Вечность

Деньги движут всем. Благодаря зелёным бумажкам люди не попадают в тюрьмы, имеют хорошее здоровье, покупают то, что хотят. Людям, чьи карманы набиты под завяз, управляют миром. Деньги, деньги, деньги. Что может быть более желанным? Более важным в мире, где всё решается ими? Живой любимый человек. Не обязательно рядом, главное, что живой. Т/и хотела многого. Родясь в обычной семье, в состав которой входили она, младшая сестра и мать, девушка не имела шансов на что-то…поистине потрясающее. Красивые серьги из настоящих драгоценностей, одежда известных дизайнеров, красивая косметика, машины, отпуск на море, путешествия, концерты любимых исполнителей и, в конце концов, достойное образование. Смотря в интернете новости о богатых людях Т/и завидовала. До жути сильно. Но это был подростковый период, когда обида непонятно на что бурлила в крови, и хотелось жить лучше. Дальше было чуть легче, она усердно училась, чтобы поступить в университет, сделала то, о чём мечтала, а потом…учёба на врача не предполагала высокого заработка с самого начала, но ждать, когда стажа хватит на частную клинику, было невыносимо. И поэтому, когда трясущийся профессор, до этого такой уверенный в себе на лекциях, предложил работу помощницей врача в Бонтене, Т/и согласилась. Деньги, деньги, деньги. То, что движет массами. Заставляет зашивать пулевые ранения убийцам, подставлять собственную жизнь под прицел холодного дула пистолета разозленного главы. Согласилась она зря. Пусть деньги были действительно хорошими: столько лет планировала слетать в Тайланд и отдохнуть и наконец накопила всего за несколько лет, столько тратила на дорогие лекарства матери и теперь может покупать их не боясь, что не хватит на еду. А потом видит Риндо на операционном столе и даже не может успокоить трясущиеся руки. Вскрытая грудина, столько красного, что в глазах рябит, чертыхания наставника из-за обилия крови, тяжёлые шаги за дверью. А Т/и плевать и на деньги сейчас, и на то, что её убьют, если Риндо не откроет глаза или останется инвалидом. Пуля в сантиметре от сердца. Вот, что деньгами не исправить. Риндо не проснётся, если перед ним вытряхнуть хоть все зелёные бумажки с её счета. Пуля не исчезнет магическим образом, если поманить её, сказав: хэй, хочешь миллион вон? Тогда иди сюда. Деньги порой бесполезны. Будь у тебя лучшая аппаратура, лучшие учителя— не поможет перед смертью. Порой, всё, что у тебя есть— удача и страх. И мертвенно-бледное тело перед тобой, которое с утра сжимало тебя в объятиях и целовало горячими губами в щёку на прощание. Т/и видит, как кровь льётся, слышит, как пищит аппарат, отслеживающий пульс, и может только работать и надеяться. *** —Курение вредит выздоровлению. Вырывается само собой, по старой привычке подтрунивать пациентов. Старому дедуле, которого она обнаружила счастливо курящим в заброшенном туалете на прошлом месте работы, она сказала тоже самое. От скорой смерти, впрочем, его это не спасло. Риндо не старик, но возможность умереть у него тоже высокая. Не от болячки, а от пули, пыток и чем там развлекаются плохие мальчишки во взрослом жестоком мире. Ей подробности не рассказывали, а Т/и и рада была, отвлекаясь на подсчёт заработанных денег и мечты о море и большом количестве практики. Но у Хайтани недавно вытаскивали осколки пуль из груди, его самого недавно вытаскивали с того света буквально. У Хайтани было две остановки сердца. Курение не лучшее, чем он может сбросить нервное напряжение или что у него там случилось. Мысль о том, что больше она не в праве узнать, что с ним произошло, заставляет уже её сердце остановиться. На секунду, чтобы тут же продолжить работать дальше. Мужчина смотрит нечитаемым взглядом на неё, а потом на сигарету в пальцах. У Т/и, как насмешка, тонкая длинная сигарета в руках, которую раскурили на половину. Он хмыкает и послушно тушит никотиновую палочку об стену курилки. Зачем-то подходит ближе, но не успевает ничего сделать, как хватается за голову. —Что с вами? — женщина тут же подхватывает его за плечи и усаживает на бетонный пол, — господин Хайтани, вы видите меня? — она задирает его голову и смотрит в сузившиеся зрачки. Лицо сморщено в приступе боли, а пальцы зарыты в волосы. Он шипит что-то неразборчиво и дёргается, когда под нос тычут салфеткой с резким запахом. Т/и ойкает, когда запястье оказывается в крепкой хватке. —Это нашатырная салфетка, поможет придти в себя, — несмотря на боль произносит ровным тоном, — не волнуйтесь, господин Хайтани, я не собираюсь вас похищать, воспользовавшись вашим положением. Роняет смешок и слишком поздно задумывается, что по сути так себя вести с ним теперь нельзя. Она помощница врача, который латает тела работников «Бонтена», он один из руководителей преступной организации. Они теперь на «вы», на расстоянии нескольких метров, их не связывает ничего. Нет той квартиры, нет выходных наедине, нет её восторгов о море. Нет быстрых поцелуев, тихих вечеров, ужинов в закрытых кабинках ресторана. Т/и теперь сама добирается до дома, держит мечты при себе и готовит ужин без бурчания на фоне и отвлекающих крепких объятий со спины. Это не страшно. Так будет лучше, если они перестанут, безопаснее для обоих. Любовь — сильнейшее проклятье, если ты выбрал идти по тёмной, кровавой дорожке. А амнезия, из-за которой Риндо не помнит последний год, их год, только доказывает это и даёт шанс отпустить друг друга, будто сжалившись над ними. В действительности отпускает только Т/и, Хайтани здесь ничего не решает. —Боли так сильны? — Риндо ничего не отвечает, хмурится сильно и отпускает её руку, где тут же расцветает красное пятно от пальцев. —Временами. Они поднимаются, и мужчина медленно уходит не оборачиваясь, пока брошенная длинная сигарета медленно тлеет на полу. *** Ему снятся сны. Неяркие, блеклые, слышно всё так, будто он находится под водой. Всё происходит в его квартире. Свет часто приглушен до минимума, тёмные шторы закрывают окна. И тепло чувствуется даже так. Будто место, где он только спит и иногда ест, можно правда назвать домом. Он слышит тихий смех, смазанные картинки синей футболки, пиццы с ананасами, тёмные волосы. Всё смешивается в кашу, и проснувшись, Риндо не понимает ничего. А сегодня ему хватило ощутить запах сигарет, чтобы голову прострелило мгновенной болью. Яблоко и орехи. Хайтани не мог отделаться от мысли, что чувствовал именно их, когда вернулся наконец домой после реабилитации и лёг на кровать. Подушка слишком отчётливо пахла этими сигаретами, но Риндо такие не курил никогда. А голос помощницы врача кажется до жути знакомым, хотя они до этого ни разу не говорили. Что было в прошлом году и из-за чего всё на свете кажется таким пустым? *** Плановая диагностика проходит спокойно. Риндо сидит за столом и читает рекомендации по применению таблеток от головных болей уставшими глазами. Т/и раскладывает медикаменты по полочкам и изредка поглядывает в его сторону. Ловит ответный взгляд и не спешно отворачивается. Теперь смотрит на подрагивающие руки. —Голова продолжает болеть? — задаёт вопрос скучающим тоном. —Редко по вечерам. Но, как я понял, теперь так будет часто, — голос у Риндо с примесью усталости, и он этого совсем не скрывает. Т/и сочувствующе поджимает губы, но диалог не продолжает. Риндо делает это сам: —Я вспомню прошедший год когда-нибудь? Девушка замирает на секунду и, кажется, перестаёт дышать. —Точных прогнозов при амнезии не существует. Возможно, нужна пара месяцев, может, через год вы всё вспомните, а может память вернётся через десять лет, — у Т/и голос не дрожит. Диагноз не смертельный, особых сил не занимает. Порой, людям нужно говорить и более страшные вещи. Например, «извините, но очередь на трансплантацию легкого насчитывает около двухста человек, вам нужно ждать». Например, «ваша дочь не пережила операцию». Порой, о страшных вещах молчат. —Но не волнуйтесь, — поворачивается наконец к нему лицом и идеально, безэмоционально улыбается, — уверена, вы справитесь. И я справлюсь тоже. *** Вокруг шумно и многолюдно, Риндо на какой-то ярмарке. Стоит прямо посередине дороги, слышит музыку из колонок уличных музыкантов и взгляд оторвать от девушки перед ним не может. Свет падает так, что не видно ни лица, ни цвета кожи, только очертания фигуры и просвечивающий в холодном свете огней подол платья. Она двигается неторопливо и медленно, точно под неспешный ритм: вытягивает руку в сторону, делает шаг назад, прогибается в спине и резко оборачивается вокруг своей оси. Такие же тени, как и эта незнакомка, оборачиваются на неё, но Риндо, пусть и не видит её глаз, уверен, что смотрит она только на него. Вытягивает руки и случайно ладонями делает сердце, опоясывающее то, что высветилось на билборде многоэтажного здания позади. А Хайтани взгляд оторвать не может. Его не волнует машина, проезжающая совсем близко, не волнует ни один прохожий. Взгляд прикован к ней единственной, что сейчас уже закончила танец и, в последний раз плавно проведя туфлей с тонким каблуком по асфальту, уходит вперёд. И не ждёт, когда он последует за ней. Риндо подрывается с кровати и дышит рвано, хватаясь за футболку в районе сердца и комкает её ледяными пальцами. В глотке застряло давно позабытое чувство страха, а в голове пусто. По-неправильному пусто, хотя на этом месте должно что-то быть. Сейчас это ощущается слишком ярко. Но что должно там быть? Всё то, что снится ему? Реальность это или собственное подсознание суёт ему несуществующие картинки, решив встать против хозяина? А если всё это правда, то где эта девушка? Почему исчезла? Почему в его квартире нет ни одной чужой вещи, но есть пустая полка в шкафу? Где ты и почему сбежала? *** —Ты не знаешь, был ли у меня кто-то? — привычно хмурый младший Хайтани водит палочками по тарелке и не смотрит на брата. —Девушка? — Рану подтверждение не нужно, но он всё равно делает паузу, — не знаю. Мне ты о ней не говорил. А я не спрашивал. Что могло заставить его не говорить об отношениях? Хайтани доверяли друг другу абсолютно всё, в каком бы возрасте они не были. Дело в ней, девушка попросила не говорить? Или была причина не рассказывать никому? Она тоже работала в «Бонтене»? Если знает, что с ним случилось, то почему не объявляется? Боится, что не поверит? Риндо готов верить во что угодно, потому что устал от снов с незнакомкой, головных болей и обычных вещей, заставляющих остановиться на секунду. —Ты выглядишь ужасно, — старший промокает губы салфеткой, — ходишь на приёмы? —Не нужно обращаться как с маленьким, — хмурится ещё сильнее и сжимает пальцами переносицу, — ходил, но не понимаю, что со мной. В голову лезет всякое. У Хайтани под глазами огромные тёмные круги, а кожа чересчур бледная. Он спал нормально, не вскакивая ночью по несколько раз в холодном поту, в последний раз до проваленной операции по выслеживанию предателя. Потом была перестрелка, операция, время под сильными обезболивающими и мучающие сны-воспоминания. Это повторяется каждый раз, и каждый раз— новый сюжет. Пустая ночная трасса, фиолетовые огни, столпы пыли, которые поднимает мощный мотоцикл и крепкая хватка на талии. Огни домов и рекламные голограммы светили в глаза, тепло чужого тела всё подстрекал обернуться, но у него никогда не получалось. Тело будто застывало, а взгляд не отрывался от дороги. Свежий воздух, снова ночь, но теперь высоко в воздухе. Риндо сидит на толстой перекладине между домами, этаж примерно сороковой. Сигарета в губах, волосы треплет прохладный ветер, и мимо проезжают грузы на тросах, близко так, что руку протяни и коснешься холодного пластика. А перед ним лежала тень, снова без лица и единой приметы, кроме огромной кофты. Тень расслаблена, хотя лежит на холодных металлических перекладинах. Хайтани держит её одной рукой под колено, поглаживая, а та другой ногой качает в воздухе. Ниже слышен шум пролетающих машин и музыка рекламы на здании, но на всё вокруг опять всё равно. Мужчина тянется вперёд и целует колено, чувствуя ткань штанов под губами. Тень в ответ проводит ногой по бедру, поднимаясь медленно выше. Риндо уже не знает, чего хочет больше. Забыть всё или вспомнить обо всём. Что-то внутри противно шепчет, что он итак всё уже забыл. *** Двери лифта открываются с металлическим шумом, и внутри уже оказывается человек. —Здравствуйте, господин Хайтани, — помощница штатного врача со своей неестественной улыбкой отходит в сторону, освобождая для него место в кабинке. Мужчина не знает, почему считает её улыбку неправильной, когда ловит себя на этом. Просто стойкое чувство говорит, что она ненастоящая. Но на неё всё равно не получается не смотреть. Риндо теперь чувствует ещё и себя неправильным. —Здравствуйте. Хайтани только что с этажа Коко, где работает достаточно девушек, и он готов признать себя помешанным. Потому что думать ни о чем, кроме снов-воспоминаний, не получается. Хочется удавить в себе это желание найти девушку быстро и чуточку болезненно. Хочется её найти и узнать, что за хрень происходит. В правдивости снов больше не сомневается. От помощницы врача пахнет ореховыми сигаретами, тяжёлыми духами и больницей. Даже в простой одежде запах медикаментов не отпускает. Выпрямив спину, стоит ровно и смотрит вперёд, никак не на него. —Долго здесь работаете? — вырывается неожиданно даже для него самого. У девушки глаза на секунду расширяются, но вскоре, поведя плечами, она становится прежней. —Где-то два-полтора года, — она поворачивается на мгновение к нему, и Риндо чувствует её желание спросить «а что?», но Т/и сдерживает любопытство и, ещё раз улыбнувшись, снова отворачивается к дверям. Лифт сегодня до ужаса медленный. Это может быть она. Похожа фигурой и ростом с тенью из сна с танцем, кажется ему непонятно знакомой, запах сигарет преследует его и всё ещё фантомно ощущается на наволочках. Мысль простреливает виски болью, и Риндо морщится. Эффекта неожиданности больше нет, поэтому на ногах удерживается, и только вздыхает тяжело. Наваливается желание выкурить хотя бы одну сигарету и лечь спать, но ему по-прежнему нельзя никотин, а на часах три часа дня и для сна ещё рано. Что, если всё это из-за неё? Девушки с неряшливым пучком, беспокойными руками и прямой как палка спиной. Молчит, потому что людей с амнезией нельзя шокировать и нервировать? Навряд ли рассказ об отношениях сделал бы ему хуже, чем есть сейчас. Лифт наконец цокает, извещая о прибытии на первый этаж, и Т/и быстрым шагом, не задерживаясь, уходит. *** В деле мед помощника Т/и всего две страницы. Базовая о личности и семье, немного о попадании в «Бонтен», больше о навыках и умениях. Карта не даёт ничего интересного или необычного. Всё по классике и только больная мать, которой нужны на лечение большие деньги, маячит кляксой. Вот и причина работы здесь, а не в любой нормальной больнице. Ради денег и помощи ближнему можно пойти на многое, даже лечить убийц и не давать им подохнуть раньше времени. Риндо вертит в руках папку, мнет белые листы и съезжает по спинке кресла ниже. Пальцами трёт уставшие глаза и пытается понять, что ему делать дальше. Расскажет ли Т/и обо всём, если спросить напрямую? Или нужно подобраться втихую, чтобы она поняла, что проболталась, когда станет поздно? Противный голос шепчет, что раньше, если у них всё-таки были отношения, он знал, как нужно с ней говорить. Настолько они были близки, что больших тайн друг от друга не скрывали, по обычному выражению лица могли догадаться, что день прошёл дерьмово. А теперь этого ничего нет. И непонятно по чьей вине. Хайтани хочет перестать мучиться по ночам, хочет перестать чувствовать это желание вспомнить всё, которое непрекращающимся зудом сидит под кожей и не успокаивается. *** Каждая ночь— новый сюжет, захватывающий в свою реальность. В этот раз у Риндо в руках пакеты из неместного магазина. Всё вокруг тёмное и грязное— нижняя часть города порадовать иным не сможет. Огни домов освещают узкую дорожку для пешеходов, а тишину разрушает пищание неоновых вывесок, стук каблуков девушки рядом с ним и скрежет металлического протеза человека, который уже слишком долго идёт за ними. —Всё нормально, не обращай внимания, — девушка из снов говорит с ним впервые, и он улавливает только суть, а звучание запомнить не успевает, то ли поражён настолько, то ли память пострадала ещё хуже, чем он думал. Из мыслей вырывает касание холодных пальцев к ладони. Они гладят мимолетно и отпускают. —Нам сюда, — показывает на поворот и резко заходит за дом, пока Хайтани послушно следует за ней. Обычное серое, обшарпанное здание предстаёт перед ними подъездом в многоэтажный муравейник. Девушка достаёт белую карту с брелоком в виде синей обезьяны и прикладывает к замку. Он уверен, что сейчас поднимутся по шумному лифту в холодную квартиру на сороковом этаже, где будет выход на балкон, а оттуда на балки между домами. Место это жуткое, ему совершенно не нравится. Хайтани хочет забрать девушку-тень с собой в нормальный дом, где магазины с хорошей едой, а не смесями, будут в шаговой доступности и гул пролетающих машин не будет слышен. Но откуда-то приходит знание того, что она не согласится. Скажет, что всё у неё нормально, что это временно, что помощь ей не нужна. Риндо удивится, в голове появится мысль, что это странно: охочая до денег девушка отказывается от очевидно хорошей жизни. Откуда эти мысли? Откуда такая уверенность в её ответе? Откуда желание назвать эту тень Т/и, а не теми именами девушек, которых он видел сегодня в офисе Коко? И если сюжет каждый раз новый, то окончание всегда одно и то же— резкий рывок вперёд, рука у сердца и сбитое дыхание. Гарантированная усталость на весь день. *** Четверг отличаться от остальных дней ничем не должен. Офис, сделка, дом. Все начинается и продолжается как обычно, а концовку Риндо решает изменить, когда у выхода видит Т/и. Дождь обрушился на Японию и уже неделю не прекращается. Льёт как из ведра, прибивая пыль к асфальту, и всё плохо настолько, что движение транспорта в воздухе запретили. Т/и это похоже не смущает, потому что стоит она не близко к двери и мочит сапоги под залетающими под крышу каплями дождя. Ей сейчас главное упрятать пухлый конверт, на который смотрит блестящими глазами, в сумку поглубже, чтобы не нашёл никто. —Зарплата? — усмехается и хлопает себя по карманам штанов, запоздало вспоминая, что курить ему всё ещё нельзя. А хочется до дрожи. —Да, последний день месяца ведь, — вздрогнув, оборачивается на него и кивает в знак приветствия. —Подвести? План прост: увидеть дом, в котором она живёт и брелок на карте от входа в подъезд. И если всё совпадёт, то и речи про обычное совпадение не пойдёт. Риндо сжимает пальцы в кулаки, чтобы хоть как-то удержать себя на месте. Терпение с каждой секундой неуверенного молчания трещит по швам, грозя провалить план, схватить мнущуюся девушку за локоть и узнать всё здесь и сейчас. Не мучить себя больше, отпустить наконец. Узнать курила ли она в последние пять минут до их встречи по вкусу губ. Риндо сейчас себя зависимым считает. —Давайте, — отвечает запоздало и заправляет прядь распушившихся от влажности волос за ухо, — только я живу в нижнем Токио. А Хайтани одного «давайте» достаточно, чтобы открыть зонт и, подойдя ближе, подхватить за руку как можно мягче в его состоянии. Ведёт к своей машине и молчит о том, как же ему плевать на время поездки, пробки и на всё вокруг. Сконцентрироваться может только на холодных, как из снов-воспоминаний, пальцах. Ему и тошно от этого, и хочется утонуть в зависимости ещё больше. Т/и усаживается в машину, кладет большую сумку на колени, прижимая к себе, и поджимает губы на стремительно образующуюся лужу под ногами. Риндо только дёргает щекой и включает двигатель. В пробке застревают через десять минут, и у Риндо голова взорваться готова. Сжимает руки на руле, поглядывает на вцепившуюся в сумку девушку с лиловыми от холода губами, и прибавляет пару градусов в салон. —Какую пиццу любишь? Вопрос странный, но ему уже чокнутым показаться не претит. Дыхание спирает от близости той, кто снится каждую ночь на протяжении двух месяцев. Т/и смотрит на него выкинутой на берег рыбой. Округлила глаза, рот приоткрыла, смотрит ему за плечо в мутное от воды окно. Соврать может, может правду сказать. По сути мало что поменяет, но узнать ему нужно, важно. —С ананасами, — выдыхает тихо и сконфуженно отворачивается. Не на взрослую девушку похожа, а на забитую ученицу средней школы. Становится стыдно и неловко. И крайне тихо. Зато желание попросить показать брелок пропадает. —На ярмарке в честь дня города пару месяцев назад подавали её. Вкусная, хотя мне до этого не нравилась. Была там? —Вкусная? — шепчет тихо и изумленно. Если бы не прислушивался к каждому звуку, то и не услышал бы, — была, да. Многие её почему-то не любят, — дополняет совсем уж потерянно. Риндо только надеется, что до слез её не доведёт. Это был бы провал, с которым он не справится. У самого скорее в таком случае нервы сдадут. Трёт виски и мысленно благодарит Будду за то, что поток машин наконец сдвинулся. Поездка получается долгой, но за это время Хайтани успевает успокоиться и избавиться от нашедшего сумасшествия, а Т/и больше не выглядит так, будто её сюда затащили насильно. На нужной улице Риндо видит точно такой же дом, как из сна, и сердце снова слетает с привычного ритма, ускоряясь. Т/и бросает на него долгий взгляд и выглядит так, будто собирается с силами, чтобы совершить подвиг. Забавно выглядит с красным носом, нахмуренными бровями и серьёзным взглядом. И вечно прямой спиной. И ему не нужно даже пытаться разглядеть брелок не нужно, потому что она сама это делает, когда взгляд отводит. Сжимает в руках, крутит потертую синюю обезьяну. Риндо заглушает двигатель и откидывается на спинку сидения. Несколько минут больше никто из них не двигается. —Вспомнил? — начинает первой и звучит обманчиво незаинтересованно. Обманчиво, потому что сегодня он уже видел, что с ней делают упоминания мелочей. —Нет, — поворачивается к ней, удивленной, — полностью нет. Но некоторые моменты– да, — объяснение выходит спутанным, — мне снилась девушка, но я не видел лица. Она была просто тенью, а всё остальное нормальным, — кивает на карту, — брелок был. Т/и усмехается ломано и шмыгает носом, тоже смотрит на обезьяну. —Я выиграла её на ярмарке, мы вместе туда ходили, — смотрит на него внезапно хитро, без привычного безразличия, и Риндо неосознанно двигается ближе, чтобы каждую эмоцию теперь запомнить, в себя впитать, — только тебе пицца с ананасами там не понравилась. Ты поклялся, что больше ни разу её в рот не возьмёшь. —Я сказал первое, что в голову пришло, — смотрит на неё не отрываясь, — мне другое снилось. Т/и отводит взгляд и теребит прядь волос пальцами. Оба боком облокотилась на кресло и сидят друг к другу близко, но не касаясь. —Почему не сказала ни о чём? — тянет ладонь к беспокойной руке и бережно сжимает, будто боится причинить вред. —Думала, так лучше будет, — пожимает плечом и смотрит на их сцепленые руки, — наши отношения были неправильными, — переводит твёрдый взгляд на него, — связь в «Бонтене» запрещена, я не планировала заводить отношения с кем-то опасным да и после операции нельзя было тебе ни о чём говорить, чтобы не спровоцировать осложнения. Подумала, что это выход. —Дерьмово подумала, — говорит со злостью и притягивает к себе ближе за шею, — каждую ночь мне снилась, всё напоминало о том, что я что-то потерял, — она, кажется, не дышит даже, в то время как у него дышать получается только тяжёлыми духами и яблочно-ореховыми сигаретами, —не смей за двоих решения принимать. Губы у неё еле тёплые, со вкусом мятной жвачки. Руки горят от того, как сильно хочется касаться, узнавать по новой давно изученное. Хочется ближе, сильнее и ни на миллиметр дальше, потому что соскучился, потому что ждал. И Т/и отвечает тем же, рвано, жадно, глубоко, тянется ближе, перекинув бедро через его ноги, и зарывается пальцами в волосы. —Что ещё ты помнишь? — отрывается тяжело и пытается отдышаться, а Хайтани ближе к себе подтягивает, руку кладет между её поясницей и рулём. Риндо дуреет как малолетка от запаха и близости. С трудом слышит сквозь эйфорийный шум в ушах. —Разное. Синюю футболку у меня носила, на сороковом этаже живёшь, хочешь в Тайланд полететь на собственные накопления, мечтала стать хирургом в детстве. За руки держаться не любишь, зато обнимаешь постоянно. У Т/и от переизбытка чувств глаза блестят, она прячет лицо у него на шее и громко шмыгает носом. —Извини, — шепчет, случайно касаясь губами шеи, — мне жаль, очень. И становится правильно. Впервые с того момента, как вышел из наркоза. Всё как надо, пазл собрал последнюю деталь и больше ни в чём не нуждается.