A wolf in sheep's clothing

      Дазай не знает, как вести себя со своим альфой. Он не реагирует на его мурлыканье, не отвечает, когда он говорит, и напрягается, когда они контактируют.       Он не знает, как начать разговор, поэтому он делает то, что у него получается лучше всего, когда он не знает, как общаться. Вынуждает Чую заговорить первым, раздражая его.       На этот раз он не усердствует, предпочитая тыкать альфу только в спину и бок, но по мере того, как время идет, а темп Дазая ускоряется, раздражение начинает распространяться по венам Чуи подобно лесному пожару. Ему не дадут взять гребаный перерыв, не так ли? Он знает, что Дазай пытается вывести его из себя, и он действительно пытается держать себя в руках, но он устал, а Дазай просто продолжает и продолжает, и вот Чуя ломается и, наконец, огрызается, запрокидывая голову через плечо, обнажая клыки.       — ДА. Я злюсь, Дазай!       Но взгляд Дазая останавливается не на клыках, а на голубых глазах, сияющих убийственной аурой, которая напугала бы любого, кроме него. Прошла всего лишь секунда, прежде чем Чуя вернулся в прежнее положение, показывая ему спину.       — Я вроде как уже понял это. Чуя злится на себя?       Молчание — его единственный ответ.       — …Чуя злится на меня? — он пытается снова, на этот раз более неуверенно.       И снова тишина звучит громко в ушах Дазая. Он ждет несколько секунд и почти спрашивает снова, но холодный голос альфы прерывает его дыхание.       — И то, и другое, — шипит он, стараясь, чтобы это не прозвучало слишком жестко.       Но он зол на Дазая. Он настолько зол, что даже не знает, как реагировать на весь этот бардак, в который они попали.       — Почему?       — Потому что.       Его ответ резок, плечи напряжены, когда он произносит это. Он не хочет говорить об этом.       Но они больше не подростки, и он давным-давно сказал себе, что если он когда-нибудь захочет дать еще один шанс тому… Что бы ни происходило между ними, он должен заставить Дазая понять, из-за чего он чувствует себя дерьмово на этот раз.       Поэтому он поворачивается обратно и встает на четвереньки над омегой, прихватив с собой одно из одеял, чтобы защитить их обнаженные тела от холодного воздуха, и смотрит ему прямо в глаза чтобы убедиться, что все его внимание сосредоточено на нем, чтобы убедиться, что его слова отпечатались в мозгу Дазая.       И глаза Дазая широко раскрываются, впитывая шторм, бушующий в океане этих голубых глаз.       — Потому что я причинил тебе боль. Я пообещал себе, что никогда не причиню тебе боль, не таким образом. И я это сделал. И ты позволил мне. Ты позволил мне причинить тебе боль! Почему ты вообще был там?! Ты мог бы остаться дома, ты мог бы уклониться от этой миссии, как ты увиливаешь от всего, что тебе не хочется делать! Они не могут заставить тебя что-либо делать, так какого хрена ты пошел?!       Его дыхание вырывается неровными вздохами, в нем больше нет того кипящего гнева, который должен был выплеснуться наружу, чтобы перестать сжигать его заживо.       — Какого хера ты вообще заперся со мной?! Ты мог бы запереть меня одного, я знаю, ты мог бы! Ты знал, что я не контролирую себя, и все равно пришел, ты позволил мне причинить тебе боль!       Дазай всегда был очарован эмоциями Чуи. Такие необузданные, их так легко заставить выплеснуться наружу и затопить все вокруг. И он наблюдает, как его альфа выплескивает их все, пока, в конце концов, не останавливается, чтобы перевести дыхание.       Только тогда, так нежно как только может, он прижимает руку к сердцу Чуи, пытаясь успокоить его бешеное сердцебиение своим прикосновением. Его голос спокоен и тих, когда он говорит, пытаясь заставить часовую бомбу над ним расслабиться.       — Я знал, что они хотели заманить кого-то из высших чинов Портовой Мафии. Они напали на девятерых ваших членов. Они не были беспечны, им просто нужна была рыба покрупнее. Они были достаточно уверены в себе, чтобы попытаться заманить в ловушку лучших представителей Портовой Мафии, я бы не позволил тебе пойти без прикрытия.       — Не пытайся заставить меня поверить в то что ты не смог придумать успешный план, не подвергнув опасности себя и других. Я на это не куплюсь.       Он шипит, обнажая клыки.       На этот раз он не примет ничего, кроме правды, Дазай это видит, поэтому он сдается и говорит прямо с невозмутимым видом.       — Я хотел пойти с Чуей.       И Чуя знает, что иногда с правдой не поспоришь. Он мог бы спросить почему, но это было бы глупо с его стороны. Они пара. Даже после расставания они все еще проводят время, споря за внимание друг друга. Поэтому он молча смотрит, его кровь все еще кипит от гнева.       — Я решил пойти сюда с тобой, потому что знал, что ты не причинишь мне вреда, даже если потеряешь контроль, ты бы этого не сделал. И я бы предпочел, чтобы меня вдолбили в матрас, чем давать тебе снотворное и трахать твое бессознательное тело.       — Вы могли бы попробовать что-нибудь другое, — рычит он, неудовлетворенный ответами.       — Мне бы не хотелось наблюдать, как они пичкают тебя какими-то химикатами, чтобы попытаться притупить гон. Тем более, это было бы потерей времени, у других жертв это не сработало, все они в конечном итоге справлялись по старинке.       Он может видеть, как крутятся шестеренки в голове Чуи, пока он говорит, но почему-то альфа все еще выглядит недовольным, поэтому Дазай решает сменить тактику и перевести разговор, одарив его своей лучшей улыбкой.       — В любом случае, все получилось! Разум чиби вернулся, мы оба целы, даже если немного потрепаны, и смотри, мы наконец-то вместе в гнезде после стольких лет, я считаю, это победа! — он комично шевелит бровями, обращаясь к маленькому рыжему, надеясь, по крайней мере, заставить его рассмеяться.       И наконец, что-то ломается. Он видит это еще до того, как его партнер открывает рот, страдание, потеря, боль, это написано у него на лице, в его глазах, прямо здесь, чтобы он мог видеть.       — Я НЕ ХОТЕЛ, ЧТОБЫ ЭТО СЛУЧИЛОСЬ ТАК!       Вопль не очень-то помогает скрыть дрожь в его голосе, его нижняя губа трясется, а глаза слишком быстро начинают блестеть. В мгновение паники Дазай понимает, что Чуя вот-вот заплачет.       Он всегда хотел увидеть, как чиби-альфа плачет, потому что, несмотря на всю свою эмоциональность, Чуя всегда скрывал свои слезы.       Но теперь, когда это вот-вот произойдет, он в ужасе от перспективы увидеть, как настоящие слезы текут из глаз его пары. Это не может случиться, он не может позволить Чуе плакать, не из-за него. Ему нужно разрядить обстановку, быстро раздражить его до нормального состояния.       — Оу, чиби хотел поухаживать за мной и сначала сводить на свидание? — старается он своим самым дразнящим голосом, но простая реплика бьет сильнее, чем ожидалось.       — ДА!       Это больше похоже на всхлип, чем на крик, и это разбивает что-то в сердце Дазая. Он рефлекторно бросается к своему альфе, обвивает руками его шею и прижимает к себе, пытаясь успокоить.       Миллионы мыслей проносятся в его голове, пытаясь в мгновение ока охватить всю ситуацию, в которую он попал. Ну конечно, Чуя хочет ходить на свидания. Он всегда хотел жить полной жизнью «человека», убедиться, что испытал все, что может предложить жизнь, доказать себе что, несмотря на наличие бога разрушения внутри него, он такой же, как и все остальные.       Они никогда по-настоящему не встречались, не ходили на свидания, никогда не ухаживали друг за другом. Они оба проявились вечером, а на следующее утро уже стали парой. Романтика никогда не была их сильной стороной, несмотря на то, что он знал, что Чуя в душе романтик.       …Может быть, им просто нужно попробовать.       — Чиби все еще может сводить меня на свидание.       Говорит он неуверенно, но в итоге его отталкивают на матрас шлепком по груди.       — Сначала ты должен извиниться, тупая рыбина! — рычит он, слегка шмыгая носом, и снова ударяет Дазая, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. Он все еще чертовски зол.       Но, несмотря на злость, несмотря на все остальное, Дазай понимает, что он все еще его надоедливая скумбрия, его ублюдок, его заноза в заднице. Он все еще его.       Чуя все еще хочет его.       В комнате раздается громкое мурлыканье, и он снова тянется к Исполнителю, обхватывая его руками за шею, чтобы на этот раз повалить вместе с собой на матрас, сжимая его до тех пор, пока альфа не почувствует вибрацию груди напротив его тела.       — Да. Я сделаю это, — он не может сдержать ни улыбки, ни мурлыканья. Он все еще принадлежит Чуе.       — Какого хрена ты сейчас мурлычешь, надоедливый ублюдок?!       — Чуя все еще мой, верно? — выдыхает он, потираясь щекой о рыжие волосы, все еще баюкая его тело в своих объятиях.       Ответ приходит не сразу, бешеное сердцебиение оглушает Чую, и он не может нормально соображать, так крепко прижатый к груди Дазая, купающийся в его запахе, убаюканный его сильным мурлыканьем. Он произносит это шепотом, даже не осознавая, что слово срывается с его губ, оно почти незаметное, но Дазай все равно слышит его, будто это единственное слово, которое он когда-либо услышит.       — Всегда.       И вот так он понимает, что у них все будет хорошо.       Им еще со многим предстоит разобраться, это будет нелегкий путь к восстановлению их разрушенных отношений, но достаточно знать, что они всегда будут принадлежать друг другу.       У них все будет хорошо.       Он тянет рыжеволосого за собой, чтобы полностью улечься, зарываясь в гнездо и обвиваясь вокруг своей пары.       — Теперь Чуя не сможет забрать свои слова обратно, — дразнит он, улыбка в его голосе слишком очевидна.       — Да, полагаю, мне пиздец, — усмехается он, наконец-то способный расслабиться, позволяя своему омеге убаюкать себя, и если в конце концов в комнате раздается тихий рокот, сопровождающий мурлыканье младшего, Дазай предпочитает не комментировать это.