Драконий гон

. . . — ПРОСЫПАЙСЯ. Голос прозвучал одновременно снаружи и откуда-то изнутри. Громкий, холодный и строгий. Однако опасности не ощущается, вместо неё — скорбь и пустота, словно случилось нечто ужасное, и говорившего злит, что кое-кто этого ещё не заметил. …Или не хочет замечать. . . . — ПРОСЫПАЙСЯ. Теперь вслед за голосом раздаётся звук, словно что-то лёгкое стукнуло по чему-то твёрдому, породив эхо и образ строгого седовласого мужчины, опирающегося на элегантную трость. «Не, не хочу». — ХОЧЕШЬ ИЛИ НЕТ, НИЧЕГО УЖЕ НЕ ИЗМЕНИТЬ. ПОЭТОМУ ПРОСНИСЬ И ПРИМИ РЕАЛЬНОСТЬ. Громогласные слова заставляют невидимые стены дрожать, угрожая затопить темноту чем-то невыносимым. Но ещё до того, как это происходит, на губах рождается имя… Имя, что тяжелее всего мира, произнести его даже мысленно почему-то не получается, а сама попытка сделать это раскалывает душу надвое, — боль от раскола достигает каждой клеточки тела, и только тогда Чайльд открывает глаза. Перед ним и правда стоит седовласый мужчина, опирающийся на трость. Впрочем, волосы его скорее белые, чем седые, а на трость он не столько опирается, сколько использует в качестве дополнения к строгому и изящному образу высокомерного судьи, которому никогда не было дела до мелких человеческих судеб. Так с чего вдруг… Рассеянно проведя ладонью рядом с собой, Чайльд замирает. Вроде бы ничего особенного, всего лишь сухая, холодная, немного шершавая поверхность… В ней нет ничего пугающего, только вот в невидимую рану в груди словно засовывают распорку, и в голове кто-то принимается бить в набат. Зрение тоже подводит: своды пещеры резко надвигаются, буквально зажимая в узком пространстве, будто в гробу, но почти тут же расходятся и исчезают в темноте, как если бы испугались янтарного света нескольких крупных кристаллов, гроздьями собравшихся у подножия горы… «Нет, статуи?» Чайльд поджимает губы, отметая прочие варианты, однако глаза его отчетливо видят каждую почерневшую чешуйку этой статуи. А ведь все они ранее точно были тёмно-коричневыми, а некоторые и вовсе отливали медью и золотом, теперь же из них ушло всё тепло… Ушла сама жизнь. Не в силах больше смотреть на эту черноту, Чайльд снова закрывает глаза. Он желал бы обмануться, однако даже так почему-то способен ощущать тепло и свет другого дракона. А значит, нет места и капле надежды. — Исчезни… — ТЫ ДАЖЕ НЕ ХОЧЕШЬ ЗНАТЬ, ЧТО ПРОИЗОШЛО? — Я знаю. Чайльд и правда знает. Это знание было в нём ещё до того, как он открыл глаза. Ещё до того, как вспомнил. Но именно сейчас это знание разливается по всему его телу нестерпимым жжением. — Х-ха… — ТЕРПИ. СИЯ ЭНЕРГИЯ БЫЛА СПЕЦИАЛЬНО ИЗМЕНЕНА, ЧТОБЫ ТЕЛО ТВОЁ СМОГЛО ПРИНЯТЬ ЕЁ. — Тц… А если я… НЕ ЖЕЛАЮ?! Когда собственный голос наполняет пещеру гулом, перекрыв голос Нёвиллета, Чайльд осознаёт, что закричал не только телом, но и душой. Что-то в нём изменилось. Несмотря на жжение, мышцы ощущаются непривычно сильными, а тело — лёгким, словно и не было последних лет, в течении которых Форма Короля Демонов постепенно подтачивала его здоровье, всё больше превращая в развалину. В развалину, что лишь внешне выглядела, как молодой человек, не достигший и двадцати лет. На самом же деле… Чайльд понятия не имел, сколько ещё проживёт, и потому наслаждался каждым мгновением, спешил, нервничал, боясь не успеть, упустить… И всё-таки не успел. Упустил. Тяжело дышать сквозь стиснутые зубы его сейчас заставляет не боль, а отчаянье. Он виноват. Он должен быть наказан. Так почему же наказание настолько слабое? Почему его тело просто горит изнутри? Почему не разрывается на куски, не поджаривается на открытом огне и не растворяется в кислоте? Почему проклятое жжение бессильно даже затуманить ему разум?! — Убей меня… — НЕ МОГУ. — Не можешь или не хочешь?!! — НЕ МОГУ И НЕ ЖЕЛАЮ… НЕУЖЕЛИ ТАК ТРУДНО НАЧАТЬ ЦЕНИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ? ХОТЯ БЫ СЕЙЧАС, КОГДА ОН ОТДАЛ ТЕБЕ СВОЮ? — …Разве я просил? Гул эха стихает. Ладони безвольно скользят по окаменевшей чешуе, под которой не чувствуется ни капли энергии. Моракса больше нет… Разве он не вышел «на пенсию», чтобы как следует насладиться жизнью без обязательств? Так почему же поступил так? Почему не позволил просто умереть? Почему оставил одного? — ОН СДЕЛАЛ СВОЙ ВЫБОР МЕЖДУ ЗАБВЕНИЕМ И ЖИЗНЬЮ БЕЗ ТЕБЯ. ТЕПЕРЬ ТВОЙ ЧЕРЁД. РЕШАЙ, ВЫБРОСИШЬ ЕГО ДАР ИЛИ ПРИМЕШЬ С БЛАГОДАРНОСТЬЮ? — Хватит читать мои мысли! — …КАК НАСЧЁТ ПОПРОБОВАТЬ ЗАСТАВИТЬ МЕНЯ ПРЕКРАТИТЬ? Скорбь и ярость. Насмешка и вызов. Тошно от одной мысли, что юдекс считает его всё тем же неразумным юнцом. И пусть сейчас Чайльд действительно чувствует в себе силы бросить вызов дракону, вместо того, чтобы призвать оружие, он погружается глубже в себя. Вместе с тем закрывая свой разум. Словно чья-то заботливая воля показывает, как это сделать. — Неплохо. Теперь холодный голос раздаётся только снаружи. Чтобы избавится и от него, Чайльд сосредотачивается сильнее, по-прежнему не открывая глаз, но чувствуя, как каменная порода откликается на его желание. Будто огромный и чуткий, но неразумный зверь. Зверь, размером с гору, если не больше. По сравнению с ним гидро-стихия, до сих пор подвластная Чайльду, кажется милым котёнком, а электро — мелким бешенным псом. «Что я могу? Что я должен… И чего я хочу?» Выросшая в пещере стена отделяет часть с остовом дракона, покинувшего этот мир, от надоедливого и пока ещё живого гостя. Разумом Чайльд понимает, что Нёвиллет пришёл не для того, чтобы поглумиться над ним… но он ещё не готов к диалогу. Не готов к этой подаренной жизни. Не готов смириться и простить. И ещё долго не будет готов. Но в конце концов ему придётся выйти. Выйти, чтобы прожить остаток жизни так, чтобы не разочаровать того, кто её подарил. ________________ Конец. Альтернативный конец будет в следующей, последней главе.