не слушается — летящие клинки, сияющие рассветным розовым светом магии Астерии, не разлетаются о преграду, но хотя бы оказываются отброшены порывом энергии, а те, что брошены с большей силой, пролетают мимо только потому, что Алистер уворачивается. — Хватит бегать, — кричит Астерия, пасом руки ворожа сияющие стены из символов, влетающие в Алистера слева и сверху одновременно. — Ты должен отражать атаки, а не уворачиваться от них. И, точно пальцами прокрутив неведомые грани кубика Рубика, рявкает заклинание. — Короб! Геометрия куба, левая грань, верхняя грань. Если от стены, упавшей сверху, Алистер отскакивает, то вертикальная панель сносит его с ног, впечатав в стену зала. Вялая попытка Алистера защититься увядает и исчезает без остатка золотыми искрами — он даже заклинание не успел произнести. И, отлетевший в мягкий мат, обивший стену, он моргает, рассредоточенный — в ходе падения с его лица слетели очки. Астерия закатывает глаза и резким пасом руки даже без озвучивания заклятия бросает очки, отлетевшие в сторону, Алистеру. — Нам нужно с тобой позаниматься теорией. Ты даже заклинание не в состоянии вовремя озвучить, не то, чтобы простроить его, — выдыхает он и потягивается с хрустом. Алистер, все еще задумчиво рассматривающий потолок невидящим взглядом, нащупывает на груди очки и надевает их, приподнимаясь на локте. — Я простраиваю. И могу озвучить своевременно, — возражает он, чувствуя неловкость и недовольство — самим собой. — Я… просто не совсем понимаю, что и в каком случае тебе противопоставлять. Ты подобен дальнобойному грузовику на шоссе, несущемуся на меня, а с двух сторон дороги стены. Что мне остается? Вопрос действительно глупый, Алистер знает это — брат всегда найдет выход, даже в такой аналогии. Астерия смотрит на него, и взгляд его, на самом деле, не выражает неприязни, скорее, снисхождение того, кто уверен в своих силах без единого сомнения. — Я скажу тебе, что тебе остается. Тебе остается лезть на стену. Или стать камнем под колесом грузовика и пробить ему шину. Но до этого тебе еще очень далеко, — он растрепывает собственные волосы — выкрашенные в теплый, не то розовый, не то фиолетовый, крупные кудри. — Так что вставай. И попробуй еще раз. Заодно и я попробую закрыть полный короб. Я пока не совсем понимаю, как сделать так, чтобы стены не помешали друг другу. Давай. Все будет хорошо, забей. Алистер, ощущающий себя больше жертвой эксперимента, вымученно вздохнув, поднимается на ноги. Фраза Астерии «Все будет хорошо» для него всегда величайшая ложь. Особенно когда дела касаются магии.***
Дело, которым занимались родители последние годы после того, как вышли из состава Цитадели, обеспечило им с Астерией жизнь в достатке, и могло бы стать их пристанищем и без участия Цитадели в их жизнях. Возможно, именно на это рассчитывала Элра, когда открывала небольшую сеть высокотехнологичных клиник, занимающихся протезированием. Она надеялась, что ни одному из ее сыновей не придется зависеть от службы в Цитадели, если что-то случится с ней или Астаршэ, но ее надежды явно имели больше теоретический характер, нежели практический. Шатто Индастриз без ее твердой руки не просто остановилась в развитии. Она неумолимо умирала, как рыба, гниющая с головы. И тогда ею заинтересовался Астерия. Формально, ее завещали им обоим — об этом им сообщил любезный юрист, ментальных практик чародей с серыми глазами и безликими чертами лица, — но Алистер… Алистер едва начинал вставать на ноги, у него едва хватало время на то, чтобы спать между тренировками, рейдами и дополнительными лекциями на курсах при Цитадели, так что всем занялся Астерия, уже освоившийся и как младший офицер в Цитадели, и как один из штатных артефактологов, и даже получивший хорошее медицинское образование в университете для смертных людей. Такие амбиции, такие способности! Глядя на жизненную силу брата, Алистер прекрасно понимал фразу «выше головы не прыгнешь». И был благодарен ему уже за то, что тот вообще хоть как-то про него не забывает и пытается дотягивать… нет, не до своего уровня, конечно нет. Но хотя бы до уровня среднего чародея. Астерии тридцать один, он амбициозен как дьявол, носит только черное, один его бадлон стоит столько, сколько Алистеру в жизни не платили за месяц, и он умудряется совмещать и должность главы корпорации, и работу младшим офицером, и собственные эксперименты над запечатыванием. — Если мы можем запечатывать нужные нам заклятия в предметы, то почему бы нам не попробовать запечатать нужное в человека. Так, скажем, ты бы смог стать вполне сносным чародеем, запечатай в тебя пару десятков заклятий по боевой магии, — тянет Астерия, расчерчивая мелом в одном из рабочих залов Цитадели символику печати. — А ну-ка. Встань здесь. Давай, давай, сейчас попробуем хотя бы на каком-то бытовом заклятие. Может, научишься проращивать растения без ошибок. Ну-ка. Притащи сюда те кусты в горшке из коридора. Идеи у него всегда откровенно сомнительные, кончаются они всегда катастрофой, но Алистер участвует в каждой — брат обращает на него внимание и искренне пытается ему помочь. Разве же может он отказаться? К тому же… Добрый как дворняга, обаятельный как золотистый ретривер, Алистер снискал любовь у большинства наставников и других офицеров, так что едва ли им попадает за их с треском провальные эксперименты как-то серьезнее, чем легким выговором. Алистер это знал. И не боялся этим воспользоваться. — Аст, а давай ты сначала попробуешь, там, на мышах? Или на кроликах? Почему, стоит тебе вывести какую-то очередную «идею на миллион», ты хочешь опробовать ее сразу на мне? — со страданием в голосе интересуется Алистер, задравший очки на волосы и тащащий изо всех сил горшок с монстерой в рабочий зал. — Ты хочешь, чтобы я тратил силы на мышей или кроликов? — с недовольством уточняет Астерия, расчерчивая рамки заклятия. — Я полностью контролирую ситуацию. И именно для того, чтобы ничего страшного не произошло, я всегда начинаю с чего-то более простого. — Это ты про тот раз, когда садовые фигуры-… — Тш-ш-ш, из них вышли потрясающие манекены для спарринга. — Старшим офицерам буквально пришлось их сжечь вместе со всем садом при Цитадели. — Но согласись, их смог взять только огонь, а это значит, что с задачей «создать крепкий манекен» я справился. Спорит с Астерией было невозможно. Алистер, на самом деле, и не пытался, но иногда снизить энтузиазм брата не мешало. Хотя бы шутками. И, конечно же, у него это не получалось. Такое чувство собственной важности, как у Астерии, было всего у трех человек за жизнь Алистера. У самого Астерии, у Главы Совета Цитадели, господина Кхаротта, и у его матери. И, к сожалению, у всех троих оно было абсолютно оправданным. — Печатью я закрываю секрет — этот предмет нарекаю… нарекаю… — Астерия вскинувший руки, ворожащий сеть из тонких сияющих нитей, задумывается, прежде чем опустить эту сеть на Алистера. — Этот предмет нарекаю я флорой. Алистер, сидящий на меловом круге, дергается, когда сеть заклинания растворяется над ним, точно растаяв, и вскидывает руку по направлению к горшку с монстерой. — Зацвети, — цедит он, и кисть его совершает круговое движение, точно изображая часы. И в первые мгновения ничего не происходит. Они с Астерией стоят, замерев, смотрят на монстеру внимательным взглядом, и так длится долгие десятки секунд. Когда проходит минута в тишине и напряжении, Астерия осторожно хмыкает. — Не вышло. Давай-ка я поменяю наречение, может, надо наречь тебя чем-то вроде. Не знаю. Конкретного растения? Так-так-так, — он склоняется над полом, стирает ребром ладони пару символов и собирается было их переписать, как вдруг откуда-то из-за двери раздается громкий крик. — Засуха! И оба они, быстро обменявшись взглядами, спешат в коридор. Выглядывая в светлый коридор, полный колонн и резного мрамора, они видят отнюдь не привычную белую пустоту. Ряд засаженных горшков, оформивших выход на один из балконов Цитадели, больше похож на непроходимый бурелом — и старший офицер, чьего лица они не знали, заклятием засухи пытался остановить неумолимое разрастание. А потом, услышавший шаг Алистера на пороге комнаты, он рявкает, глянув на них. — Я приказываю снять действие этой печати. Какого дьявола, снова вы, офицер Шатто?! Астерия вскидывает обе ладони, и с крайне сосредоточенным лицом выдыхает. — Гори. Розовые искры то тут, то там выжигают сухие стебли, а густой дым под порывом призванного старшим офицером ветра оказывается сразу выдуваемым на балкон. Алистер, отступивший на шаг назад, чувствует себя бесконечно бесполезным, и неловко поводит ладонью. — Увядай? — неловко пробует было он, и Астерия оглядывается на него — ровно потому что в следующее мгновение все стебли, сплетающиеся над аркой выхода, обращаются в сухое дерево. И горят в несколько раз интенсивнее — и пламя расползается по ним на еще активнее. — Черт тебя подери, — рычит Астерия, и от количества призванной им магии воздух потрескивает, точно перед большой грозой. — Геометрия сферы, вакуум. И пламя гаснет под его магией, выстроенной сложными пересечениями линий вокруг выхода. Старший офицер аналогично чертыхается и отменяет заклятие засухи, что сделало и без того иссушенное дерево сухим как для растопки. — С меня хватит, — говорит он, смерив взглядом их обоих, и Астерия отвечает ему спокойным прямым взглядом того, кто уверен в собственной безнаказанности. — Я давно наблюдаю за тренировками и экспериментами вас обоих. Это переходит все границы. Я отправлю обращение в Совет в ближайшее время со всей документацией. Алистер замирает, по цвету лица явно перепуганный до смерти. Астерия фыркает себе под нос, не напуганный отстранением ни капли. Где они найдут кого-то лучше? — Я уверен, что даже члены Совета признают, как важна экспериментальная методика в обучении новых офицеров, — спокойно говорит Астерия, и Алистер шикает на него, глядящий умоляющим взглядом. Однако это не действует, и он продолжает. — Если же вы и ваши сотрудники не в состоянии повысить эффективность этого обучения сами, что я вижу по результатам моего брата, я сам займусь его обучением. Это тоже можете приложить к обращению в Совет как мое обвинение в вашей некомпетентности. Договорились, достопочтенный господин? Офицер, чьего имени они так и не узнали, и в чьем лице, кажется, Астерия только что приобрел себе кровного врага среди старшего состава Цитадели, скалится в усмешке и кивает. — Я обязательно составлю от вашего лица претензию, — обещает он и кивает в прощании, и презрение в его тоне практически ощутимо. — Господин Шатто, господин Киршнер. Глядящий ему вслед, Алистер хочет взвыть от чувства всепоглощающего стыда. — Да ладно тебе. Все будет хорошо. Как будто эти индюшки умеют что-то кроме декоративной функции на курсах в качестве преподавателей. Забей. Совету есть, чем заняться, кроме как разбираться с неудавшимися экспериментами младших офицеров, — и вязью пасов руками Астерия заставляет уголь и остатки выжженых деревьев вместе с горшками рассыпаться в пыль. — Приберись здесь, океюш, Алистер? Мне нужно спешить. Сегодня у меня первая встреча с советом акционеров. Алистер, глядящий на горы пепла и пыли на полу, не реагирует на беглое похлопывание по плечу. Опыт подсказывал ему, что очередному «Все будет хорошо» Астерии доверять не следует, но сейчас в это хотелось поверить как никогда.***
К сожалению, опыт подсказывал ему абсолютно верно. К тому моменту, как они оказываются в судебном зале впервые, Астерия умудряется спалить еще одну лабораторию Цитадели. Сказать, что, неожиданно увидев Кхаротта в качестве рассматривающей жалобу на них инстанции, Алистер удивлен — ничего не сказать. За эти два года обучения и работы он сполна понял, что едва ли Глава Совета вообще спускается со своего этажа — это были случаи столь редкие, что каждое его присутствие в зале суда означало, что процесс на самом деле имеет некую исключительную важность. Но чтобы он спустился для того, чтобы сделать выговор? Едва увидев облаченную в непривычный черный фигуру Кхаротта, Алистер понимает, что они попали по-крупному. А вот его брат ведет себя так, точно не просто Верховное Божество перед ним. А точно едва ли он признает Кхаротта даже начальством. — Для рассмотрения жалобы офицер Шатто и офицер Киршнер прибыли, ваш-ша Светлость, — тянет Астерия, перекатываясь с мыска на пятку, расслабленно останавливающийся напротив трибуны судьи, чье место занял Кхаротт. Кроме них в зале никого, и Алистер, украдкой осмотревшись, нервно поправляет очки и поднимает взгляд — Глава Совета смотрит прямо на него. — Милорд, — склоняет Алистер голову, чувствующий, вопреки ситуации, глухое восхищение. — Отставить официальное обращение, — медленно и размеренно говорит Божество, и голос его разносим акустикой зала так, что звенит в каждом углу меж колонн. Вся Цитадель — средоточие белого мрамора, искусной резьбы и столпов света. Вся фигура Кхаротта, несокрушимого Божества, белоснежного как само воплощение света, внезапно кажется изломанной. Широкие плечи опущены, а морщины на лице, что делали его выглядящим лет на сорок-пятьдесят человеческих, настолько заострились, что он выглядит откровенно больным. Алистер впервые за два года с самого прихода Кхаротта в дом семьи видит его вблизи, а не украдкой в коридоре, и то, что он видит, ему совсем не нравится. Однако, встретив его взгляд, Божество продолжает. — Я позвал вас не ругаться. — Если не жалоба стала причиной, тогда что же? — заинтересованно уточняет Астерия. В его зеленых глазах сияет слабый интерес — может быть, Глава Совета подкинет им интересной работенки? Кхаротт не отвечает, не реагирует на реплику, а точно продолжает то, что говорил раньше. — Я понимаю, что вы оба переживаете не лучшие времена. Каждый из вас справляется с трагедией по-своему, и я рад, что могу проследить за этим. Ваш отец в предпоследнюю нашу с ним встречу, наверное, чувствуя что надвигается время, не очень хорошее для него, попросил меня присмотреть за вами, — медленно, точно делая акцент на каждом слове, говорит Кхаротт, и Алистер не может не заметить — как только он заканчивает эту фразу, он замолкает, точно перебитый кем-то, и не может не увидеть болезненный излом сжатых губ. Потеря Астаршэ так сказалась на нем? Неужели он настолько дружили? Алистер впервые по отношению к Главе Совета чувствует что-то кроме бесконечного уважения. И то, что это чувство — сожаление, ему отнюдь не нравится. Астерия, в свою очередь, ставший отчего-то голосом от них обоих (как будто могло быть иначе), усмехается. — Ну я бы не сказал, что мы с чем-то справляемся. У нас у каждого, — он бросает косой взгляд на Алистера. — Свои трудности сейчас, но это не значит, что мы. Там. «Раздавлены горем» или «облачились в неснимаемый траур». Мы оба умеем жить дальше. Взгляд Божества падает на старшего из братьев, и Алистер явно видит, что тот понял некий язвительный подтекст, брошенный ему, но не злится — только качает головой. Однако в тоне его появляется строгость. — В таком случае, Астерия, тебе не составит труда исправить последствия своих разрушительных опытов, не так ли? Здание Цитадели для тебя — не испытательный полигон, а никто из офицеров, включая твоего брата — не подопытный. Ты исключительно хорош на заданиях, но даже твоя продуктивность не искупает твою же разрушительность. Я прошу тебя поработать над этим, — то, каким именно тоном он это произносит, на просьбу не похоже ни на миг. Алистер, неловко кашлянув, чувствуя, что Астерия сейчас может и зацепиться, и тогда едва ли они сохранят свои должности, выступает вперед. — Прошу простить моего брата. У нас сейчас действительно есть трудности, не связанные с… — слово «трагедия» горечью оседает на языке. — Но мы оба благодарны за предоставленную вами возможность, господин Кхаротт. И видит, как Астерия недовольно постукивает ботинком, а Кхаротт смотрит на него — иначе. Внимательнее, и… Кажется, довольнее. — Когда я попросил отставить официальные обращения, я имел ввиду в том числе и это, — говорит он, чуть наклонив голову на бок. Белые волосы его коротко обриты, но даже с такой длинной они сияют в столпе света, что коснулся его головы как кусок ореола. — Я был другом вашим родителям. И очень надеюсь, что смогу стать другом для вас обоих. На эту фразу Астерия усмехается со смешком и скрещивает руки на груди — похожий на Астаршэ как две капли воды внешне, он самолично изменил себя до неузнаваемости, но это было все равно, что надеть на отца парик и переодеть в драматичный черный. Меньше похожим на него он не становился. — Ну я бы не сказал, что наша мать считала вас своим другом, — едко подмечает он, и Алистер цыкает на него, недовольно зашипев, точно растревоженная летучая змея по весне в гнездовье. — Астерия! -… Однако его шипение прерывает другой смешок — в этот раз, со стороны Главы Совета. — Но это не значит, что я не считал ее… — голос его обтекаем как поток горной речки. — Достойной внимания. Погляжу, характером ты пошел в нее, верно? — А вы так прямо хорошо знали ее характер? — с вызовом спрашивает брат, и Алистеру хочется прикрыть глаза рукой, но вместо этого он трет лицо ладонью, приподнимая очки. — «Ты.» — Что? — Я просил вас обоих уйти от официальных обращений. Это относится и к местоимениям. Во внерабочее время каждый из вас вполне может обращаться ко мне по имени и не использовать официальный тон. Алистер смотрит на него внимательно, точно пытаясь понять, но ощутимо испытывающий неловкость от этой встречи. Астерия скалится в острой белозубой усмешке. — В таком случае, Кхаротт, у нас еще много дел. Мы пойдем. И под внимательным взглядом Главы Совета Астерия разворачивается и широким шагом покидает зал суда. Алистер, сделавший пару шагов за ним, вдруг останавливается и, собрав всю храбрость, что нужна рыцарю, прежде чем войти в пещеру к дракону, тихо спрашивает, так, что даже эхо и акустика не разносят его слова. — А вы сами в порядке, милорд? Кхаротт смотрит на него таким нечитаемым взглядом, что ответ ощутимо висит в воздухе, и, вместо него, он выдыхает. — Я дам тебе еще немного времени, чтобы откинуть обращение ко мне в такой форме, но если ты в следующую нашу встречу обратишься ко мне в официальном тоне, я буду обращаться к тебе, как к господину младшему офицеру, Алистер. Иди. И проследи, чтобы Астерия не разнес ничего снова. Я не знаю, сколько еще смогу удерживать старший состав офицеров от реванша с ним. Алистер удивленно кивает, и губы его, едва заметно, но дрогнули в улыбке. — Хорошо, Кхаротт.***
И, конечно, с того момента они оказываются в зале суда снова. И снова. И снова. Точно снят некий барьер. Например… — Я не виноват, что они такие нежные! Она уже была мертва, а ее вскрытие могло дать много новой информации о строении мары в фазе сна! — Астерия, закрой рот. Ты вскрыл дочь члена стаи на глазах у других ее сородичей и родителей, ты понимаешь, какие претензии к Цитадели и тебе лично они выдвигают? Алистер, ты-то куда смотрел? Я наслышан о твоих исключительных успехах в культурологии, неужели память отказала? Или предпочел закрыть глаза на намерение брата? — Да отвлекся я, я не могу следить за ним каждую вылазку, мне вообще старший офицер Корнуэлл приказал возвести ограждения вокруг гнезда! Или… — Я хочу знать. Вы, оба. Что вам понадобилось в закрытом архиве? Астерия-то ладно, но ты? Если были нужны какие-то книги, можно было отправить запрос ко мне, и я бы рассмотрел его в кратчайшие сроки. — Мы не хотели тебя беспо-… — Мне срочно нужна была артефакторика двенадцатого века, потому что печать должна настаиваться три часа перед применением, не больше, ни меньше, думаешь, у нас было время на запросы?! Или… — То есть, гнездо летучих лисиц, оказавшееся в подвале Цитадели, где они возвели воздушный купол и вывели потомство, на ближайшие полгода перегородив восточную лестницу, это не ваших рук дело? — Вообще не понимаю, о чем ты. — Может быть… они очень мило смотрели… …Возможно, взявшись рассматривать каждую жалобу и обращение, содержащие в себе упоминание младших офицеров Киршнера и Шатто, Кхаротт явно понял проблематику того, во что мог скреститься едкий и невыносимый характер Элры и взрывной восторженный нрав Астаршэ.***
Слушая брата, Алистер неловко переминается с ноги на ногу. У него начались первые успехи в боевых заклятиях — круглые сутки в тренировочном зале начали приносить плоды. Собственная магия медленно, но верно покорялась ему, и он враз осознал ценность своей жизни, должности и положения. И рисковать это потерять в экспериментах Астерии стало… немного менее привлекательным, чем было до этого. — Ты понимаешь… Что если об этом узнают, или если что-то пойдет не так, даже Кхаротт не сможет остановить процесс разбирательств? Мы нарушаем не просто устав, мы нарушаем законы Цитадели. Астерия, забрасывающий в сумку, что Алистер держит, необходимые артефакты со склада, закатывает глаза. — Ты понимаешь, что это будет решение обоих наших проблем? Ты же сам читал на истории, что боги в древние времена, когда еще носили название «дизастеры», вели культуру сделок с людьми. Так только представь, что смогут тебе дать Древние. Если мы сможем пробиться на Грань миров, это будет… Это будет настоящий прорыв. Нам не будет равных! И, видя ощутимое сомнение в глазах брата, Астерия кладет теплую сухую ладонь ему на предплечье, точно успокаивая. — Ты больше никогда не будешь обузой ни для кого. Сможешь попросить у Древнего внеземную силу, и он даст тебе ее. Только представь. Я все продумал, я знаю, где нам искать Многоликого. Он же самый милостивый из Древних, он определяет, кем родится душа, богом ли, человеком ли или чародеем, он сможет изменить наши силы так, как ему будет угодно, — убежденно говорит Астерия. Алистер, все еще неловко переминающийся с ноги на ногу, оттягивает воротник темной формы сотрудника. — Давай хотя бы поговорим о них с Кхароттом. Он точно больше нас знает, — просит он тихо, уже зная, что брат ответит. Астерия возмущенно фыркает. — Этот сноб даже на рейды самолично не выезжает, какой серьезной не была бы ситуация. Думаешь, он вообще понимает, что такое «оправданный риск»? Никакого вмешательства, не смей ему говорить. Или я тебя никогда не прощу, — опасно добавляет он. Сузив глаза, он спрашивает точно в последний раз. — Так ты со мной или нет? Алистер прикрывает глаза. — Хорошо. Хорошо, давай. В конце концов, если что, мы всегда сможем отдариться за беспокойство своей платой за сделку. И. Вернуться. Да. — Молодец. Завтра ночью, в тренировочном зале… Мы откроем портал.