Сердечные струны

— Тэхён, — прошептал Джин, крепко обнимая его. — О, мой дорогой маленький братец, ты не представляешь, как я счастлив тебя видеть! Знакомый аромат лимонной вербены и любви окутал Тэ, и он испытал огромное успокоение в объятиях старшего брата, вздохнул устало и облегченно, затем послал поцелуй Джуну, стоящему позади Джина. — Джинни, если не возражаешь, — сказал Намджун, похлопав мужа по руке. Когда он отступил, тоже обнял Тэхёна. — Мы скучали без тебя, дорогой. Ужасно. — Я тоже, — ответил Тэхён, глубоко тронутый искренним вниманием Джуна. Он отпустил его, улыбнулся в его большие карие глаза и потрепал по щеке. — Наверное, удивился, застав нас здесь? — Мы приехали, чтобы дождаться тебя, — объяснил Джин. Он взял Тэхёна за руку и повел в дом. В передней осталась та же скромная мебель, отметил Тэ, но исчезли книги, микроскопы и другое научное оборудование. — Он уехал, — сказал Джин, увидев, что Тэхён оглядывает комнату. — Вот почему мы здесь. Мы получили от доктора Мина письмо немногим более двух месяцев назад. Прибыли его исследовательские субсидии, и он собирался уезжать в Бразилию. Сообщил, что ты вернешься в Темплтон, как только закончишь изучение южного говора, но его уже не будет здесь. Его письмо заканчивалось заверениями, что он с нетерпением будет ожидать тебя в Бразилии. Джун — занес вещи Тэхёна в дом и закрыл дверь. — Мысль, что ты вернешься в Темплтон и обнаружишь дом пустым, беспокоила нас, особенно с тех пор, как не могли узнать, останется ли с тобой сопровождающий, Чон Чонгук. Некоторое время твои письма и телеграммы приходили регулярно, но затем прекратились. Беспокоясь, мы решили приехать и подождать тебя здесь. Чувство вины охватило Тэхёна. — Простите, — жалобно выдавил он. — Мы с Гуком… мы… длительное время находились вдали от городов. Не мог написать… — Не нужно расстраиваться, милый, — мягко вмешался Джин. — Главное, что с тобой ничего не случилось и ты снова с нами. — Он импульсивно еще раз обнял Тэхёна. — Кроме того, мы приехали всего две недели назад и ждем не слишком долго. Иоанн Креститель громко вскрикнул. —Если бы не задирались рубашки и не выплескивалось семя, в мире бы не было людей — провозгласил он. Тэхён едва сдержался, чтобы не ахнуть. — С чего это птица янки поет гимн конфедератов? — продолжал попугай. — Тарк, видите ли, это Крат наоборот. Джин и Джун уставились на попугая. Птица клюнула дверь своей клетки. —Здрасьте. Я Обл Смотт. Эту куклу не ставят под стекло, чтобы глазеть на нее. Джун кивнул в неожиданном понимании. — Насколько я понимаю, Иоанн Креститель слышал огромное количество диалектных высказываний, характерных для местных жителей. — Что? — переспросил Тэхён. — О, да, Джун, он находился в обществе многих людей, склонных к гибким речевым отклонениям. — И тебе понравилось изучать особенности южного наречия, дорогой? — спросил Джун. — Наверное, сделал много записей, касающихся этой темы? Было бы крайне интересно взглянуть на них. Как мне недоставало наших дискуссий, ТэТэ. — Я… — Как случилось, что ты заинтересовался говором здешних жителей? — настаивал Джун. — В письмах ты не упоминал о причинах такого интереса. Мы с Джином решили, что, возможно, твой проводник, Чон Чонгук, разговаривает в такой манере. А кстати, где мистер Чон? — О, ради Бога, Джун, — пожурил Джин. — Ты не даешь нашему бедному Тэхёну ответить на один вопрос, как уже задаешь другой. Позже у тебя будет масса времени изучить его записи, касающиеся речевых отклонений. Что же до тебя, Тэхён-и, ты выглядишь очень усталым. И у тебя красные глаза. Тэхён не мог рассказать свою историю брату и зятю — боль еще оставалась слишком свежей, а он знал, что его слезы глубоко расстроят их. «Скоро, — подумал он, — очень скоро придется рассказать им о ребенке, которого зачал для них». Опустив голову, сделал вид, что стряхивает пыль с костюма, на самом же деле захотел почувствовать то особое место, где покоился ребенок. Рука задержалась на животе, ощущая присутствие Гука. — Тогда не делай ничего, Тэхён,— сказал Иоанн Креститель, выплескивая воду. — Просто побудь со мной. Повторение попугаем слов, сказанных когда-то Чоном, чуть не закончилось слезами — он еле сдержался. — Тэхён? — забеспокоился Джин. — Что-нибудь случилось? Тэхён постарался изобразить улыбку, протягивая руку, чтобы погладить щеку Джина. — Может быть, выгляжу не лучшим образом, Джинн-и, но ты — прекрасно. Наконец, немного поправился, и у тебя, как никогда, цветущий вид. Джин посмотрел на мужа. — Скажем ему, Джун? — Да. — Джун обнял мужа за плечи. — Тэхён, для тебя замечательная новость. Джин положил ладонь Тэхёна к себе на живот. — Я беременнен, дорогой, и успешно прошел первый триместр. Фактически уже почти достиг пятого месяца. Все четверо врачей, осматривавших меня, уверены, что я рожу здорового альфочку. Когда смысл слов Джин дошел до его сознания, Тэ почувствовал, что мир словно перевернулся с ног на голову. Лишенный равновесия, как физического, так и умственного, почувствовал, как подкашиваются ноги. — Джун, — крикнул Джин. Он подхватил Тэхёна, медленно клонившегося к полу, и усадил на маленькую деревянную скамью у окна. — Принеси воды, Джинн-и, — сказал он, похлопывая по алебастровой щеке Тэхёна. Джин бросился за водой. — Тэхён-и, прости меня, — сокрушался он. Я не подумал, что наша радость так на тебя подействует. Наверное, не следовало ее сообщать так неожиданно. Тэ видел, как шевелились губы брата, но его голос звучал, словно за сотню миль. Им не нужен ребенок, которого он носит. Эта истина, словно толстая веревка, сдавила его, вначале стиснув неверием, затем удушая наступившим отчаянием. «Бежать, — решил он, — от Джина и Джуна, из дома. От своих эмоций». Надо подумать, одному, на воздухе. Да, на воздухе. О Боже, что же ему делать? — Тэхён? — пробормотал Джун, поднося к его рту стакан воды. — Выпей немного, дорогой. Он сделал глоток, как тот просил, и с огромным усилием заставил себя выглядеть овладевшим собой. — Ваша новость ошеломила меня. Я счастлив за вас. Правда, счастлив. Мое возбуждение слишком сильно, и я хотел бы… — Конечно, Тэ, дорогой, — воскликнул Джин. — Тебе надо лечь и отдохнуть. После сна ты почувствуешь… — Мне полезно немного прогуляться, Джин, — возразил Тэ. — После глотка свежего воздуха отдохну. Джин кивнул. — Я составлю тебе компанию, — сказал он и повернулся, чтобы взять верхнюю одежду. — Нет, ты не пойдешь, — сказал Джун, — поймав мужа за руку. — Ты отдохнешь, пока ТэТэ прогуляется. А когда он вернется, чтобы полежать, будет достаточно времени посуетиться вокруг него, что, как мне хорошо известно, ты и будешь делать. Думай о ребенке, Джин. Иди, Тэхёни, только не уходи далеко и не задерживайся. Скоро стемнеет. Он быстро вышел и, оказавшись на улице, поспешил уйти подальше от дома; избрав дорогу, которая вела из города, прошел мимо ярмарки — там оставалось несколько человек, которые складывали палатки и грузили скот в деревянные клети. Не замечая того, что его окружало, Тэхён продолжал спускаться по пыльной дороге и, обойдя резкий поворот, вышел к пустому выгону. Заросли сухого кустарника, кучи больших острых камней виднелись по всему пустынному полю. Рядом со старым полуразрушенным сараем кружила стайка морских чаек, крича и ссорясь за какую-то падаль. Наклонившись, протиснулся между двумя перекладинами забора и оказался в поле. Остановился у кучи камней, прислонился. Вдавливаясь, они причиняли боль. Но это было ничто по сравнению с болью сердца: ребенок, которого носил Джин, благословлен обоими родителями, его ожидает теплый любящий дом; а что ожидает их дитя? «Я хочу твоего ребенка, Тэхён». — Эти слова прозвучали, словно удар кинжала. — Как мог так поступить с тобой, Гук-и? — спросил он. — Ты не любишь меня, но хочешь иметь своего ребенка. Как я могу лишить тебя этого права? Но как ему отказаться от ребенка? Бесценного существа, которое стало всем, что у него сохранилось от Чона, и он любил этого крошечного дитя так же сильно, как любил его отца. Он задрожал, когда прохладный вечерний бриз перешел в сильный ветер. Потемнело, черные тучи собрались на небе, ветер рвал его волосы и хлестал ими по лицу. Страх перед надвигающейся бурей подсказывал ему, что надо бежать, а горе бросило на колени. — Гук, — прошептал он и закрыл глаза. Дождевые капли смешивались со слезами, беззвучные всхлипывания сотрясали его тело. Вдруг он почувствовал, как большая рука сомкнулась вокруг его плеча, вонзаясь в кожу. Тэхён открыл глаза: двое мужчин в крысиных шляпах смотрели на него сверху, оба ухмылялись — где он видел их раньше? — Какой тесный мир, не так ли, Джорди? — сказал Баррис Джистер. Джорди усмехнулся. — Да, Баррис, и правда, тесный. — Он протянул руку и потеребил влажную золотую прядь. — Приятно снова встретиться, хорошенький мистер. Увидели, как вы прошли по дороге, и решили посмотреть… Сельская ярмарка за городом, подумал Тэхён. Зачем он проходил мимо нее? — Почему вы не пришли на ярмарку, хорошенький мистер? — спросил Джорди, все еще держа локон волос. — Она уже закончилась. Баррис кивнул. — Жаль, что вы не пришли. Мы выручили кругленькую сумму. А вы думали, что разорили нас окончательно в тот день в Киддер Пасс, а? Да, нам понадобилось немало времени, но мы снова проводим свои игры. Тэхён вскрикнул, когда Джорди рывком поднял его и поставил на ноги. Он ударил его по лицу. — В тот день, когда шериф Киддер Пасс со своим помощником прогнали нас, мы поклялись, что не забудем, по чьей это милости, мистер. Баррис вырвал его у брата и злобно уставился на Тэхёна. — Мы обещали вам, что когда-нибудь где-нибудь еще встретимся, и вот этот день настал. А так как с вами нет длинноволосого телохранителя, никто не помешает нам заставить вас заплатить за то, что вы с нами сделали. Месть. Джистеры собираются мстить. Осознание смертельной опасности удвоилось, когда молния, сопровождаемая громовыми раскатами, расколола небо. С силой, которой он в себе не подозревал, он вырвался из цепких рук Барриса и, ослепленный дождем и слезами, помчался к шаткому навесу, который приметил раньше. Убегая, слышал за собой тяжелые шаги Джистеров, чувствовал их горячее дыхание — в памяти всплыл день, когда так же убегал от банды Бланко. Сегодня все повторяется: дождь колотит по нему, гром сотрясает, зло преследует, молнии полыхают над ним. Но рядом нет Волшебной горы, которую умолил, загадав желание о Гуке. Нечеловеческий крик прорезал воздух. Пронизанный страхом, горем и отчаянием, он вырвался из его горла непрерывным потоком. И тогда внезапно прогремел пистолетный выстрел, заставив его замолчать. Тяжелые шаги сзади затихли и в конце концов совсем исчезли. Он больше не слышал горячего дыхания, зло больше не преследовало его. Изумленный, он остановился, когда увидел, что Джистеры удирают по залитому дождем полю, словно преследуемые тысячью демонов. А потом Тэхён увидел его — пелена дождя смывала силуэт, но он уже знал, кто это. Чон был верхом на коне, и его серый жеребец нетерпеливо бил копытом по земле; длинные, черные, как смоль, волосы развевались вокруг, словно темная шаль. Он находился еще далеко, на другом конце поля, но он чувствовал, как его сияющий голубой взгляд, пронзая расстояние, проникал ему в самую душу. Гук. Он хотел выкрикнуть его имя, но зловещая стрела молнии казалась такой близкой, всего в нескольких дюймах от его головы. Он почти ощутил ее жар, ее страшную опасность и был уверен — это вызов, от которого не убежишь. Ужас снова проник в него. Укрытие сарая осталось позади, всего в нескольких шагах. Чон был на другой стороне поля. Мозг приказывал искать безопасное место в амбаре, а сердце тянуло вперед. Не обращая внимания на молнию, он помчался через луг. Гук встретил его на полпути, и когда поравнялся с ним, наклонился из седла и поднял на руки; прижав его к груди, остановил Секрета посреди поля. Тэхён смотрел на мужчину, которого любил: долго-долго сравнивал его реального с тем образом, который создал в своих мыслях. Молния сверкала где-то сзади, но его глаза успокаивали. — Знаешь, — тихо начал он, глядя, как дождевые струйки стекали по его лицу. — Я преодолел страх перед молнией. Он провел рукой по его животу, по своему ребенку, напомнив, чего он хотел от него. — Ты приехал в Темплтон, — продолжил он, чувствуя капли дождя на губах, — сказать, что хочешь ребенка. Он медленно кивнул, продолжая глядеть Тэ в глаза. — И увидеть сеньора Мадригала. — Сеньора Мадригала. — Он попытался кивнуть, но был словно парализован. — Чтобы выкупить ранчо. Ты… ты будешь растить ребенка на своем ранчо. Вместе с лошадьми? Он нахмурился, затем поднял мокрую бровь. — Значит, ты уже не собираешься отдать моего ребенка своему брату? Тэхён хотел спрыгнуть и снова убежать — как невыносимо больно быть так близко от него и знать, что ему нужен только ребенок. Но если убежит, то заберет с собой и ребенка. Но он понимал, что не может так поступить с Чоном. Он любит его, и никакая жертва ради него не может быть слишком большой. — Я не отдам ребенка брату, — ответил он с болью в груди. — Его возьмешь ты. А потом… — Он помолчал. — Потом уеду в Бразилию. Гук поднял его выше, чтобы видеть его глаза. — И я поеду с тобой. Он застыл — шок и смятение. — Ты поедешь со… — Никакого ранчо. Он будет расти в Бразилии — с обезьянами, а не с лошадьми. Его смятение усилилось. — Но я же обещал отдать тебе… — Я приехал в Темплтон, чтобы сказать сеньору Мадригалу, что забираю все свои деньги. Он не мог понять. — Ты… ты отказываешься от своей мечты? — изумленно спросил он. — Но ведь десять лет! Зачем отказываться? Он перебирал смуглыми пальцами его мокрые золотые волосы. — Однажды, не так уж давно, один гений поведал мне кое-что, показавшееся мне бессмысленным. Но теперь я понимаю смысл сказанного: если любишь, ни одна жертва не кажется слишком большой. Тэхён почувствовал, как все его тело напряглось — он не мог видеть выражение его глаз, но догадывался, что он скажет дальше. Гук улыбнулся, любуясь большими, залитыми дождем глазами. — Зачем лошадиное ранчо, если омега, которого я люблю, собирается жить в Бразилии? Его мозг отказывал ему — он не мог думать, но сердце билось ровно, словно ожидало его следующих слов. — Я люблю тебя, Тэхёни. Разряд радости ворвался в него, более сильный, чем зигзаг молнии на небе. Чон сжал его в объятиях и заговорил, сбиваясь, невпопад. — Понимаю, я не тот альфа, которого ты… почти не ходил в школу… ты не можешь любить такого, потому что… ну, потому что у меня нет никакого диплома. Но, Тэ, — твердо сказал он, — клянусь, я получу его, выучу все, что знаешь ты; буду стараться правильно выбирать слова; изучу звезды, солнце, корни растений. Выучу латинский и шведский, сделаю все, Тэ, чтобы ты полюбил меня так, как я тебя. Эта страстная клятва вернула его в те счастливые дни, когда он терялся, погружая свои руки в массу его волос воронова крыла. — Ты давно такой, и я люблю тебя, — признался Тэхён сквозь слезы. — Люблю тебя с того дня, когда впервые увидел. Он прижал его к себе, поцелуем стер слезы и дождь с его лица. — Выходи за меня, Тэхён. Он коснулась его губ и высушил не только свои, но и его слезы. — При одном условии, — прошептал он. — Что угодно. Боже, что угодно. Он окунулся в его глаза, слишком голубые, чтобы быть настоящими. — Научи меня той же мудрости, Чонгук, которую знаешь ты, — попросил он с любовью, которую обрел вновь. — Запомни, я выйду за тебя, если ты научишь меня здравому смыслу. Вспомнив все его необдуманные поступки и слова, Чон прикинул — мало и целой жизни, чтобы научиться здравому смыслу. Целая жизнь. Проведенная, проверенная испытаниями, с омегой, настолько прекрасным, настолько любимым, что не мог постичь, чем он заслужил такой бесценный дар. — Согласен, мистер Ким, — прошептал он нежно. — Тогда берите меня, мистер Чон. Улыбаясь, он наклонился к нему, и когда их губы встретились, сделал гениальное открытие: любовь — совсем не жертва, ибо, отдавая, получаешь намного больше, чем имеешь.