***
В марте мне исполнилось пять. Оказывается, я неправильно рассчитал возраст на момент пробуждения: мне было даже не пять, а четыре. Четыре. Ремусу не повезло обратиться в оборотня в грёбаные четыре года. Тогда я задумался: раз уж мне так сложно сейчас, будучи двадцатипятилетним лбом, то каково было мальчишке Ремусу?.. Именно в такие моменты понимаешь, как на самом деле сильны дети. Мы скромно отпраздновали моё пятилетие. Лайелл откуда-то принёс волшебное мороженое самых разных видов (откуда только деньги взялись…?) и мы несколько часов сидели вместе, пробуя всё и разговаривая. Лайелл сложно отходил от ухода Хоуп, но в моём присутствии всегда улыбался и шутил. Невольно я проникся к нему уважением: да, меня злило его чрезмерно нежное и снисходительное отношение (я взрослый мужчина, я не привык такому!), но он старался как мог, поддерживая сына после ухода матери. Он с трепетом относился к моему психическому и физическому состоянию, баловал и всячески пытался восполнить потерю. Он замечательный отец — я ценю это. Благодаря ему моё существование здесь проходило более гладко: я чувствовал себя не так одиноко, и привыкать было проще. Я ненавязчиво расспрашивал его о жизни, о волшебстве, и Лайелл с радостью ухватился за возможность поговорить, рассказывать новое, явно находя в этом утешение. Но когда я, набравшись смелости, спросил его, кто именно меня укусил и сделал «таким», Лайелл… Промолчал. Взглянул огромными мрачными глазами, сжал губы и перевёл тему, откровенно избежав ответа. Я разочарованно вздохнул, но настаивать не стал: не хотел давить на этого человека. Просто решил действовать более тонко, а не выпытывать напрямую. В любом случае, день рождения прошёл хорошо: это был воистину беззаботный момент, пожалуй, первый с моего пробуждения.***
Я не знаю, в чём дело, но память о прошлой жизни начала стремительно тускнеть. Возможно, дело в короткой детской памяти и податливой психике: я начал с трудом вспоминать своё имя, семью, внешность… Теперь я — русоволосый, голубоглазый, хмурый мальчик в зеркале, отзывающийся на «Ремус, детка, иди ко мне». Это понимание бесконечно пугало меня. Я словно начал забывать, кто я, и превращаться в… Ребёнка. Настоящего. С инфантильным мышлением, короткой памятью и нуждой в заботе; с бесконечной энергией, чувствительностью и любовью к сладкому; с маленьким хлипким тельцем, звонким голосом и любящим отцом. Ребёнок. Просто ребёнок. В скором времени Лайелл вновь вышел на работу: оказывается, до этого он выбил себе отпуск, чтобы провести со мной время, но он закончился. Теперь я целыми днями сидел один, не имея даже возможности выйти из дома. У нас не было возможности нанять няню, поэтому приходилось выкручиваться. Лайелл тщательно инструктировал меня перед уходом: готовая еда стояла на столе под чарами какого-то «стазиса», наколдованные игрушки были призваны меня развлечь, а двери были строго заперты очередным заклинанием. Магия, магия, магия — меня уже начинало тошнить. Как и любой ребёнок, пусть и с подвохом, мне было скучно. Сидеть с десяток часов в одиночестве, имея в собеседниках лишь сомнительные игрушки — кому это интересно? Первые дни я исследовал дом, но и это стало надоедать. Лайелл, казалось бы, умный человек, но не учёл, что дети плохо справляются с бездельем. Будь я настоящим ребёнком — начал бы истерить и требовать свободы, но, будучи взрослым, я не стал так поступать. — Мне скучно сидеть одному, — пробормотал я однажды, ужиная с Лайеллом. Он выглядел уставшим после работы. Я запомнил, что он работал в Министерстве магии, о котором я знал прискорбно мало. Да и должность у Лайелла была какая-то сложная, связанная с нечеловеческими видами. Наверное, там он и познакомился с покусавшим меня оборотнем, — нервно усмехаюсь. — Прости, малыш, это вынужденные меры, — виновато улыбается Лайелл, рассеянно подкладывая мне больше овощей. Я покривился для приличия, но ел молча, чем очень радовал папашку. «Золотой ребёнок», как он выражался в приступах умиления. Эх, знал бы ты, Лайелл… — Я хочу играть с соседями, — я с трудом припомнил, как будет «сосед» на английском, и это в очередной раз помешало мне. Мало того, что говорю медленно и частенько запинаюсь, так ещё и словарный запас оставляет желать лучшего. В голове тут же созрела идея. — Нет, — тут же отреагировал Лайелл, даже не посмотрев на меня. Я нахмурился: его категоричность в некоторых моментах бесила. Разве он не понимает, что нельзя будет всю жизнь держать меня дома? Мне нужно общество сверстников, а то вырасту и стану социофобом. В любом случае, пока было рано на него давить: — Хорошо. Научи меня читать. — Читать? — удивился Лайелл, но выглядел гораздо спокойнее. Ну да, для чтения я могу и дома оставаться. — Ты хочешь читать? — Да, — подтвердил я. — У нас в доме есть книги, но я не могу их прочитать. На самом деле, я умею читать на английском, но мне нужно легализовать это умение перед бдительным Лайеллом. Можно, конечно, списать всё на Хоуп, но… Я не хотел рисковать и наводить подозрения даже так, поэтому приходится ухищряться. — Они довольно сложные для тебя… — задумчиво пробормотал Лайелл, а затем воодушевлённо улыбнулся: — Я схожу в маггловский мир и куплю тебе, что надо. Подожди немного, Рем. Уже на следующий день счастливый Лайелл вывалил мне специальную книжку для обучения и набор сказок. И мы принялись «учиться»: я специально ошибался и тормозил процесс, но даже так быстро прогрессировал, за что получил незаслуженное «умница» и гордый взгляд. Поначалу Лайелл направлял меня, а затем, убедившись, что всё нормально, отпустил в свободное плавание. Следующие две недели дома прошли гораздо веселее: я читал сказки, улучшая словарный запас, чтобы затем приступать к чему-то более серьёзному. Иногда было скучно, иногда — безумно скучно, поскольку книгами я особо не увлекался даже в прошлой жизни, но делать было нечего. И я читал. Уже скоро Лайелл отметил, что я стал красноречивее, а я почувствовал себя спокойнее. Я развивал и мелкую моторику, тренируясь писать: корявым скачущим почерком я строчил всякую бессмыслицу навроде «как прошёл мой день…», а ещё — серьёзные вещи, вроде воспоминаний о прошлой жизни. Так я, например, записал имя своей настоящей матери. При мысли о ней стало больно: я совсем забыл о маме, занятый другими делами, и даже начал постепенно забывать её. Это неправильно — забывать того, кто сформировал тебя, как личность. Поэтому, вооружившись бумагой и неудобной перьевой ручкой, я записал всё, что помнил о ней: что она мало улыбалась и плохо проявляла чувства, но была заботливой; что она любила тёмно-синий цвет и пила литры сладкого чёрного чая; что она ненавидела свою работу, но терпела ради меня; что она обожала дожди и снег, но имела слабый иммунитет, отчего постоянно заболевала; что она любила меня. Не бросила, как могла бы. Работала, обеспечивала, воспитывала — не так, как Хоуп. Но я не мог винить последнюю: они обе были хорошими женщинами, просто Хоуп сдалась прискорбно быстро. В тот вечер, спрятав бумажку меж страниц прочитанной сказки, я опять заплакал.***
К следующему полнолунию мы готовились днями. Мрачный Лайелл притащил цепь, которую тут же понёс в подвал. Я слышал, как он магией укреплял стены и двери, делал запасы мяса и устраивал удобное место для меня. Точнее, для волка. Когда Лайелл поднялся, я сидел на полу, у двери в подвал, прижав колени к груди и уложив подбородок. Взгляд был меланхолично направлен вперёд: перед глазами проносились воспоминания первого полнолуния, и в них не было ничего хорошего. — Малыш, — мягко сказал Лайелл, садясь на корточки рядом со мной. Я с запозданием повернул голову, встретившись с его участливым взглядом. — Боишься? —… Боюсь, — тихо подтвердил я, напряжённо жуя губу. — Это больно. Очень больно. — Маленький… — его лицо наполнилось ненавистной мне жалостью. Я упрямо отворачиваюсь, когда он приобнимает меня: — В этот раз всё пройдёт лучше. Я всё подготовил. Хочешь, я наложу заклинание, чтобы было менее больно? Я сомневаюсь, что оно подействует, но от безнадёжности уныло киваю. Я честно не помню, что именно предпринимал канонный Ремус, чтобы облегчить страдания: может, у него было какое-то хитроумное средство, а может он вообще ничего с этим не делал. Последний вариант наиболее страшный. Возможно, я когда-нибудь и привыкну к этой боли, но пока что я слишком боюсь её. — Я всё сделаю, — горячо пообещал Лайелл, трепля меня по голове. Он заботливый, — отмечаю я в очередной раз, игнорируя припекающие глаза. В вечер полнолуния Лайелл привязал меня цепью за ноги, обернув сталь вокруг тонких детских лодыжек, на которых это смотрелось особенно чужеродно. Я был в одних штанах, категорически отказавшись раздеваться до гола, пусть и знал, что одежда в любом случае порвётся. Это вызывало злость. В последние дни вообще всё вызывало злость — сказывалось приближение полнолуния. Лайелл натужно дышал, часто моргая, когда напоследок обнимал меня. — Ты сильный, Рем. Ты сможешь. Я в этом сомневался, но обнадёживающе ответил: — Конечно… Папа. Вскоре он вышел, встав за дверью, и я остался совсем один. Несколько десятков минут, когда он развлекал меня своей болтовнёй, рассказывая случаи с работы, а затем… Затем пришла боль.***
Следующие два дня я провёл в постели.***
Я довольно скоро заметил, что был ненормально устойчивым, как для пятилетнего мальчика. У меня был острый нюх и слух, благодаря которым я улавливал даже самые тихие звуки и запахи. Иногда это было полезно, иногда нет. Ещё у меня было отличное зрение, я даже видел в темноте, пусть и хуже, чем днём. Я крепкий мальчик — это радует. Но были и минусы: до полнолуния во мне просыпалась жуткая агрессия, несвойственная мне, а после наоборот — усталость, из-за которой я целый день лежал и спал. Оба варианта бесили, но кто меня спрашивал? А ещё мне снились сны. Обычно это была… Охота. Да, охота: я был зверем, маленьким злым волчонком, следующим за своей мамой, чтобы убивать и терзать травоядных. В одном сне я потрошил клыками кролика, в другом — оленя, но все они сопровождались жуткой, животной радостью и счастьем. Я не знаю, как мне относится к этим ночным видениям. Я словно чувствовал, как волк недоволен мной; как он хочет скакать по лесу, вдыхая запах свободы, а не мучиться одиночеством в сыром подвале. Меня словно током ударило, когда я осознал это: волк хочет… Охоты. Крови. Животного счастья. А я держу его на поводке, ограничивая и без того небольшую свободу. Очевидно, он зол на меня. Усмехаюсь и забываю об этой мысли, опрометчиво посчитав, что это уже бред шизофреника.Я не раз пожалею об этом в скором будущем.
***
На улицу меня не выпускали. Я не раз просил Лайелла возможность сходить подружиться с соседскими мальчишками, но он категорически запрещал. Это было обидно, но объяснимо с его стороны: он панически боялся, что я, будучи «глупым доверчивым ребёнком», кому-нибудь выдам свою тайну. Я понимал, что это резонно, но я-то не ребёнок! Осталось лишь доказать Лайеллу, что я достаточно ответственен, а это было ой как не просто. Но, в конце концов, я нашёл альтернативу. — Магглы ведь не верят в такое? — провокационно спросил я, имея в виду магию и сверхъестественных существ. Это было как раз в разгар разговора о моей социализации: я настаивал, что хочу общество сверстников, а Лайелл, баран, упирался и обрисовал мрачные перспективы. — Ну… Да, — неуверенно подтвердил Лайелл, не понимая, к чему я веду. Я победно улыбнулся. И почему раньше не догадался? — Тогда запиши меня в маггловскую школу, — решительно попросил я, глядя на него в упор. На самом деле, это был отличный шанс для меня. Я бы явно не усидел дома ещё хотя бы месяц, а мысль сбегать и закатывать истерики меня не прельщала: взрослый я, или кто? Поэтому нужны были легальные и, главное, безопасные пути. Школа — идеальный вариант. Там и социум, и знания, пусть и сомнительные (чему новому я научусь в первом классе…?), да и потренировать свой английский нужно. В общем, одни плюсы. Осталось лишь убедить Лайелла, но это уже было довольно просто: — В полнолуние я могу не идти, — сходу я разобрался с главной проблемой. Лайелл всё ещё озадаченно молчал, поэтому я продолжил: — Я же не буду всегда сидеть дома? Мне нужно общение. А если я кому-то и расскажу о том, кем являюсь, мне не поверят. Поэтому это безопасно. — Детка… — вдруг сказал Лайелл, заграбастав удивлённого меня в отцовские объятия. От него приятно пахло мылом. — Какой ты у меня смышлёный! — Да. Поэтому отправь меня в школу, — мрачно согласился я, терпеливо стоя в кольце его рук. Лайелл недолго ломался. В тот же год, в пятилетнем возрасте, я пошёл в первый класс. Немного рано, потому что здесь в школу ходили лишь с шести, но я рвался туда с безумным энтузиазмом: сидеть дома ещё один лишний год? Нет, я отказываюсь. Я всегда был охочим до людей, пусть и являлся, по сути своей, интровертом, который быстро от них уставал. Лайелл достаточно быстро перестал обеспечивать нужную дозу общения. Я хотел увидеть что-то новое, нежели однотипные пейзажи за окном и стены домишка Люпинов. До сентября я пережил полнолуние ещё пять раз, и со временем перестал испытывать такой ажиотаж: просто серая рутина, выбивающая меня из жизни дня на три. Ужасно непродуктивно, но что поделать. Я лелеял надежду, что когда-нибудь смогу, с помощью магии, облегчить свои муки, но пока что это было невозможно. Пока что мне пять лет и я обречён на страдания.***
Итак, я пошёл в школу. Ах, какая же ностальгия меня поразила, стоило только вступить в стены этого замечательного учреждения. Приятное волнение — вот то, как я могу описать свои чувства. На самом деле, я был одним из тех редких людей, у которых школа прошла гладко. Даже хорошо. Держался между троечниками и хорошистами, но были у меня предметы, в которых я разбирался лучше (если физ-ру вообще можно так назвать). Я был спортивным и любил работать руками. Не то, чтобы был совсем тупым в остальном, но всякая алгебра с литературой меня не прельщали. Помню, я был на хорошем счету у учителей, а это чуть ли не важнее тех же оценок. Надо мной не издевались, не травили… Наверное, внешность сыграла на руку. Если бы какой-нибудь задохлик вёл себя также — до него бы закономерно докапывались в целях профилактики, но я выглядел так, словно был способен побить за неосторожное слово, поэтому меня не доставали. Стоит ли говорить, что драться я не умел? В любом случае, в новой жизни я собирался устроиться ещё комфортнее. Что может быть лучше, чем с удовольствием прожить школьные годы, делая всё, о чём мечтал в прошлом? Теперь я свободен, и это чувство меня опьяняет. Правда, весь мой энтузиазм разбился о первый же урок. — Билли, ты неправильно держишь карандаш, — мягко заметила наша молодая, доброжелательная учительница, присев рядом с партой одного сопливого мальчишки. Буквально сопливого: из маленького хлюпающего носа капала сопля, которую Билли-бой периодически вытирал о рукав новенькой рубашки. Бедная его мама (или папа, как у меня), которой придётся это стирать. А поскольку стиралки были у очень немногих — придётся делать всё самостоятельно, ручками. Я едва заметно скривился, отвернув лицо. Мои ожидания касательно детей были сильно завышены: я думал, что раз уж я теперь в детском теле, то мне, возможно, не будет так уж скучно в их компании. Ничего подобного. Их диалоги были настолько карикатурно детскими, а поведение странным, что я тут же осознал: настоящими друзьями я в ближайшее время явно не обзаведусь. Ну и ладно. Я смогу как-нибудь разнообразить своё пребывание здесь. — Эй, Риччи, — как-то раз лениво окликнул соседа я, заскучав на очередном уроке чтения. Первые месяцы мы, в большинстве своём, учились лишь писать и читать: большинство первоклашек этого не умело, а если и умело, то плохо и коряво. — А? — обернулся светловолосый и кареглазый Риччи, выводящий кривые рисуночки в тетрадке. Вокруг раздавались писклявые голоса деток, пытающихся читать, а я скучал. Впрочем, старался этого не показывать: я твёрдо решил не выделяться и казаться обычным, просто немного смышлёным ребёнком, и для этого поддерживал видимость стараний. Многие после перерождения мечтают стать юными вундеркиндами: впечатлять сверстников своим «умом», возможно, перескочить пару классов, чтобы почувствовать себя лучше на фоне обычных, средних детей. Повысить самооценку, возгордиться, искренне поверить в то, что вот такой ты гений. А потом человек вырастет, станет одного уровня с ранее уступающими сверстниками, и возникнет закономерная проблема: ему больше нечем впечатлять людей. Всё преимущество сойдёт на нет, а там и разочарование, и падение заработанной за годы «гения» самооценки, и вообще мрак. Поэтому я и не хотел пойти по пути маленького вундеркинда: спускаться с небес на землю будет больно. Зато с самого начала показать себя интересным маленьким человечком — безопасный и весёлый вариант. Риччи выжидающе уставился на меня. — Давай дружить? — незатейливо предложил я. — Можем играть в футбол на перемене. — Давай! — просиял Риччи. Я светло улыбнулся. Как же круто быть ребёнком.***
В возрасте шести лет у меня произошёл первый магический выброс. Это произошло быстро, обыденно, почти незаметно для меня самого — я просто упал, когда по приколу залез на дерево у дома, а прибежавший на мой крик Лайелл лицезрел занятную картину: вся трава у дерева превратилась в пружинистые зелёные батуты, на которых ошарашенно лежал его шестилетний сынишка. Стоит ли говорить, что после этого мне запретили лазать по деревьям? В любом случае, Лайелл очень обрадовался. Купил волшебные тортики, расцеловал меня в обе щеки и нарадоваться не мог, что его ребёночек такой талантливый. По его словам полноценные выбросы начинались где-то с восьми, поэтому в этом плане я опередил сверстников (если не считать мелкие выбросы ещё в младенчестве). Ну. Это хорошо? Талант в магии не помешает, хотя я, если честно, абсолютно забыл об этой детали своей новой жизни. Поттероманы бы меня загрызли, но что уж тут поделать: пока что волшебство меня не сильно привлекало. Новая молодость и была для меня волшебством. Уже к октябрю мы с Риччи крепко сдружились и регулярно гоняли друг другу в гости. Ну, как «сдружились»? Пока что он был слишком мал, чтобы вести более-менее сносные разговоры, но я любил пинать с ним мяч, кататься на велосипедах, лазать по деревьям или гулять по опушке леса. Он был милым и смешливым ребёнком, чем выгодно отличался от остальных ребят. Я не отчаивался: осталось лишь подрасти, чтобы с ровесниками было не так скучно, а пока и так сойдёт. У Риччи был старший брат, которому было десять, и его компания часто брала малявок в нашем лице с собой: стрелять из рогатки, играть в футбол со всем районом, шароёбиться по городу в поисках развлечений… Наверное, его заставляла мама Риччи, не желающая оставлять младшего сына одного, но старший не выглядел особо недовольным, за что ему отдельное уважение: не каждый ребёнок имеет такое терпение. Жили мы, кстати, в пригороде Лондона, поэтому посмотреть было на что. Зе Кэпитал оф Грейт Британ выгодно отличалась от моего родного Челябы, и я с удовольствием гонял по красивым улицам с потрясающей архитектурой даже в самые дождливые погоды. Обычное детство почти обычного мальчишки, что сказать. Лайелл, кстати, вынужденно познакомился с родителями Риччи. Среднего возраста пара из тучного мужчины и невзрачной, но доброй женщины поначалу настороженно приняла отца-одиночку, но затем, пообщавшись поближе, расслабилась и смогла без опаски отпускать Риччи к нам. Что поделать, в это время одинокие отцы были редкостью. Я в очередной раз вспомнил об уходе Хоуп. Не то, чтобы стало намного хуже, но не заметить печальные глаза Лайелла было сложно; он медленно восстанавливался от такого удара судьбы, и я изо всех сил старался ему помочь. Прогресс, особенно начиная с моего похода в школу, явно был: Лайелл словно оживал вместе со мной, с интересом слушал все сбивчивые рассказы о школе и казался искренне гордым мной и моими даже самыми мелкими успехами. Он стал тем отцом, которого у меня никогда не было. Пожалуй, новая жизнь не так уж плоха.***
— Держи меня за руку и никуда не убегай, хорошо? Я горячо закивал, крепче сжимая ладошку, зажатую в огромной руке Лайелла. Он пристально на меня посмотрел, встречая щенячий взгляд, и лишь затем соизволил улыбнуться и сделать неторопливый шаг в направлении улицы, усеянной людьми. Люди, одетые во всякую невероятную дребедень, прогуливались вокруг, заглядывая в не менее невероятного вида лавки: «Волшебный зверинец», «Мётлы: из рук в руки», «Мантии на все случаи жизни»… Это было просто ошеломляюще для такого неискушённого человека, как я! Сегодня Лайелл впервые взял меня с собой на Косой переулок. Я вертел головой, пытаясь запомнить всё-всё. Лайелл хотел купить себе мантию, а я, заслышав об этом, тут же напросился с ним; разве можно проигнорировать возможность посмотреть на волшебный мир изнутри? Лайелл упирался недолго, поскольку полнолуние прошло едва ли неделю назад, и риска обнаружения не было. Поэтому я сейчас и имел возможность погулять по этой со всех сторон необычной улице, крепко держа Лайелла за руку. — А мы поедим потом морожку? — тут спросил я, заприметив в дали вывеску «Кафе-мороженое Флориана Фортескью», из которого выходили счастливые дети со вкусностями в руках. Я смотрел на них с интересом. В прошлой жизни я ровно относился к сладкому, но сейчас к нему тянуло с невообразимой силой — у всех мелких так? — Если будешь хорошо себя вести, — с улыбкой пообещал Лайелл, и я довольно кивнул. Это было несложно. Уже скоро мы достигли какого-то магазинчика. «Твилфигг и Таттинг», гласила вывеска. Я с сомнением поглядел на неё, поняв, что это явно что-то дорогое: от таких мест всегда веяло какой-то особой атмосферой. А возможно дело в манекенах, стоящих за стеклом, и в ценниках на них, которые явно превышали наши средства. — Изначально я планировал сделать это попозже, но, — начал Лайелл, открывая дверь и пропуская меня вперёд, — раз уж ты сегодня со мной, то я хочу купить мантию и тебе. — Мантию? — я открыл рот. На самом деле это хорошо. Я заметил, что на улицах многие ходили в мантиях, даже дети, а исключениями являлись маглорождённые: они носили одежду, привычную мне, пусть и всё ещё остающуюся старомодной. Их было легко вычислить из толпы, если приглядеться. Не то, чтобы я так быстро проникся своим волшебным происхождением, но… Мой отец, как я узнал — чистокровный волшебник, и ему гораздо привычнее вся эта возня с мантиями, а мне не хотелось выделяться в плохую сторону. — Чувствую, ты ещё не раз будешь гулять со мной здесь, поэтому мантия будет уместна, — улыбнулся мне Лайелл, на что я радостно кивнул. Теперь понятно, почему он выбрал такой магазин — всем хочется добротно одеть своих детей, особенно когда это впервые. — Добрый день, — Лайелл, тем временем, поздоровался с подошедшим консультантом. Дальше я уже не слушал, оглядываясь по сторонам. Выглядело прилично и необычно, мне нравилось; тихая обстановка и пара посетителей, листающих газету в ожидании. Я разглядел заголовок газеты — «Ежедневный пророк». О, а это я помню из канона. Приятно. Мужчина, принявший нас, безукоризненно вежливо улыбался и тут же принялся брать с меня мерки. Я послушно встал на табуретку, поднял руки и любопытно смотрел на магическую штучку, которой меня измеряли. — Посиди пока здесь, ладно? Я пойду договорюсь обо всём, — Лайелл потрепал меня по голове, и я закивал. Круто, что он уже доверял мне, пусть и в таких мелочах: вспоминая, каким гиперопекающим он был вначале, это прогресс. И меня оставили сидеть на мягком табурете. Я болтал ногами, уже скорее скучающе разглядывая интерьер. Посетителей, как и у любого элитного бутика, было мало, и были это в большинстве своём взрослые, листающие газеты. Поэтому я вздрогнул, когда до меня донёсся мальчишеский голос: — Здравствуй, — медленно, манерно прозвучало где-то слева, от чего я резко повернул голову. Там, слегка отодвинув ширму, выглядывала белобрысая голова незнакомого мальчугана. Серые глаза с каким-то надменным интересом разглядывали меня, словно он переступал через себя, разговаривая со мной. Это меня сразу насмешило, но моя улыбка, надеюсь, вышла просто доброжелательной, а не насмешливой: — Эм, привет? — я наклонил голову на бок, разглядывая незнакомца. Внешность у того была… Необычной, как и всё на этой улице. Светлые, платиновые волосы, похожие то ли на жемчуг, то ли на какой-то нежный крем. Глаза тоже светлые, отчего создавался какой-то… Неземной образ. Волшебный. Наверное, настоящие колдуны так и выглядят? — Моё имя — Люциус из рода Малфой, а ваше? — чопорно, высокопарно произнёс он, выжидающе уставившись на меня, а меня как током прошибло. Люциус Малфой, серьёзно? Это разве не отец знаменитого Драко Малфоя? Внешностью, вроде, похожи. Точно он. Я не ожидал так рано пересечься с канонными персонажами, поэтому ненадолго завис, но смог взять себя в руки: — Э-э, а я Ремус. Ремус Люпин. Рад знакомству, — и протянул руку, на которую непонятливо уставился мальчик. Я почувствовал себя неловко (какая, к чёрту, неловкость в общении с малолеткой?), но Малфой всё-таки протянул руку и неуверенно пожал мою. Наверное, он привычен к другому, но мне как-то похуй. — Люпин… Не видел тебя раньше. Ты же чистокровный? — детское рукопожатие длилось недолго. Люциус полностью задвинул штору, открываясь мне целиком, и я смог его разглядеть. Ну, мальчик как мальчик, разве что внешность примечательная. — Полукровка, — не стал утаивать я, пожав плечами. — А, — тут же поскучнел Малфой, но, видимо, отвернуться не позволяли правила приличия. По глазам вижу, что жалеет, что вообще открыл в мою сторону рот. Возникла неудобная ситуация. Я изо всех сил давил смех, глядя на его раздираемое противоречиями лицо, но широкая улыбка всё-таки просочилась наружу: — Ты больше не хочешь со мной общаться? Он промолчал, но по реакции я видел: да, презренные полукровки ниже его достоинства, правда сказать это в лицо мешали приличия, а умения поддержать разговор с неприятным человеком у него, будучи ребёнком, не было. Я решил помочь, совершенно не воспринимая ситуацию всерьёз: — Не волнуйся, мне тоже не особо хочется, — и я отвернулся, принявшись лениво болтать ногами. Малфой ошарашенно замолчал, а в это время как раз показалось радостное лицо Лайелла: — Детка, подойди, — я послушно спрыгнул с табурета, уже не обратив внимания на это противное, но уже привычное «детка». Мой взгляд был прикован к мантии в руках Лайелла. — Тебе нравится? Уже потом мы, смеющиеся, вышли из магазинчика и направились кушать моё обещанное мороженое, а смешной и высокомерный расист Люциус остался позади. Я не знал, но в тот день он затаил обиду.