Граф Кусакула

Опасливо прислушиваясь и оглядываясь по сторонам, Чонгук перепрыгивает через забор и тут же прячется за широким стволом раскидистого дерева. Чертовы вампиры. Нет бы назначить встречу в каком-нибудь уединенном месте, где можно будет не бояться случайно наткнуться на кого-нибудь. Нет. Его родичи — да и вся вампирская раса, как он слышал, — питали какую-то нездоровую любовь к устраиванию важных переговоров обязательно в каком-нибудь богатом доме, чтобы обстановка должным образом соответствовала знаменательному событию. Как это соглашалось с вампирской политикой неразглашения тайны их существования, Чонгук никогда не понимал. Однажды, когда он еще не был самым презираемым членом своего клана, он даже отважился задать этот логичный, на его взгляд, вопрос их тогдашнему лидеру, на что получил только преисполненный пафосом выразительный взгляд и несколько небрежный комментарий, что он еще поймет, когда повзрослеет. И… То ли Чонгук так и не вырос, то ли это все же действительно не имело никакого смысла. Но делать нечего. В записке было четко сказано, куда приходить, так что, как следует прислушавшись еще раз, Чонгук аккуратно пробирается к главной лестнице, ведущей в богатый дом какого-то местного купца, который, судя по отсутствию большого количества посторонних звуков, очевидно, куда-то отправился вместе с семьей. По большому счету Чонгуку даже вовсе необязательно так осторожно красться, когда с каждым его шагом становится все очевиднее, что с наступлением ночи большая часть слуг давно разбрелась по своим домикам, в то время как местный сторож доблестно спал на своем посту. Но Чонгук чувствует себя крайне неуверенно, так что предпочитает действовать предельно медленно. В том, что засады ему нечего было бояться, он убедился сразу, едва оказался в нужном месте за два часа до назначенного времени. Несмотря на то, что он не кривил душой, когда убеждал Тэхена в том, что опасаться было скорее всего нечего, это вовсе не означало, что он собирался проявлять беспечность. Нет. Только не теперь, когда у них с Тэхеном все только-только начало налаживаться. Он просто не имел права испортить все снова. Поэтому он явился к нужному дому весьма заблаговременно и долгое время кружил вокруг него, выясняя, не притаились ли где-нибудь его родичи, все еще желающие поквитаться с ним. Однако вопреки его подозрениям он так и не обнаружил никого из них нигде в радиусе нескольких миль, так что чувствовал себя относительно спокойно насчет того, что на него все же не набросится сразу с десяток вампиров, готовых растерзать его. Но это, к сожалению, вовсе не означало, что ему не было из-за чего переживать. Потому что встречу ему назначил не просто кто-то из представителей клана. На переговоры с ним отправили его мать. И Чонгук в какой-то степени боялся представлять, чем могла завершиться их встреча. На самом деле именно потому, что ему предстояло встретиться не с кем-нибудь, а с собственной матерью, он и не стал рассказывать Тэхену о том, с кем ему предстоит увидеться. Во всем остальном он собирался твердо придерживаться правила, что у них с Тэхеном не должно было быть никаких секретов друг от друга. Но в данном случае… Тэхен и так безумно волновался за него, а если бы узнал, что дело приняло настолько личный оборот, точно ни за что бы не отпустил его одного и обязательно увязался следом. А этого допустить было никак нельзя. Даже если его, Чонгука, клан и в самом деле решил помиловать, это вовсе не означало, что его мать, от которой он не понимал, чего следовало ожидать, не могла ослушаться отданных ей распоряжений и не поддаться возобладавшим над ней эмоциям. В конце концов, пусть и очень давно, но она была человеком. И раз уж речь шла о нем, ее сыне, с которым ее связывали крайне непростые отношения, Чонгук не мог полагаться на ее благоразумие. Хватило бы секундной вспышки, чтобы она успела теперь уже окончательно убить Тэхена. Поэтому куда безопаснее было все оставить втайне. Даже если совесть продолжала грызть его с того самого момента, как он принял решение оградить Тэхена от своего долбанутого семейства. Но… Даже несмотря на знание того, что Тэхен сейчас точно очень далеко отсюда, в безопасности, Чонгук все равно никак не может перестать нервничать и паниковать. Всего через несколько шагов он встретится со своей матерью. Он не видел ее больше двадцати лет. Интересно, какой она стала? Конечно, вампиры не подвержены старению и в общем смысле не меняются, сколько бы лет ни прошло, но Чонгуку отчего-то все эти годы казалось, что он обязательно должен был обнаружить в своих родителях какие-нибудь значительные перемены, которые бы лишь подтвердили то, как много времени прошло до момента их воссоединения, если бы такое однажды случилось. Интересно, кстати, а почему отец решил не принимать в этом участие? Все еще так сильно ненавидит его, что даже смотреть на него не хочет?.. С другой стороны, если то, что Минхо сказал ему, правда, мать тоже все еще люто его ненавидит. И при таком раскладе, возможно, поведение его отца, который предпочел не сталкиваться с самым главным разочарованием в своей жизни, было не таким уж и разочаровывающим. В конечном итоге Чонгук наконец оказывается у самой входной двери дома, почти впечатываясь в нее носом, и позволяет себе потоптаться на месте несколько секунд. Судя по звукам… В одной из комнат на первом этаже спит гувернантка и, кажется, ее ребенок. А в дальней комнате на втором этаже… его дожидается мать. Чонгук нервно ерошит пальцами волосы. Какая-то его часть хочет малодушно отступить. Ведь еще можно убежать на другой конец света, сделав вид, что никакой проблемы и вовсе не существует, но… Он прикрывает глаза, отчетливо осознавая, что не может этого сделать. Он мог бы продолжать и дальше подвергать опасности себя. Но теперь речь идет и о Тэхене. Так что он больше не имеет права трусить. — Я уже начала бояться, что ты так и не решишься войти, — Чонгук вздрагивает, когда слышит голос матери, едва оказывается у порога нужной ему комнаты, являющейся, судя по сдержанной обстановке, кабинетом главы семейства. — Входи, Чонгук-и. Тебе нечего бояться. — Привет, мам, — Чонгук входит в кабинет и чувствует себя ужасно глупо, произнося это, но он не знает, как еще начать разговор. Его мать сидит на одном из внушительных кресел с большими подлокотниками, и, немного помявшись, Чонгук все же усаживается напротив нее в такое же кресло и тут же тонет в мягкости его обивки. — В доме все живы? Или ты успела подкрепиться парой бедолаг, пока ждала меня? — Откуда только такое демонизированное представление о собственной матери, Чонгук-и? — госпожа Чон закидывает ногу на ногу, а Чонгук в то же время, не моргая, внимательно рассматривает ее. Она выглядит… странно. Его мать никогда не была кокетливой модницей, так что, кажется, он даже узнает ее платье. Она ходит все с той же прической: собранные в высокий пучок волосы, а на ее руках красуются два кольца, которые он помнил с самого детства: амулет с лазуритом и обручальное. Его мать выглядит так, словно он не видел ее двадцать минут, а не двадцать лет. Все такая же сдержанная и скупая на проявления эмоций. И все же он почти мгновенно улавливает в ней какие-то невидимые глазу изменения. Что-то в ее голосе и взгляде заставляет его настороженно всматриваться в нее в попытках отыскать причину его такого ощущения. — Ты с радостью одобрила план моей особо изощренной пытки. Какое еще представление о тебе у меня должно быть? — все же отвечает Чонгук, когда осознает, что пауза слишком затянулась. — Минхо сказал это тебе? — не дожидаясь никакой реакции от Чонгука, госпожа Чон тут же продолжает: — Так и знала, что он станет внушать тебе что-то такое. Что еще он успел сказать до того, как ты расправился с ним? — Какое это имеет значение? — раздраженно дергает плечами Чонгук. Ужасно хочется вскочить и начать нарезать круги по всей комнате, но, пожалуй, ему не стоит давать слабину так быстро. — Большое, Чонгук-и. Так что, пожалуйста… — госпожа Чон смотрит прямо ему в глаза, и Чонгук, несмотря на все свои попытки, все равно невольно ежится. — Просто скажи мне, что он тебе передал от имени всего нашего клана. — Что вам недостаточно было просто изгнать меня. Вы еще и решили все эти годы шпионить за мной, чтобы прикончить. А потом придумали новый блестящий план, в результате которого я должен был стать кровожадным монстром. Желательно еще таким же тупым, как и Минхо. Чтобы точно никаких проблем со мной не было, — завершив пересказ, Чонгук звонко цокает языком. Какая же только мелочная мерзость. — Что ж… Все было не совсем так. — Да? — Ну разумеется. Иначе мы с тобой вовсе не так мило беседовали бы сейчас, — госпожа Чон кивает, и по ее тону Чонгук тут же понимает, что она не врет. — Клан действительно приглядывал за тобой все это время. Но мы не следили за тобой пристально. Мы просто решали, стоит ли делать с тобой что-то еще или стоит тебя окончательно отпустить. Но… — госпожа Чон на мгновение отводит взгляд в сторону, и, если бы Чонгук не знал свою мать слишком хорошо, он бы подумал, что в ее глазах промелькнула неподдельная скорбь. — Но не Минхо. Он был буквально одержим тобой. Видимо, так и не забыл ваши глупые ссоры еще в детстве. Он долгие годы убеждал клан в том, что с проблемой нужно разобраться окончательно… — И что же вас все это время останавливало? Уж явно не доброта душевная, — хмыкает Чонгук, совершенно искренне желая узнать ответ. — Ты чистокровный вампир. Вас слишком мало, чтобы мы могли бездумно разбрасываться вашими жизнями. — Ну конечно, — поджав губы, кивает Чонгук. — А я-то уж подумал, что просто сам по себе вам так сильно все же нравился. — В конце концов Минхо убедил главу клана в том, что нужно попробовать убрать тебя, — проигнорировав его выпад, госпожа Чон невозмутимо продолжает. — Но… Наш лидер теперь Джексон, а не Сонхек, как было при тебе. И ты, возможно, помнишь, что он никогда не отличался радикальностью взглядов. Так что он согласился больше для того, чтобы Минхо отвязался от него, а не потому что всерьез желал тебе смерти. — Как мило с его стороны было подвергнуть меня опасности, только чтобы Минхо наконец заткнулся, — Чонгук заказывает глаза… в глубине души отчасти все же понимая Джексона. Возможно, сам бы он поступил так же, лишь бы избавить себя от общества Минхо хотя бы на пару дней. — Если бы ты не занимался ерундой и питался так, как тебе положено, тебе не составило бы никакого труда разобраться с Минхо, — замечает госпожа Чон, и Чонгук хмурится. Потому что ему все еще кажется, будто он не слышит тех укоризненных интонаций, с которыми она бросалась на него прежде во время каждого их спора о том, как ему подобало себя вести, чтобы не позорить весь вампирский род. — Но в любом случае Джексон не собирался доводить дело до конца. Уговор был таков. Если Минхо сумеет убить тебя, то ладно, одной головной болью для клана станет меньше. Но, если нет, никакой вендетты не будет. И… Я надеялась, что ты победишь, Чонгук-и. Я вовсе не хотела твоей смерти. — Да? А Минхо сказал мне обратное, — Чонгук выгибает бровь, но в глубине души и сам считает свой вопрос бессмысленным. Потому что отчего-то на самом деле верит своей матери. — Твой отец умер, — вместо ответа вдруг говорит госпожа Чон, и Чонгук тут же замирает с приоткрытым ртом. — Что?.. — так вот почему его отца сегодня нет здесь... Или… Будь он жив, он бы все равно не захотел прийти? Как бы там ни было, впервые за долгое время Чонгук совсем не уверен в том, какие чувства испытывает. Он привык к тому, что с Тэхеном в общем смысле все было предельно ясно. И теперь ужасно странно вновь столкнуться с настолько сумбурным непониманием собственных чувств. Как во времена, когда он только начал жить в одиночестве. Было ли это сожаление об упущенных возможностях? Облегчение? Разочарование? Или гнев? И если гнев, то на кого? На отца за причиненную боль или на судьбу за то, что лишила его шанса узнать правду?.. — Люди убили его, — немного помолчав, отвечает госпожа Чон. — Он, конечно, сам был виноват. По-глупому попался, хотя я сто раз твердила ему об осторожности, и в итоге его прикончили. — Кол в сердце? — все еще усиленно хмурясь, уточняет Чонгук. — Если бы, — хмыкает госпожа Чон и тут же прикусывает губу, будто пытается не позволить себе расплакаться. И Чонгук поражен этой картиной до глубины души: такой свою мать он не видел ни разу в жизни. — Дело было днем. Их было слишком много, он замешкался. И кто-то из них умудрился отрезать ему руку. Ту, на которой он носил кольцо. И он сгорел на солнце, — заметно суше заканчивает госпожа Чон, и Чонгук все же не удерживается от едкого замечания: — Приятно видеть, как сильно ты из-за этого переживаешь, — он язвит, но на самом деле прекрасно видит, что его мать действительно глубоко переживает свою утрату. И это… В какой-то степени это заставляет его сочувствовать ей. — Зря ты думаешь, что я ничего не испытываю по этому поводу, — качает головой госпожа Чон и откидывается на спинку кресла. — Прошло два года, но у меня до сих пор стоит в ушах его предсмертный крик, — ее взгляд стекленеет на мгновение, и Чонгуку приходится сжать руки в кулаки. Эта женщина, его мать, заставила его испытать так много горя, пройти через столько испытаний одному, и все же… Прямо сейчас он не испытывал к ней ничего, кроме сожаления. — Чувства вовсе не чужды мне, Чонгук-и. Я ведь когда-то была человеком. — Ага. А потом выгнала меня вместе со всеми из клана за то, что я кровь пить не хотел. — Верно. Но это не значит, что я не любила твоего отца. И тебя тоже… — госпожа Чон замолкает и вновь внимательно смотрит на Чонгука. — Можешь не верить мне, но я любила тебя, Чонгук-и. И все эти годы я надеялась, что однажды ты вернешься к нам, осознав, что был не прав, когда решил зачем-то начать отрицать собственную природу. Может, это и нечестно по отношению к людям. Но причем тут мы? Природа устроила так, что мы, вампиры, питаемся людьми. Обвинять нас в этом глупо. — Я не хочу спорить об этом опять, — Чонгук измученно прикрывает глаза и неосознанно копирует позу матери, удобнее устраиваясь в кресле. Как же сильно он устал бороться за право иметь собственное мнение. — Все, что я когда-либо хотел сказать по этому поводу, я давно сказал. — Что ж, в любом случае… Смерть твоего отца заставила меня многое переосмыслить. И знаешь что… — Чонгуку приходится открыть глаза, когда он понимает, что госпожа Чон молчит не просто так, а ждет его. — Береги его. Этого своего человека. — Он больше не человек. Тот, кого я любил, тоже умер, мам, — усмехается Чонгук и наконец понимает. Вот, что их роднит, вот, что так внезапно, совсем немного, но все же отчасти примирило его с матерью: боль от утраты того, что невозможно вернуть. Конечно, ему повезло куда больше. И ласковый, все еще теплый, правда, куда более сумасбродный из-за бурлящих в нем после обращения эмоций Тэхен сейчас ждет его, чтобы крепко обнять, когда он наконец вернется, и, уткнувшись носом в макушку, безостановочно шептать, что теперь все будет хорошо. И все же… В каком-то смысле он прекрасно понимает свою мать. — Спасибо Минхо, — все с той же усмешкой все же договаривает Чонгук. — Это неважно, — госпожа Чон пожимает плечами. — Ты ведь любил его и до обращения? — она вновь молчит, и Чонгук вынужденно кивает. — Значит, для тебя он навсегда останется человеком. Поверь мне. Уж я-то разбираюсь в полукровках получше тебя. И я серьезно. Береги его, Чонгук-и… — Я и берегу, — Чонгук обрывает ее и недовольно смотрит в сторону. Чем меньше вся его родня будет иметь отношение к Тэхену — и даже говорить о нем, — тем лучше. — Хорошо. Потому что только со смертью твоего отца я поняла, что и для вампиров кровь — далеко не все в этой жизни, — едва госпожа Чон произносит последние слова, Чонгук резко дергает головой так, что, кажется, слышен хруст, и смотрит на нее в упор. — Перестань смотреть на меня так, будто только ты один из всех вампиров способен что-то чувствовать, — раздраженно ворчит госпожа Чон, повышая голос. Настолько, что Чонгук немного пугается, как бы все же слуги не услышали их. — Но насчет того, что я сказала… Да, у меня все еще есть клан, и они все поддерживают меня, как и раньше. Пожалуй, даже больше из сочувствия к моей утрате. Но теперь… — она задумчиво трет переносицу, и Чонгук вдруг с удивлением улавливает во всей ее позе какое-то странное сходство с собой. В общем, разумеется, ничего удивительного в том, что дети похожи на своих родителей нет, но ему прежде казалось, что он на своих был не похож ни капли. — Мне все чаще хочется побыть одной, Чонгук-и. Потому что все они — напоминание о том времени, когда мы с твоим отцом были счастливы. Но больше так никогда не будет. И видеть эту ежедневную обыденность каждый день… Мне все чаще хочется оставить их и уйти куда-нибудь. Так что в каком-то смысле я все же наконец начала понимать тебя. И это я убедила Джексона, что отпустить тебя окончательно в случае твоей победы над Минхо — правильное решение. — Серьезно? — по инерции недоверчиво переспрашивает Чонгук. Хотя теперь он нисколько не сомневается в том, что верит каждому слову своей матери. — Да. Клан волнуется за свою репутацию. Это правда. Так что в каком-то смысле Минхо был прав в том, что нельзя оставить все так, как есть. И теперь все знают, что мы приложили силы, чтобы тебя вернуть. Но… — она выдерживает паузу, и Чонгук невольно подается назад, глубже в спинку кресла, когда ему кажется, что она хочет подойти к нему. — Ты чистокровный вампир, — теперь в ее голосе слышится не только печаль, но и… Чонгук моментально узнает это чувство. Гордость. За то, что именно она смогла произвести на свет чистокровного вампира. То самое чувство, которое заставляло его ощущать себя всего лишь проектом своих родителей, которые справились с очень важной миссией. И теперь он уверен, что именно это чувство так много лет не позволяло его матери смириться с его выбором. — Для таких, как ты, правила немного другие. Ты и сам знаешь, Чонгук-и. Вас ценят и самих по себе. Так что… Нет ничего удивительного в том, что ты прикончил каких-то полукровок. А вечно охотиться за тобой, жертвуя все большим числом вампиров… Никакой клан не пойдет на это. Так что проблема решена. — И ты гарантируешь, что вы больше нас не тронете? — Чонгук напрягается и впивается пальцами в обивку кресла. — Даю тебе слово. Никто не станет на вас охотиться. К тому же… Если ты говоришь, что он теперь тоже вампир. Думаю, такой расклад нас устроит. — Отлично, — Чонгук кивает и встает со своего места. Его мать не лжет. Он отчетливо услышал это в ее голосе. И… Кем бы она ни была, как бы ни относилась к нему, но она никогда не была лгуньей. В каком-то смысле именно от нее он перенял веру в то, что в первую очередь всегда нужно быть честным и с другими, и с самим собой. Подумала бы она в его детстве, чем именно для них всех обернется ее вера в высшие идеалы. — Тогда мне больше незачем оставаться. — Чонгук-и… — госпожа Чон окликает его, когда он уже направляется к двери. — Я правда рада, если ты счастлив. В конечном итоге девиз клана заключается в том, что вампиры должны жить в удовольствие, испытывая лишь счастье. И если для тебя счастье не в том, чтобы в непомерном количестве пить кровь, а в этом твоем человеке и в мирном сосуществовании с людьми… Что ж. Возможно, мы все действительно заблуждались на твой счет и нам не стоило так настаивать на своей правоте. И мне жаль, что мы с отцом заставили тебя ненавидеть нас. — Он так и не изменил своего мнения насчет меня, да? До самого конца считал меня главной неудачей в своей жизни? — Чонгук-и… — Да или нет? — Да, — нехотя, но все же твердо отвечает госпожа Чон, не меняя позы. И Чонгук прикусывает губу. Разве настоящая мать не должна была хотеть броситься к своему ребенку, чтобы утешить его?.. — Мне очень жаль, что все так вышло. Чонгук сперва не хочет отвечать и планирует продолжить свой путь к входной двери, но… Он закрывает глаза и медленно считает до пяти. Возможно, он больше никогда не увидит свою мать. И даже если он злится. На нее, на отца, на весь свой дурацкий клан с их правилами, на Минхо, который лишил Тэхена возможности сделать собственный выбор. Он все еще не чувствует себя достаточно жестоким, чтобы молча уйти. Даже если она никогда не оценит, чего на самом деле ему это стоит. — Я не ненавижу тебя, — тихо отвечает Чонгук, напряженно вглядываясь в лицо матери, словно пытаясь запомнить его на всю оставшуюся жизнь, вбить намертво ее образ в свою голову. — Я злюсь. А еще мне больно. Потому что вы, моя семья, так поступили со мной, заставили двадцать лет жить в полном одиночестве и временами сходить из-за этого с ума, просто потому что я не хотел никого убивать. Но все равно… Я не ненавижу тебя, — он переводит дух, не отрывая взгляда от госпожи Чон, которая так и не шелохнулась. — Потому что не хочу тратить на это время. После того, что вы сделали со мной, вы не заслужили, чтобы я тратил так много своих сил на то, чтобы испытывать по отношению к вам что-то настолько всепоглощающее. Нет уж. Лучше я потрачу все свои силы и все свое время на того, кому по-настоящему на меня не плевать. И знаешь что. В конечном итоге я должен только поблагодарить тебя. Тебя, отца, Минхо, конечно, и весь наш клан. Спасибо! Спасибо, что своим отношением заставили меня думать своей головой и делать собственный выбор, потому что только благодаря этому я встретил его. И это стоило всего, что мне пришлось вытерпеть за все сто двадцать лет до этого момента. — Чонгук-и… Госпожа Чон порывисто вновь окликает Чонгука, и он даже слышит, как она поднимается со своего места, но, так и не обернувшись, он выходит из комнаты. Какая-то его часть хочется остаться, хочет провести с ней еще хотя бы несколько минут. Но он душит в себе так некстати проснувшуюся в нем ностальгию по временам, когда он искренне верил в то, что родители по-настоящему любили его. Это должно остаться для него в прошлом. Теперь важен только тот, кто и вправду на самом деле любит его. Теперь важен только Тэхен. Тэхен, которому он обещал, что не задержится слишком надолго и обязательно вернется достаточно скоро, чтобы они наконец всерьез занялись подготовкой к побегу. И он ни за что не нарушит свое обещание.