Море невзгод

Холм Луаньмэй был окутан облаком цветущих слив, словно его разукрасила вьюга. Шапка белоснежных цветов источала тонкий, едва уловимый аромат, проникающий в самое сердце. Когда путешественники во главе с Чуньцзы ступили на холм, уже через несколько шагов даже Чи Юнь ощутил умиротворение, словно разлитое в воздухе. Благоухание цветущих слив незаметно уносило прочь все тревоги и заботы, и от этого на сердце становилось легко. В море белых цветов островком возвышался уютный дом. Маленький дворик, вымощенный бирюзовыми плитками и окруженный серой стеной, напоминал мирную гавань — казалось, что изысканнее жилища не найти. — Приятное место, — заметил Тан Лицы, глядя на свежую могилу перед домом. Шэнь Ланхунь тоже бросил на нее взгляд — это была скромная земляная насыпь с каменной табличкой. Изящная надпись, выведенная уверенной рукой, гласила: «Кан Тин. В память о глупости». — Когда-то на холме Луаньмэй жил близкий друг мастера Пучжу, а теперь мастер в одиночку занимается здесь совершенствованием, — объяснила Чжун Чуньцзы. — Прежний владелец умер два года назад. — Мастер Пучжу — знаменитый буддийский монах, значит, и его друг был, скорее всего, человеком необычным, — заметил Тан Лицы. — Мне так и не довелось познакомиться с его прославленным другом, — призналась Чуньцзы. Чи Юнь холодно посмотрел на табличку и спросил: — Кан Тин — это мужское имя или женское? — По правде говоря, не знаю… — растерялась Чуньцзы. — Тогда с чего ты решила, что здесь похоронен прославленный герой? Может быть, мастер Пучжу тайком держал в этом доме красивую женщину… Чуньцзы схватилась за меч. — Как тебе не совестно оскорблять людей?! — гневно воскликнула она. — Это мое дело, — усмехнулся Чи Юнь — Ты мне не указ, девчонка. — Ах ты… — задохнулась от ярости Чуньцзы. Тан Лицы мягко похлопал разбойника по плечу. — Невежливо говорить глупости в присутствии старших и уважаемых людей. Шэнь Ланхунь хмурился, погруженный в свои мысли. Кан Тин… Прежде ему доводилось слышать это имя, но так давно, что оно уже стерлось из памяти. В эту минуту ворота, ведущие во дворик, распахнулись. Перед ними стоял суровый длинноволосый монах. Очевидно, он слышал весь предыдущий разговор. Лицо его, как всегда, оставалось холодным и бесстрастным. Молчание нарушил голос подошедшего Гу Ситаня: — Вы проделали долгий путь — прошу, входите. Тан Лицы и его спутники зашли в дом и оказались среди пышной зелени. Комнату украшали забавной формы горшки с цветами и другими растениями, совершенно не вязавшиеся с суровым обликом мастеру Пучжу. Горшки явно расставил не он, но они добавляли комнате ощущения красоты и покоя. На кровати лежал раненый со смертельно бледным лицом и окровавленными губами. — Брату Сяо достался тяжелый удар меча Юй Цифэна, — горестно сказала Чуньцзы. — У него сломаны ребра: жизнь висит на волоске. «Рассекающий пламя западный ветер» — жестокое оружие… Очевидно, вчера, во время поединка Чи Юня с Юй Цифэном, Сяо Цилань вмешался и неудачно отвел на себя энергию меча Лай И. В результате атака, нацеленная на Чи Юня, поразила Сяо Циланя. На самом деле это была ловушка, подстроенная Шэнь Ланхунем, из-за которой Сяо Циланю достался удар, предназначенный Чи Юню. Проверив пульс Сяо Циланя, Чи Юнь с негодованием сказал: — Это был мой поединок, кто просил тебя вмешиваться? А теперь, из-за своей же глупости, ты лежишь тут полумертвый. Я не могу исцелить такую рану — Шэнь, посмотри лучше ты. Осторожно приложив пальцы к шее Сяо Циланя, Шэн Ланхунь какое-то время прислушивался. — Что говорит мастер Пучжу? — Ребра раздроблены, — начал пересказывать Гу Ситань, — но, к счастью, сердце и ближайшие к нему кровеносные сосуды почти не пострадали. Перенаправленный энергией клинка брата Чи, меч Юй Цифэна поразил его легкие и нанес многочисленные поверхностные раны. Кроме того, из-за удара энергией ци были серьезно повреждены внутренние органы и разрушены меридианы. Увы, даже если брат Сяо поправится, он все равно полностью утратит боевые навыки… Тан Лицы мягко коснулся белоснежным пальцем пульса Сяо Циланя. — Хотя я ничего не смыслю в целительстве, но, возможно, существует редкое лекарство, способное вылечить такие серьезные раны? Сяо Цилань — храбрый и честный воин, он не заслуживает такой участи. Гу Ситань с сожалением покачал головой. — Такие лекарства и вправду есть, — подал голос Шэнь Ланхунь. — Тысячелетний женьшень, Десятитысячелетняя трава Хэ Шоуву или Золотой эликсир из Нефритового источника могли бы спасти ему жизнь. Тан Лицы кашлянул. — У меня нет Тысячелетнего женьшеня и Десятитысячелетней травы Хэ Шоуву, но, может быть, это подойдет? Он вынул из рукава маленькую нефритовую коробочку в форме персика, размером примерно с грецкий орех. Когда он ее открыл, оттуда пахнуло характерным неприятным запахом, от которого все сразу же зажали носы. — Что это? — просипел Гу Ситань. В коробочке лежала черная пилюля. Не сказать, чтобы она пахла как-то совсем невыносимо, но все же запах вызывал тошноту. Сдавшись первой, Чжун Чуньцзы выбежала из комнаты, и, глотнув воздуха, вернулась обратно. — Это обезболивающее, — объяснил Тан Лицы. — Тот, кто его выпьет, перестает чувствовать боль на двенадцать часов, но при этом сохраняет ясность сознания. Если здесь найдутся мастера, умеющие соединять меридианы и сращивать сломанные кости, тогда Сяо Циланю достаточно выпить это лекарство, и в ближайшие двенадцать часов даже во время серьезной операции он будет в сознании и поможет направлять свои потоки ци. Выражение лица Шэнь Ланхуня неуловимо изменилось. — Ваше лекарство называется Ма Фэйсань? Тан Лицы закрыл коробочку, и тошнотворный запах постепенно развеялся. — Это обезболивающее действует сильнее Ма Фэйсаня, но при этом безопасно для здоровья. Шэнь Ланхуню вдруг пришла в голову мысль, что, скорее всего, именно это лекарство когда-то помогло Тан Лицы пересадить себе сердце Фан Чжоу и соединить кровеносные сосуды. Однако как же он сумел срастить сосуды? — Если мы вскроем грудь Сяо Циланя, то будет несложно срастить кости, — сказал наемник. — Только прежде чем соединить поврежденные невидимые меридианы, надо снять все блоки в его теле. Для этого нам придется объединить силы. При этих словах Гу Ситань приободрился. — К счастью, у нас нет недостатка в умелых помощниках. Сколько человек понадобится, чтобы исцелить брата Сяо? — Четверо, — со свойственным ему спокойствием ответил Шэнь Ланхунь. — Вы, я, Чи Юнь и Пучжу. — Я посоветуюсь с мастером Пучжу, — объявил Гу Ситань. Он торопливо подошел к монаху, молчаливо стоящему возле двери, и коротко пересказал суть разговора. Вернувшись, Гу Ситань сказал: — Мастер Пучжу готов помочь. Но если мы четверо будем заняты лечением, забота о нашей безопасности целиком ляжет на молодого господина Тана и госпожу Чжун. — Положитесь на меня! — взявшись за меч, воскликнула девушка. — Я, Чжун Чуньцзы, ради успеха нашего дела буду драться не на жизнь, а на смерть! — Даже если ты будешь драться не на жизнь, а на смерть, вряд ли из этого выйдет какой-то толк, — холодно заметил Чи Юнь. Тан Лицы шагнул вперед и загородил Чуньцзы рукавом. — Стоит ли так грубо разговаривать с девой? — с улыбкой сказал он. — Такому бравому и бесстрашному воину, как ты, не к лицу забывать о вежливости и хороших манерах. — Ты прав, мне нравится задирать людей, и что с того? — закатил глаза Чи Юнь. — Ничего. Это всего-навсего говорит о плохом характере, — ответил Тан Лицы и обернулся к Гу Ситаню: — Время не ждет. Начинайте. Мы с госпожой Чжун будем охранять дверь. Гу Ситань кивнул. Шэнь Ланхунь аккуратно нажал на нужные точки в теле Сяо Циланя, вставил несколько стальных игл и подробно объяснил, как совместно направлять свои потоки ци. Все четверо хорошо разбирались в этом искусстве, поэтому, не мешкая, приступили к работе, мало-помалу подстраиваясь друг к другу. Задача заключалась в том, чтобы обеспечить непрерывный поток ци через соединенные меридианы, а потом провести операцию, сращивая сломанные кости — это был самый безопасный способ.

* * *

Тан Лицы и Чжун Чуньцзы стояли на страже у входа. Чуньцзы посмотрела на могилу, темнеющую возле дома, и тихо вздохнула. — Когда же закончится эта смута из-за пилюлей Девятисердечного демона? Сколько людей еще погибнет? В цзянху так много мастеров боевых искусств, живущих в уединении… Если бы только они предложили свою помощь… Тан Лицы молчал, задумчиво глядя на сливовую рощу возле дома. Чжун Чуньцзы украдкой полюбовалась его благородным профилем и гордой осанкой. Тан Лицы — зять императора, глава Дома Ванцяо и хозяин Чи Юня, а значит, располагает значительной властью. Интересно, как бы он мог повлиять на то, что сейчас происходит в цзянху? Несмотря на всю свою силу, он еще слишком молод. Но почему его глаза такие непроницаемые? Чуньцзы отвернулась, не решаясь встретиться с Тан Лицы взглядом. В его невероятных глазах постоянно сменялись противоречивые чувства. Когда Чуньцзы слишком долго в них смотрела, на нее почему-то наваливалась усталость. Тан Лицы был окутан тайной — с виду он казался изящным ученым мужем, но Чуньцзы инстинктивно чувствовала, что в глубине его души, под этой маской безмятежности, скрывается что-то совсем иное. — О чем вы думаете, госпожа Чжун? — с мягкой улыбкой прервал ее размышления Тан Лицы. Казалось, он видит ее насквозь, даже не глядя в ее сторону. — Или, вернее, о чем вздыхаете? — Ни о чем особенном, — тихо ответила она. — Я просто подумала: как странно, что вы, господин Тан, водите дружбу с Чи Юнем и Шэнь Ланхунем. Улыбка Тан Лицы неуловимо изменилась. В изысканном покое и уединении этой обители тонкий аромат цветущих слив словно норовил развеять его мысли. Сначала Тан Лицы как будто хотел что-то сказать, но потом передумал. Неожиданно громко заплакал Фэнфэн, устроенный в кресле Шэнь Ланхунем. Тан Лицы зашел в дом и взял ребенка на руки. Фэнфэн тут же засмеялся, сжимая в кулачке прядь седых волос. Успокоив мальчика, Тан Лицы опустил его обратно в кресло. — Господин Тан, скажите, у вас с самого рождения такие волосы? — спросила Чуньцзы, зачарованная волной серебристо-серых локонов по-настоящему редкого для людей оттенка. Тан Лицы провел рукой по волосам. — Я слышал, что где-то в цзянху есть человек с совершенно белыми волосами. Его ведь так и зовут — Беловолосый? Чуньцзы кивнула. — Я встречала его однажды, но его белые волосы — такие же, как у стариков. А ваши — пепельного цвета. Никогда не видела таких у людей. — Тогда можете считать, что этот цвет у меня с рождения, — спокойно улыбнулся Тан Лицы. Уклончивый ответ на мгновение озадачил Чуньцзы. Что за странный человек — он всегда говорит загадками! Немного помолчав, она решила больше не углубляться в эту тему. После короткого молчания Тан Лицы продекламировал: Снова весна заливает поля бирюзой, Вновь зеленеет бегущая в поле дорога. Просто деревья, что раньше росли у порога, Больше не дарят прохлады в полуденный зной. Дерево бодхи стоит головой в облаках, Телом одето в цветы — словно в слезы из яшмы. Кто мне сумеет ответить на боль в настоящем?.. Только гуцинь, что рыдает в умелых руках. Он облокотился о дверь, задумчиво крутя на руке серебряный браслет. — Госпожа Чжун, вы так изящны и нежны — наверняка вы неплохо разбираетесь в поэзии. Что скажете об этих стихах? Чуньцзы задумалась, мысленно повторяя строчки. — На какую музыку они положены? — Я и сам не знаю, — ответил Тан Лицы. — Давно уже не слыхал, как их поют. — Стихи превосходны и хорошо продуманны, но в них слышится какая-то печаль. — Как вы думаете, что за характер у человека, который их сочинил? — с нежной улыбкой спросил Тан Лицы. — Такие слова мог бы сочинить затворник, далекий от людских забот, живущий в мире с самим собой — тот, кто способен по-настоящему понять умиротворяющий покой весны, — тихо сказала Чуньцзы. — Гм… я задавал этот же вопрос трем знаменитым поэтам, и они ответили примерно то же самое. Вот только жаль… — Жаль? — слегка растерялась Чуньцзы. Тан Лицы вновь задержал взгляд на прекрасной сливовой роще, которая сияла девственной белизной, словно олицетворяя строки стихотворения. — Автор этих стихов — мой близкий друг. — Но это же чудесно. О чем тут жалеть? — Мой друг, — продолжал Тан Лицы, — само воплощение сострадания и великодушия, он прекрасен телом и душой… Хотя мне никогда не доводилось встречать знаменитую красавицу Лю Инь, я совершенно уверен, что мой друг может с ней посоперничать. Он говорил спокойным и вдумчивым голосом, придающим его словам искреннюю убежденность. Чжун Чуньцзы подумала про себя, что Тан Лицы и сам очень хорош собой. Раз он такого высокого мнения о своем друге, то его друг, должно быть, невероятный красавец. Но разве для мужчины важна внешность? Тем временем Тан Лицы продолжал: — Возле его прежнего дома росла точно такая же роща. Он искренне любил цветущие сливы. Они-то и вдохновили его на эти стихи. Вот только жаль, что мой безупречный друг однажды решил отравить и серьезно ранить меня, а потом бросил в колодец и, залив тунговым маслом, поджег. Чуньцзы ахнула. — Почему?! За что он с вами так? — Все оттого, что я бессердечный предатель, — улыбнулся краешками губ Тан Лицы. Чжун Чуньцзы совершенно растерялась. Тан Лицы вдруг стал негромко напевать. Простая и запоминающаяся мелодия ни о чем не говорила Чуньцзы, хотя в ее изысканном звучании слышалась печаль. Замолчав, Тан Лицы вздохнул. — Такому бессердечному предателю, как я, трудно понять, почему даже сам Бодхисаттва способен обратиться ко злу. Неужели в этом есть моя вина? Чуньцзы во все глаза смотрела на молодого человека, не понимая, откуда в его словах столько скрытой горечи. Тан Лицы вновь мягко улыбнулся. — Простите, госпожа. Я задумался и наговорил лишнего. Чуньцзы слегка покраснела: как ласково он это сказал… Первое время молодой господин Тан приводил ее в замешательство, но теперь он покорил ее своими глубокими глазами, мучительно грустной песней и полным сожаления взглядом. В ее сердце закралось сомнение. Благородный облик Ваньюй Юэданя стал стираться из памяти, а красивое лицо господина Тана, наоборот, проступило отчетливо и ясно. Чуньцзы обнаружила, что ей трудно отделить один образ от другого, ведь молодые люди были так похожи, но в то же время так отличались друг от друга. В конце концов, Чуньцзы было далеко до Хуан Саньцзинь. Она не понимала, чем Ваньюй Юэдань отличается от Тан Лицы. Один был прирожденным командиром, а другой приносил несчастье. Можно сколько угодно влюбляться во властных мужчин, но никогда не стоит связываться с тем, кто способен привести к гибели.

* * *

Тем временем пятеро оставшихся в доме людей ушли в глубокую сосредоточенность, направляя потоки ци. На бледном лице Сяо Циланя понемногу стали проступать краски, но рана на груди все еще сильно кровоточила. Если не восстановить меридианы как можно скорее, то не поможет и успешная операция: Сяо Цилань просто истечет кровью. Мастер Пучжу, как самый сильный из всех, понял это первым. Он нажал несколько точек на груди Сяо Циланя — они должны были замедлить кровотечение. Однако едва он коснулся раны, как от нее внезапно прокатилась волна жара. Все, кто передавал потоки ци, охнули от неожиданности; их губы приобрели фиолетовый оттенок. Чи Юнь вспыхнул от гнева, а Гу Ситань сдавленно крикнул: — Яд! Мастер Пучжу не сказал ни слова. Взмахнув рукавами, он раскидал трех помощников в стороны, оторвав их руки от раненого, а сам прижал ладони к спине Сяо Циланя, и вокруг его головы заклубился белый туман: монах полностью взял исцеление на себя. — Мастер Пучжу! — хрипло воскликнул Гу Ситань. Яд от меча Юй Цифэна, глубоко проникший в грудь Сяо Циланя, через соединенные потоки ци зацепил всех, и дальнейшая связь усиливала отравление. Отстранив остальных и продолжая лечение в одиночку, мастер Пучжу благородно жертвовал собой. Чи Юнь сплюнул темную кровь и крикнул: — Монах! Проклятье… Отпусти его немедленно! Мастер Пучжу сохранял безмятежное спокойствие, несмотря на весь шум. Его лицо было непреклонным и в то же время светилось божественным милосердием. Откашлявшись и выплюнув кровь, Сяо Цилань медленно открыл глаза и прошептал: — От… пустите…

* * *

Когда события в доме приняли крутой оборот, встревоженная криками Чуньцзы обернулась. Тан Лицы, напротив, не сводил задумчивого взгляда с рощи. В сгущающихся сумерках от нежных белых цветов словно веяло холодком. Падающие лепестки отбрасывали смутные переменчивые тени. — Госпожа Чжун, у меня есть противоядие. Вернитесь в комнату и, если никто не в состоянии пошевелиться, дайте его, прежде всего, мастеру Пучжу, — тихо скомандовал Тан Лицы. — Полагаюсь на ваше благоразумие. Чуньцзы тоже посмотрела на рощу. — Там… там кто-то есть? — вырвалось у нее. Сама она не видела поблизости никаких врагов. В ответ Тан Лицы лишь улыбнулся и бросил девушке бутылочку. — Самое главное — спасти остальных. Прошу вас, вернитесь в комнату, госпожа Чжун. Охваченная сомнениями, Чуньцзы поймала бутылочку с противоядием и метнулась в дом. Сможет ли Тан Лицы в одиночку отразить нападение, если рядом и вправду есть враги? Зайдя в комнату, она поняла, что дела плохи: у Чи Юня и остальных от усилий противостоять яду побагровели лица. Яд был на редкость силен — за какие-то мгновения он уже проник в меридианы. Мастер Пучжу сумел в одиночку частично исцелить Сяо Циланя, но на лице Сяо Циланя было написано отчаяние: он понимал, что против собственной воли отравил всех остальных. Чжун Чуньцзы мгновенно поняла, что время не ждет, и торопливо дала мастеру Пучжу пилюлю из пузырька с противоядием. Высокий уровень мастерства помог ему не уйти слишком далеко. Пилюля быстро уничтожила яд, и лицо монаха стало понемногу светлеть. Раздав всем лекарство, Чуньцзы задумалась: откуда у Тан Лицы это противоядие? Как он угадал, каким ядом Юй Цифэн смажет меч? Мастер Пучжу постепенно остановил поток целебной ци. Сяо Цилань выглядел намного лучше, но сильно ослаб и сразу же погрузился в глубокий сон. Чи Юнь и остальные старались выровнять дыхание и привести в порядок меридианы, избавляясь от остатков яда. Хотя он проник не очень глубоко, но был настолько въедливым, что даже за такой короткий срок сумел повредить потоки жизненной силы. Чуньцзы стояла на страже, положив ладонь на рукоять меча. Она недаром училась у такого прославленного мастера, как Сюэ Сяньцзы, и, благодаря своему упорству и внимательности, многое от него переняла без особых усилий с его стороны. Она неожиданно вспомнила, как называется яд, окрашивающий кожу в лиловый цвет и высасывающий жизненную силу. Это было знаменитое «Опаляющее небо пламя» — яд, который по слухам исчез из цзянху многие годы назад. По воспоминаниям Чуньцзы этот яд обладал особым свойством — чем больше людей, особенно находящихся близко друг к другу, он поражал, тем опаснее становился. И наоборот, одному человеку было гораздо легче с ним совладать. Снаружи не доносилось ни звука, словно Тан Лицы и сам слился с тишиной — лишь опадающие лепестки слив тихо шуршали в безмолвных сумерках. Чжун Чуньцзы прислушалась: лепестки в роще шелестели все громче, иногда закручиваясь в маленькие смерчи. Вдруг из безлюдной до сей поры рощи послышался осторожный шорох приближающихся шагов: «топ-топ-топ». Потом такое же «топ-топ-топ» раздалось позади дома — словно еще один человек крался оттуда. Каждый раз, когда шагал тот, что в роще — человек позади дома тоже делал шаг. Потом шаги в роще продолжились, а позади дома остановились. Прислонившись к двери, Тан Лицы смотрел, как из облака цветущих слив медленно проступает силуэт воина в алых одеждах. Второй, облаченный в серое, молчаливо застыл возле дальнего угла дома под метелью из белых лепестков. Вдруг издалека донесся низкий вибрирующий звук струны, больше похожий на глухой барабанный удар. От этого звука лепестки слив посыпались быстрее, как в снежный буран, укутывая землю белым покрывалом. Звуки струн долетали в определенной последовательности — сначала одна нота, потом две, потом три… Негромкие и низкие, они отдавались в ушах как предвестники грядущей смерти и несли в себе отголоски неба и земли. С каждой нотой силуэт в алом продвигался вперед: нота — шаг, нота — шаг. Воин в сером хранил молчание и не шевелился. Тан Лицы с легкой улыбкой на губах наблюдал, как воин в алом изящно двигается под музыку струн. Он был молод и красив; его одежды украшали вышитые цветы сливы — тоже алые, в отличие от снежно-белых цветов на ветвях и под ногами. Руки были пусты — ни меча, ни кинжала. В кронах деревьев зашуршал легкий ветерок, и, словно танцуя, всколыхнул алые рукава, показав цветы слив, вытатуированые на запястьях. Они ярко горели на бледной коже. Тан Лицы не мог отчетливо разглядеть человека в сером у стены дома, но не сомневался, что он ни в чем не уступает юноше с алыми цветами. Тан Лицы еще ни разу не сталкивался с достойным противником после того, как достиг нового уровня мастерства. Кто знает, возможно, эти двое наконец заставят его потрудиться? Струны прозвучали еще трижды и смолкли, оставив после себя зловещую тишину. В воздухе повисло напряжение, как бывает в преддверии бури, когда над головой сгущаются тучи, угрожая обрушить громы и молнии.

* * *

Чи Юнь вынырнул из медитации и открыл глаза. Даже не закончив практику цингун, он стремительно оборвал ее и попытался вскочить. Застигнутая врасплох Чуньцзы вцепилась в его руки и тихо прошептала: — Куда? Ты же еще не оправился от яда. Сиди на месте! Одним движением отстранив девушку, Чи Юнь рванулся из дома — его белые одежды мелькнули снаружи, и дверь захлопнулась у него за спиной. Чуньцзы застыла от неожиданности. Она уже поняла, что хотя Чи Юнь разговаривал грубо, он никогда не вступал в сделки с совестью, и у него было верное сердце. Даже отравленный, он не мог оставить Тан Лицы наедине с врагами. Только чем он поможет в таком состоянии? Поразмыслив, Чуньцзы решила обездвижить остальных, нажав на акупунктурные точки. Если пострадавшие от яда вступят в битву, их ждет неминуемая смерть.

* * *

Дверь за спиной Тан Лицы распахнулась, и во двор выскочил Чи Юнь. — Что ж, теперь твой черед стоять у меня за спиной, — улыбнулся Тан Лицы. — Или предоставишь это мне, как обычно? — Что ты несешь, какой черед! — кашляя, перебил покрытый нездоровой бледностью Чи Юнь. — Ты уверен, что в одиночку отобьешся от Семи Облачных Цветов? Проклятье, я даже в лучшие дни одолел бы только одного или двух из этих… кхе… кхе… Взмахом рукава Тан Лицы мягко отодвинул Чи Юня себе за спину. — Стой там, раз не можешь им противостоять. Однако разбойник не привык прятаться. — Вздор! — шагнув обратно, фыркнул он. — Запомни, у этих ребят особый стиль битвы. Они пользуются иллюзиями и особыми зельями, и действуют очень слаженно. Они едва ли не самые опасные противники во всем цзянху. Тан Лицы обошел Чи Юня сзади. — Они и вправду так сильны? — с улыбкой спросил он. Разбойник не сводил глаз с врага, ни на секунду не ослабляя бдительности. Всего Облачных Цветов было семеро, каждый носил необычное имя, которое придумал себе сам. Скитаясь по цзянху, они часто ходили по грани между добром и злом. Раз они решили напасть именно сейчас, то выходит, их недавно нанял салон Фэнлю?.. Чи Юнь не успел додумать эту мысль до конца. По спине пробежали мурашки, раздался тихий хлопок, и у него закружилась голова. — Я же велел стоять за моей спиной, — упрекнул мелодичный голос. — Почему ты не послушался? Хотя я с самого начала знал, что ты не станешь слушать… Чи Юнь рухнул хозяину на руки, и Тан Лицы осторожно прислонил его к косяку. Открыв дверь, он передал бессознательного разбойника Чуньцзы и с раскаянием улыбнулся: — Извините за беспокойство, госпожа Чжун. Затащив Чи Юня в дом, девушка шепотом предупредила: — Облачные Цветы нельзя недооценивать. Будьте осторожны, господин Тан. Тан Лицы шагнул обратно, и дверь закрылась у него за спиной. Как всегда безукоризненно аккуратный, он разгладил рукава. — Что ж… Вы не воспользовались моим промедлением, а значит, вы и в самом деле серьезный противник. Это замечание предназначалось воину в алом, который молча стоял в белоснежном вихре цветов сливовой рощи и терпеливо ждал. Лепестки слив все сыпались и сыпались, словно снег во время метели. — Ты. Ранен, — грубым голосом, совершенно не вяжущимся с красивым лицом, проскрипел человек в алом. Тан Лицы приветственно поднял руку. — Как к тебе обращаться, брат? Что привело тебя в Луаньмэй? Печально видеть, как цветущие деревья теряют свой наряд. — Я. Бог цветов. И не чиню вреда, — низким голосом ответил человек в алом. — Значит, цветы для тебя божественные знаки? Брат, ты используешь практику Мэйхуа Ишу? — Я и есть. Мэйхуа Ишу, — хрипло произнес воин. Божественная практика Мэйхуа Ишу в числе прочего подражала опадающим лепесткам сливы, а этот человек утверждал, что его звали Мэйхуа Ишу. Неужели он и в самом деле считал себя воплощением божественного знака? Или этот мастер боевых искусств настолько глубоко погрузился в практику, что это превратилось в одержимость? Тан Лицы с улыбкой спросил: — Брат Мэйхуа, что говорит тебе предвидение? — Ты. Убил Юй Цифэна. Ты заслуживаешь смерти. — Брат Мэйхуа, божественные знаки тебя обманывают. Я не убивал Юй Цифэна. Он погиб при несчастном стечении обстоятельств во время взрыва в Зале Мечей, к которому я не имею никакого отношения. — Цветы сливы говорят. Ты убил Юй Цифэна. Я говорю. Ты убил Юй Цифэна. Ты убийца. — Вот как. Благодарю за объяснение. Чжун Чуньцзы внимательно следила за «Мэйхуа Ишу», подглядывая в дверную щель. Ей сразу бросились в глаза его скованные движения, пустой взгляд и бессвязная речь — все это были признаки затуманенного сознания. Больше всего тревожило, что за человек сумел довести знаменитый Облачный Цветок до такого состояния. Мэйхуа Ишу явно находился под действием какой-то темной практики — скорее всего, тут сыграли роль недавно звучавшие струны. Внезапно вдоль стены дома пролетел вихрь, и вместе с ним молниеносно промелькнул человек к сером, замерев всего в нескольких шагах от Тан Лицы. В руке он держал меч длиной почти с копье. Когда острие коснулось земли, энергия ци меча ударила в землю, разметав пыль и щебенку. В радиусе пяти шагов образовалась голая площадка. Силовой удар меча зацепил и дом и Тан Лицы, приведя в беспорядок его волосы и одежду. На крыше задребезжала черепица, со стен посыпалась штукатурка, словно во время землетрясения. Задетая ударной волной, Чуньцзы, спотыкаясь, отступила от двери на три шага. — Куанлань! — испуганно воскликнула она. Отряд воинов, известных как Облачные Цветы, состоял из семи людей, настоящие имена которых не знал никто во всем мире. Троих самых известных в цзянху звали Мэйхуа Ишу, Куанлань Усин и Йитао Сансэ. Они были почетными гостями на ежегодном турнире Союза мечей Центральных равнин и выступали в качестве судей. Облачные Цветы оценивали боевые навыки и технику владения мечом участников турнира, наблюдая за поединками. Хотя этот отряд не действовал в союзе со светлыми силами цзянху, они не считались врагами и были тесно связаны с Юй Цифэном. Однако Юй Цифэн оказался орудием в руках салона Фэнлю, а теперь даже Облачные Цветы попали в их ловушку. Что за темные заклинания смогли прогнуть волю такого множества людей? Теперь Тан Лицы остался один против Мэйхуа Ишу и Куанлань Усина. Мэйхуа лучше сохранял ясность сознания, но лохматый Куанлань в серых одеждах оставался загадкой — вызывало сомнения, сознает он что-либо или нет. Однако в сознании или без, враги ринулись в атаку. Куанлань наотмашь рубанул мечом, а Мэйхуа выпустил из рукава вихрь острых как бритва белоснежных лепестков. С убийственной точностью они устремились в десять жизненно важных точек Тан Лицы, расположенных выше пояса, превосходя своей скоростью любой клинок. Тан Лицы облокотился о дверь, свел брови и слегка ссутулился, прижимая руку к животу. Перепуганная Чуньцзы, которая видела все это через дверную щель, едва не вскрикнула. Если старая рана помешает Тан Лицы отбить атаку в такой отчаянный момент, то все люди в доме обречены. Быстрым взмахом рукава молодой господин Тан отразил лепестки, но зловещий длинный меч Куанланя не отставал, с грозным воем летя вслед и грозя разрубить Тан Лицы пополам вместе с дверью. После первой неудачной атаки Мэйхуа Ишу с грацией летящего лепестка вновь бросился в бой. Его сабля Мэйе с холодным блеском устремилась к ногам Тан Лицы. Молодой господин Тан ловко поймал длинный меч голой рукой, зажав его между двумя пальцами. Этот прием замедлил, но не остановил полет клинка Куанланя. Удар саблей снизу едва не рассек Тан Лицы колени. Лицо Чжун Чуньзы посерело — кто устоит против такой свирепой атаки? Под градом ударов Тан Лицы спокойно произнес: — Госпожа Чжун, врагов всего двое. Забирайте всех и уходите! В то же мгновение он усилил хватку и надавил на меч Куанланя. Клинок неожиданно согнулся и у самого колена с лязгом отразил удар сабли Мэйе. Распрямившись, длинный меч вновь обрел свою смертоносную силу. Тан Лицы не мог увернуться и не мог отступить. Позади была стена дома. Мэйхуа Ишу сделал выпад, норовя рассечь саблей шею своего молодого противника, и в ту же отчаянную минуту из рукояти Мэйе вырвался алый туман, усиливая и без того убийственную атаку. Всего несколькими взмахами мечей двое грозных врагов приговорили Тан Лицы к почти неминуемой гибели.