Император

      В старой лачуге потрескивал огонь, наполняя теплом небольшое помещение. Саске, отложив рябчиков, вымыл руки и вместо супа вскипятил воду. Заварил чай из листьев малины себе и брату, догадываясь, что говорить тот будет очень долго. Итачи, найдя немного сил, смог сесть и прижаться спиной к стене. Его длинные волосы до сих пор были очень спутанными — у Саске так и не нашлось времени привести их в порядок. Худоба, изможденный вид и проседь в волосах намного старили Итачи — сейчас казалось, что ему уже за сорок, как было их отцу. Старший брат перевёл опустошенный взгляд на огонь, и языки пламени отразились в его потускневшей радужке. Саске терпеливо ждал, когда тот соберется с мыслями, ощущая, как сердце напряженно стучит в груди в ожидании правды.       — Клан Учиха… — начал старший брат, и младший затаил дыхание, согревая руки о чашу с чаем. — Считается старейшим кланом Империи Огня. Он существовал задолго до появления Мадары Учихи — первого Императора. Того, кто захватил власть в тогда ещё небольшой Стране Огня, взошёл на трон и объявил клан императорской семьёй. О том, как существовал клан Учиха до Мадары, от которого идёт наша императорская династия, мало что известно. Истина сокрыта от нас далёким прошлым. Она передавалась из уст в уста и к нашему времени превратилась в легенду. Мне поведал об этом отец, а ему — наш дед. И так далее. В одной из легенд говорится, будто наши предки, а именно, Мадара Учиха и его брат, заключили сделку с демоном. Тот даровал им силу и власть, а взамен одарил проклятием основателя и его потомков. Что, расплачиваясь за грехи отцов, не найдут они покоя после смерти, превратятся в зверей и будут мучиться до скончания веков. Конечно, это выдумка, однако суть такова и есть. В то давнее время, до появления на свет Мадары, происходило очень много междоусобиц между крупными семьями и кланами. Со слов отца мне известно, что представители нашего клана давно желали стать сильнее, чтобы одолеть своих соперников и прославить Учих, как сильнейших. Для этого они принимали особое снадобье. Не знаю, кто придумал его, откуда оно взялось, и что было в его составе, но эти вещества и правда позволили овладеть нечеловеческой силой. Клан Учиха буквально пристрастился к нему — они постоянно принимали эту смесь, воюя с другими кланами, и побеждали. А победа опьяняла и дарила чувство вседозволенности. Они были жадными. Сильными и жадными. Благодаря этому снадобью, они захватили власть в Стране Огня, и Мадара Учиха, как самый сильный, самый умный и прозорливый представитель клана, стал первым Императором. Однако вскоре Мадара осознал, насколько ужасающими были последствия этой силы. В первых, вторых и даже третьих поколениях не было каких-то побочных эффектов, поэтому снадобье принимали без опаски. Однако оно настолько изменило кровь и плоть Учих, что в последующих поколениях появились мутации. Да, теперь сила у Учих была в крови и необходимость принимать те вещества отпала. Мадара Учиха приказал уничтожить все запасы этого порошка и рецепт его изготовления, но было уже поздно. Настало время расплаты за то безрассудство и алчность, что поработила наших предков.       — И в чем же суть этой силы? — тихо спросил Саске, когда Итачи сделал глоток чая.       — Она преобразовывала жизненную энергию ци в физическую силу, делая Учиху гораздо выносливее, быстрее, сильнее. Раны на его теле мгновенно затягивались, он не ощущал боли и мог сражаться очень долго, полностью изматывая врага. Однако тем самым сокращал себе жизнь. Чем больше Учиха использовал эту силу — благодаря снадобью, тем короче становилась его жизнь. Хуже того — умирая, он восставал из мёртвых, лишался сознания и обращался в нелюдя, пожирающего человеческую плоть. Эти нелюди не просто нападали на других людей — они заражали и их. Ко времени Мадары зелье настолько пропитало кровь Учих, что стало их частью. Как я уже сказал, он пытался избавиться от этого, уничтожив состав и запасы порошка. И запрещая использовать ту силу. Однако… Пока он был молод и силён, эти правила действовали. Но другие Учихи оказались не столь разумны, как Мадара. Поэтому, когда он постарел и ослаб, его свергли. Тогда-то он и проклял свой клан, который предал его, посчитав, что у него нет будущего.       — Я видел тот камень в усыпальнице, — проронил Саске, поглощенный рассказом брата.       — Да, говорят, что это написал именно он, хотя не знаю, — продолжил Итачи. — Здесь стоит немного вернуться назад, до создания странного порошка, и упомянуть о клане Хьюга, из которого происходит Императрица. Считается, что клан Хьюга и клан Учиха произошло из одного древнего рода, но затем ветви отделились. У меня есть предположение, что их разделение также связано с пагубным воздействием проклятого зелья. Те Учихи, что отказались использовать силу и принимать его, проиграли своим собратьям и были вынуждены покинуть Страну Огня. Они обосновались на землях Страны Рек, образовав свой собственный род. Можно сказать, что клан Хьюга — потомки тех Учих, чья кровь ещё не была осквернена проклятьем. Однако их было слишком мало, их кровь часто смешивалась и разбавлялась. От прежних Учих в них мало что осталось, разве что, цвет волос… — Итачи обреченно вздохнул. — Но вернёмся к нашим прямым предкам. После свержения и смерти Мадары, Учихи продолжали удерживать власть, размножались и заполняли дворец. Менялись поколения, и вместе с ними эта болезнь, названная проклятием. Она начала проявлять себя по-другому. Теперь Учихи могли пользоваться этой силой без снадобья, она по-прежнему отнимала энергию ци и укорачивала их жизнь, однако… Теперь монстрами они становились не только после смерти. Но и при жизни. Лунные циклы стали рычагом, запустившим обращения. Во время полнолуния энергия ян находится на максимальном пике, сильно влияя на внутреннее равновесие в человеческом организме. На Учих, с их проклятой кровью, полнолуние сказалось весьма пагубно, обострив их инстинкты и заставив их подавить разум. Сначала это случалось не так часто, однако к поколению нашего отца и матери перерождения достигли огромных пределов — обращался каждый второй Учиха. У предыдущих поколений первые симптомы проявлялись в тридцать-сорок лет, а затем всё раньше и раньше. Отец сказал, что впервые почувствовал это в двадцать два года. Сначала это была просто обычная слабость и недомогание во время полнолуния. Однако затем оно усиливалось. Начинались сильные головные боли, затем на время терялся рассудок. Звериные инстинкты выходили на первый план — жажда крови и плоти. Он не узнавал никого — ни жену, ни слуг, ни детей. Желал лишь вкусить тёплой плоти и утолить свой дикий голод. Это состояние было временным, и разум возвращался после полнолуния, когда энергия ян уходила на спад. Это состояние назвали неполным обращением. После него ещё можно было вернуться в человеческий облик, если разум и воля были крепки. Однако, возвращались не все. С каждым разом это состояние становилось всё мучительнее, и не все были способны пережить и выдержать его. В итоге разум окончательно утрачивался, а контроль терялся. Многие просто сбегали и шатались по дворцу, нападая на несчастных слуг или евнухов. Убивали их или, что хуже, заражали. Отец и сам едва держался и, в конце концов, он понял, что так существовать больше нельзя. Причиняя вред не только себе, но и другим людям. В одну из ночей он понял, что проклятие Мадары Учихи воплотилось в реальность.       — И что же он сделал? — сипло спросил Саске, хотя уже знал ответ. Итачи тяжело вздохнул, но продолжил, погружаясь в самую тёмную страницу своей жизни.       — Сначала от меня всё скрывали так же, как и от тебя, Саске. Однако я увидел, узнал, раскрыл их тайну. Хуже того, с семнадцати лет у меня тоже начали проявляться симптомы — ещё слабые и едва различимые, но уже тогда я понял, что что-то не так. Однажды отец вызвал меня к себе и всё рассказал. Рассказал как есть, не скрывая ничего. Тогда я спросил его, что же делать, на что он мне сказал — ты знаешь, что. Я хорошо запомнил тот день, Саске. Отец уже едва держался, и даже без полнолуния он был готов сорваться. Его волосы полностью поседели — это признак исчерпанной жизненной энергии и предвестник полной трансформации. У матери они тоже были почти седыми. Отец сказал, что устранять сорвавшихся Учих поодиночке уже нет смысла. Они все поражены. И лишь уничтожив всех, мы хоть как-то сможем спасти дворец и страну, ведь вирус уже бушевал в стенах и готов был выйти за них. От его слов я пришёл в ужас, но понимал, что другого выхода нет. Отец сказал, что сам уничтожит большую часть Учих, пока пребывает в здравом рассудке. У него было несколько сторонников из клана, которые разделяли его намерения и были готовы принести себя в жертву, забрав с собой других. Мне же оставалось добить выживших и сжечь их тела — ведь только так можно было избежать полной трансформации после смерти. И не только Учих. Слуги, евнухи, наложницы, их дети, наши единокровные братья и сёстры… Все были заражены. Мне предстояло убить отца, маму, тебя и… себя. Вот такое наследие оставил мне Фугаку Учиха, — горько усмехнулся Итачи, а его лицо исказилось от боли. Саске был не столько ошеломлен его словами, как выражением лица — после стольких лет, когда он видел лишь бездушную маску на лице брата, человек, сидящий перед ним, показался ему незнакомым. И одновременно, настолько близким, что понять его мог только он.       — Но я жив, — прошептал младший Учиха, не сводя глаз с его искаженного лица. — И ты тоже.       — Да, — согласился старший брат, снова вернувшись к относительному спокойствию. — Мама изменила мои планы за несколько минут до своей смерти. Она сказала мне, что ты — особенный, Саске. В тебе течет кровь Учих, но она чистая, первозданная, кровь тех Учих, которые ещё не употребляли снадобье, искалечившее нас. Я не знаю, как им удалось это сделать, но ты был зачат как-то по особому. Родители предполагали, что я родился с проклятой кровью, поэтому попытались второй раз, проведя какой-то древний ритуал. Перед смертью мама плакала и просила у меня прощения за то, что я родился таким и обречен закончить свои дни так же, как и они. Молила меня пощадить тебя и не убивать себя. Сказала, что ты сможешь спасти меня, что я должен занять трон и вести страну. Трон, который мои предки удерживали такой ценой. Для родителей уже всё было кончено. Отец обратился, не убив и половину двора. Мне пришлось делать это за него. А затем убить его и маму и сжечь их тела. Он уже обратился, а она ещё была в рассудке, хоть и на грани, — Итачи прикрыл глаза и замолчал, немного отвернув голову, а Саске показалось, что он увидел, что из его глаз стекли слёзы. А когда старший брат коснулся рукавом своего лица, он понял, что ему не показалось. Младший Учиха тоже ощутил, как эмоции попытались взять верх, и горло невыносимо сдавило, однако он сдержался, внимая словам брата.       — Я стал отцеубийцей, — продолжил Итачи, выровняв голос. — Вырезал всю императорскую семью, всех слуг и стражу, которых успели заразить. Оставшимся в живых я внушал ужас, поэтому трон мне достался без какого-либо сопротивления — ведь я и так был наследным принцем. В голове звучали последние слова матери о тебе. За тебя я боялся больше всего, Саске. Ведь ты видел это. Ты видел, как обратился отец, как он терзал людей и отрывал им головы. Как Учихи кидались друг на друга, вгрызаясь в шеи и вспарывали животы. Видел, но к счастью, забыл. Я хотел отправить тебя подальше от этого места, чтобы воспоминания никогда не возвращались к тебе. Тогда я понял, что именно ты должен убить меня, Саске. Ведь себя убить я всё равно не мог — любые мои раны затягивались, а отсечь голову было весьма проблематично, и к тому же — страшно. Тогда, в семнадцать лет я не был готов к своей смерти. Я не хотел умирать, Саске, поскольку чувствовал себя полным сил, симптомы ещё были слабы, и проклятие не мучило меня. У меня было всего несколько лет до тех пор, пока болезнь не возьмёт верх. А ты за это время мог бы вырасти и окрепнуть. И наверняка бы вернулся, чтобы отомстить. Так было бы проще, намного проще убить меня, и не просто убить, а уничтожить, сжечь мои останки. Я решил не убивать себя сразу, а прислушаться к совету матери. Держать трон до тех пор, пока ты не вырастешь и не сможешь занять его. А заодно уничтожишь последнего Учиху с проклятой кровью и сможешь возродить новый клан. Здесь я должен затронуть судьбы других людей, которые оказались вовлечены во всё это: Минато, Орочимару и Какаши.       Минато Намикадзе при отце служил командиром дворцовой стражи. Прекрасный и талантливый воин — Фугаку считал его одним из лучших и доверял, как никому. Нет, он не рассказывал ему правды об Учихах, но Минато наверняка видел нескольких обезумевших и, возможно, частично обо всём догадывался. Мы никогда не говорили с ним об этом, однако я знал, что накануне переворота у них с Императором состоялся разговор, в котором отец просил Минато следовать за мной, защищать и оберегать, несмотря ни на что. Даже в случае его внезапной смерти. Он взял с него слово, и Минато, как человек чести, сдержал его. Когда все от меня отвернулись, он встал на мою сторону, принял моё предложение стать главой армии и защищать страну от врагов. За это я ему более чем благодарен. В то время мне как никогда был нужен надёжный человек, на которого я бы мог положиться во всём. И Коноху я ему отдал не просто так — ведь именно туда я решил отправить тебя и хотел, чтобы Минато одним глазом поглядывал за тобой и докладывал мне. Что же касается Какаши… — Итачи заметил, как младший брат напрягся. — Какаши второй во дворце человек, которому тоже можно доверять. Или даже первый, — в его глазах на мгновение отразилось какое-то чувство, но быстро потухло. — Мой наставник… хоть он и не принял меня, как Минато, я знал, что он останется верен своим принципам до конца. И станет для тебя лучшим защитником и учителем. Ведь при отце он так же был сильнейшим воином и заместителем начальника дворцовой стражи. Учеником Минато и моим наставником. Я знал, на что способен Какаши и хотел, чтобы всё своё мастерство он передал тебе.       — Поэтому ты сослал его вместе со мной? — хмуро спросил младший Учиха.       — Да, я хотел, чтобы он позаботился о тебе и обучил искусству меча. Как я вижу, с этой задачей он справился, — подтвердил Итачи.       — А Орочимару? Как он замешан во всём этом? — тут же перебил его Саске. — Получается, он всё знал?       — Да, он знал, — отозвался старший брат. — Знал обо всём уже тогда, когда даже я не догадывался. Я мало что знаю о прошлом Орочимару, попал он во дворец, или был рожден здесь… В любом случае, он немного старше нашего отца, поэтому возможно появился здесь ещё при нашем деде. Как ты уже понял, Орочимару очень умён, хитёр и наблюдателен. Он сразу заподозрил, что с кланом что-то не так и исподтишка выяснил всю правду. И эту правду он использовал в личных целях — он пообещал тогдашнему Императору, что сможет найти исцеление, если ему будут позволены некоторые… вольности. Ему был дарован высокий чин и звание придворного лекаря, в своё распоряжение он получил целый дворец с подземными помещениями, которые оборудовал в лабораторию. А под «вольностями» я имею в виду эксперименты, которые он проводил над Учихами.       — Эксперименты? — мрачно переспросил Саске.       — Да. Возможно, ты скажешь, что это крайне аморально и негуманно, но наш дед, а впоследствии и отец, позволяли ему захватывать обезумевших Учих и исследовать их. Я не хочу знать, какого вида опыты Орочимару проводил над ними, однако в итоге ему всё же удалось создать некое лекарство. Нет, полностью оно не исцеляло, однако облегчало страдания, позволяло сохранять рассудок на ранних стадиях и отсрочивало безумие. Как бы иронично это не звучало, но лишь благодаря бесчеловечным экспериментам Орочимару отец прожил до сорока четырёх, а я смог протянуть до двадцати семи лет и сохранить свой рассудок. Наверное, смог бы прожить и дольше, если бы так расточительно не использовал проклятую силу в сражениях.       — Но всё же ты обезумел, — проронил Саске, вспомнив о зверином обличье брата и полном отсутствие разума.       — Как я уже упоминал, первые симптомы начали проявляться у меня где-то с семнадцати лет. Хотя, пожалуй, даже раньше, лет с пятнадцати. В течение двух лет я практически не ощущал их и не обращал на них внимания, поэтому не знал, что болен. Лёгкое головокружение и головные боли в полнолуние не доставляли неудобств. Однако, когда я взошёл на трон, они начали усиливаться. Голова болела сильнее, мешая мне спать. Во время переворота Орочимару рассказал мне, как служил при отце и заявил, что он мне принесёт больше пользы, чем вреда. Сначала я не доверял ему, однако вскоре пришлось прибегнуть к его помощи, поскольку недомогания усиливались. Его отвары приносили облегчение, и несколько лет я чувствовал себя неплохо. Однако после твоего появления во дворце и неудачной попытки убить меня, симптомы опять начали проявляться сильнее. Орочимару пришлось усилить концентрацию целебных трав, они начали быстрее заканчиваться, поэтому он отправил тебя на их сборы. Для тебя это было проверкой и испытанием, которое к счастью, ты прошёл успешно и доказал мне, что становишься сильнее. Я приказал Орочимару взять тебя под опеку и обучить всему, что он знал сам. И вместе с тем, наблюдать за тобой. Тебе уже тогда было почти девятнадцать, я опасался, что у тебя так же начнут проявляться симптомы, как и у меня. Однако Орочимару сказал, что полнолуние никак на тебя не влияет. Ты спокойно спал и не жаловался на недомогания. Усиленная доза трав сдерживала меня ещё несколько лет, но и этого оказалось недостаточно. Проклятая кровь овладевала моим разумом и буквально разрывала изнутри. Теперь я мучился не только ночью, но и днём, пропуская утренние аудиенции и валяясь в своей кровати. Я не мог никого видеть, ни с кем говорить, понимая, что в любой момент могу сорваться и наброситься на этого человека. В итоге всё дошло до того, что отвары перестали на меня действовать, какой бы максимальной ни была доза. Я обезумел настолько, что мог запросто покинуть свою комнату и бродить по дворцу, бросаясь на слуг. Мне было необходимо что-то более сильное, что могло бы сдержать меня физически, раз я сам стал не в состоянии этого сделать. На помощь снова пришёл Орочимару, сказав, что с отцом было так же. При нём или ещё раньше под дворцом были вырыты подземелья, которые использовались как раз для Учих. Ты в них бывал и видел, сколько там камер. Раньше все они были заполнены сорвавшимися монстрами. Их запирали там до полнолуния. Кто смог перенести его — выпускали, а кто нет — убивали. Одна из камер была оборудована тяжелой железной дверью. Это была камера для Императора. Более того, внутри находились цепи, вделанные в толстые стены. Они ещё больше сдерживали меня и защищали от моего безумства других. Я не осознавал, что со мной происходило тогда, но могу предположить, что я пытался вырваться оттуда любой ценой, бился о стены и дверь, пытался разорвать стальные путы.       — Вот значит что… — ошеломленно выдохнул Саске, вспоминая о страшных звуках. — Я думал, что там содержится какой-то зверь, а оказывается, это был ты!       — Я и был зверем, Саске, — пояснил брат и сделал глоток чая. — И остаюсь им до сих пор. Почему же ты не сделал то, о чем я просил? — сокрушенно прошептал Итачи. — Я ждал нашего последнего боя, как своего исцеления, уже мысленно надеясь, что наконец-то ты избавишь меня от этих страданий. Утром после изматывающих ночей полнолуния я был крайне слаб и желал, чтобы ты поверг меня, но…       — Я хотел это сделать, хотел отсечь тебе голову и сжечь твоё тело, но Орочимару помешал мне, — горячо ответил ему Саске. — Использовал какие-то иглы, отчего мои пальцы онемели. Пока он говорил мне о тебе, ты снова поднялся на ноги и напал на нас. Я не понимал, что произошло, но он коротко рассказал мне о сути вещей. Времени расспрашивать его подробнее не было. Мне нужно было найти тебя, пока ты не разнёс заразу по всей стране. Я искал тебя несколько дней, убил десятки зараженных людей и сжёг целиком две деревни. А когда нашёл тебя, ты набросился на меня и укусил, — Саске коснулся своей шеи. — Я думал, что обращусь, как те несчастные и превращусь в живого мертвеца. Уже жалел о том, что ты не убил меня во время переворота. Но, очнувшись, осознал, что я в своём рассудке, да и ты вернулся к человеческому облику. Я так до сих пор и не понял, почему это произошло, — опустив голову, добавил он.       — Потому что твоя кровь особенна, — выслушав его, проронил Итачи. — Я не уверен, но могу предположить, что ты не просто смог избежать проклятия, более того, твоя кровь содержит некого рода противоядие, которое подавляет болезнь и возвращает рассудок. Полагаю, именно так я и смог вернуться. Правда, это ненадолго, — тут же добавил он и снова вздохнул. — Кажется, я рассказал тебе всё, — заключил Итачи, прикрывая веки от усталости. Саске, выслушав его, молчал несколько минут, пытаясь уложить всё это в своей голове. Он пребывал в полнейшем замешательстве, однако нити ярости, что он испытывал на протяжении всех этих лет, снова начали опутывать его тело. Саске стиснул кулаки и гневно посмотрел на брата, едва сдерживая себя, чтобы не наброситься на него вновь.       — Нет, — процедил он, удивив Итачи своим негодованием. — Ты не ответил на главный вопрос. Почему ты мне не рассказал об этом раньше? Да, когда ты ссылал меня в Коноху, я был глупым ребенком, но когда я вернулся во дворец! Почему ты молчал и строил из себя бездушного Императора? Почему предпочел мучиться и страдать в одиночестве, а заодно заставил страдать и меня?       — Потому что эти страдания были заслуженны, — ответил Итачи, снова открывая глаза. — Я не мог жить и радоваться жизни, после того, как убил своих родителей, весь клан и сослал тебя.       — Возможно, твои страдания и были заслуженны, — яростно прошелестел младший Учиха. — Но почему из-за тебя должен был страдать и я? Если ты знал обо всём этом с самого начала, если знал, что моя кровь способна исцелить, зачем сослал меня в Коноху? Почему не держал при себе и не пил кровь?! Ведь она наверняка бы помогла тебе лучше, чем отвары Орочимару! — разошёлся Саске.       — Я не знал о действии твоей крови наверняка, — осадил его старший брат. — И сейчас не знаю. Это лишь моё предположение, не более. Я знал лишь то, что сказала мне мать — что ты особенный, и проклятие тебе не грозит. К тому же… я не мог так поступить с тобой. Ты был ещё ребенком. Я мог убить тебя в любой момент, обезумев или поддавшись жажде. Нет, я желал для тебя иного. Я хотел, чтобы ты вырос, занял трон и продолжил род Учих уже со здоровой кровью. Чтобы никто из нашего рода не страдал и не мучился, как наши родители и я.       — Если ты хотел этого, — Саске трясло всё сильнее, — тогда почему не объяснил мне всё, как сейчас? Почему просто не попросил меня занять трон и плодить наследников? Зачем ты так поступал со мной? Зачем сослал, зачем унижал, смешал с грязью? Изнасиловал, отправил на скотный двор и в канализации? Смотрел и считал меня не больше, чем дождевым червём?       — Потому что я должен был искоренить те чувства, что были между нами! — на этот раз не сдержался и Итачи, повысив голос. — Расскажи я тебе всё и останься ты со мной, ты бы вновь привязался ко мне, а этого я не мог допустить. Ты должен был возненавидеть меня, Саске, понимаешь?       — Нет, не понимаю! — воскликнул тот в сердцах.       — Рано или поздно тебе бы всё равно пришлось убить меня, — более спокойно и холодно пояснил ему Итачи. — А сделать это с ненавистным человеком гораздо проще, чем с тем, к кому ты привязан. Ты не можешь знать, не можешь даже представить, какие чувства я испытывал, убивая отца и мать! — эмоции снова охватили его, но Итачи смог взять себя в руки, а Саске содрогнулся, ощущая прилив вины и горечи. — Я не мог допустить подобного и с тобой. Испытывая ко мне тёплые чувства, ты бы просто не смог убить меня, а если бы и смог, то мучился бы до конца своих дней. Нет, я должен был поступить по-другому. Оборвать все связи ещё в зачатке. К тому же я хотел, чтобы цель убить меня придавала тебе сил и заставляла идти дальше, даже если ты этого не желал. Она стала отличным стимулом для твоего совершенствования. Ты многому научился, овладел искусством меча, стал превосходным лучником и выжил даже на войне. Ты стал идеальным Императором, Саске, ведь Император не может допустить ни единой слабости. Как физической, так и душевной.       — Слабости? — юноша невольно покривил губами. — Кое-что не сходится в твоих словах, Итачи. Те две ночи, которые мы провели вместе. Они не вяжутся с твоей стратегией ненависти.       — Что ж, возможно, тут я действительно уступил слабости, — прохладно заметил старший брат. — Я хотел исправить ту ошибку, которую совершил в купальнях, пытаясь взрастить в тебе ещё больше ненависти. Испугался, что вызвал в тебе полное отвращение к физическому соитию и это могло бы помешать в создании будущего клана. Поэтому вновь попытался привить тебе интерес к любви. И отправил к наложнице, чтобы ты познал это с женщиной. Как ты понял, я не бесплоден, однако детей мне иметь нельзя, чтобы не продолжать проклятую ветвь вновь.       Саске поднялся на ноги и начал ходить из угла в угол, с силой сжимая кулаки. Голова буквально разрывалась от всего этого потока мыслей, ему хотелось рвать и метать, чтобы хоть как-то выплеснуть эти эмоции. Теперь помимо сжигающей ярости он ощущал такое разочарование и обиду, что ему хотелось просто выть.       — У тебя был хороший план, Итачи, — в итоге остановившись перед братом, проговорил он. — Вот только ты не учёл одного. Моих желаний, а не своих. Ты хоть раз спросил меня, хочу ли этого я? Хочу ли я ненавидеть тебя, убить, взойти на трон и стать Императором? Хочу ли я спать с наложницами и создавать наследников? А если бы я сделал всё так, как ты планировал, убил бы тебя и сжег тело, а потом бы Орочимару мне всё рассказал? Думаешь, я мучился бы меньше? А ты не боишься, нии-сан, что сейчас я просто уйду, брошу тебя и эту страну на произвол судьбы?!       — Нет, ты не можешь! — прошептал Итачи, и в его глазах Саске различил нескрываемый страх, который тот даже не пытался подавить. — Я рассказал тебе всё, как ты и просил, теперь ты должен убить меня. Твоей крови хватит всего на месяц, а в полнолуние я снова стану монстром! Нельзя допустить повторения, лучшее скорее покончить с этим. Прошу… тебя, — взмолился он, ища в холодных глазах младшего брата хоть каплю надежды на спасение.       — Теперь ты просишь, — усмехнулся Саске, глядя на него сверху вниз. — А когда я молил тебя, ты просто плюнул мне в лицо. Почему бы мне не сделать так же?       — Ты же для этого… только и жил все эти годы. К чему отказываться от цели сейчас? Неужели это способно изменить твоё решение? — попытался убедить его Итачи.       — Нет, не способно. Но наблюдать за тем, как все твои планы рушатся на глазах, невероятно упоительно, — усмехнулся Саске и отступил на шаг. Он схватил свой меч, стоящий в углу, и старший Учиха замер, ожидая его удара. Саске медлил, глядя на его обессиленное тело и смиренный взгляд. Ярость в его душе так и не отступала, он хотел обнажить клинок и отсечь его голову сию секунду, но руки от чего-то не слушались. Не вынимали меч из ножен, а все продолжали мелко трястись от обуреваемых чувств. Эти же эмоции начали душить его, а горло вновь сжало. Саске никак не мог проглотить этот ком и осознал, что не может дышать. Пытаясь хоть как-то привести себя в чувство и успокоиться, он выбежал из лачуги на улицу и сделал судорожный вздох. Тот вышел шумным и тяжелым, словно что-то продолжало его душить. Понимая, что просто не может находиться в этом месте, он вскочил на Аматерас и ударил коленями по его бокам. Конь громко заржал и бросился с места, а Саске едва понимал, куда он скачет и зачем. Ему просто хотелось убежать подальше от этого места, от этой правды, от брата, который всё время лгал ему и использовал его ради каких-то благих целей.       Аматерас всё скакал и скакал по горной тропе, и Саске не мог остановиться до тех пор, пока они не забрались на пологую вершину и не подъехали к самому обрыву. Он едва успел остановить скакуна, прежде чем они вместе рухнули в пропасть. Юноша спешился и подошёл к самому краю, взглянув вниз. Стоя на этом краю света, он закричал, выплескивая все бешеные эмоции, разрывающие его изнутри. Десять лет. Почти десять лет его жизни оказались прожиты впустую. Десять лет ненависти, мести, тренировок и лишений, которые теперь не имеют смысла. Он кричал так громко и долго, что сорвал себе голос, а когда открыл зажмуренные глаза, то голова у него тут же закружилась от высоты, ноги подогнулись, и он отступил назад, ощущая прежнюю слабость. Возвращаться Саске не хотел, как и идти дальше. Желание лишить жизни Итачи всё ещё горело в нём, но после исповеди оно перекрылось иным, более сильным и болезненным чувством. Ему стало невыносимо жаль всех тех лет, что он прожил в своей ненависти, того времени, которое он направил лишь для одной цели. Той пустоты, в которой он существовал все эти годы, не видя никаких радостей в своей жизни. И для чего всё это было? Его пустая бестелесная месть, которая не принесет пользы ни умершим, ни живущим, разве что, самому Итачи, который только её и жаждет. Всё это время Саске думал, что смерть для старшего брата — конец всего, а оказалось, что она лишь избавление от страданий. Но с чего он так просто должен избавить его от них и продолжить мучиться сам? Если уж мстить ему, то мстить точно не смертью, а этой мучительной жизнью, от которой он так спешит избавиться.       «Ты был жесток ко мне, унижал и мучил, лишь потому, что хотел вырастить из меня какой-то инструмент. Почему я должен отпускать тебя так просто? Я всегда считал, что смерть будет лучшим наказанием для тебя, но теперь… такая жизнь и есть наказание. Не за то, что ты убил отца и мать, а за то, что отнял у меня эти десять лет».       Погруженный в мрачные мысли, Саске просидел на краю обрыва почти до рассвета. Наверное, сидел бы и дальше, не в силах двинуться, не зная, что ему делать дальше и как вообще жить. Однако его уединение нарушили. Над головой он услышал крик ястреба, в котором мгновенно узнал Гаруду. Птица кружила над ним, а так случалось каждый раз, когда её что-то тревожило. Саске поднялся на ноги и отряхнул одежду от сухой травы. Аматерас пасся неподалёку, с удовольствием поедая лесные травы. Казалось бы, ничего необычного вокруг не было, но стоило развернуться на юг, как Саске увидел среди деревьев поднимающийся к небу столб дыма. Как раз из того места, откуда они пришли.       Предчувствуя неладное, юноша взобрался на коня и поскакал обратно. Он даже не подозревал, что так далеко уехал от той лачуги. Дорога шла под откос, поэтому Аматерас быстро передвигаться не мог. Напряжение Саске возрастало всё больше, а когда он почувствовал едкий запах дыма, то вместе с ним ощутил подбирающийся страх. Когда деревья расступились, он увидел, что лачуга, в которой они ютились, объята огнём. Соломенная крыша давно сгорела, и теперь пламя жадно пожирало прогнившие деревянные стены. Саске буквально на ходу соскочил с коня, осматриваясь вокруг и ища глазами Итачи. Он не хотел думать о том, что брат остался внутри, но что-то ему подсказывало, что это именно так. Паника охватила его, не теряя ни минуты, он ворвался в полуразрушенную лачугу и замер от шока. Итачи действительно находился там. Однако не лежал на подстилке, задохнувшись от дыма. Нет, он стоял прямо в центре, рядом с бывшим очагом. Огонь, бушующий вокруг, уже охватил его одежды, добрался до кожи и опалил концы волос, а он застыл, как статуя, не шевелясь и не дыша. Саске, ощущая, как слезятся глаза и уплывает сознание, негромко зарычал и, бросившись на него, схватил за руку, буквально закинул к себе на спину и вытащил его из огня. Как раз вовремя — стены хижины рухнули в ту же секунду, а из обломков образовался огромный костёр.       Отбежав на несколько метров, Саске сбросил брата на землю и стал катать по ней, пытаясь сбить огонь. Вся его одежда практически сгорела, кожа в некоторых местах почернела от сильных ожогов, волосы тоже сильно пострадали, хотя большая часть уцелела. Когда огонь был сбит, Саске со страхом осмотрел его почерневшую кожу, не зная, сможет он выжить с такими травмами или нет. Однако прошло всего несколько минут, как его раны буквально на глазах начали исчезать. Кожные покровы посветлели, вместо обгоревшей кожи появилась новая, и волосы как будто стали гуще. Лицо тоже выровнялось, опаленные ресницы и брови пришли в норму, и старший Учиха смог сделать судорожный вдох. Волнение за брата сменилось гневом от такого бездумного поступка. Саске схватил его за плечи и как следует встряхнул, глядя в его опустошенные глаза.       — Только не говори мне, что это вышло случайно, — процедил он сквозь зубы, пылая от ярости не хуже, чем остатки лачуги.       — Ты не сделал то, что я просил, — бесцветно проронил старший Учиха, глядя в пустоту. — Ты ушёл и бросил меня. Я не мог оставить всё, как есть. Не мог продолжить свою жизнь. Если я останусь жив, выйду из-под контроля и начну заражать людей, уничтожая целые деревни, то смерть наших родителей и всего клана будет напрасной. Я не могу допустить этого. У меня больше нет сил сражаться с этим. Я как паразит, не приносящий никакой пользы, лишь один вред. Я не нужен этому миру, Саске, — прошелестел он, с трудом сосредотачиваясь на гневном лице младшего брата. — Поэтому, убей меня.       — Зато ты нужен мне! — выпалил юноша, сжимая остатки его одежды руками. — И убивать я тебя не стану. И тебе больше не позволю так себя вести! — он рывком поднял его с земли, накинул на плечи свой плащ, затем повел в чащу, куда убежал Аматерас, испугавшись огня. Конь обрадовался, увидев хозяина и тут же пошёл навстречу ему. Саске схватил веревку, привязанную к седлу, и связал ей руки брата. Затем усадил его на коня и взял того под уздцы. Они снова вернулись к той лачуге, и младший Учиха быстро забросал остатки огня землёй, чтобы тот не распространялся. Аматерас терпеливо ждал, не скидывая своего обессиленного всадника, а Итачи слишком устал, чтобы что-либо говорить и сопротивляться.       Вернувшись к ним, Саске садиться верхом не стал. Он снова потянул коня за поводья, и они двинулись по горной тропе, на этот раз спускаясь по склону вниз. Шли долго и бесцельно, оба молчали. Итачи едва удерживал своё сознание, а Саске был мрачнее тучи. Попытка брата умертвить себя с помощью огня окончательно разозлила его и выбила из колеи. Отчасти это чувство было похоже на то, что он испытывал в Волчьей пасти, спасая Императора. Тогда он не мог допустить, чтобы кто-то посмел добраться до него раньше, чем он. И теперь его ужасно злило и раздражало, что Итачи опустился до такой слабости, что решил покончить со всем сам. Теперь его нельзя было оставлять одного ни на минуту, да и допускать к людям тоже нельзя. Саске не знал, когда брат может снова обратиться, поэтому постарался найти похожее место, вдали от людей. Они шли целый день, и наконец-то такое место попалась — очередная хижина у подножья горы недалеко от небольшого озера. Похожая на жилище отшельника. Там была глиняная посуда и даже какая-то старая одежда. Саске уже по привычке собрал сухой травы и сделал из неё подстилку, а затем скинул Итачи туда, связав ему ещё и ноги. Костёр внутри хижины он разводить больше не стал, решив теперь готовить снаружи. Захватив с собой Кусанаги, Саске сел рядом с братом и, сложив руки на груди, прикрыл глаза. Насколько долго они смогут остаться здесь, он не знал. Но в одном был уверен — во дворец пока возвращаться нельзя. До тех пор, пока его безвольный отчаявшийся брат вновь не превратится в хладнокровного Императора, путь домой им закрыт.