***
По итогам серьёзного мужского разговора мы с Лайеллом пришли к тому, что он сам будет меня обучать, когда мне исполнится одиннадцать. Хогвартс, конечно, звучит перспективнее, но лучше так, чем никак. Лайелл с трудом меня успокоил (до сих пор стыдно), но даже так меня грызли сомнения: что со мной будет? А вдруг реально не примут в Хогвартс? А вдруг канонный Ремус лучше меня, и в нём разглядят то, чего нет у меня? — Нахуй это всё, — пробормотал это, легонько пнув ножку стола, а потом резко замолчал. На меня уставились двадцать девять, считая учительницу, пар глаз. Риччи рядом едва давил смех. — Мистер Люпин? — женщина строго поправила очки, косо на меня посмотрев. — Мне не послышалось? — Послышалось, мисс, — я тут же безмятежно улыбнулся, принимая ангельский вид. Мисс Гибсон пару секунд буравила меня взглядом, вынося предупреждение, а затем отвернулась и продолжила урок. Детишки подавили смешки и отвернулись, а Риччи рядом, хихикнув, шепнул: — Повезло тебе, меня за слово на букву «м» к директору отправили. Я грустно покивал. Грёбаные второклашки, постоянно приходится фильтровать базар. На обед мы поели безвкусный варёный горох с морковкой, зато на десерт был клубничный йогурт, что исправило положение. С Риччи мы побегали и полазали по деревьям, притворяясь, что мы ниндзя, и, как ни странно, но мне было искренне весело. Правду говорят, что первые сорок лет у мужчин самые сложные. Ну или я просто долбоёб с развитием уровня семилетки, тут уж как посмотреть. Мы отсидели ещё два урока после обеденного перерыва, а со школы меня забрал Лайелл, который закончил работу пораньше. — Я устал, — пожаловался я, обнимая его. Поначалу я не мог привыкнуть к чужой тактильности, а теперь с охотой шёл в его объятия и даже не бесился, когда Лайелл поднимал меня на руки, как сейчас. Я лишь с комфортом уселся на его плечах, держа маленький портфель на спине, и помахал стоящему недалеко Риччи. Его мама добродушно улыбнулась мне и Лайеллу, заметив нас, и я знал, что Лайелл улыбнулся в ответ. Сегодня мы решили дойти до дома пешком, а не телепортацией (аппарацией?), как обычно. — Что было в школе? — мы шли по привычной мне тропинке. Пользуясь обретённой высотой я срывал с кустиков красивые листики, а иногда и ягодки, если там были. Лайелл их съедать запрещал, поэтому я лишь копил в рюкзаке, чтобы схомячить потом. Обожаю жрать херню, найденную на улице. — Мисс Гибсон сегодня была добрая и не наказала, когда я случайно сказал плохое слово, — жизнерадостно поведал я, болтая ногами. На мне были широкие шорты по колено и белая футболка, поэтому я свободно махал конечностями и чувствовал себя раскованно. — Плохое слово? — заинтересовался Лайелл. — «Нахуй». Его плечи затряслись, когда он засмеялся, а я втихаря сожрал сорванную ягоду. Сочная и с кислинкой, как я люблю. Живот, кстати, болеть не будет — хоть какие-то плюсы в оборотничестве и улучшенном здоровье. — Не говори так больше, — мягко сказал Лайелл, щипая меня за бок, отчего я, ойкнув, вцепился в его волосы. — Щекотно, — обиженно бормочу, на что Лайелл, нет, папа смеётся. Вместе с ним, не выдержав, смеюсь и я. Господи, я счастлив в этот момент.***
4 года спустя.
Вилка со звоном падает в тарелку. Папа поднимает на меня растерянный взгляд, который тут же наполняется беспокойством. Он не двигается, позволяя мне остановить дрожь в руках и сказать обманчиво ровным тоном: — Они спросят причину. — Мы просто скажем, что ты на домашнем обучении, — мягко ответил он, отвлекаясь от еды. На мгновение мне становится безумно стыдно, что я опять ною, как девчонка, и доставляю ему неприятности, но чувство страха сильнее. Я поджимаю губы: — А вдруг они поймут, кто я? — тарелка риса с индейкой перед глазами расплывается и я резко замолкаю, пытаясь успокоиться. Чувствую, как меня обнимают, осторожно прижимая за голову. — Рем, ну что ты… — по коротким волосам проводят рукой в знак утешения. — Тебе не нужно ни о чём беспокоиться, просто доверься мне. Я всё объясню, кто бы там ни пришёл. Это звучало хорошо. Я медленно выдохнул, доверяя, и даже не стал отстраняться: просто крепче прижался, обвивая всё ещё короткими детскими руками торс, и вдыхал родной запах. Интересно, что бы подумал Я из прошлой жизни, увидев нынешнего себя? Разочаровался? Наверное. Но мне искренне похуй. На следующий день я уже был спокоен. Смирился. Я больше не видел смысла волноваться понапрасну, как и доставать соплями отца. Тому и так сложно, а тут я ещё… — Ну этот Хогвартс, — пробурчал я, уныло уставившись вниз, на землю, и наблюдая за передвижениями стаи муравьёв. Не то, чтобы это было интересно; просто в приступе меланхолии я присел на корточки, обхватив себя руками и уставившись на землю, а насекомые оказались к месту. Вот бы Риччи сюда. С ним бы я быстро забыл об этих ваших Хогвартсах, но Рич, к сожалению, укатил к бабушке в гости. — Звучит печально, молодой человек. Я резко поднял голову. Рядом со мной, добродушно сверкая очками, стоял какой-то древний старик. Я с открытым ртом разглядывал его длинное платье какого-то вырвиглазного оттенка (это явно было не платье, но что мне, глупому мальчишке, об этом знать), такую же длинную белую бороду, а под конец перевёл взгляд на голубые, как у меня, смеющиеся глаза. — Чё за… В смысле, здравствуйте, — я тут же встал, неловко пошатнувшись от волнения, но выдать вежливое приветствие не забыл. Лайелл мог бы мной гордиться, он любит настаивать на манерах. Но надолго меня не хватило: — А что вы тут делаете? «Тут» — я имел в виду небольшой закрытый дворик у моего дома, входом в который служила небольшая калитка. Которая, кстати, жутко скрипела, поэтому я не мог понять, откуда этот старик здесь взялся так бесшумно и незаметно. — Что я тут делаю? С вами разговариваю, сэр, — с деланным удивлением ответил он, и я потерянно киваю. Действительно, со мной разговаривает. Чего это я туплю. — А… Ну да, — я неловко утираю нос. Шее уже было больно от того, как долго я поднимал её, чтобы видеть лицо старика, поэтому я опустил взгляд вниз, на его длинную (кажется, длиннее, чем я сам) бороду. И не нашёл ничего лучше, кроме как сказать: — Борода зачёт. Ответом мне стал мягкий старческий смех. — Проводите меня внутрь, мальчик мой? Думаю, мне найдётся о чём поговорить с вашим отцом, — он кивнул на входную дверь, и колокольчики, вплетённые в его бороду, которые я сначала не заметил, весело звякнули. Козлик, что ли. Это настроило меня на более позитивный лад. Мысленно пожав плечами и списав этого странного дедка на магического знакомого папы, я сделал шаг в направлении дома. — Хорошо, — и повёл его за собой. Внутри я, вспомнив про правила гостеприимства, предложил присесть на уютный диван и попить чай. Старик вежливо отказался, зато с интересом посмотрел на небольшую коробочку с яркой надписью, разложенную прямо посреди гостинной. — Хотели бы поиграть? — он взял в руки коробочку. «Плюй-камни», гласила надпись. Я раздосадованно покачал головой: — Если честно, я не умею. Папа купил её недавно, я ещё не успел разобраться, — честно ответил я. Лайелл, видя мой мандраж в связи с ситуацией, решил отвлечь меня и прикупил всякие детские интересные штучки, одной из которых стала эта игра — Плюй-камни. Я, откровенно говоря, нихуя из неё не понял, но папа обещал разобраться со мной вместе, и упомянул, что знает знакомых коллег, которые обожают эту штуку. Поэтому я и ждал его с работы, чтобы весело провести вечер. — Ничего страшного, — ответил старик, всё-таки доставая игру. — Я научу. И он действительно научил. Именно такую картину застал папа, войдя в дом: я сидел на полу, сосредоточенно внимая спокойному голосу незнакомца, разглядывая набор для игры. Я так до конца и не понял правила, но это уже было неважно — я заметил Лайелла. — Папа, — обрадованно сказал я, шустро поднимаясь на ноги. Меня с готовностью обняли, даже чуть подняв над полом, отчего я замахал босыми пятками. Сразу стало как-то спокойнее, и я уже собирался уведомить отца о госте, как прозвучал его растерянный голос: — Профессор Дамблдор...? Я застыл с улыбкой на губах. Медленно повернулся к старику. Добрый всезнающий взгляд, длинная борода с вплетёнными колокольчиками, странные одежды… Лукавая улыбка только подтвердила мои догадки. Я открыл рот. Закрыл. — Да, мальчик мой, — раздался смеющийся голос старика. Альбуса, сука, Дамблдора.***
Итак. Я еду в Хогвартс. Это было настолько шокирующим, что я переваривал новость пару дней. Канон победил, да здравствует канон! Мне всё ещё было неловко, что я не узнал одного из самых запоминающихся персонажей саги, но радость была сильнее: я еду в ёбаный Хогвартс! Я не дрочу на волшебство, даже хотел построить карьеру в маггловском мире, но всё равно это было потрясно. Папа радовался громче всех: второй раз на моей памяти он всплакнул, обнимая меня после ухода Дамблдора, и безостановочно шептал благодарности. Мне, судьбе, Дамблдору. И я его искренне понимал: такой камень с души свалился, и жизнь сразу стала казаться радужнее. Насчёт полнолуний Дамблдор сказал, что мне выделят безопасное место и будет придумано достойное оправдание, почему я пропадаю каждый месяц. В маггловской школе всё было просто: я почти не врал, что болею, а особенно дотошных людей папа обрабатывал какими-то своими магическими штуками. Аморально? Да, но зато я спокойно учился, да и ничего страшного он не делал. Хотя, признаю, даже меня такое лёгкое вмешательство в чужой разум очень сильно напугало: мне тоже могут что-то такое внушить, а я даже и не узнаю. У волшебного мира много сторон, и это — одна из жутких. — Ты уезжаешь? — с ужасом и обидой сказал Риччи, когда я поведал ему о своём скором отъезде в «частную школу». — Да, — виновато пробормотал я, глядя вниз. Перед лучшим и единственным другом было стыдно: я взял и резко вывалил перед ним то, что еду учиться в какую-то «частную школу» по старым связям отца, что было почти правдой. Ну не говорить же, что еду в магическую академию? Риччи впечатлительный и доверчивый пацан, но даже он мне не поверит. — Ты, блять, охуел? — спросил он, отходя на шаг. Вглядевшись, я понял, что он часто моргает и у него блестят глаза. — А пораньше сказать не мог? Ты… Ты уезжаешь в какую-то глухомань через грёбаный месяц и предупреждаешь меня только сегодня?! — Я сам только узнал, — шепчу я, отводя взгляд. — П… Прости, Риччи. Ненавижу извиняться. Это был самый неприятный момент в моём поступлении: мне придётся попрощаться со старыми друзьями, точнее, с Риччи. Конечно, я постараюсь поддерживать с ним связь, но сам факт… Отвратительно с моей стороны. — Ты... — запальчиво начал Риччи, но тут же сдулся: его голос больше стал тоскливым, чем злым. Он шмыгнул носом и уныло сказал: — Ты уезжаешь… Рем, как так? И, подумав, добавил: — Мудак. И мы вместе засмеялись: я от нервов, а Риччи сквозь слёзы. Люблю этого парня.***
Я придирчиво вгляделся в отражение. Эти четыре года не прошли бесследно. Я повзрослел, вытянулся, да и выглядел чуть старше своего возраста: лет на тринадцать, наверное. Я не особо разбираюсь в детских лицах. Короткие каштановые волосы, открытый лоб, хмурый тёмно-голубой взгляд. На скуле — шрамик, заработанный за годы болезненных превращений: у меня были ещё парочка таких на теле, но я лишь удивлён, что их так мало. Короткие, рублёные, бледные — они мне особо не мешали и даже наоборот, выглядело довольно неплохо. Изюминка, так сказать, против которой я ничего не имел. Отец, кажется, парился насчёт них больше меня: говорил, как ему жаль, что мне приходится терпеть такое вдобавок к полнолуниям, но я быстро его успокоил, сказав, что они меня не волнуют. Риччи я говорил, что упал и как-то случайно порезался, а остальные даже и не заметили, что моё беленькое детское личико обзавелось шрамиками. Вот оно, старое доброе похуистичное общество. В любом случае, я себе нравился. Высокий симпатичный мальчишка с немного хулиганским видом, ничего нового. А оборотничество так, дополнение. — Рем, ты скоро? — Щас, — крикнул я, натягивая новенькую мантию. Отец наконец-то прекратил называть меня всякими слащавыми прозвищами по типу «детка» и «малыш». С одной стороны я рад, потому что не приходится краснеть, когда меня встречают у ворот школы с этим счастливым «детка», а с другой… Я даже немного скучаю по этому неловкому чувству. Я быстро спустился, держа в руке небольшой рюкзак с каким-то хитроумным расширением внутри, отчего по сути он был гораздо больше, чем выглядел. — Пошли, — я нетерпеливо потоптался на месте, пока папа вальяжно допивал свой чай с молоком. Как по мне — мерзость, но о вкусах не спорят. — Не спеши, Косой переулок никуда не убежит, — посмеялся он, но в один большой глоток допил своё пойло и встал. Папа почти не изменился, разве что я с грустью заметил, что у него прибавляется морщин. Старость не радость, но, насколько я узнал, у волшебников были свои способы её замедлить, и становилось гораздо спокойнее. Мы должны долго-долго прожить вместе. Детские мысли, но эй, а кто мне запретит? Внешне я действительно ребёнок, просто немного смышлёнее, но с каждым годом я чувствовал, что всё больше приближаюсь к своему нынешнему возрасту, а прошлая жизнь… Она стала казаться далёким-далёким сном.***
— Теперь за палочкой, — радостно сказал я, выходя из «Мантии на все случаи жизни». Не люблю я покупать мантии: они все такие одинаковые и скучные, выбирать не из чего. А я, на самом деле, люблю шопиться, но только когда есть богатый выбор, разные оттенки, прикольные безделушки, а не просто выбор из «тёмная мантия, очень тёмная мантия и очень-очень тёмная мантия». Понимаю, волшебная мода, но всё же. — Ага, — согласился папа, потрепав меня по голове. — Не отставай, я знаю, что тут много интересного. Мы почти закончили закупаться к школе. Всё прошло очень обыденно, поскольку я тут не первый раз, хотя при виде школьных принадлежностей я вновь не смог унять свой восторг по поводу того, что буду учиться в Хогвартсе. Несколько лет утешать себя и говорить, что обойдусь, чтобы в итоге всё-таки поехать — это ли не чудо? Единственное, что теперь осталось — волшебная палочка. То, что вызывает наибольший восторг. Мы недолго проходили (Косой переулок вообще был довольно небольшим, если сравнивать с маггловским миром) перед тем, как увидеть вывеску «Лавка Олливандера». Вау, выглядит действительно загадочно, пусть и очень... Старинно. Ну, если судить по дате на вывеске, то могло быть и хуже — например, руины. — Добрый день, — тут же сказал я, заходя. Нос тут же свело от пыли, витающей в воздухе: я едва сдержался, чтобы не чихнуть. Хорошо хоть аллергии нет, а то бы помер на месте. Сначала никто не отвечал. Я с интересом разглядывал мрачный интерьер, не лишённый своего очарования; Лайелл стоял позади, положив руку мне на плечо, и ждал. Наверное, он лучше знаком с поведением хозяина лавки. — Здравствуй, молодой человек, — прозвучал скрипучий голос. Я резко повернул голову в сторону стеллажей, стоящих в очень экстравагантной манере. На меня прозрачными, словно бы выцветшими глазами смотрел старик; его седые волосы стояли торчком, но, в целом, если не считать глаз и выражения лица, он был обычным. Я вежливо кивнул: — Здравствуйте. Он тут же перевёл взгляд на отца, глаза расширились в узнавании: — О, мистер Люпин. А это, я полагаю, ваш сын? — он смотрел то на меня, то на папу, словно подмечая схожести. — Помню, когда вы были в том же возрасте. — Да, это Ремус, — рука на моём плече чуть сжалась, словно подтверждая. Я тоже кивнул. — Кипарис и волос единорога, девять с половиной дюймов, очень прочная, — он подошёл ближе, и мы поступили также. — Какой рукой вы колдуете, молодой человек? — Э... — я сначала не понял, о чём идёт речь. Какой рукой колдую? Я же ещё не умею?... А потом, осознав, выдохнул с облегчением: — Я правша, если вы об этом. Дальше всё прошло обыденно: Олливандер пиздел что-то о палочках, об их поведении, а я умно кивал, хотя единственная моя мысль на тот момент — как бы побыстрее получить свою. Ну не любитель я пустой болтовни, что поделать. Мою руку, да и всего меня тоже измерили (а это зачем?). Наконец, передо мной вывалили пару коробочек. — Попробуйте, молодой человек, — старик с ожиданием и нетерпением уставился на меня, а я с неменьшим нетерпением поднял первую палочку. Коротковатая, крупная, тёплого древесного оттенка с незамысловатым узором — она создавала впечатление доброго, коренастого мужчины с неловкой улыбкой. Взмах — хлоп. Я потерянно посмотрел в сторону, на треснувшую керамику. Это была старая ваза, которая, казалось, сломается и без моего участия. — Ничего, ничего, пробуйте следующую, — отмахнулся Олливандер. Я послушно положил палочку обратно, извиняюще погладив её, и взялся за вторую. Эта уже была длиннее и сильно тоньше, холодного тёмного оттенка с длинными тонкими узорами. Я взял её в руки, чуть неловко из-за длины и моих неуклюжих рук, и легко взмахнул. На сей раз взлетели наши мантии, отчего папа засмеялся, а Олливандер, кажется, заинтересовался. — О, думаю, я знаю, что вам подойдёт, — улыбнулся он. И он был прав. На сей раз это была снова длинноватая, но средняя по обхвату палочка, которая выглядела очень крепкой; теплого оттенка, аккуратная, с симпатичными узорами. Я с улыбкой, чувствуя тепло в руках, взял её и особенно осторожно взмахнул. Золотисто-коричневые искры ласкали глаз. — Ясень и сердечная жила дракона, очень жёсткая, — с довольной улыбкой поведал Олливандер, радуясь, как малый ребёнок. — Хорошо подходит для прямолинейных и смелых людей, довольно темпераментна, но, при должном обращении, будет вам верна. — Она чудесная, — серьёзно ответил я, не сводя с неё глаз. Красавица. Интересно, как много волшебников дают палочкам имя?... — Спасибо вам большое. — Это моя работа, — мягко засмеялся Олливандер, и я радостно улыбнулся в ответ. Мы заплатили и попрощались, а я не мог перестать разглядывать нового друга. Так необычно — знать, что это волшебная палочка и что она твоя. Мы докупили набор для ухода и кобуру, и, в общем-то, пора было уходить. — Рем, — позвал меня папа, на что я обернулся и поднял брови. — Может, ты хочешь какого-нибудь компаньона? Он кивнул на вывеску «Волшебный зверинец», за витриной которого виднелись самые разные животные. Я застыл, уставившись туда. Мне бы очень хотелось завести кошку, к тому же у меня больше не было аллергии на шерсть, как в прошлом, но... Я с сомнением вспомнил, что два или три дня в месяц буду отсутствовать, что живое существо — большая отвественность, и что мой внутренний волк может не принять какое-то левое животное. Я расстроенно отвёл взгляд, буркнув: — Не, я не смогу. — Даже сову? — Одолжу у школы, ты же говорил, что там есть. Папа вздохнул и потрепал меня по голове — он любит так делать. — Ничего, малыш, — и затем предложил дельную мысль: — Может, сходим за мороженым? — О, — я обрадовался. — Давай. День однозначно был хорошим.