Граф Кусакула

Ставшее привычным за последние дни, а может, и недели — потерявший счет времени Чонгук устал задаваться вопросом, как долго Минхо держит его в заточении, — сочетание скудных капель крови на губах с панических ужасом вновь пробуждает Чонгука. Из раза в раз все происходит по одному сценарию. Он сдавленно мычит и тут же морщится от напряжения высохших голосовых связок, которые при смыкании словно оставляют порезы друг на друге. Затем он инерционно слабо дергает связанными руками, после чего заставляет себя разлепить отяжелевшие веки, чтобы увидеть до смерти опостылевший ему мрачный склеп, освещенный лишь безжизненными факелами, от которых даже ему, не нуждающемуся в воздухе, становится душно. И вот тогда, когда он выныривает из бездонной пучины собственного бреда, почти животная паника в мгновение ока накрывает его с головой. Потому что каждый раз в момент его пробуждения рядом с ним оказывается Минхо, который сперва основательно иссушил его, а теперь развлекается тем, что возвращает его в сознание несколькими каплями крови и мучительно долго беседует с ним, то расспрашивая о его жизни в последние двадцать лет, то праздно болтая с ним не о чем. И Чонгука до дрожи пугают эти разговоры. Своим воспаленным разумом он никак не может понять, какую цель преследует Минхо, что именно он хочет выведать у него. И потому Чонгук в эти минуты, а порой и часы, не представляя, что такого важного он мог бы сообщить Минхо, направляет все жалкие крохи своих сил на то, чтобы защитить то единственное ценное, что у него когда-либо было. Он не может позволить себе сказать Минхо ни одного слова про Тэхена. Потому что иначе он наконец и сам признает, что является всего лишь жалким подобием вампира, заслужившим порицания и осуждения, которым много лет подвергался со стороны всего своего семейства. Он — представитель самого сильного вида, живущего на Земле, не сумеет сберечь того единственного, жизнь которого ценит выше своей собственной? Он не может этого допустить. Но как бы он ни старался сохранить свой самый важный секрет, он смертельно боится того, что, обескровленный и потерявший контроль над собой от многодневного иссушения, однажды не сумеет удержать язык за зубами и неосознанно выболтает что-то, что приведет Минхо прямиком к Тэхену. — Проснулся? — Минхо как и обычно сидит не напротив него, а слегка в стороне, так что у Чонгука не хватает сил повернуть голову в его сторону и он вынужден лишь наслаждаться звуком его скрипящего голоса. — С каждым разом это занимает все больше времени. Прям как я и рассчитывал. А ведь у меня для тебя сегодня прекрасные новости! — Какие?.. — покорно отзывается Чонгук. Он не особенно хочет знать, что там крутится в больной голове Минхо, и с удовольствием провел бы отведенные ему осознанные минуты в тишине. Но он уже — если только ему это не привиделось, — пытался несколько раз не реагировать на Минхо с его болтовней, и закончилось это несколькими новыми шрамами на его теле. Так что он не видел смысла не придерживаться правил игры. — Ты, наверное, думаешь, что я ненавижу тебя и поэтому делаю это с тобой? — меланхолично хмыкает Минхо, и Чонгук невольно закатывает глаза на этот бесконечный спектакль. — Если ты не заметил, я вообще не особо в состоянии о чем-либо думать. — А раньше ты не был таким острым на язык. Молодец, Чонгук-и! — Минхо оказывается рядом с ним и с расплывающимся в глазах Чонгука оскалом одобрительно хлопает его по щеке. — Растешь над собой. Но ты хоть представляешь, какую кашу заварил? — Минхо вновь возвращается на свое место. — Чистокровный вампир бросил свой клан, потому что не захотел убивать людей. У меня мурашки, когда я об этом говорю, хотя с тех пор прошла уже как будто тысяча лет. — Об этом вообще еще кто-то помнит, кроме тебя? — раздраженно фырчит Чонгук и, морщась, непроизвольно сглатывает: Минхо, как и обычно, принимается попивать кровь, которую явно нацедил в бутыль из вены очередного бедолаги, чтобы он чувствовал ее аромат и сходил с ума от голода. — О, ты ошибаешься, если думаешь, что о тебе все забыли, — хмыкает Минхо, и Чонгук краем глаза замечает, как он стирает с щеки капельку крови. — Такие предательства не прощают, Чонгук-и. — Предательства? — Чонгук давится и тихо закашливается. — Да вы же сами меня изгнали! Сказали катиться куда подальше, чтобы я не позорил весь клан своим присутствием. — Верно. Но если бы ты был достаточно сообразительным, то понял бы, что после такого у тебя было только два варианта. Первый: лишить себя жизни. Что было бы наиболее благородно и честно по отношению ко всей твоей семье, — педантично поясняет Минхо. — Но ладно, я могу понять, что убить себя может быть сложно. Но ведь был и второй вариант. Ты мог бы поскитаться где-нибудь годик, а потом вернуться и молить нас принять тебя обратно. И тогда ты стал бы прекрасным примером раскаяния, за которое мы бы великодушно тебя простили и приняли обратно. — Мне не в чем раскаиваться, — качает головой Чонгук. — Неубийство — это не преступление. — Не в вампирских кругах, малыш. Ну ты же и сам понимаешь. Будь ты полукровкой, отбившейся от стаи, за тобой бы тихонько послали кого-нибудь, чтобы убрать без лишнего шума. Хотя, может, на тебя и забили бы. Полукровкой больше, полукровкой меньше. Не велика потеря. Но ты чистокровный. Столп нашего общества вообще-то. А именно такие вампиры и создают репутацию всего клана. Это на вас все держится. — И что, тебя послали напомнить мне об этом? — Чонгук стреляет пытливым взглядом в вальяжно расположившегося на высоком стуле с широкими подлокотниками Минхо. Они впервые говорят о том, почему он вообще оказался в таком положении, так что ему и правда любопытно выведать это. Может… Может, если он каким-то чудом сумеет решить все вопросы с Минхо, у него все же появится шанс вернуться к Тэхену? Чтобы сгрести его в охапку, вымолить прощение за долгое отсутствие и увезти его на другой конец света, где никто их не найдет. — Ты очень сильно заблуждаешься, если думаешь, что мы вспомнили о тебе только сейчас. О нет, Чонгук-и, — Минхо снисходительно качает головой, параллельно откупоривая новую бутыль со свежей кровью. — Мы помнили о тебе всегда. Слышал бы ты, как кричала твоя мать, когда ты только ушел, что такого выродка, как ты, стоит поскорее прикончить. В ответ на услышанное Чонгук жмурится и покрепче стискивает зубы. Он давно не питал иллюзий о том, как его родители к нему относились. Но слышать такое… все равно больно. — Многие тогда голосовали за то, чтобы отправить за тобой отряд, — охотно делится воспоминаниями Минхо. — Чтобы окончательно решить вопрос. Чтобы стереть тебя с лица земли. И чтобы никто не смог тыкать нас носом в то, что в нашем клане есть такой ублюдок, как ты. Многие, но не я. — С чего такая щедрость душевная? — Чонгук пытается язвить, но даже сам себе не верит. Как бы там ни было, но все эти годы в глубине души он невольно надеялся, что о его существовании просто забудут, чтобы и он, и его бывшая семья могли спокойно продолжать жить, не поминая прошлого. И осознавать теперь, насколько наивным все это время он был, было неожиданно и очень горько. — Я говорил им, что за то немыслимое зло, которое ты нам причинил, было бы слишком просто вонзить тебе кол в сердце, — Минхо вновь оказывается рядом с Чонгуком и сжимает одной рукой его лицо, заставляя смотреть прямо ему в глаза. — Нет. Ты не мог отделаться так просто, когда мучил весь клан десятилетиями своими идиотскими гуманистическими выходками. Нет, — Минхо отталкивает его голову в сторону, и Чонгук всхлипывает, когда от слишком резкого толчка веревка глубже впивается в его запястья. — За такое ты должен был заплатить как следует. — То, что я снова лицезрею тебя, уже и так огромная плата, — не удерживается от комментария Чонгук. — В общем да, — соглашается Минхо, наворачивающий круги вокруг него, отчего у Чонгука двоится в глазах. — В этом и был смысл. Дать тебе вкусить свободы, забыть о нас как о страшном сне, насладиться своей жизнью, а потом нагрянуть неожиданно к тебе и отнять все, что ты приобрел за все эти годы. Таков был изначальный план. — Потом тебя, видимо, осенило сильнее, — Чонгук кривится, чувствуя, как по спине пробегает дрожь. Все это точно не к добру… — Да нет. Ты и тут все сделал за меня. Ты же понимаешь, я никогда не терял тебя из виду, — Минхо останавливается напротив него, с деланным сочувствием наблюдая, как он неловко перетаптывается на носочках с ноги на ногу, пытаясь не слишком сильно дергать при этом веревку. — Я не маньяк какой-то, ты не подумай. И не запал на тебя! — Минхо показательно гримасничает, и Чонгук царапает зубами язык: так сильно ему сейчас хочется врезать Минхо по его самодовольной роже. — А то мало ли, что ты там себе навоображаешь. Но я всегда приглядывал за тобой и всегда был в курсе твоих дел. И представляешь, как я обрадовался, Чонгук-и, когда твоя жизнь не просто рутинно наладилась, а обрела новый смысл, — моментально настораживаясь, Чонгук вцепляется покрепче в жгущую его кожу веревку. — В ней появился человек. — Какой еще человек?.. — Чонгук старается звучать ровно, но теперь мечтает ударить самого себя за то, как предательски срывается его голос. — Да брось, Чонгук-и, — Минхо снова похлопывает его по щеке. — Нет смысла юлить. Думаешь, я не понимаю, чем ты тут каждый день занимаешься? Так трогательно стараешься, чтобы случайно не ляпнуть ничего про своего ненаглядного. Но можешь не тратить силы. Я и так все про него знаю. — Ты… — Чонгук шипит, крепко впиваясь ногтями в ладони. — Я сначала тоже думал, что это так, что-то несерьезное и не стоит внимания, — буднично продолжает Минхо, неторопливо прохаживаясь по склепу. — Но потом… Представляешь, как я обрадовался, когда понял, что у тебя с ним все более чем серьезно. Он такой милый, — Минхо оборачивается лицом к Чонгуку и игриво вскидывает брови. — Каждый день к тебе ходит с тех пор, как обнаружил, что ты пропал. — Черт возьми, Минхо! — жмурясь от боли, Чонгук всем своим весом тянет себя вниз и протяжно воет, когда очередная его попытка заканчивается провалом. Только не это! Только не это… Тэхен ни за что не должен был впутываться во все это. Разве… Разве Тэхен не должен был вселенски разобидеться на него, за то, что он так внезапно исчез, и больше никогда не приходить к нему? Чонгук прикрывает глаза и стонет от бессилия. — Ну не волнуйся ты так. Он, разумеется, ищет тебя. И поверь, мы с парнями как раз вчера очень постарались, чтобы он тебя нашел. — Он здесь не при чем, — судорожно шепчет Чонгук, заставляя себя открыть глаза. — Не впутывай его! — Лес рубят — щепки летят, — будто бы равнодушно пожимает плечами Минхо, и Чонгука всего ломает от желания вырвать его сердце голыми руками. — Не смей трогать его! Слышишь? Не смей! — Чонгук рычит, вновь и вновь дергая связанными руками. — Я? — Минхо притворно оскорбляется, округляя глаза и прижимая руку к груди. — Ну что ты. Нет, конечно, — он отрицательно машет свободной рукой. — Ты сам все сделаешь. Точнее твой голод за тебя. Хочешь скажу тебе, как все будет? Это последний наш разговор с тобой. Парни считали, что не стоило будить тебя сегодня, чтобы ты подольше не пил кровь. Но мне уж очень хотелось, чтобы ты все знал. Пара капель уже все равно ничего не решит. — Я прикончу тебя! — слабея все стремительнее, Чонгук хрипит, но не бросает попыток освободиться. — Разорву голыми руками, если ты хоть пальцем его тронешь! — Ты плохо слушаешь, Чонгук-и. Без крови, видимо, опять шумит в ушах. Но ты уж напрягись и послушай, — подошедший к нему Минхо гладит его по голове, а затем возвращается на свое место и делает жадный глоток из бутыли с кровью. — Я не трону его. Даю честное слово! А вот ты… Он примчится сюда на всех парах. Думаю, уже совсем скоро. И найдет здесь тебя. И, конечно, он даст тебе своей крови, чтобы ты пришел в себя. Вот только, почувствовав ее, теплую, вкусную кровь, которой ты был лишен так долго, ты не сможешь остановиться. Ты нормально не питался больше двух недель. Тело все горит, как нам и рассказывали, да? Уверен, что да. Так что твои инстинкты сделают все за тебя. И ты убьешь того, кто что-то для тебя значил. Один-единственный на всем свете. — Я не… — Ты не что?.. Не сделаешь этого? — умиленно переспрашивает Минхо. — Ох, Чонгук-и, ну конечно, сделаешь. Помнишь того мальчишку, которого ты чуть не сожрал на днях? Если бы парни не оттащили его от тебя, ты бы так и пил его кровь, пока не прикончил бы его, лишь бы утолить свою жажду. — Зачем тебе это? — вымученно спрашивает Чонгук, теперь уже по инерции, нежели с целью вырваться, шевеля израненными руками. — Зачем я нужен вам после всего, что сделал? Ты ведь хотел убить меня? Ну так убей. Убей меня прямо сейчас! — он призывно повышает голос, надеясь таким образом все же вывести Минхо из себя. — Избавь весь наш клан от такой гнусности, как я. И вы наконец сможете зажить счастливо. Неужели вместо этого ты и правда хочешь, чтобы я и дальше целую вечность мозолил тебе глаза? — О да! И еще как! — яростно соглашается Минхо. — Видеть каждый день, как после всей твоей жалкой борьбы ты превращаешься в монстра, которого всю жизнь ненавидел… — он предвкушающе облизывается. — Я очень хочу на это посмотреть! Ведь другого пути для тебя не останется. Ты сам не захочешь жить среди людей, когда поймешь, что натворил. И тебе не останется ничего, кроме как вернуться к нам и, как и все, начать питаться человеческой кровью, потому что только она сможет заглушить в тебе все остальные чувства, включая отвращение к самому себе. А со временем ты просто не сможешь от нее отказаться. Не захочешь. И наконец станешь тем безжалостным вампиром, каким и должен был быть с самого начала. И тогда все вернется на круги своя. А я всегда буду помнить, кто избавил наш клан от клейма позора. — Минхо!.. — отчаянный крик срывается с губ измученного Чонгука. — Достойный план, верно? Твоей матери он понравился. Давно я не видел ее такой счастливой, как когда она узнала, что я придумал. — Так не будет… Я не стану пить кровь. Даже если… — Чонгук запинается, но все никак не может перестать качать головой. — Даже если я сделаю то, что ты сказал, я не стану заглушать это кровью, а просто покончу со всем. И тогда твой гениальный план провалится. Так что… Убей меня. Убей меня, и пусть все закончится прямо сейчас. — Окончательно разбитый Чонгук затихает и смотрит Минхо прямо в глаза: — Пожалуйста… — А ты и правда любишь его, да, Чонгук-и? — Я… Я умоляю тебя. Пожалуйста, — шепчет Чонгук, вдруг запоздало понимая, что плачет, но он готов претерпеть любые унижения, если это спасет Тэхену жизнь. — Пожалуйста, Минхо. Я прошу. Просто убей меня. Или… Хочешь, я сделаю это сам? — Хочешь, чтобы я сам дал тебе оружие против вампиров?.. — явно довольный разворачивающимся перед ним зрелищем Минхо гулко смеется. — По-твоему, я такой идиот? — Я клянусь, что воткну кол себе в сердце, как только он окажется в моих руках. Я клянусь! — как заведенный, бормочет Чонгук, переставая слышать Минхо из-за звона в ушах. — Клянусь, что не использую его против тебя. Только… Пожалуйста, просто позволь мне умереть! — Какое же ты все-таки ничтожество, Чонгук-и, — уставший от его причитаний Минхо подходит к нему и оставляет несколько новых глубоких порезов на его руках, чтобы оставшаяся в нем кровь вытекла быстрее. — Аж смотреть тошно. Хорошо, что до конца осталось совсем недолго. — Минхо! Стой! — Чонгук срывается на хрип, когда Минхо наконец оставляет его одного. — Стой! Пожалуйста! Я хочу умереть! Пожалуйста! Чонгук все не перестает в отчаянии дергаться, чувствуя, как с каждой пролитой каплей крови, сил в нем остается все меньше. Но он не может перестать надрывно кричать, не обращая внимание на болезненное жжение в высушенном горле, до тех пор, пока заволокшая его глаза дымка не становится непроницаемой и он не теряет сознание.