Море невзгод

Мелькнув зелеными тенями, тридцать три ассасина в масках ловко окружили Тан Лицы. Привычка к слаженному бою бросалась в глаза. Одновременно взмахнув рукавами, они заиграли на коротких флейтах, неожиданно зазвучавших как струны. В тот же миг тридцать три бледных луча затрепетали как нити паутины, опутывая рукава Тан Лицы. Не мешкая, Тан Лицы поднял мотыгу и швырнул в противников комья грязи. Прежде чем до него добрались лучи, он успел еще дважды воткнуть мотыгу в землю, вырыв небольшую яму. — Мечи! — крикнул наблюдавший за битвой Хуа Уянь. Ассасины в зеленом мгновенно обнажили клинки. Меч ближайшего к Тан Лицы противника блеснул на солнце, целя в спину. Тан Лицы быстро ударил локтем назад. Оружие со звоном столкнулось с его рукой, и нападавший растерянно замер. Ловко выхватив у него меч, Тан Лицы с лязгом отбил семь или восемь летящих в него кинжалов. Правой рукой он продолжал копать, еще три раза погрузив мотыгу в землю. Госпожа Хун, нахмурившись, наблюдала за сражением со второго этажа. Было ясно, что этот человек одинаково хорошо владеет обеими руками, с легкостью орудуя мечом в левой и мотыгой в правой. Ловкости Тан Лицы было не занимать, и, к ее удивлению, он дрался так, словно привык к постоянным схваткам. По его поведению было видно, что Отряд Тридцати Трех для него не помеха — почти все внимание он уделял поиску тайника с наркотиком. Госпожа Хун помахала в окне белым платком. Убрав улыбку с лица, Хуа Уянь отбросил травинку, подобрал с земли меч, почтительно отсалютовал павильону и со свистом обнажил оружие. Застигнутый врасплох, Тан Лицы развернулся и оказался в окружении десятков клинков. Хотя он мог легко парировать одним ударом десять, нежданная мощная атака сзади заставила его перейти к обороне. Мечи столкнулись с громким лязгом, и Хуа Уянь попятился на три шага. В ту же секунду в правую руку, левое плечо, живот и поясницу Тан Лицы тоже нацелились клинки. Усмехнувшись и ловко отклонившись назад, он ушел от ударов и, мельком взглянув на павильон, резко поменял тактику. Он сделал стремительный выпад и отрубил левую руку ближайшего противника в зеленом. С душераздирающим криком тот упал на землю. Тан Лицы безжалостно обрушил шквал стремительных ударов на следующих шестерых противников. На некогда прекрасную клумбу полилась кровь и посыпались отрубленные конечности — она превратилась в жуткое поле битвы. При виде такой мощи оставшиеся двадцать семь человек растеряли боевой дух и не спешили атаковать. Хуа Уянь, не переставая ухмыляться, поднял меч. — Вы не щадите врагов, господин Тан. Ваши атаки безжалостны и разят без промаха. Но во имя благих целей вы губите жизни. Вас не волнует, что их дети останутся сиротами? — хмыкнул он, делая выпад и нанося пять быстрых ударов. Слова его звучали невозмутимо, но удары, нацеленные на поражение — несли смерть. Тан Лицы взмахнул левой рукой с зажатым в ней окровавленным мечом. Капли крови разлетелись по ветру и окропили красивое лицо Хуа Уяня, придавая ему угрожающий вид. — Разве я когда-нибудь называл себя праведником цзянху? — с улыбкой парировал Тан Лицы. В то же мгновение их клинки встретились. — Цветы опадают в сумерках! — провозгласил Хуа Уянь, и его танец с мечом стал подобен расцветающему в ночи ослепительному эпифиллуму. Шквал ударов обрушился на живот Тан Лицы, целя в уязвимое место. Тан Лицы отбил атаку, ловко парируя удары. Как он и предполагал, в Темно-красном павильоне было установлено множество секретных механизмов. Пока он беседовал с госпожой Хун, наблюдатель в потайной комнате передавал их разговор Хуа Уяню с помощью хитроумного устройства. Противники в масках постепенно привыкли к тактике Тан Лицы, и ему становилось все труднее наносить удары. Лезвия их мечей приближались на опасное расстояние, едва не задевая тело, а испускаемые флейтами лучи холодного сияния усложняли оборону. Под непрерывный звон клинков Тан Лицы постепенно терял преимущество — нападавшие брали числом, и затяжной бой грозил поражением. Вопреки улыбке Хуа Уяня, его удары стали еще более жестокими. Тан Лицы с размаху рубанул по шее очередного противника, и тот упал с предсмертным криком. Потом замахнулся правой рукой и ударил мотыгой об землю — тонкая каменная плита, скрытая под клумбой, с оглушительным грохотом разлетелась на куски. В воздух взметнулся шквал грязи и лепестков, окутав все облаком пыли. Когда пыль осела, под клумбой обнаружился каменный гроб. Хуа Уянь переменился в лице и сделал три шага назад. Тан Лицы спрыгнул в образовавшуюся яму, заглянул в гроб и потянулся за лежащим в нем предметом. Люди в зеленом разом отступили, с шумом рассекая воздух. К всеобщему удивлению, в каменном гробу оказался скелет — даже Тан Лицы на мгновение опешил. В обычной могиле скелет никого бы не удивил, но почему он лежал в тайнике для наркотика? Тан Лицы приподнял скелет. Из костлявых пальцев выпал сверток и звякнул о землю. Оттуда выкатились пузырьки с пилюлями. Тан Лицы тут же шагнул назад, а люди в масках замерли, не сводя глаз с наркотика. Тан Лицы с усмешкой поддел пузырьки носком сапога, и они покатились прямо в толпу. Начался хаос. Один из убийц бросился к бутылочкам, но напоролся сразу на несколько мечей и с криком упал, истекая кровью. При виде крови на клинках убийцы настороженно переглянулись, из-под масок некоторых раздался угрожающий рык. Тан Лицы, с улыбкой оглянувшись на Хуа Уяня, снова аккуратно толкнул носком пузырьки, отправив их катиться к ассасинам. Люди в масках не могли оторвать взгляд от невзрачных серых бутылочек, как будто они были бесценным сокровищем. Одна бутылочка подкатилась прямо к ногам Хуа Уяня, и тот невольно вздохнул: — Значит, вы так упорно искали тайник с пилюлями только чтобы… Все так же тепло и дружелюбно улыбаясь, Тан Лицы выпрямился с мотыгой в руке: — Все живое разлагается, и насекомые пожирают останки. Как иначе мне удалось бы стереть с лица земли поместье семьи Юй? Хуа Уянь приподнял брови: — Ах, Тан Лицы, Тан Лицы… Вы и вправду удивительный человек. Но подумайте, что произойдет, если вы присвоите пилюли? Союзники салона Фэнлю непременно постараются вас убить. Кроме того, этим лекарством хотят завладеть сотни, а то и тысячи героев цзяньху. Прибрать к рукам пилюли Девятисердечного демона — значит бросить вызов всему миру и подвергнуть себя смертельной опасности! Тан Лицы поднял сверток с бутылочками. — Даже если я оставлю их здесь, с этого дня салон Фэнлю будет желать моей смерти. Хуа Уянь с сожалением вздохнул. — Почему из всех героев именно вы забрели в эти гиблые земли? Какое вам дело до того, как живут, умирают и превращаются в живых мертвецов люди цзянху? Он по-прежнему стоял в боевой позиции, окруженный распавшимся строем убийц — они были заняты тем, что бились за пилюли не на жизнь, а на смерть. Хотя большинство пузырьков оставалось в руках Тан Лицы, никто не решался преступить черту и напасть на него. Им оставалось лишь атаковать друг друга, стремясь заполучить раскатившиеся по земле бутылочки. — Происхождение этого наркотика может иметь отношение к моему дорогому другу, — медленно проговорил Тан Лицы, глядя в глаза Хуа Уяню. — Я очень дорожу дружбой, даже если со стороны это не всегда заметно. Хуа Уянь усмехнулся: — И правда не заметно. Сложно представить, что вы преодолели столько препятствий только ради пилюль, которые могут быть связаны с вашим другом. Тан Лицы задумчиво улыбнулся: — Чего только не бывает на свете… Вы ведь не принимали этот наркотик, не так ли? — Принимал, — насмешливо покачал головой Хуа Уянь. — Я слышал, нужно употреблять по одной пилюле каждые два года, — заметил Тан Лицы. — Если кому-то удастся раздобыть пузырек, снадобье не только будет поддерживать его возросшее мастерство, но и обеспечит безопасность на несколько десятилетий. Для любого мастера боевых искусств это станет огромным преимуществом. Хуа Уянь снова покачал головой: — Я принял свою судьбу. После первой же пилюли о свободе остается только мечтать. Тан Лицы отвел взгляд и посмотрел на лежащий на траве скелет: — Кто это? — Это мать Юй Цифена, — ответил Хуа Уянь. — Пилюли были спрятаны в ее гробу. Вы — единственный безумец, осмелившийся потревожить могилу. — Впечатляет, — ответил Тан Лицы. — Так это была идея госпожи Хун? — Конечно. Женское сердце непостижимо, как океан. Госпожа Хун кажется нежной и обаятельной, но ее коварство не уступит вашему. — Какую роль она играет в жизни вашего господина? — Попробуйте угадать, — рассмеялся Хуа Уянь. — Роль прислужницы? — Как вы поняли? — воскликнул Хуа Уянь. Тан Лицы улыбнулся: — Наверное, я видел слишком много женщин. Судя по ее поведению, у нее нет большого влияния. — Он вновь бросил взгляд на Темно-красный павильон. — И подозреваю, что госпожа Хун покинула свой дом сразу же после того, как гроб был открыт. — Но я готов сражаться до конца, — без улыбки предупредил Хуа Уянь. Тан Лицы взглянул на него с сожалением: — Вы прекрасно фехтуете. Нападайте. Хуа Уянь встал в боевую стойку. В сгущающихся сумерках его юное лицо казалось нежным, как цветок. Дул легкий ветерок, и рукава его одежд трепетали словно полураспустившийся эпифиллум. Тан Лицы держал в правой руке увесистый сверток, в левой — меч, лезвие которого мягко отражало свет заходящего солнца. Хуа Уянь сделал выпад, Тан Лицы изящно крутанулся вокруг своей оси, и клинки с лязгом столкнулись. Хуа Уянь беззвучно выдохнул. Лежавший на земле седоволосый человек приподнялся. — Какая жалость! Это же техника Пинчуань Учжоу, а мальчик еще не овладел ею в полной мере. Если опыта недостаточно, даже знаменитый меч не сможет противостоять клинку коварного убийцы. Заметив, что спавший на земле садовник теперь сидит и наблюдает за поединком, Хуа Уянь бросил на него быстрый взгляд. — Хм, видимо, у тебя хорошее настроение, раз ты позволил ему продержаться больше трех ударов, — добавил Сюэ Сяньцзы. Тан Лицы лишь улыбнулся в ответ. Полет его меча был стремителен и безупречен. Пусть движения Хуя Уяня восхищали глаз, но он не мог подобраться к Тан Лицы ближе, чем на три шага. Внезапно воздух сотряс оглушительный взрыв. Тан Лицы молниеносно обернулся. Крыша Зала Мечей взмыла в небо, а ее осколки разлетелись далеко вокруг. Сквозь клубящийся дым и пыль проступали очертания останков человеческих тел. Повсюду были разбросаны обломки камней и оторванные конечности. Лицо Тан Лицы посерело. Не так давно он спрашивал, сможет ли Король Мечей продержаться против Чи Юня и Шэнь Ланхуня, на что госпожа Хун загадочно ответила: «Король Мечей — не такая уж плохая компания, чтобы отправиться в преисподнюю». Неужели в Темно-красном павильоне прятался осведомитель? Значит ли это, что госпожа Хун уже тогда отдала хладнокровный приказ пожертвовать Юй Цифэном и разрушить Зал Мечей клана Юй? Есть ли надежда, что Чи Юнь и Шэнь Ланхунь смогли выжить? Тан Лицы обернулся со странным леденящим блеском в глазах, и Хуа Уянь беспомощно улыбнулся: — Как я уже говорил, женское сердце загадочнее океанских глубин. Коварство госпожи Хун может посоперничать даже с вашим… Когда вы ворвались в Темно-красный павильон, она поняла, что Поместье Мечей уже не спасти. Единственной надеждой было убить вас — но ни мне, ни тридцати трем ассасинам это не удалось. Поэтому у нас оставался последний выход — лишить вас поддержки. Жаль, что взорвался только Зал Мечей, иначе и вы бы уже превратились в брызги крови и ошметки плоти. Какая трагичная судьба, ха-ха-ха… Хуа Уянь, казалось, сгибался от смеха, но голос его звучал печально: — Какая разница, что вы получили пилюли, что люди из клана Юй разлетелись на куски, а я расстанусь с жизнью… Но вы уверяли, что дорожите дружбой, ха-ха-ха… и послали друзей на смерть! Ведь это вы отправили своих друзей умирать… Тан Лицы едва заметно нахмурился и прикусил губу; в его глазах промелькнула тень боли. — Так вот оно что, — тихо сказал он, прижимая левую руку с мечом к животу. — А вы остались и готовы встретить свой конец? Хуа Уянь выпрямился, опершись мечом о землю. — Я лично отдал приказ разрушить Зал Мечей… вас это устроит? — Если вы жаждете смерти, так тому и быть, — спокойно ответил Тан Лицы. Вечерний ветерок мягко обдувал его лицо, играя с прядями волос. Тан Лицы неторопливо двинулся к Хуа Уяню с мечом в руке. — Сначала я разберусь с вами, а потом спасу остальных. Хуа Уянь нанес стремительный удар. На этот раз меч Тан Лицы не знал жалости — он мелькнул в воздухе, и на зеленые одежды брызнула кровь. Когда мечи столкнулись, лунный свет холодными бликами отразился на лезвиях — клинок Тан Лицы отливал красным. С глухим бульканьем на землю пролилась кровь, длинным извилистым следом напоминая дракона. После того, как раздался взрыв, Сюэ Сяньцзы бесследно исчез — неизвестно, спасая свою жизнь или надеясь выручить остальных. Внезапно на поле боя, где был слышен только леденящий лязг оружия и видны лишь тени танцующих мечей, зазвучал голос струн. Мелодия лилась мягко, словно журчащий ручей. Весь покрытый кровью, Хуа Уянь, услышав эту музыку, задумчиво улыбнулся и вновь бросился в атаку. Тан Лицы стремительно обернулся на звуки, едва увернувшись от лезвия меча, срезавшего несколько прядей его волос. Серебристые локоны медленно опустились на землю и смешались с растекшейся кровью. Хуа Уянь рванулся вперед и сделал стремительный выпад, целя в незащищенную грудь Тан Лицы — чтобы избежать ранения, тому пришлось по широкой дуге отклониться назад. Теперь атаки Хуа Уяня стали еще яростнее — каждый удар, наносимый в унисон звучанию струн, нес с собой смерть. Среди блеска клинков и потоков крови кто-то словно на расстоянии вздоха под перебор струн выводил напев: Из зелени лотоса стебель жемчужный пробил, Но будет ли белым его ароматный цветок? Кто трав ядовитую горечь так долго ценил, Тот праведный меч не удержит в предписанный срок. Отринув добро и любовь, запятнав красоту, Не выполнив долг и наставника сердце предав, Бродяга без цели бредет и бредет по мосту. Лишь вишня отцветшая ждет у ночных переправ. Собрать ли холодной рукою ее лепестки? Кружилась метель, а сегодня ее не вернуть. Где ныне вчерашние воды — спроси у реки... Невидимый музыкант пел рвущую душу песню горячо и самозабвенно. С каждым ударом меча из глаз Хуа Уяня капали слезы, пятная багровую от крови землю. Тан Лицы опустил веки — его клинок, парящий в воздухе плавно, как шелковая лента, одним стремительным ударом пронзил грудь Хуа Уяня. Одновременно с разящим ударом раздался горестный крик, но пение продолжалось: Вернись в молчаливый приют на вершине горы, Где чистое сердце увидит потерянный путь... Клинок Тан Лицы пронзил сердце Хуа Уяня и остался в нем — и враги вместе рухнули на землю. Когда Хуа Уянь упал, музыка резко оборвалась, и наступила гробовая тишина, как будто во всем мире не осталось ни одной живой души. — Почему вы выбрали смерть? Хуа Уянь лежал, раскинувшись под темнеющим небом, усеянным бледными звездами: — Я… я… — начал он, а потом горько рассмеялся. — Я недостойный сын, забывший о благодарности. Я пренебрег обучением фехтованию, пристрастился к ядовитым травам, связался с салоном Фэнлю и принял пилюлю Девятисердечного демона — и все по своей воле. Я бросил жену, довел учителя до смерти и не смог найти пути к искуплению. Ха-ха, я пронесся по жизни, как падающий снег, и пришло время вернуться, чтобы очистить душу в уединении… — Он медленно закрыл глаза. — Многоуважаемый мастер… так хорошо понимает… что у человека на сердце. Кровотечение остановилось. Он был мертв. Тан Лицы осторожно положил Хуа Уяня на землю, стремительно встал и посмотрел на Темно-красный павильон. Внутри кто-то играл на гуцине. Музыкантом был хозяин салона Фэнлю. Для многоуважаемого мастера смерть подчиненного была лишь очередной сценой грандиозного спектакля, для которого он проникновенно исполнял песню, не обращая внимания на лужи крови и горы трупов. Тан Лицы поднял сверток с пилюлями Девятисердечного демона и двинулся к руинам Зала Мечей.

* * *

В Темно-красном павильоне спиной к окну сидел человек с лицом, скрытым черной вуалью. На его коленях лежал гуцинь, а пальцы бездумно перебирали струны. Своей утонченной внешностью, под которой скрывалась безжалостная натура, он определенно кого-то напоминал. Но этот кто-то был давно мертв, а мертвые не могут вернуться к жизни. Тот, чье лицо оставалось в тени, не смотрел на гибель Хуа Уяня и даже не взглянул на Тан Лицы. От начала и до конца битвы он ни разу не обернулся, поглощенный игрой и пением. Ведь если в песню не вложить всю душу без остатка, она будет звучать фальшиво. — Многоуважаемый мастер, оставаться здесь опасно. Если Чи Юнь и Шэнь Ланхунь не погибли, все трое вернутся за нами, и отступить будет непросто, — негромко напомнила госпожа Хун. Она переоделась и взяла подсвечник, чтобы освещать дорогу хозяину. — Пойдемте, — произнес человек в вуали. — Как только они уйдут, позаботьтесь о том, чтобы его достойно похоронили. — Хорошо, — тихо пообещала госпожа Хун, освещая путь к нижним этажам павильона. Хозяин салона Фэнлю оставил гуцинь в комнате и стал спускаться вниз. Вскоре их силуэты исчезли в глубине подземного туннеля.