Три ночи с Адель

- Я вчера купила пару бутылок джина, просто пополнить запасы на всякий случай, вы же понимаете, что это простая формальность? Я и масло про запас покупаю, но это же не причина разводить такое… - Мисс Моринг, я ведь спросил Вас не об этом. - Называйте меня по фамилии, док. Я заметила едва уловимое движение век, дающее понять о намерении моего психотерапевта закатить глаза, но он быстро взял себя в руки и кивнул. - Хорошо, миссис Моринг-Хилл. Но ведь дело по-прежнему в другом, а не в том, о чем Вы говорите. За столько лет наших встреч я изучила фразы доктора вдоль и поперек. Особенно в том, что касалось моих отношений с алкоголем и Аароном (они шли рука об руку друг с другом) – одни и те же заученные слова, которые должны были вести нашу беседу в нужное русло, но приводили лишь к тому, что спустя десять минут сеанса у меня начиналась мигрень. - Вспомните о том, каких успехов мы с вами достигли год назад. Можете вспомнить свое состояние тогда? - Я вышла замуж. Был праздник, все вокруг поздравляли меня, я перестала пить. Мы с Аароном поехали к морю, потом… - Нет, мисс… миссис Моринг-Хилл. Что вы чувствовали? Я рассмотрела свои руки. Провела пальцем по обручальному кольцу, коснулась рубцов на запястье. Сейчас я чувствовала свои прикосновения очень ясно, отчетливо – если бы попросили описать их, я бы сделала это без труда. Мысли пробежались дальше по телу – обследовали изувеченные предплечья, шею, запнулись об торчащие острые ключицы и попытались нащупать что-то в районе сердца. Где-то в области грудной клетки должно было находиться то, что могло испытывать чувства. Там болело, когда их всех не стало. Там было приятно, щекотно и трепетно, когда я впервые целовалась с Майклом на вечеринке, и там было очень жарко и волнительно, когда наши поцелуи привели к чему-то большему. Я хорошо помнила, каково было испытывать эти чувства где-то между ребер. Но правда в том, что заново испытать что-то хотя бы отдаленно похожее у меня не получалось. - Я не знаю, док. Если я скажу «ничего», это сойдет за ответ? За те несколько лет, что я проходила абсолютно ничем не помогающую терапию, лицо моего доктора успело едва заметно постареть. Неглубокая морщинка на лбу четко очерчивалась всякий раз, когда он хмурился или удивлялся, но сейчас она пролегла на его коже потому, что он испытывал совсем другую эмоцию. - Мне кажется, Вы обманываете себя. – У него плохо получилось скрыть жалость. – Простите мне это вольное суждение. Хотя и сами, возможно, об этом не знаете. Адель, постарайтесь вспомнить свой самый счастливый момент за те полгода, о которых Вы сейчас говорите. Я подумала о нашем медовом месяце в Калифорнии. О том, как мы не вылезали из океана, трахались на балконе отеля, каждый вечер лежали на берегу и волны почти облизывали наши босые пятки. У Аарона ушли все сбереженные деньги на этот месяц, но я до сих пор помню его ярко, как очень-очень реалистичный сон. Что я чувствовала? Всплохи больных видений то и дело появляются, мешают разглядеть. Я не выпивала, только однажды вечером, когда мы взяли бутылку вина. Я крепко спала, почти перестала просыпаться ночью. Нет, это не чувства… Боль, смерть, зияющая пустота – были ли они тогда, как раньше? Кажется, нет, но это призрачно. Я словно жила с ними все эти годы, но после свадьбы перестала замечать, как мозоль на пятке, которая заклеена пластырем. Под тонким слоем защитной ткани все еще кровоточил надрыв, но я могла не обращать на него внимания, когда держала Аарона за руку. Мой самый счастливый момент? Я была счастлива? Я моргаю, столкнувшись с прямым, выжидающим взглядом доктора. За все время наших встреч он научился терпеливо молчать, когда я уходила в себя и делать вид, что ему совсем не скучно и дел более интересных у него нет. - В последний день, когда мы выезжали из отеля, Аарон предложил поехать на голливудские холмы. Далеко было ехать, я не хотела. Там еще вроде охрана возле букв «Голливуд», короче, бессмыслица. Но он очень хотел, и было особо нечего делать – и мы поехали. Было холодно, он отдал мне свою куртку, мы забрались на самый верх и видели все, как на ладони. Я тогда почувствовала… не знаю, как назвать. Что все станет лучше. Я позволила себе радоваться и верить. Я впервые поверила, что он рядом и это не закончится. Лицо дока погрустнело, но он быстро взял себя в руки. Не люблю, когда меня жалеют. - Что вы чувствовали потом, Адель? Когда это чувство исчезло? Мои легкие превратились в сжатые насосы. Пришлось сфокусироваться на дыхании, забыв вопрос. Доктор взял мой стакан, который был опустошен еще в начале сеанса, налил воды из графина и протянул мне. Я почти сразу осушила его, долго смакуя воду и представляя, как она течет вниз по пищеводу. Вода дарила облегчение. Вода напоминала мне, что мои органы могут ее впитывать, что я не плавлюсь изнутри, растекаясь кровавой жижей по полу. - Все было в порядке. Вначале. Мы делали ремонт, я помогала с баром, Аарон предлагал переехать к нему, но… я не смогла. Он считал, что оставив дом, я смогу измениться. Но у меня не получалось, это моя часть. Словно если я уйду… Док хотел подсказать, но я закончила фразу быстрее. - Словно если я уйду, то забуду. - Вам не хочется забывать? Почему это плохо? - Потому что… - ощутив, что снова задыхаюсь, я вцепилась в стакан. – Они умерли, а я жива. Они… как я могу? Какое я имею право? Моя жизнь… - Посвящена не вам, а памяти об умерших людях? Я молча пила воду, продолжая дышать. В диалоге не было смысла. - Адель, вы могли бы попробовать. Просто попробовать жить чем-то другим. Ваш муж, ваша новая семья – они могут стать приоритетом. - Уже нет. - Вы так считаете? - Аарон так считает. - А что думаете вы? Я редко плакала на встречах с доком, но сейчас горло сдавил противный ком. - Раньше он говорил о нас. Он говорил о детях… Представляете? Он хотел детей. Говорил, что хочет, чтобы они были рыжими, как я. - Это чудесно, Адель. - Сейчас он говорит о том, как хочет все закончить.