—
После концерта сердце Чуи стало обостренно восприимчивым. Оно впитывало каждую деталь в Дазае — каждое движение его тела, то, как всегда идеально уложены его бинты; непричесанные волосы, каждое подёргивание его заостренной челюсти. На удивление легко запомнить каждую причудливую черту характера Дазая. В нем Чуя все еще видит мальчика, которого когда-то обожал. Тем временем, день за днем, он узнает новое о взрослом Дазае. О некоторых вещах он уже знает; он сертифицированный гений, паршивец и фанат консервированных крабов. Но он также замечает, как исправно брюнет пишет Мицуру каждое утро, пока они завтракают, и прерывается, только когда Чуя с целью привлечь его внимание бросает в него кусочки круассана из французской пекарни. Как он улыбается каждый раз, когда Чуя кладет короккэ в его бенто. Как он красив, как он хрупок. Как Дазай —— Потому что мы были детьми. И если бы я мог, я бы не делал этого.
—
В тот день, когда их баланс подрывается, Мицуру без дела находится в комнате Дазая. Очередной день притворства, думает Дазай. Просто очередной день розыгрыша отношений, которые были самыми настоящими в его пустой в остальном жизни. Мицуру остановилась у него дома после проведенного в библиотеке дня, и Чуя поужинал с ними. Ради фарса Мицуру без умолку рассказывала об их отношениях, заостряя внимание на том, насколько Дазай лучше Фудживары. Она называла его внимательным, заботливым и привлекательным, а Дазай притворился смущенным похвалой. Сделав вид, что его тошнит, Чуя зачерпнул больше карри и никак не поддержал разговор. Однако ему нечего добавить, Мицуру не нужно было его участие: Чуе была отведена лишь роль зрителя. Свидетеля, наблюдателя. И Дазай должен признать, Мицуру ведет себя довольно серьезной в своих намерениях. Так или иначе, она была тактильной к нему весь вечер — касалась пальцами, задевала ногой его лодыжку под столом — чтобы убедить Чую в том, что они действительно вместе. После ужина Чуя ушел в свою комнату, в то время как Мицуру утащила Дазая «поучиться». Что на языке отношений означает «целоваться». Однако на языке ими разыгрываемых отношений это означает, что Дазай еще полностью одет и лениво листает ленту в Инстаграм, в то время как Мицуру разглядывает книжный шкаф Дазая. Ее тонкие пальцы скользят по белому пластику полок из Икеи, перескакивая от романа к эссе без особого интереса. С кровати Дазай искоса бросает взгляд на закрытую дверь и на девушку, стоящую перед книжным шкафом. Он замечает, что на ее коже меньше веснушек, чем у Чуи, а волосы больше карамельно-каштановые, чем рыжие. Локоны Чуи имеют кленово-красные оттенки осеннего дня. У нее длинные ресницы и аккуратный профиль, когда она изучает содержимое полок. — Так-с, — говорит он, — ты уверена, что хочешь остаться? Можем посмотреть фильм или что-нибудь в таком духе. Мицуру откидывает длинные волосы с плеча, прежде чем ее любопытные руки находят другую книгу. Это библиографический каталог в бирюзовом переплете, который Дазай не собирался читать и купил из эстетических соображений. Он делает так иногда. Часто, он довольно быстро забывает о них. Для него они никогда имеют истинной ценности, потому что красота и ее уникальности недоступны ему.—
Этого не может быть. Это ночной ужас. Чуя пинает ногой стену в момент, когда пружины на кровати Дазая начинают скрипеть, и женский голос — без сомнений, Мицуру — что-то кричит о футболке Дазая. Черт, это просто ад. Еще через пару секунд он может расслышать едва скрываемые смешки по другую сторону стены, а затем ничего. Тишина мучает его больше смешков, его воображение бешено сходит с ума. Затем, внезапно, рыжеволосый слышит глубокий вдох, от которого волоски на его спине встают дыбом, — и глухой стук кровати. С негромким всхлипом Чуя прячет лицо в подушку. — Руки прочь от моей сестры. — бормочет он, не осмеливаясь произнести эти слова громче озлобленного, рычащего шепота. «Руки прочь от моей сестры и займись мной» прозвучало бы менее лицемерно, и рыжеволосый задается вопросом, становится ли он от этого невменяемым или жалким. Он хватает телефон в надежде прогнать прочь эту мысль, точно зная, куда обратиться за помощью и поддержкой: Для: Фандом Оперы От: Чуя // Не могу поверить. // Моя сестра занимается сексом, пока я в соседней комнате. Возможно, сейчас он слишком драматизирует. Дазай, может, и не самый лучший сосед, но он никогда не занимается сексом, пока он находится дома. Нет: он и Мицуру определенно будут обжиматься, пока будут засыпать, переплетаясь друг с другом телами и держась за руки. Что достаточно ужасно, но… Мицуру держащая Дазая. Мицуру касающаяся Саму. Она целует эти губы, касается бинтов, взъерошивает копну мягких-мягких кудрей, и Чуя не ревнует — у него больше нет ожиданий после подслушанного той ночью разговора — но он за гранью злобы. Первый ответ возвращает его из круговорота злости. От: Липпманн // Просто неуважение. От: Док // Может, пойдешь прогуляться? От: Айсмен // Надень наушники? // Не похоже, что ты можешь здесь что-либо сделать. Чуя морщит нос, оценивая возможный ущерб, связанный с переносом телефона на другой конец комнаты, прежде чем решить, что оно того не стоило. Он не станет отвечать, каким образом Док советует ему пойти прогуляться в десять часов вечера (Куда ему, черт возьми, податься? К торговым автоматам на улице?), но Айсмен жестко выставляет его в не самом лучшем свете. Ему стоит надеть наушники и заняться своими делами. Ему действительно стоит. От: Чуя // Очень помогло, спасибо большое От: Трос // Если быть честным, то он прав // Не притворяйся, что не хочешь трахнуть Дазая И, Трос, дамы и господа. Его так называемый лучший друг. Тот самый, когда им было по шестнадцать, клялись, что они дуо «гони или умри». Нутелла к его хлебу. Лапша к его рамену. Тот, который будет ненавидеть его больше всех на свете, потому что он всегда говорит ту правду, о которой Чуя не хочет знать. От: Чуя // Будь так добр, сходи нахуй От: Тросс // Будь так добр, перестань загоняться Со вздохом Чуя старается отмахнуться от полученного ответа. Он вновь зарывается головой в подушку и заглушает крик. Когда его телефон вибрирует, он не утруждает себя проверкой уведомления, прежде чем смахнуть вверх всплывшее извещение. Судя по продолжающейся переписке, он думает, что его назвали абсолютным неудачником в общем чате. Однако его живот фигурально делает прыжок с лестницы, когда его взгляд падает на имя Дазая на экране. Он ошибся. От: Дазай // Не против, если Мицуру останется на ночь? Чуя моргает. Раз, два. Неудивительно, что независимо от того, насколько он хочет этого, но мысли не формируются — текст сообщения прежний; абсурдный вопрос, который мозг Чуи противится обрабатывать. Что. За. Черт. Для: Дазай // Че? Ни за что // Вызови ей такси, черт возьми От: Дазай // Ты сейчас серьезно? Он намерен написать, что абсолютно серьезен, и Дазай мог бы повременить с сексом с его сестрой по крайней мере до тех пор, пока Чуя не уйдет из дома, когда еще один глухой, но сильный стук кровати из соседней спальни заставляет его замереть. Если рыжеволосый и подозревал, что Дазай и Мицуру целовались прежде, то после скрипа пружин матраса под тяжестью тел, хихиканья и шепота — он в этом уверен. Он проклинает тонкие как бумага стены и скрип, который слышит чуть позже. А затем ясный, звонкий от восторга голос Мицуру: — Осаму, — слышит он из комнаты, — ты вообще живой? У тебя руки ледяные. Вздохнув, Чуя проклинает себя за то, что позволил его тупейшему соседу по квартире заманить его в самую странную и неприятную историю в его жизни. Было бы в любом случае странно, если бы Дазай приводил девушку домой, учитывая, что стены настолько тонкие, что Чуя мог бы с таким же успехом занять самое лучшее место в первом ряду напротив кровати Дазая, чтобы лицезреть его акт совокупления, но тот факт, что Дазай с его сестрой, только усугубляет ситуацию. В этот момент Чуя приходит к пониманию, что не справится с этим. Назовите его ужасным человеком, но он не может. Для: Дазай // Занимайтесь, блять, чем угодно // В любом случае, вам не нужно мое чертово разрешение Сообщение доставлено, но Дазай слишком занят, чтобы прочесть его.—
— У тебя есть где-нибудь чипсы? Брови Дазая приподнимаются, когда он устраивается на кровати, прижимаясь к бедру Мицуру. Так как Мицуру стащила все имеющиеся у него подушки, спина Дазая расположилась на изголовье кровати, скрестив лодыжки и выставив напоказ свои разноцветные носки. Из-за них Мицуру назвала его «ходячей ошибкой моды», но парень не обратил на это внимания. Он носит бинты и разноцветные носки — безусловно, так он внес свой скромный вклад в мир моды. — Я, по-твоему, похож на человека, который ест чипсы в постели? — выпаливает он в ответ. — Нет. Слишком уж ты скучный для такого. — Замечательный ответ. — Даже конфет нет? — Можно спросить об этом у Рампо. — Тогда, у тебя есть пиво? Типа, секретного тайника под полом. — Ты что, алкоголичка? Что, нужно заметить, семейное, поскольку недавно он нашел тайный запас вина Чуи и уверен, что у Верлена тоже есть такой. Дазай убежден, что у его лучшего друга произошел бы психический коллапс в доме без вина. Поморщившись, Мицуру замолкает. Затем она хитро улыбается — и Дазай уже знает, что ему не понравится вопрос. — У тебя есть презервативы? Брови Дазая исчезают за челку. — Даже если бы были, я бы тебе не сказал. Зачем? — Не знаю, можно было бы наполнить их водой и посмотреть, как они лопаются, — говорит она, прижимаясь к телу Дазая, — или использовать их по назначению. — Ага, нет. Вздохнув, Мицуру расслабленно раскидывается на подушки. — Рада, что в этом мы солидарны, — Она приподнимает голову. — О, я когда-нибудь рассказывала тебе о том, как Чуя однажды встречался с абсолютнейшим мудаком? — Нет. — отвечает Дазай. Несмотря на отсутствие желания узнать об этом поподробнее, Мицуру язвительно ухмыляется. — Капитан команды по крикету. Ужасный игрок. Я его ненавидела. Знаешь, ты бы тоже его ненавидел. Ну, конечно же, мой брат влюбляется в тех, кто погано поступает с ним. И вот, однажды вечером Чуя врывается в мою комнату с вопросом, есть ли у меня презервативы. После того, как я ему сказала порвать с ним, представляешь? Дазай усмехается. — Могу представить. — Он так отчаянно хотел понравиться этому парню. — Воспользовавшись моментом, Мицуру хмыкает. — Обычно он стесняется такого, но не в тот раз. Родители смотрели телевизор в зале, у нас было принято за правило не закрывать двери, но Чуе было все равно. Только не в тот раз. Он ворвался в мою комнату и спросил, есть ли у меня презерватив, потому что собирался потрахаться. — И как ты ответила? — Что моя невинность была осквернена, и мне пришлось отбелить уши. — Она ухмыляется с озорством в глазах. — И что трахнуть бревно стало бы лучшим вложением его времени. — Ты невозможна, — комментирует он, изображая отсутствие интереса в надежде, что Мицуру сменит тему разговора. С каждым словом сердце Дазая немного больно сжимается. Сложно не ревновать к прошлому Чуи; он никогда не был ее частью. Его не волнует тот единственный раз, когда Чуя поклялся, что влюблен или рисковал оказаться в компрометирующей его репутацию ситуации, потому что ему достаточно сильно нравился парень, и он не думал о последствиях его решения. Он не хочет знать. Однако Мицуру не слушает. Она должна продолжить свой пересказ о том, как отчаянно Чуя выставил себя посмешищем — и все ради презерватива. Все ради парня. — … И их поймали в процессе, у меня были неприятности. Говорю тебе, мой брат не умеет держать себя в руках, когда дело касается парней. Воспоминание об Альбатросе вспыхивает перед глазами Дазая — руки парня обхватывают лицо рыжеволосого, губы Чуи накрывают его растянувшийся в ухмылке рот. — Ага, я заметил. — выпаливает он. — В тот раз было ужасно неловко. Я ненавидела это. В самом деле… — С недолгой паузой Мицуру выпрямляется, прикрывая рот ладонью. — Думаю, пора снять эту рубашку. Дыхание Дазая разрывается между вздохом и смешком. — Время расплаты, — шепчет она, одаривая его ухмылкой. — Мы побесим Чую. — Короткая пауза. — Чуя, можешь уйти? Прогуляйся. Мы собираемся очень громко пошуметь. Им отвечает тишина. Одна, две, пять секунд. Дазай задерживает дыхание, охваченный шоком, чтобы хоть как-то отреагировать. В момент, когда они слышат «ха!? из комнаты Чуи, ухмылка от уха до уха рассекает лицо Мицуру. — У тебя есть лишние презервативы? Саму нужен один. Веселый блеск в глазах девушки вызывает улыбку у брюнета. Мицуру чертовски упряма в своих планах — упрямство, которое объединяет ее с братом, хотя она искуснее использует эту черту характера. Дазай всегда гордился тем, что умеет придираться к рыжему, давить на его слабые места, заставляя реагировать, но Мицуру? У нее была целая жизнь, чтобы овладеть искусством выводить из себя своего брата. Она довольно убедительна. Черт, девушка втянула его в поддельные отношения, и как они обмениваются поддельными намеками на секс. Однако, грохот захлопывающейся двери, который заставляет Дазая вздрогнуть, вполне реален. — Я ухожу, — рычит Чуя, — Идите к черту, оба. В его словах нет игривой раздраженности. В его словах нет смущенности: они звучат озлобленно. Дазай не тратит ни секунды на размышление, как ему стоит поступить. Его тело двигается на чистом инстинкте. Обменявшись удивлением с Мицуру, Дазай вскакивает и вылетает из своей комнаты, преследуя Чую. Он находит парня у входа, на полпути к генкану; несмотря на его серый свитер для сна и небрежно собранные в пучок волосы он направляется к обуви и куртке. Дазаю требуется секунда для осознания того, что парень серьезно готов устроить нервный срыв. — Чуя– — Ой, привет, — шипит Чуя, поворачиваясь на каблуках. Первое, что попадается ему на глаза, это маковая краснота его щек и горячие от разочарования голубые глаза. — Я ухожу, понятно? Счастлив? Я переночую у Пианиста или где-нибудь еще. — Постой, не— — Или просто прогуляюсь. Господи. Вы не могли забронировать чертов номер в отеле? — Чуя, остановись, — перебивает его Дазай, сделав шаг вперед. Приближаясь физически немного ближе, хотя он желает больше. — Мы шутили. Оправдание звучит слабо, но прямолинейно, и они оба знают, что это не отговорка, но оно срабатывает. Непонятным образом слова возвращают Чуе реакцию. Он замолкает, округляя приоткрытые губы. Только благодаря тому, что Чуя отвлекается на кого-то за спиной, брюнет чувствует, что Мицуру подошла к ним. — Ох, ты… — его дыхание замирает, и глаза рыжеволосого блуждают по лицу брюнета, словно он пытается подобрать подходящие слова, — не раздет. Видимо. Дазай кивает без промедлений. Он не уверен, соглашается ли Мицуру, и даже не осмеливается посмотреть на нее. — Конечно нет, глупенький, — говорит она, потянув за надетую на ней футболку Дазая, как бы говоря «видишь? все еще в одежде». — Задумка была в том, чтобы подействовать тебе на нервы. Дазай лишь дал мне старую вещь для сна. Она не говорит о причине, почему она намекнула, что они чем-то занимаются; она не зовут его Саму и не упоминает бывшего Чуи, но у Дазай есть чувство, что это больше не важно. Это не изменит румянец на лице Чуи и обостренно выраженную боль в его глазах. Это не изменит боль сжатых в кулаки рук Чуи. — Ты не… Мицуру качает головой. — Ох, нет. Я просто шутила над тобой. — А, тогда ладно, — шипит Чуя, сузив глаза. — Шутите надо мной без меня. Держу пари, вы от души веселитесь. Именно это ломает Дазая. Не оскорбления, не вспыхнувшее смущение и раздраженность в его глазах; это смиренность, грусть, то самое чувство ненужности. Он заставил Чую — того самого мальчика, пообещавшего жениться на нем, чтобы Дазай никогда не чувствовал себя одиноко или не на своем месте — чувствовать себя нежеланным. Внезапно это ощущается непростительным поступком. — Извини, Чуя, — говорит он. — Это была шутка. — Она была одной из тупых, — врывается в разговор Мицуру, делая шаг к Дазаю. — Надеялась, что ты будешь смущен, не… озлоблен. Это немного, но, это правда. Извинения, кажется, дают пощечину Чуе, внезапно осознавшему свой гнев. — Нет. Нет, прости, — говорит парень. — Просто странно. Я слышал вас из своей комнаты. — Ты подслушивал? — Тонкие стены. — шепчет Дазай в защиту Чуи, будто бы это может хоть как-то оправдать их действия. Чуя быстро улыбается ему — смягченно неясными для нему эмоциями — прежде чем повернуться к сестре. — Нет, Мицуру. Я не подслушивал. Кстати, иди нахуй. — Почему, потому что я задела нежную чувствительность? Так что же мне стоит сделать, заявить тебе, что собираюсь заняться сексом со своим же парнем? Чуя морщится. — Был бы очень рад хотя бы предупреждению, чтобы смог уйти. Вам разрешено заниматься сексом. Мне все равно. — Похоже, у тебя есть мнение на этот счет, — говорит Мицуру, скрестив руки на груди. — Ладно, да, у меня есть? Но мне не особо нравится идея находиться рядом, извини, что считаю это мерзким. Голос Чуи мрачен, лишен любых эмоций, от чего у Дазая бегут мурашки по спине. — Послушай, может я остро реагирую. И я не хочу, чтобы вы ссорились из-за того, что встречаетесь. — Пауза. Выдох. — Пожалуйста. — Тогда не ворчи, — отвечает Мицуру. — Нам жаль, окей? Не нужно реагировать так, будто тебя не пригласили на вечеринку. На секунду Дазай опасается ссоры между ними. Может у него и нет братьев или сестер, может у него даже нет много друзей, но прекрасно знает, как выглядит эмоциональная буря. Поэтому, хотя у него нет права вмешиваться, он готовится остановить спор. Затем, плечи Чуи резко падают. Его кулаки разжимаются, пальцы расслабляются, его оскал превращается в измученное выражение лица. — Ты просто сука, честно. Ведь знаешь, я … — Со вздохом Чуя проводит рукой по волосам. Его голос тихнет. — Знаешь что? Все в порядке. Ты права. У меня был тяжелый день, и я набрасываюсь на вас без причины. — Нет, — продолжает Мицуру. — Это не нормально. «Знаю» что? — Правда, Мицуру, забудь. Это ерунда. — Нет, это не так. — Ну, это, как и есть ерунда. Глаза девушки суживаются, прерывая брата, прежде чем он еще хоть как-то может оправдаться. — Ты преувеличиваешь, но не держи все в себе. Если зол, скажи. — Я не зол. — Или можешь сделать нам одолжение и рассказать, в чем же дело. Это из-за работы? Тихая нотка обеспокоенности вплетена в ее голос, от чего он звучит тихо. И Дазай ценит ее переживание, он мог бы даже разделить обеспокоенность, но с него достаточно. Он просто хочет обнять Чую. — Миччан, извини, можешь оставить нас? — аккуратно перебивает он. — Я вызову тебе такси. Просто думаю, чиби нужно немного побыть одному.—
Нас. В голове Чуи что-то щелкает. Дазаю стоит быть на стороне его девушки — и в какой-то степени Чуя обижен в защиту сестры. Хотя Мицуру выглядит такой же вымотанной, как в тот раз, когда в старших классах Чуя отказался плакать из-за сломанной на волейболе игры, она все равно соглашается. В его глазах нельзя найти ни намека на оскорбленность или боль: она, кажется, беспокоится за него, что довольно лицемерно после того, как назвала Дазая «Саму» ему в лицо. Некоторые вещи непозволительны для Мицуру. Некоторые вещи принадлежат только ему. У нее может быть будущее с Дазаем. Оно принадлежит ей. Дазай выбрал ее. Но прошлое Дазая? Она может позволить Чуе оставить хотя бы его. Он практически признался ей. Ведь знаешь, я, что? Мне всегда нравился Дазай? И мне больно? Я ощущаю, что застрял в прошлом, и вы исчезаете у меня из-под ног? Дело в том, она не знает. Он ожидал от нее понимания, немного эмпатии и позволения ему быть с Дазаем. Он просто засранец, который хочет игрушки своей сестры и боится заговорить об этом вслух. Только Дазай никогда не был игрушкой, доступной Чуе, но всегда был личным сожалением; старая фантомная боль прошлого, которую он так желает изменить. Теперь он ускользает из рук Чуи, хотя он ближе, чем когда-либо прежде. Размышляя над своим практически озвученным признанием, рыжеволосый позволяет своей сестре крепко стиснуть его в объятиях, прежде чем забрать сумку и увильнуть в комнату Дазая, чтобы заказать такси. Полчаса спустя она пишет Чуе, что благополучно добралась домой. Ей жаль, повторяет девушка вновь — и вновь, Чуя убеждает ее, что это ерунда. Все нормально. И снова изо всех сил он старается придать его словам правдоподобность, подавляя злобу, потому что имя Саму на ее устах разожгло в нем огонь, который он не в силах полностью погасить. Несмотря на то, что Дазай укутал его в одеяло, налил ему бокал вина и присоединился к нему на диване, голос в голове все еще называет его идиотом. Ему стоит признаться или отпустить. Он не должен сидеть рядом с Дазаем, изображая радость от просмотра низкокачественного криминального сериала, потому что больше ничего не показывают. Дазай должен быть рядом со своей девушкой. Мицуру должно быть разрешено наслаждаться ее отношениями. И он жалкий урод без права на пассивную агрессию в отношениях, которые якобы он принял, хотя они безмолвно рубят его на куски. О, господь милостливый. Флаги правы. Он ужасен. — Я отвратительный человек, — шепчет он, касаясь губами края одеяла. Дазай обернул его в буррито, но Чуя не может не заметить, как брюнет держит безопасную дистанцию. — Это не так. — Это и есть так. — Все нормально. Чуя — пес, я ожидал, что он начнет тявкать, как только оставлю его без внимания. — Перестань быть таким хорошим, когда тебе стоит быть разозленным на меня. — Он делает вздох. Одна часть его хочет дотянуться до вина на кофейном столике, но его тело отказывается двигаться. — Не думал, что настолько разойдусь. Не понимаю, что произошло. Просто — — Она твоя сестра. — прерывает его Дазай. Чуя делает паузу, распахнув в удивлении глаза. — Что? — Она твоя сестра, — повторяет Дазай, тщательно подбирая слова, будто говорит с не самой умной собакой. — Конечно же тебе некомфортно из-за того, что я нахожусь с ней в интимной близости в твоем собственном доме, пока ты сам находишься где-то рядом. У нас дома, мысленно исправляет Чуя. Но он также осознает, что это ничего не меняет, поэтому сохраняет размеренное дыхание и позволяет Дазаю продолжить свою мысль. — Ты знаешь мою позицию к отношениям на одну ночь. И, хотя я обещаю тебе, что с Мицуру все по-другому, ты сказал, тебе нужно время. Нам не стоило дразнить тебя по этому поводу, это я понимаю. Нет, думает Чуя, его сердце подступило к горлу, ты ни черта не понял. Тем не менее, рыжеволосый рад поспешным выводам Дазая; ему не придется что-либо объяснять, до тех пор, пока Дазай верит в то, во что сам хочет верить. Это все облегчает, но все же жутко саднит. — Ладно, да. Спасибо, что, типа, понимаешь и все такое. Так держать, Чуя. Назови свою влюбленность «понимающим и все такое» после эмоциональной встряски как у разбалованного засранца, потому что он проводил время наедине со своей девушкой. Печенька тебе за это. Если он уже не считает тебя сумасшедшим. Взгляд Дазая заостряется, и Чуя клянется, что он осуждающий и немного растерянный. — Это хорошо? Чуя ерзает на месте, жалея, что не может треснуть себя об стену и забыть об этом вечере. — Не будь козлиной. Ты же знаешь, что это так. — Тогда не за что. — И я чуть-чуть был уродом. Дазай качает головой. — Порядок. Нам не нужно это больше обсуждать. Что было бы прекрасно, предполагает Чуя, если бы это не побудило его сказать кое-что другое. Что-то в разы хуже, что преследовало его с тех пор, как он подслушал разговор Дазая и Мицуру. — Ты жалеешь о нашем первом поцелуе? Дазай смотрит на него с широко распахнутыми глазами, и только тогда Чуя осознает, что только что произнес. — Извини, не понимаю тебя. — Ох, не имею в виду первый поцелуй, то будет и второй. — Ох, блять. Блять. — Имею в виду, наш единственный поцелуй. Не то чтобы я хочу поцеловать тебя еще раз, меня бы стошнило и я бы умер. — Аналогично, Чуя. Но почему его слова звучат так саркастично? Так раздраженно? — Ты жалеешь? Дазай беспрерывно смотрит на него. — А ты? — спрашивает он в ответ. Это слишком загадочно и вовсе не является ответом. Но затем, после того, что ощущается вечным как сама жизнь молчанием, Дазай усмехается. — Иди сюда. — говорит он — его голос несправедливо кроток для того, кому он совсем не нравится в романтическом смысле. Это не должно ощущаться настолько правильным. Чуя не должен быть знаком с объятиями Дазая, как он окутывает его своими длинными руками плечи рыжего. Он не должен знать наизусть аромат Дазая, смесь из свежих бинтов и мяты, а также биение его сердца и учащенное дыхание. Он не должен издавать хныкающий писк из глубины горла в тот момент, когда его голова покоится на теле брюнета. Но к черту благие намерения, мозг Чуи предательски дает сбой, когда его руки нежно обвивают его. — Ты не можешь обнимать меня каждый раз, когда я злюсь. — прорычал он, все еще уютно устраиваясь, окруженным руками Дазая. Он чувствует расцветающую ухмылку парня. — Думаю, нам стоит затестить. — Ух. Только если мы обязаны. — Прилежный мальчик. Если Чуя будет прилежным псом, я дам ему лакомство. Сердце Чуи екает, потому что его лучший друг вновь говорит своим нежным голосом — тоном все будет хорошо. Он глубже погружается в его объятия, растворяясь в них, купаясь в их тепле. — Это телешоу полный отстой, — бормочет он, чтобы разрядить обстановку. — Не могу сказать, что ты неправ. — Дазай колеблется на секунду. — Значит… мы все еще друзья? Сердце Чуи немного разрывается от заданного вопроса. — Конечно, — бубнит он. — Ты мой друг. В конце концов, Чуя не знает, жалеет ли Дазай об их первом поцелуе. Может и жалеет. Может он никогда и не ответит, а Чуя никогда не узнает. Что он знает, так это то, что просит своего друга остаться с ним до утра, и он верен его просьбе.—
От: Мицуру // Думаешь, с ним все порядке? Обычно он не *взрывается* так // Ну, взрывается. Иногда. Но не думала, что под таким стрессом. Мне жаль. // Кстати, спасибо Я у тебя в долгу От: Дазай // Все хорошо, правда // Просто подумал, что он хочет побыть один От: Мицуру // Мне стоило остаться. // Я ужасная сестра? От: Дазай // Нет, ты не ужасная. От: Мицуру // Он все еще в ярости? От: Дазай // Немного. Но я сделал ему попкорна и налил вина, он должен прийти в норму. От: Мицуру // Серьезно, Осаму // Вы двое меня иногда пугаете Положив голову Чуи к себе на грудь, Дазай смотрит на телефон. Рыжеволосый сопит, обнимая его руку как коала-переросток, пускающий слюни. Фыркнув, он думает, что Чуя — это целый зоопарк: креветка, пес, тюлень, коала. В нем заключено так много восхитительных и прелестных животных. И, когда рыжий прижимается к его боку и ворчит что-то о вине и усталости, Дазай предполагает, что его и любимого плюшевого мишку Чуи объединяет что-то больше их имени. Их объединяет цель. От: Дазай // Я знаю Он пугается самого себя практически каждый день. Он не доверяет себе. Становится все сложнее отрицать, что без ума от парня, который буквально спит на нем после им закаченной сцены и возникшего по этой причине переполоха в доме. Жутко от быстротечности развития этой ситуации. Для человека, попавшего в ненастоящие отношения, он правда влюблен в Чую.—
У Накахары Мицуру девяносто девять проблем, и все они из-за ее бывшего. Когда Фудживара Тейка спросил, могут ли они поговорить, и отвел ее к углу пустого коридора, она притворилась, что чуть не упала в обморок. Он так хорош собой в синем поло и черных брюках — она почти может простить его за белую теннисную обувь. Его стрижка также короче положенного. Раньше его волосы были цвета шоколада, но со временем Мицуру научилась различать золотистые оттенки в его прядях. Обычно девушка была слишком строга к тем, кто был одет так, словно сошел с обложки журнала по морской тематике, когда поблизости нет магазина Ralph Lauren или корабля, но Фудживаре все сходит с рук. Черт, ему все сходит с рук. И он до невозможного хорош собой, чтобы подходить к ней в коридоре университета, будто он не вызывает у нее аневризму каждый раз, когда их глаза встречаются — будто он не знает, что шлейф его одеколона все еще покоится на ее подушке, и что она глубоко вдыхает его каждый вечер перед сном. Огонь разгорается в глубине его зеленых глаз, когда отводит ее в сторону. (И она думала, что эта искра давно потухла, что они исчерпали ее. По-видимому, она ошибалась.) — Что ты делаешь, встречаешься с Дазаем? Он — моральный урод. О, так вот в чем дело. План работает. Она одаривает его ухмылкой. — Почему? Мы всегда были друзьями. Он живет вместе с моим братом, и… думаю, отношения только в стадии развития. Он цокает языком. — Ага. Конечно. — Что? Хочу, чтобы ты знал, Дазай – джентльмен. Поморщив нос, Фудживара делает шаг ближе. — Он самый ненадежный парень. Хотя она и не полностью может поспорить с этим заявлением, губы Мицуру поджимаются. Она прогоняла эту часть тысячу раз в голове, но она раздражена в защиту Дазая больше, чем могла представить. — Ты его не знаешь. — Да. И честно говоря, не горю желанием. Но парень, не в состоянии удержать такую девушку? Это странно. — Извини, ты называешь моего парня психом? С раздражением Фудживара вскидывает руки вверх. — Нет, просто говорю, что он не самый хороший человек. Все постоянно твердят об этом. Покусывая нижнюю губу, Мицуру подавляет желание узнать причину сплетен. Она знает, о чем говорят люди, и она знает, Дазай не так популярен, как может показаться — он разозлил уж слишком многих парней и причинил боль многим девушкам, чтобы быть «горячим парнем трахающимся направо и налево». Теперь он «заносчивый мудак трахающийся направо и налево». И она достаточно долго любит человека, стоящего напротив ее, чтобы знать, что иногда он говорит, не обдумав в голове озвученные им слова, даже если он этого не хочет — но все же это не оправдание. Девушка смотрит прямо в глаза Фудживаре, его зеленые и ее голубые. Ей требуется мгновение, чтобы подавить кипящее внутри раздражение. — Тей-кун, ты же понимаешь, что говоришь абсолютно по-свинкски? — Правда? Извини, если встревожен тем, что какой-то урод пользуется тобой. — Но мне нравится Дазай. Это правда, и все же это застает их обоих врасплох. — Тебе нравится он? — Я учусь этому, — признается она, — поэтому, пожалуйста, будь добрее к нему. Хотя его голова опускается, и он выглядит виновато, проведя рукой по каштановым волосам, тяжесть в ее груди никуда не исчезает. — Так значит, тебе нравится-нравится этот парень? — Я…может быть? Он добр ко мне. — Тогда ладно, — говорит он, взяв ее за руку. Ее сердце щемит, когда его большой палец скользит по тыльной стороне ее ладони, успокаивающе выводя круги. Легкое надавливание на ее костяшки вызывает одновременно новые и уже знакомые чувства. Она хочет, чтобы он ревновал, а не ссорился с ней. Однако, как и с Чуей, у нее есть предчувствие, что она не в состоянии контролировать себя; может, люди не настолько предсказуемы, какими они могут показаться. Может, она ошибалась. Ее дрожащий голос бормочет: — Но мне не нравится, что ты ведешь себя как придурок. Дазай всегда был в моей жизни. Кроме того она знает, какими подлыми могут быть люди, когда речь заходит о том, чего они не в состоянии понять. Она выросла с двумя отцами и гомосексуальным братом; она знает, как глубоко могут ранить сплетни, какую боль они причиняют. Медленно, почти болезненно Фудживара отпускает ее руку. Он все еще смотрит на нее щенячьими глазами, в его голосе слышится закравшаяся ревность, и Мицуру не знает, что чувствовать. Защищенность? Оскорбление? Все, что ей доступно для понимания, это то, что без его руки на своей она ощущает холод и жар одновременно. — Просто… будь осторожна, хорошо? Тяжело сглотнув, она кивает. — Конечно. Обещаю, я знаю, что делаю. — Знаешь, люди говорят о вас двоих всякое. Говорят, что этого мудака никогда не заботит то, с кем он трахается, что он таким образом обижает людей. И мне плевать, обольют ли Дазая помоями, но знаешь… — он замолкает. — Я устрою за тебя кулачный бой при всех во дворе. — Даже с командой регбистов? — с легкой улыбкой шепчет она. — Они довольно устрашающе выглядят. Фудживара ухмыляется ей в ответ. На короткий, прекрасный момент он сияет так, что Мицуру может подумать, что тот все еще влюблен в нее. Итак, если вы спросите Мицуру, то план работает. Губы Фудживары изгибаются, когда он смотрит на нее с новым удовольствием и позволяет девушке сменить тему разговора. Он слушает. Парень говорит, что скучал по разговорам с ней, и, господи, она почти верит ему. Он видит ее, по-настоящему видит, впервые за долгое время. Но, возможно, это несет за собой и неприятные последствия, потому что часть ее не может игнорировать зацикленность на вечере концерта. Она помнит реакцию Дазая. Она помнит его отказ от поцелуя, и тот, очевидно, соврал. «Моим первым поцелуем был Чуя.» Это явно что-то значит. Это было слишком напряженно, отягощено желанием. И, боже, с какой легкостью Чуя сел на колени Дазая. С какой легкостью их тела пристроились друг к другу, с какой легкостью они обвились вокруг друг друга. Ведь Мицуру была рядом, когда Чуя пошел в старшие классы, и его первые отношения всегда были с высокими брюнетами. Чуя никогда не признавал свою больше, чем симпатию к Саму, независимо от того, насколько болезненно нежной эта влюбленность казалась для все окружающих. Что касается ее самой, у нее нет права загонять брата в угол и расспрашивать о детской влюбленности, которую он всегда отрицал. По правде говоря, у нее всегда был страх, что заденет за живое. Кроме того, Осаму всегда встречался с девушками.