Граф Кусакула

Понедельник никогда не являлся любимым днем Чонгука. По обычаю в их клане этот день существовал для того, чтобы после сытной кормежки на выходных, когда всякие злачные места были до отвала забиты желающими поразвлечься людьми, они дружно всем семейством прибирались в своем логове, уничтожая свидетельства буйных увеселений. И несмотря на то, что с родней Чонгук порвал довольно давно, привычка наводить порядок именно по понедельникам так и осталась с ним. В этот день он всегда поднимался с постели позже обычного, делая вид, что ужасно устал накануне. А потом долго слонялся вокруг замка, твердя самому себе, что в это время было куда больше шансов наловить дичи впрок. Но в конечном итоге все равно возвращался к горам своего хлама, раскиданным по всем комнатам, которые только и ждали, когда же он наконец отыщет свою совесть и разложит все по местам. Он пытался приучать себя быть аккуратным все время, чтобы каждый понедельник не взирать уныло на скопившиеся залежи, будто тут жил не он один, а сразу вампиров сто. А еще пытался избавляться от лишних вещей, которыми успел обрасти за двадцать лет. Но вот в том камзоле он прогуливался по палубе под лунным светом на пути в Англию, а те часы разбились, когда он как-то раз сбегал от проснувшегося среди ночи купца, у которого он решил разжиться красивыми тканями. И в итоге все дорогие его сердцу приобретения так и оставались с ним. Вот и теперь Чонгук с кислой миной топчется в своей спальне, пытаясь понять, с чего вообще стоит начать генеральную уборку и как он всего лишь за шесть дней снова успел намусорить так, что от его письменного стола остались одни только ножки, да и то не все. И он как раз наклоняется к лежащему на полу цилиндру, чтобы хотя бы на него не наступить в суете, но тут же замирает и прислушивается. А спустя секунду на вампирской скорости распахивает дверцы своего шкафа, чтобы затолкнуть в него все барахло, которое только влезет. Потому что в эту самую секунду он слышит, как Тэхен спешивается у ворот его замка. Чонгук едва успевает задвинуть ногой под кровать не поместившиеся на полки шкафа пиджаки и в последний раз, пригладив волосы, взглянуть в зеркало, когда Тэхен входит в его комнату. — Привет! — спустя мгновение радостная улыбка сползает с лица Чонгука, когда он обнаруживает, что Тэхен выглядит так, каким он никогда еще не видел его за месяцы их знакомства: совершенно потерянным и разбитым. Даже в ту самую ночь, когда они впервые всерьез обсуждали его женитьбу на госпоже Пак, лицо Тэхена не выражало такую абсолютную обреченность. Неужели вчерашний прием закончился настолько ужасно? — Эй. Что-то случилось? — обеспокоенно хмурится Чонгук, не зная, что делать: то ли подойти ближе к Тэхену, то ли наоборот не влезать в его личное пространство. — Тэ, ты в порядке? Тэхен все еще молчит и, неотрывно глядя на него, только качает головой. И Чонгук окончательно теряется. Никогда прежде ему не приходилось утешать кого-то, кто оказался в сложной ситуации. И уж тем более человека — не конкретно Тэхена, а вообще, — в количестве и комбинациях эмоций которого Чонгук все еще пытался разобраться, но делал это не всегда успешно. И потому он слегка выдыхает, когда видит, что Тэхен все же собирается заговорить с ним. — Я просто… — Тэхен так и не заканчивает предложение, когда проходит вглубь комнаты и грузно опускается на кровать. — Можешь рассказать мне о чем-нибудь? О чем угодно. Я просто… Я так устал, Куки. — Вчера все закончилось плохо? — не удерживается от вопроса Чонгук. Наверное, все же стоило закусить госпожой Пак, пока была возможность. Или, например, родителями Тэхена. Или ими всеми вместе, только чтобы Тэхену, наблюдать за страданиями которого было совершенно невыносимо, наконец стало лучше. — Давай обсудим это как-нибудь в другой раз, ладно? — Тэхен отворачивается от него и смотрит в окно. — Хочу забыть об этом всем хотя бы на какое-то время. — Конечно, Тэ, — сочувственно тянет Чонгук и уверенно размещается рядом с ним, опираясь спиной о стену, пытаясь скрыть свое смущение. А затем тихо ойкает, когда Тэхен неожиданно ложится на кровать, укладывая голову ему на колени. — Что бы ты хотел послушать? — все еще борясь с собственным стеснением, Чонгук начинает мягко перебирать пальцами волосы Тэхена, надеясь успокоиться таким образом. И заодно судорожно вспоминает, что люди делают в подобных ситуациях. По его сведениям, либо песни поют, либо рассказывают сказки. Но он знает только вампирские, а у них всегда не слишком приятный для людей финал, так что такое Тэхену сейчас вряд ли придется кстати. — Не знаю. Что угодно, — пожимает плечами Тэхен и, елозя макушкой по его бедрам, устраивается удобнее и прикрывает глаза. — Расскажи мне о своей семье. — Чужие страдания облегчают собственные? — ляпает Чонгук прежде, чем успевает подумать, но выдыхает, когда видит, что Тэхен улыбается уголками губ и даже одобрительно мычит в ответ. — На самом деле… В самом начале все было не так уж и плохо. Вообще у вампиров принято держаться своих. Даже если мы самый сильный вид, нас все еще значительно меньше людей. Поэтому безопаснее жить в кланах, чтобы, если что, прикрывать друг друга. Ну а так как я чистокровный, то мне в этом плане повезло еще больше. Ведь меня не просто обратил кто-то, кому потом стало на меня наплевать. У меня были родители, которые учили меня всему и заботились обо мне. Я был не особо сильным до полного обращения и меня часто задирали, пока отец однажды чуть было не поджарил на солнце одного такого умника-полукровку. После этого ко мне особо не лезли. Ну… До того, как я превратился в семейное посмешище и разочарование. — Разве это не странно, что ты получился таким, хотя родители скорее всего пытались воспитать тебя совершенно иначе, — шмыгая носом, спрашивает Тэхен. — Я иногда думаю о том, почему я не мог родиться и вырасти с теми же установками, которые есть у моих родителей. Так всем было бы намного проще. — Вот и не всем, — Чонгук не успевает прикусить язык, когда, помрачнев, бездумно выпаливает то, что первым приходит ему в голову. Но останавливаться после этого уже нет никакого смысла. — Мне бы не было. Если бы ты вырос занудой, зацикленным только на этом вашем семейном деле, я бы так и тух тут один. — Или тебя бы случайно обнаружил чей-нибудь еще нерадивый сын, сбегающий от ответственности и долга, — пожимает плечами Тэхен. — Мне не нужен ничей другой нерадивый сын, — Чонгук закатывает глаза и поджимает губы. — Меня вполне устраивает и этот. И вообще… Давай лучше вернемся к моему семейству. Чонгук давится слюной, когда Тэхен вдруг открывает глаза и смотрит прямо на него. — Спасибо, Куки. И Чонгук не успевает никак отреагировать, когда Тэхен перекатывается на бок, подкладывая под голову на его бедро согнутую в локте руку. — Кхм… — Чонгуку требуется пара минут, прежде чем он снова зарывается пальцами в мягкие волосы Тэхена и продолжает. — Так вот. На самом деле иногда я думаю, что все так вышло потому, что родители слишком меня любили. Ну или… Не знаю, можно ли так говорить про вампиров. У нас считается высшим проявлением заботы, если кто-то из сородичей принес тебе на съедение самого упитанного человека, а не сожрал его сам. Так у нас обычно формируются новые пары. — Миленько. — Ага. Не то слово. Но… Да, думаю, родители по-своему любили меня. И чувствуя это от них, я мог как-то, может, немного искаженно, но все же понимать, что испытывают люди, которых притаскивали к нам в пещеру. Кстати, знаешь? Это я так называю свой прежний дом. Но на самом деле мы не жили дикарями под каким-то камнем. Там была целая сеть постепенно уходящих под землю пещер с длинными тоннелями. А на стенах висело множество факелов, и мы постоянно следили, чтобы они не переставали гореть, чтобы внутри всегда было тепло и сухо. Так что это тоже был своего рода замок. Разве что другие его не замечали, потому что он стоял не на земле и был сверху покрыт густой травой. — Вы не переезжали раз в десять лет или типа того? — говорит Тэхен, и Чонгук даже сквозь ткань брюк чувствует его теплое дыхание, которое заставляет его спину медленно покрываться мурашками. — Неа. Не было необходимости. Все, кто охотился, старательно заметали следы. Это может казаться чем-то сложным. Но когда ты самое быстрое существо на свете, прятаться от невнимательных людей довольно просто. — Ты не был таким быстрым, когда Нэрсэ решил показать, кто из вас двоих главный, — хмыкает Тэхен, но тут же, все еще посмеиваясь, шипит, когда Чонгук инстинктивно щипает его в ответ на нанесенное оскорбление. — Это было слишком неожиданно! И вообще… — Чонгук дуется и прищуривается. — Твой конь… Самое несносное создание на свете! С ним вообще никто не справится. Слушай, а что, если… — Чонгук не заканчивает, успевая вовремя спохватиться. На самом деле отчаянно хотелось выдвинуть гениальную идею любезно предложить прокатиться на Нэрсэ госпоже Пак. Которая, вероятно, не пережила бы такую поездочку. Но Тэхен просил не говорить о ней хотя бы сегодня, так что Чонгук заставляет себя заткнуться. — Что, если, Куки? — Неважно, — отмахивается Чонгук. — Какое твое любимое блюдо? — он неуклюже переводит тему, заодно придумывая, куда же стоило деть вторую руку так, чтобы не касаться ей Тэхена как-то слишком неподобающе. Ведь положить ее, например, ему на талию, пожалуй, было бы немного странно?.. — Я вот любил все, что было связано с морепродуктами. Ну, пока окончательно не обратился. Родители специально для меня караулили торговые суда, на которых везли рыбу. А потом заставляли местных поваров как можно скорее готовить всевозможные блюда, чтобы я получал их из самых свежих ингредиентов. Наверное, это все из-за моей мамы. Она тоже любила морепродукты, когда была человеком. Несколько раз она пыталась пробовать то, что приносила мне, но всегда говорила, что на вкус оно уже совсем не то. — То есть в теории ты можешь есть человеческую пищу? — вновь спрашивает Тэхен, и Чонгук слышит, каким все более сонным становится его голос. — В принципе могу. Но для меня все вкусы вашей еды довольно блеклые и едва ощущаются. Так что это просто не имеет смысла для меня, — поясняет Чонгук. — Но знаешь, что при этом самое странное? — он вздыхает и закусывает губу, но все же решается поделиться тем, что тревожило его сильнее всего. — То, что в своем клане я никогда не чувствовал себя счастливым. Даже до обращения, несмотря на то, что родители так заботились обо мне. Все равно было в этом что-то… Как будто я какой-то их проект, о котором они пекутся и провала которого не могут допустить. Мама… Она рассказывала, что, когда случайно узнала о вампирах, захотела стать одной из них. Она выбрала это сознательно и довольно быстро избавилась от всех человеческих привычек и привязанностей. Так что ее отношение ко мне… Это всегда ощущалось довольно странно. Хотя родители довольно долго боролись за меня, пытались внушить, что было правильным на самом деле. Но… Честно говоря, чем дольше это длилось, тем сильнее я убеждался в собственной правоте, а не в их. Потому что, если бы они и правда любили меня, они бы позволили мне выбирать самому. Я не собирался никому рассказывать о клане, и мы вполне могли спокойно сосуществовать. Но их не устраивало, что у меня было собственное мнение на порядок вещей. Так что в итоге они просто отказались от меня, будто всех этих лет никогда и не было. И… Тэ?.. Ответом увлекшемуся собственным рассказом Чонгуку служит только ровное дыхание. Тэхен уснул. И первым благородным порывом Чонгука было аккуратно отнести его домой, чтобы его родители не волновались о пропаже сына сразу после злосчастного ужина. Но затем… Чонгук подается немного вперед, чтобы вглядеться в спокойное лицо спящего Тэхена. Ему видится в этом что-то жуткое, но он никак не может заставить себя перестать смотреть, чувствуя, как и в его собственной груди разливается незнакомое ему ранее тепло от осознания того, что Тэхену настолько комфортно рядом с ним. Тэхен пришел именно к нему после столь тяжелого для него дня, чтобы забыть о всех своих печалях. И он должен ценить это. А еще доверять Тэхену. Поэтому он откидывается обратно к стене и только аккуратно поглаживает Тэхена по волосам, намереваясь стеречь его сон всю ночь.