Граф Кусакула

Немного путаясь в ногах под тяжестью чужого тела, Тэхен оттаскивает Чонгука к ближайшей стене и, несмотря на все свои попытки, не слишком аккуратно опускает его на пол. Потеря крови с каждой секундой все отчетливее дает о себе знать, так что он чувствует себя дезориентированным и с трудом фокусирует взгляд в одной точке, но упорно продолжает заставлять себя двигаться, пока этот склеп действительно не превратился в последнее пристанище для них всех. Игнорируя шум в ушах от бешенного стука собственного сердца, Тэхен слегка заторможенно тянет руку за спину, чтобы вновь достать нож. Ему нужно дать Чонгуку своей крови. Намного больше, чем он успел до сих пор. Потому что на пару с Юнги справиться с вампирами… Кажется, у него было больше шансов убедить своего отца не женить его на Джиу, чем это. И к тому же, волноваться ведь не о чем? Чонгук обязательно вылечит его своей кровью, как только разберется со своими родичами, и тогда все будет в порядке. Его чистокровный вампир, который, уж конечно, во много раз сильнее этих подосланных кланом прихвостней, за мгновение все уладит, и тогда они наконец смогут забыть об этом как о страшном сне. Нужно только дать Чонгуку шанс. И если для этого ему нужно отдать свою кровь… Тэхен ни секунды не сомневается в том, что может вверить Чонгуку свою жизнь. Поэтому он подносит острое лезвие к запястью, намереваясь сделать глубокий порез, но успевает едва полоснуть себя по коже, когда оказывается захвачен мощным потоком воздуха, а затем — намертво пригвожденным к стене, пока Чонгук у него в ногах вновь обмякает и валится на пол. — Ну, привет, прелесть, — Тэхен морщится от прострелившей затылок боли, замечая краем глаза, что ждать помощи от Юнги не имеет смысла: тот загнан в угол склепа еще одним вампиром, который пока держится от него на расстоянии, но вряд ли позволит ему сделать хотя бы один шаг в сторону. — Давно хотел с тобой познакомиться. Меня зовут Минхо. Я старый приятель Чонгук-и. В каком-то смысле его старший братишка. А это… — Минхо, продолжая пристально разглядывать смело смотрящего на него в ответ Тэхена, кивает головой в сторону второго вампира, — Ёнджэ. А тебя как зовут, прелесть? — Что, записываешь имена тех, кого жрешь? Какое-то нездоровое увлечение, — усмехается Тэхен, но тут же стонет сквозь зубы от прицельного удара кулаком в живот. — Попробуем снова. Так как твое имя, прелесть? — сладко тянет Минхо, проводя ногтем по щеке Тэхена и нажимая им посильнее, чтобы оставить небольшой порез. — И не забывай, что Ёнджэ мигом разделается с твоим дружком, если будешь плохо себя вести. — Я… — скосив взгляд на Юнги, Тэхен шумно выдыхает. Сейчас тот факт, что он не слишком ясно соображает из-за тяжести в голове, играет ему на руку, напрочь лишая его страха: у него просто нет никаких сил бояться. И все же он не может позволить Юнги пострадать из-за своего длинного языка. — Ким Тэхен. — Тэхен-щи… Как мило. Ну спасибо тебе! — довольно хмыкает Минхо, хлопая Тэхена по плечу. — Я столько времени пытался придумать, как бы побольнее ударить этого уродца, который опозорил весь наш клан. И тут ты! Все сделал за меня так, что придумать лучше было просто невозможно! — Урод тут только ты, — Тэхен удивленно округляет глаза, а затем невольно улыбается, когда вдруг слышит шипение Юнги. Все же, даже находясь в смертельной опасности его хен не собирался изменять себе. — Больной псих без личной жизни, которому не дает покоя чужое счастье! — И что наш дефектный только нашел в тебе… — игнорируя Юнги, Минхо, обхватив одной рукой лицо Тэхена, не церемонясь, крутит его во все стороны. — Ум, красоту, природную харизму, доброту… Ты не стесняйся, только попроси. Я могу перечислять еще очень долго, — не удерживается от иронии Тэхен и тут же сгибается пополам от заметно более крепкого удара. Но голова плывет так сильно, что он едва в состоянии контролировать свой язык. Если уж ему и суждено умереть, то он хотя бы сделает это достойно. — И все это я могу отобрать у тебя, стоит мне только щелкнуть пальцами, — усмехаясь, шипит Минхо, а затем плотно зажимает ладонью рот и нос Тэхена, второй рукой с силой давя ему на грудь так, что он не может шелохнуться. Тэхен замечает, как Юнги рефлекторно делает шаг в его сторону и как его тут же тормозит Ёнджэ, и непроизвольно начинает мелко биться в судорогах. — Подумать только. Ради какого-то жалкого человека Чонгук-и хотел пожертвовать жизнью, — сокрушенно качает головой Минхо, внимательно следя за охватившими Тэхена конвульсиями. — Слышал бы ты его. Он ведь просил меня убить его. А потом предлагал, чтобы он сам себя убил. Представляешь? Я чуть слезу не пустил. Какой позор для вампира… Отвлекаясь от созерцания предсмертных мук, Минхо меланхолично опускает взгляд на лежащего на полу Чонгука. И в этот момент едва находящийся в сознании Тэхен чувствует, как рука вампира, очевидно, случайно, слабо смещается в сторону, позволяя ему сделать совсем крошечный, но такой спасительный для него вдох. Собрав крохи своих и без того ничтожно малых сил, Тэхен подается вперед и глубоко впивается зубами в ладонь Минхо. Он чувствует вкус крови на языке и дергает голову назад, безуспешно пытаясь откусить кусок плоти. И все же, зашипев, Минхо резко одергивает прокушенную до мяса руку. — Зря ты так со мной, — Минхо трясет поврежденной рукой, рана на которой тут же затягивается. — Тебе ведь нечего бояться. Я не собираюсь тебя убивать, — Минхо вальяжно пожимает плечами, заставляя Тэхена недоуменно нахмуриться. — Твой драгоценный сделает это с тобой, — посмеиваясь, Минхо кивает на Чонгука. — Он ведь даже разревелся передо мной, чтобы спасти тебя. А теперь сожрет тебя и не подавится. Потому что в его состоянии ты для него всего лишь мешок с кровью. И он с радостью опустошит тебя. — Зря ты его недооцениваешь, — хрипит Тэхен, все еще продолжая надсадно кашлять и делать судорожные вдохи. — Куки — вовсе не какое-то чудовище, как ты. — Ошибаешься. Быть чудовищем в его природе, — Минхо ободряюще хлопает Тэхена по щеке. — Да и что в этом такого? Это закон природы: выживает сильнейший. Ты ведь не плачешь над каждой убитой курицей, которая потом оказывается в твоей тарелке? Так и с нами то же. И если бы Чонгук-и понял все с самого начала, ты бы не пострадал и жил бы дальше своей унылой человеческой жизнью. А теперь ты сдохнешь, потому что Чонгук-и приспичило поиграть в человека. Ну и как? Он, по-твоему, все еще не монстр?.. — Монстр тут только один, — гневно отвечает Тэхен и, молясь в глубине души о действенности эффекта неожиданности, бьет коленом Минхо между ног. В ответ ожидаемо раздается лающий смех. Но Тэхену это дает столь необходимую ему секунду на то, чтобы запустить руку в карман своего сюртука и достать оттуда предусмотрительно захваченную с собой вторую флягу с вербеной. И он делает шаг вперед, чтобы схватить не ожидавшего такого Минхо за волосы, и сует горлышко фляги ему в рот, пропихивая его как можно глубже в глотку, которую тут же заливает поток отравленной воды. Ему приходится проморгаться, чтобы хрипящий и дергающийся от невыносимого жжения Минхо не слишком расплывался у него перед глазами, и тогда же он замечает, что не растерявшийся и тоже вооружившийся спасительной флягой Юнги отгоняет от себя Ёнджэ, брызгая на него водой, чтобы не расходовать весь запас сразу. Опустошив флягу, Тэхен отшвыривает ее в сторону и толкает на пол будто бы даже дымящегося из-за ожогов на его шее Минхо, и, слегка пошатываясь, вновь оказывается рядом с Чонгуком, чтобы, взяв его покрепче за плечи, подтянуть вверх по стене, заставляя принять сидячее положение. А затем, не раздумывая ни секунды, он хватает с пола нож, который выронил, когда Минхо набросился на него, и делает уверенный, глубокий порез на шее, чтобы прижаться ей к губам Чонгука. — Ну же, Куки… — шепчет Тэхен, потираясь шеей о губы Чонгука и размазывая по ним свою кровь. Спустя мгновение Тэхен наконец чувствует это. Острые клыки, глубоко впившиеся в его плоть, и подрагивающие руки, которые, постепенно отмирая, все крепче сжимают его слабеющее тело. И тогда Тэхен окончательно плывет. Ему больше не нужно на пределе возможностей соображать, как им выпутаться из такой передряги, не нужно сражаться с вампиром, в тысячу раз сильнее него. Ему теперь вообще больше ничего не нужно. Только смиренно принимать то, как в ушах все сливается в сплошной шум, позволяя себе расслабиться в чужих руках. Нет. Не в чужих. В руках Чонгука. Который обязательно спасет его так же, как он сам спасает Чонгука прямо сейчас. Потому что по-другому в их отношениях быть просто не может. После всех постигших его разочарований в это Тэхен верит безоговорочно. И ведь он так давно мечтал о том, как воссоединится с Чонгуком, что теперь ему даже не страшно умереть. Потому что, даже если это случится, все это будет ради того, чтобы Чонгук продолжал жить. Чтобы после стольких дней заточения и пыток он выбрался отсюда. Чтобы спас Юнги и не допустил, чтобы тот пропустил свидание с Юджин в грядущую субботу. И чтобы он, Тэхен, мог хотя бы раз в жизни совершить что-то действительно стоящее ради того, кого любил. С блаженной улыбкой, когда на смену боли приходит умиротворяющее онемение, Тэхен жмется щекой к плечу Чонгук и обмякает в его руках, наконец-то чувствуя себя в полной безопасности. И именно с этим ощущением он проваливается в непроглядную темноту. Спустя долгое время, кажущееся ему вечностью, Чонгук открывает глаза, наконец начиная различать очертания немногочисленных предметов, окружающих его там, где он сейчас находится. Он все еще не может вспомнить, где он и как сюда попал, так что сосредотачивается на том, чтобы инстинктивно теснее сжимать руки вокруг какого-то тела и жадно высасывать из него сладкую кровь, которой с каждым живительным глотком ему словно хочется все неистовее. Одного человека до смешного мало для того, чтобы утолить его жажду, когда ему не позволяли кормиться так долго, так что он совсем не чувствует себя насытившимся. Но теперь он хотя бы может двигаться. И первое, что он сделает, когда как следует напьется свежей крови, это… Отрываясь ненадолго от все равно почти обескровленного человеческого тела, Чонгук заставляет всплыть в его памяти образ того, кто так долго и с таким нескрываемым наслаждением истязал его. Минхо. Вот, с кем он разберется, едва добудет нужное количество пищи. И он поудобнее встряхивает грузное тело в своих руках, чтобы вновь присосаться к удобно подставленной ему шее, когда поднимает взгляд и обнаруживает сидящего невдалеке на полу растерянно глядящего на него Минхо. Чонгук тут же отпихивает в сторону бесполезное тело и мигом поднимается на ноги. Он прищуривается, наблюдая за жалкой попыткой Минхо сбежать. Но, даже когда он находится в таком состоянии, полукровке не на что рассчитывать в схватке с ним. Так что он нагоняет Минхо в мгновение ока и, грубо толкнув его к стене, придавливает его всем своим весом, не позволяя пошевелиться. — Хочешь что-то сказать напоследок? — щедро предлагает Чонгук, пока в его памяти постепенно восстанавливается все больше картинок о его пребывании в этом склепе. Он точно не допустит такую же ошибку, как Минхо. С добычей нужно разбираться сразу без каких-либо церемоний. Иного обращения она в любом случае не заслуживает. — Не делай этого! — не оставляя бессмысленных попыток вырваться, просит Минхо. — Чонгук-и… Посмотри на себя. Ты ведь сейчас так близок к тому, чтобы вновь стать достойным членом клана. Наконец-то! Вот каким мы всегда хотели видеть тебя! Чонгук-и… Мы ведь семья! — Жаль, что ты не помнил об этом, когда пытал меня в этом аду, — хрипит Чонгук и с громким треском пробивает рукой под ребрами грудную клетку активнее забившегося Минхо. Он двигает рукой немного в сторону и сжимает гонящее по венам человеческую кровь сердце, так отчетливо ощущая его мерный стук. — Надо было убить меня, когда я просил. Игнорируя попытку Минхо что-то ответить, Чонгук резко дергает руку назад, все еще сжимая в ней его сердце. А затем отходит на шаг назад, наблюдая, как Минхо безжизненным мешком оседает на пол. И только тогда наконец отбрасывает в сторону больше не бьющееся сердце. Наконец начиная осознавать реальность, существующую вокруг них с Минхо, Чонгук оборачивается, когда слышит у себя за спиной какие-то чавкающие звуки. И тогда он видит, как один из двух шестерок Минхо, кормится каким-то человеком, зажимая его в самом углу склепа. Видимо, для того, чтобы иметь побольше сил на отпор чистокровному вампиру. Какая нелепица. Мог бы хотя бы попытаться сбежать, пока у него еще была фора в несколько секунд. Чонгук снисходительно хмыкает, направляясь в сторону вампира, и, без особых усилий оттащив его от человека за плечи, обнаруживает в углу склепа едва живого Юнги, вся шея которого украшена многочисленными следами от укусов. Из глубоких проколов на коже сочится кровь, вместе с которой тело Юнги постепенно покидает и его жизнь. Но Чонгука это мало волнует. Он занят куда более важным делом. Сперва нужно решить, как он поступит с ничтожным вампиром в его руках: гуманно свернет ему шею, после чего воткнет деревянный кол ему в сердце, или… Чонгук хищно облизывается. Пожалуй, второй вариант поможет ему утолить хотя бы ненадолго невозможную жажду крови, затмевающую все прочие его мысли и желания. Вампир в его хватке пытается вырываться, но Чонгук со времен тренировок в пору его юности усвоил, насколько жалко это выглядит в схватке с чистокровкой. Поэтому он, возможно, немного излишне педантично ломает зашипевшему вампиру руку и снимает с его пальца кольцо с лазуритом, которое отправляет себе в карман, после чего тащит брыкающегося вампира к выходу из склепа. — Стой! Пожалуйста! Не делай этого! — в ужасе кричит вампир, пытаясь навалиться на Чонгука всем своим весом, чтобы остановить его, но тот только продолжает свое мерное движение. — Пожалуйста! Лучше вырви мне сердце. Только не это! — Не думаю, что ты заслужил такой милости после всего, что сотворил со мной, — лишь пожимает плечами Чонгук, пока ярая ненависть клокочет в нем, требуя разнести все вокруг. — Твои последние слова? — Чонгук останавливается у самого порога, готовясь толкнуть дверь вперед. — Гори в аду, чертов ублюдок! — Гореть сейчас будешь только ты, — усмехается Чонгук и, распахивая дверь настежь, выталкивает вампира из склепа. И ведь какой сегодня прекрасный, солнечный денек… Чонгук опирается плечом о дверной косяк, неотрывно наблюдая за тем, как загоревшийся на солнце вампир — кажется, его имя Ёнджэ; теперь Чонгук наконец вспомнил это, — истошно вопит и катается по земле. А затем в один миг крик Ёнджэ обрывается, и его тело остается догорать до тех пор, пока не обратится в золу. Вернувшись внутрь склепа, теперь куда лучше освещенного благодаря проникающему в него солнечному свету, Чонгук со вздохом подходит к Юнги и присаживается на корточки. Ужасно хочется его съесть. Юнги весь пропитался запахом крови — теперь Чонгук видит, что раны есть не только на его шее, но так же и на руках, и на животе, — и этот аромат так и манит Чонгука. Юнги ведь все равно наверняка успел провалиться в такое глубокое беспамятство, что уже не очнется, даже если продолжить лакомиться им. И все же… Чонгук мотает головой, пытаясь привести мысли в порядок. Разумеется, поддаться инстинкту, самым низменным своим желаниям, которые заставляют его лишь формально узнавать Юнги, не испытывая к нему при этом никаких чувств, сделать это проще простого. И если он застрянет в этом состоянии, то никогда в жизни даже не станет сожалеть об этом. Но он только что убил двух вампиров, на споры о ценности человеческой жизни с которыми потратил целый век. И было бы нечестно в первую очередь по отношению к самому себе сдаться так просто. Не потому что ему не хотелось кого-нибудь съесть и у него вдруг обнаружилась сила воли, не позволявшая ему сделать это. Вовсе нет. Он бы с удовольствием сейчас сожрал Юнги, не испытав никаких мук совести. Но он не собирался делать этого чисто из принципа. Потому что не мог позволить мертвому Минхо победить. Поэтому, вздохнув, Чонгук прокусывает инстинктивно выпущенными на запах крови клыками запястье и прижимает его ко рту Юнги, которого слегка придерживает за голову, наблюдая, как раны в то же мгновение начинают затягиваться. — Что ты сделал со мной? — испуганно отшатываясь в сторону и почти ударяясь головой о стену, хрипит Юнги, едва приходит в себя и успевает понять, что происходит. — Дал своей крови, — выдыхая в попытке успокоиться, отвечает Чонгук. И вот это он получил вместо благодарности за спасение… — Кровь вампира может вылечить человека. — поясняет он, видя абсолютное непонимание на лице Юнги. — Тэ ты тоже уже вылечил? — держась за голову, Юнги ровнее садится у стены и осматривается по сторонам в поисках друга. — Тэ?.. — Чонгук непонимающе хмурится и смотрит туда, куда вдруг кивает ему Юнги вместо ответа. И видит лежащего на том самом месте, куда он и отшвырнул его, человека. Тело расположено так, что лица не видно. Но эти темные, почти черные волосы, сюртук, цвета индиго, а еще эти аккуратные, тонкие пальцы, слегка сжатые в кулак… Чонгук чувствует, как его лицо постепенно смягчается, как уходит складка между бровей и исчезают венки вокруг глаз, и как приоткрывается в ужасе его рот, когда до него медленно доходит, что человек, из которого он так хладнокровно высосал всю кровь, не обратив никакого внимания, что это вообще было за тело в его руках, что это был Тэхен… — О боже… — почти беззвучно шепчет Чонгук, тут же подрываясь с места и практически подлетая к лежащему на животе Тэхену, чтобы, осторожно перевернув его на спину, уложить к себе на колени. Жажда мести и желание утолить голод за секунду обращаются для него в ничто, и он остается один на один с осознанием того, что сотворил с тем, ради которого еще совсем недавно был готов пожертвовать своей жизнью. Как он мог об этом забыть?.. — Нет-нет-нет… Тэ… Пожалуйста! Только не это! Только не умирай! Тэ… Я сейчас… — едва справляясь с охватившей все его тело дрожью, Чонгук вновь прокусывает руку и почти подносит ее к лицу Тэхена, но вдруг замирает. — В чем дело?! — Чонгук дергается, когда слышит голос подошедшего к нему Юнги. — Почему ты остановился? — У него губы в крови, — с трудом шевеля языком, отвечает Чонгук, чувствуя, как в уголках глаз собираются слезы: как он мог тратить драгоценное время на какую-то жалкую месть, пока Тэхен все это время… Он с силой прикусывает губу, боясь даже в мыслях еще раз повторить то самое страшное слово, которое необдуманно выкрикнул пару мгновений назад. Нет! С Тэхеном этого не случится. Оно просто не может случиться! — Кто-то из них дал ему свою кровь? — Не в курсе, — нервно дергает плечами Юнги. — В чем проблема? — Я… Я вроде все еще слышу его сердце, но не уверен, как сработает кровь, если дать ее сейчас, — судорожно объясняет Чонгук, все крепче сжимая пальцы на плече мертвенно бледного Тэхена. — Он… — Чонгук жмурится, давая себе секунду, чтобы собраться с духом. — Если человек умирает с кровью вампира в организме, он сам обращается в вампира. — Разве твоя кровь не должна вылечить его? Ты же сам сказал, что… — Я не знаю! — нервозно прерывает Юнги Чонгук. — Обращение — вообще-то не точная наука. Так что… Я не знаю, что случится, если я дам ему свою кровь сейчас, понятно?! — И что теперь?! — Юнги опускается на колени напротив Чонгука и, обхватив его лицо обеими руками, заставляет его поднять голову. — Мой лучший друг не умрет в какой-то грязной конуре из-за разборок кровососов! Это понятно? Если есть шанс, что ты сможешь вернуть его, сделай это. Сейчас же! Он пришел сюда ради тебя! — Я знаю! Я… Я люблю его! — выпаливает Чонгук, и первые слезы скатываются по его щекам, окончательно заглушая жгущую его изнутри жажду, возвращая ему едва не утраченную им человечность. — Я хотел для него другой жизни. Я не могу стать тем, кто обратит его! Не могу, — Чонгук мотает головой, выглядя при этом так жалобно, что выбивает из Юнги весь гнев. — Он не заслужил такого. Только не из-за меня… — Если ты ошибся и Тэ не пил кровь того мудака, тогда он сейчас просто умрет. Мой лучший друг умрет… — Юнги договаривает совсем тихо и, прикрыв глаза, замолкает. Чтобы затем, все так же не повышая голоса, зазвучать угрожающе: — Если ты позволишь этому случиться, клянусь, что убью тебя! Потому что все это случилось из-за тебя. Не смей разводить эти сопли сейчас. И сделай уже хоть что-нибудь! Даже не пытаясь скрыть отчаянные всхлипы, непрерывным потоком рвущиеся из его груди, Чонгук кусает ладонь и направляет ручеек потекшей крови в рот Тэхена. А затем он приподнимает Тэхена так, чтобы крепко прижать его к себе обеими руками, и, поглаживая его по спине, закрывает глаза. Теперь им остается только ждать.