Спаси меня

      Эта ночь показалась Саске намного длиннее предыдущей, хотя Итачи в обоих случаях был активен лишь определенное время. Но разница всё же имелась. Возможно потому, что на этот раз Саске чаще бывал снизу и дольше принимал брата, удлиняя сам акт, чем когда находился сверху и бесконтрольно заканчивал, пытаясь насытить свою похоть. Так или иначе, лишившись большей части своих сил, он уснул мгновенно, одновременно понимая, что Итачи перешёл к фазе апатии, которая наступила через несколько часов после выброса адреналина и возбуждения.       Саске не знал, сколько он проспал: отключился после двух ночи, а когда открыл глаза, солнце за окном светило вовсю. Но подниматься и куда-то бежать абсолютно не хотелось. Он перевернулся на другой бок и, заметив, что брат лежит рядом, невольно затаил дыхание. Итачи тоже лежал на боку, лицом к нему, поэтому младший Учиха невольно залюбовался им, забыв о своей сонливости. Кровать была узкой и тесной, Саске не понимал, как два взрослых парня могли заниматься на ней любовью, не сломать её и не упасть с неё, да ещё уснуть на ней вместе. Максимум, что они сотворили — раскидали подушки, скомкали простынь и перевернули покрывало. Последнее сейчас закрывало нижнюю часть тела старшего Учихи и ноги младшего. Их плечи и спины были открыты, и Саске, протянув руку, коснулся его торса, обнимая его. Из-за узкой кровати они лежали очень тесно друг к другу, и младший брат даже ощущал дыхание старшего на своём лице. Проведя по его спине, Саске осторожно, чтобы не разбудить его, убрал длинные волосы, которые практически полностью закрыли его глаза и губы. И, продолжая сдерживать дыхание, всмотрелся в него.       Итачи выглядел моложе своих лет и скорее напоминал двадцатилетнего ровесника Саске, чем молодого мужчину в расцвете своих лет. Возможно, потому, что они были похожи с братом. Возможно, из-за длинных волос, которые придавали ему некоторую гибкость и мягкость, вопреки несгибаемому характеру и учиховскому упрямству. Но скорее всего дело было в том, что за десять лет Итачи очень мало и редко проявлял эмоции, и все мышцы его лица и тела долгое время находились без движений, как бы продлевая его состояние шестнадцатилетнего подростка. С одной стороны, Саске это нравилось. Но с другой, он бы хотел видеть рядом с собой зрелого сильного старшего брата, которым всегда восхищался, который мог его защитить и научить всему. Благодаря его заботе и опеке, медленно, но верно, Итачи становился таким. Вот только теперь неизвестно, как их маленькая тайна скажется на состоянии обоих.       Саске потупил взгляд и убрал руку, когда Итачи открыл глаза. Когда он смотрел на него так близко, юношу пробирало: отчего-то хотелось спрятаться и смотреть издалека, будто он опасался обжечься или замерзнуть от этого взгляда. Итачи мог очень долго смотреть, не начиная говорить, но Саске догадывался, сколько мыслей сейчас роятся в его голове, перебивая одна другую. К тому же, после препарата, ему всегда было сложно сразу прийти в себя.       — Как ты себя чувствуешь? — первым спросил Саске, снова осторожно касаясь его щеки. Тот прикрыл глаза, а через некоторое время слабо улыбнулся и снова посмотрел на братишку.       — Так, как будто меня имели всю ночь, — с толикой шутки ответил он, а младший Учиха поджал губы.       — Но ведь на этот раз ты меня имел, — проворчал он, ощущая влагу между бёдер и тяжесть в спине.       — Так или иначе, — Итачи перевернулся на спину и немного потянулся. — Мы долго занимались этим? — спросил он, пытаясь привести в норму свой голос.       — Ты… снова ничего не помнишь? — слегка разочарованно спросил младший.       — Отчасти, — Итачи несколько виновато взглянул на него. — Помню, но так, как будто это происходило не со мной. Помню, как не мог оторваться от твоего восхитительного тела, помню, как мне было хорошо, что я не мог ни шевелиться, ни говорить. Кажется, ты снова воспользовался ситуацией и взял меня, — он усмехнулся, а Саске сконфузился, ощущая, как кровь прилила к лицу. Наверное, будь брат в трезвом рассудке, он бы не смог позволить себе это. — Впрочем, для меня всё это едино, всё похоже на огромный ком из похоти и страсти. Но сейчас кажется далёким воспоминанием, поскольку я не могу пробудить в себе эти отголоски, — Итачи тяжело вздохнул и прикрыл глаза, ощущая вину перед младшим братом.       — Для меня за счастье уже то, что ты принял меня и мои низменные чувства к тебе, — признался Саске, пытаясь его успокоить. — Я не ожидал, что ты пойдёшь на такое ради меня, — он коснулся его локтевого сгиба, — но впредь не пичкай себя наркотиком из-за меня. Лучше я как-нибудь перетерплю это.       — Ты ведь понимаешь, что мои рефлексы очень сильно угнетены, — Итачи снова открыл глаза. — Да, я восстанавливаюсь, но очень медленно. С трудом смог подняться на ноги и начал снова ходить. И неизвестно, когда я смогу снова чувствовать и желать чего-либо.       — Когда мы занимались этим, — припомнил Саске, понизив голос. — Я думал, ты не в себе, но ты позвал меня по имени. Скажи, ты и правда осознавал, что это я? Ты говорил со мной, даже называл глупым братом, как в детстве. Ты помнишь это?       — Саске, — Итачи легонько коснулся его лба, словно хотел отвесить щелбан, но передумал. — Да, я осознавал, что это ты. И в первый раз тоже. Хотя тогда я скорее желал, чтобы это был ты, видел тебя в своих галлюцинациях. Ведь никому, кроме тебя, я не могу так довериться и открыть все свои слабости. А значит, никто, кроме тебя, быть в моей постели не мог.       — Я тоже, — взволнованно отозвался юноша. — Могу довериться только тебе. Я всегда хотел, чтобы мы с тобой были похожи, и вот, кажется, хоть в чем-то, но мы сошлись.       — Мы сошлись в гораздо большем, чем ты думаешь, — отметил Итачи, ласково погладив его по щеке. — И всё же это так странно, — продолжил он, опуская свою руку. — Я даже представить себе не мог, что когда-либо посмею любить тебя такой любовью.       — Ты ведь сам говорил, что всегда любил меня, — пробурчал Саске, утыкаясь в его плечо.       — Да, любил и люблю, — не стал скрывать своих чувств Итачи. — Но эта любовь другая. Она не похожа на обычные чувства, она будто существует вне их и вне сознания, ведь даже когда я потерял рассудок, я всё равно продолжал любить тебя. И эта любовь не связана с физическим телом. Я любил тебя в детстве, любил на войне. Любил, будучи прикованным к инвалидному креслу. Любил, когда ты помогал мне заново ходить. Но та любовь, которую показал мне ты — другая. Отчаянная, яростная, всеохватывающая, пылающая и ледяная, порывистая, как ураган, даже разрушающая и создающая. И это хорошо, что наша с тобой любовь столь многогранна — мы можем друг у друга многому научиться.       — У тебя-то я могу научиться, — заворочался Саске. — Но вот чему можешь научиться ты у меня?       — Любить тебя со всей страстью, — проронил старший Учиха. — Не только молчаливо, в мыслях и сознании, а учиться выражать свою любовь. В словах и действиях, не страшась ничего. Так, как было в моём сне. Желать тебя без наркотика, ощущать влечение всегда, быть неспокойным внутри, когда ты рядом. Этому я хочу научиться, — печально улыбнулся он.       — Я бы тоже этого хотел, — хмуро признался Саске, — чтобы ты желал меня, а не просто использовал для утоления своей похоти.       — Саске, ты когда-нибудь думал о том, к чему это может привести? — спокойно спросил его старший брат. — Эта ненормальная связь… Как мы будем смотреть в глаза друг другу, когда она закончится?       — С чего она должна заканчиваться? — проворчал младший Учиха. — Почему ты всегда во всём сомневаешься? Даже в себе. И во мне. Разве ты когда-нибудь перестанешь быть моим братом и любить меня? Дорожить мной? Волноваться за меня?       — Нет. Но похоть, в отличие от любви, имеет свойство заканчиваться, — пространно ответил Итачи.       — Даже если и так, — не сдавался Саске, — даже если влечение уйдёт и мне будет отвратительна мысль ложиться с тобой в постель. Я всё равно не откажусь от тебя. Я буду помнить эти дни, как самые лучшие в моей жизни. Ты единственный, кто нужен мне, а кого-либо другого я всё равно не смогу принять. И не хочу принимать, — отрезал он.       — А если ты или я полюбим кого-нибудь другого? А второй будет страдать от этого болезненного чувства?       — В своих чувствах я уверен, — решительно заявил Саске. — И я думаю, что ты в своих — тоже. Ведь как ты и сказал — мы похожи даже больше, чем думаем.       — Ради тебя я готов пойти на многое, Саске, — признался старший брат. — В том числе и на это. Меня не волнует, насколько это может быть аморально или противоестественно. Если ты счастлив, я буду это делать. Снова и снова…       — Говоришь так, будто я тебя принуждаю, — надул губы младший Учиха. — Да, я эгоистично поступил тогда, пойдя на поводу у своих инстинктов. Но я готов был остановиться, если бы ты не желал меня, пусть и не по воле своего сознания. И для тебя я желаю того же. Если тебе претит это, то лучше бы ты сразу отверг меня, чем подал надежду…       — Ты уже получил мой ответ, — вздохнул Итачи так, как будто ему надоело говорить об одном и том же.       — Хорошо, прости, что достаю с этим, — тут же заробел Саске и виновато поцеловал брата в плечо.       — Ничего. Я рад, что мы во всем разобрались, — спокойно и даже немного покровительственно ответил Итачи, ощущая себя настоящим старшим братом. Саске так и прижимался к нему, как испуганный щенок, которого наказали за излишнюю игривость, а Итачи лениво поглаживал его по голове, ощущая пустоту и слабость в своем теле, но умиротворение на душе.       — У тебя больше не было видений? — через некоторое время спросил Саске, тоже окончательно успокоившись. — Обычно после препарата ты начинаешь рисовать.       — Нет, на этот раз ничего не было, — произнёс Итачи. — Либо я не помню этого. Хотя вряд ли об этом можно забыть.       — Хорошо, что ничего не было, — облегченно выдохнул младший Учиха. — Хотя бы немного можем спокойно вздохнуть, — как ни хорошо было лежать рядом с братом, Саске всё же откинул покрывало и поднялся на ноги. Его тело наполняли странные тянущие ощущения, но они были приятны, ведь напоминали о том, что произошло этой ночью. Итачи невольно остановил взгляд на его теле, в котором, по его мнению, не было недостатков. Саске, заметив, что тот смотрит, развернулся к брату и в задумчивости поджал губы. Младший Учиха всегда стремился к физическому совершенству, хотя это было скорее ради забавы — ведь тогда он соревновался с Наруто в объеме бицепсов или количестве кубиков на животе. Всё это было несерьёзно, лишь ради того, чтобы перещеголять друга. А вот теперь его действительно начало беспокоить, насколько его тело может быть привлекательным.       — Оно тебе нравится? — неуверенно спросил он, не стесняясь своей наготы. — Моё тело?       — Ты знаешь, что в моём нынешнем состоянии я могу рассматривать его только с эстетической точки зрения, а не как объект желания, — губы Итачи слегка дрогнули в улыбке. — Хотя и в том и в другом случае, оно совершенно. Как у античной скульптуры, высеченной из мрамора. Им можно любоваться часами, как самым ценным экспонатом в музее.       — Да, но в отличие от музейного экспоната мной можно не только любоваться. Можно потрогать или сделать что-то ещё, — ухмыльнулся Саске, чувствуя невольное облегчение от того, что брат считает его тело таким красивым.       — Думаю, что я уже совершил это преступление, — пробормотал старший Учиха и тоже поднялся на ноги. А вот Саске так спокойно не мог созерцать его тело: несмотря на истощенность и удовлетворенность, в нём всё равно пробуждались болезненные отголоски вожделения. Итачи, видя, как тот отводит глаза, вздохнул и накинул на себя тот халат, в котором вчера пришёл младший после душа.       — Жаль, что я не могу похвастаться таким же телом, — невесело произнёс он, укрываясь. — Я не понимал тогда и до сих пор не понимаю, как ты можешь хотеть меня.       — И не поймёшь, — Саске всё же нашёл в себе силы подойти к нему, сорвать халат и посмотреть на него. — Потому что твоя красота особенна. Да, она не совершенна, — он пробежался взглядом по всем его шрамам, — но для меня нет ничего ценнее неё. И я уже устал тебе повторять, что хочу не тело, а тебя. Знаешь, у моего друга тоже совершенное тело, как у меня. Я часто видел его без одежды в раздевалке и душевых после тренировок, но почему-то не захотел, несмотря на все его идеальные кубики, — процедил сквозь зубы Саске, вспоминая о всех своих стычках с Наруто, когда они мерились всем, чем только можно. И ведь это было в шутку. Ни один из них даже не думал, что может вызвать влечение в другого. А вот с Итачи почему-то всё вышло по-другому, и даже кровное родство не уберегло его от этих чувств.       — Ты подглядывал за своим другом в душевой? — в задумчивости протянул Итачи, услышав из разговора только это.       — Эй, не делай из меня извращенца! — тут же вспыхнул Саске, уязвленный его словами. — Я не подглядывал, это были общие душевые и бани. Тут волей неволей всё это увидишь.       — Я всего лишь пошутил, а ты уже так завёлся, — хмыкнул Итачи, практически умиляясь его бурной реакцией.       — Просто не хочу, чтобы ты подозревал меня в каких-то других связях, — пробурчал младший братишка. — Примем душ вместе? — тут же предложил он, стараясь скорее сгладить эту тему. — Мне нужно хорошо помыться после этой ночи.       — Так же, как и мне.       Очередной рабочий день для следователя Хатаке начался с чашки кофе и планерки, где его конечно же не похвалили, а наоборот — надавали ещё больше работы и повесили больше расследований. Уходя с головой в работу, Какаши всё чаще стал ощущать, что в его жизни наступил какой-то кризис. Дела не особо ладились, личной жизни не было никакой и даже Пак-кун смотрел на него с каким-то снисхождением, словно он уже спустил всю свою жизнь в унитаз. Да, это была обычная черная полоса, которую нужно было только переждать. Вот только в отличие от предыдущих полос, затянулась она что-то надолго.       Впрочем, даже в этом царстве тьмы был небольшой, но яркий лучик света, который помогал инспектору не поддаться депрессии. Ирука Умино — человек, с которым он случайно познакомился, неожиданно стал занимать все его мысли в свободное время. В этом парне не было ничего особенного, но удивительно, что только с ним Какаши ощущал себя по настоящему спокойным и живым. Они нечасто виделись, но связь друг с другом не теряли, созваниваясь или переписываясь по вечерам. Но этого было слишком мало — Какаши не любил телефонные разговоры или переписки. Ему хотелось видеть человека в живую, читать эмоции на его лице, угадывать настроение и делиться своими мыслями. Поэтому, выкроив время среди недели, Хатаке захотел с ним снова встретиться. И на своё предложение получил положительный ответ.       — Давно не виделись, — мягко улыбнулся воспитатель приюта, находя знакомого человека с пепельными волосами за барной стойкой.       — Да, едва смог вырваться, — усмехнулся Какаши, подвигая ему бокал со спиртным. Бар, в котором они встречались, не был особо известным в городе, зато спокойная, даже интимная атмосфера была гарантирована. В помещении играла негромкая фоновая музыка. Бармен на другом конце стойки протирал бокалы, не прислушиваясь к беседе клиентов, а кроме Хатаке и Умино других посетителей пока не было.       — Не можешь поймать плохих парней? — с любопытством спросил Ирука, делая небольшой глоток из бокала и тут же легонько морщась.       — Слишком крепко? Я заказал на свой вкус, — замечая его реакцию, произнёс детектив.       — Нет, всё в порядке, — замахал руками тот. — Просто давно не пил подобное.       — Я тоже нечасто таким увлекаюсь. Не подумай, — хмыкнул Какаши. — Просто в последнее время… что-то навалилось всё разом, — признался он. — Много дел и все нераскрытые. По ночам лежу и думаю, когда уже эти преступники угомонятся? И понимаю, что никогда.       — Да, к сожалению, общество без преступлений — это утопия, — вздохнул Ирука. — Пока существуют законы, обязательно найдётся кто-то, кто будет их нарушать. Знаешь, по роду своей деятельности мне пришлось переучиться на педагога и психолога… И я могу сказать, что в каждом человеке это живёт. Стремление идти против норм. Кто-то это может в себе подавить и смириться с ограничениями и законами, а кто-то живёт только по своим правилам и желаниям. К тому же, общество само решает, что является преступлением, а что нет. К примеру, убийство всегда считалось преступлением, но…       — Но только не на войне, — прервал его Какаши, смотря перед собой. — На войне можно убивать без раздумий, и никто тебя не накажет за это. Наоборот — будут восхвалять.       — Никто, кроме самого себя, — отметил Ирука. — Общество не считает тебя убийцей. А Ты? Ты… считаешь себя убийцей? — осторожно спросил он. Хатаке неоднозначно пожал плечами.       — Скажу так — мне очень тяжело вспоминать о том времени, но совесть меня не мучает. Я лишь сожалению о том, что потерял многих товарищей. И своего лучшего друга. Это меня мучает и терзает, а не осознание того, что я убивал.       — Я не был на войне, но думаю, что могу понять твои чувства. Однажды я чуть не потерял одного из своих воспитанников, — рассказал Умино. — Мальчик тяжело болел, ему требовалась сложная операция. Но у простого детского дома таких средств, конечно не было, — он вымученно улыбнулся и пригубил бокал.       — И что? Тот ребенок умер? — негромко спросил Какаши, на что его собеседник замотал головой.       — Нет, я… кое-что сделал, чтобы спасти его, — прошептал он, тоже глядя в пространство, совсем как детектив несколько минут назад. — Кое-что плохое.       — Ограбил? Убил? — голос инспектора опускался всё ниже и ниже. — Если боишься, что я тебя арестую…       — Нет, дело не в этом, — снова замотал головой воспитатель. — Не убил, но всё равно не могу забыть об этом. Я подставил другого человека и получил за это деньги, — тяжело вздохнул он, — на которые смогли провести операцию ребенку. Вот такой я подлец, — печально улыбнулся он, смотря на детектива.       — Ты делал это не ради собственной наживы, — проронил Хатаке. — Так что подлецом тебя сложно назвать.       — Да, но…. В отличие от тебя я испытываю чувство вины, хотя прошло уже много времени.       — Ты бы ещё больше винил себя, если бы позволил тому ребенку умереть, — подбодрил его следователь и заказал ещё по одному бокалу спиртного.       — Да, тут ты, пожалуй, прав, — перестав убиваться, Ирука улыбнулся светлее и даже слегка стукнул о его бокал своим. — Так что там с твоими преступниками? — снова вернулся к первоначальной теме он. Какаши, сделав глоток, несколько секунд подержал алкоголь во рту, ощущая, как он обжигает язык и нёбо, потом быстро проглотил его и сделал глубокий вдох.       — Некоторых мы поймали, но тех, кто скрывается, гораздо больше, — ответил детектив. — Есть одно любопытное дело, — спустя несколько секунд пробормотал инспектор. — Очевидная серия преступлений, хотя между жертвами нет явной связи. Семейная пара, врач, банкир, писатель, модельер… Связь есть, и я найду её. Наверное, уже бы нашёл, если бы не отвлекался на другие дела, — усмехнулся он. — Но дело не только в связи, но и в самом преступнике. Хотя я пока не могу его назвать преступником, он подозреваемый. Они подозреваемые, — поправился детектив.       — Их несколько? — с любопытством спросил Ирука.       — Да, в этом деле замешаны двое молодых братьев, — кивнул головой Какаши. — Сначала в игре был младший, но в последнем деле, возможно, подключился и старший. Их история очень интересная, но я никак не могу понять их мотивов… — детектив тяжело вздохнул. — Старший из братьев психически болен, поэтому спонтанные убийства можно было бы оправдать его болезнью. Но младший нормален, и начал всё это именно он.       — Может быть, он покрывает старшего? — предположил Ирука. — Я не силён в расследованиях, но могу предположить, что семейные узы очень сильны.       — Сильны, но младший из братьев также подозревается в убийстве своих родителей. Так что, узы узам рознь. К тому же, ещё кое-что не даёт мне покоя: они никак не связаны с жертвами, однако постоянно оказываются на местах преступлений. Более того — в некоторых случаях они узнают о жертвах или знакомятся с ними за неделю или две, словно планируют преступление. Казалось бы, всё просто, и всё же… — он допил очередной бокал и опустил его на стойку чуть громче, чем обычно.       — А что, если всё это случайность? — вдруг произнёс Умино. — Что эти жертвы на самом деле ничем не связаны, а братья… Просто оказываются не в том месте не в то время?       — Может, — усмехнулся Какаши. — Но слишком много случайностей образуют закономерность.       — А наша встреча? — с некоторой осторожностью спросил Ирука. — Все наши встречи? Даже если они были случайными, теперь таковыми быть явно перестали.       — Да, об этом я тоже думал, — пробормотал детектив и как-то по другому посмотрел на своего собеседника. — Что два случайных человека не могут настолько наслаждаться обществом друг друга. И, кажется, одних бесед уже становится слишком мало, — Какаши положил ладонь на барную стойку буквально в миллиметре от кисти своего собеседника. Их кончики пальцев, казалось, случайно коснулись друг друга. Хотя конечно же, случайностью это не было. Ирука вздрогнул, но руку не убрал, что позволило Хатаке действовать более уверенно.       — Если ты понимаешь, о чем я, — негромко добавил он, смотря вроде как вперед, но в то же время краем здорового глаза видя все эмоции на лице собеседника. Ирука, казалось, удивлён не был, однако некоторый испуг в его взгляде всё же проскальзывал.       — Да, я понимаю, — хрипловато отозвался он и опустил глаза.       — Если ты против, настаивать не буду, — тут же перестал наступать Хатаке, чтобы совсем его не запугать своим неожиданным предложением. — Просто мне показалось, что мы с тобой испытываем схожие чувства по отношению друг к другу.       — Тебе не показалось, — выдержав паузу, Умино неожиданно улыбнулся. — Только я ещё не до конца разобрался в себе. Если ты дашь мне немного времени… То я обещаю, что отвечу тебе.       — Хорошо, только не очень долго, — спокойно согласился Какаши. — Иначе за трезвость своего рассудка я не ручаюсь, — хмыкнул он и осушил очередной бокал. Алкоголь оказывал слабое влияние на инспектора: Хатаке никогда не пьянел, каким бы крепким ни был напиток. И сегодня его разум и тело было в порядке, и возвращался он домой в приподнятом настроении даже не от выпитого спиртного, а от того разговора, что состоялся между ними сегодня. В обычное время Какаши вряд ли мог позволить себе такие откровенности, но алкоголь позволил ему расслабиться и придал решительности, даже отчаянности: ведь о подобных вкусах в открытую говорить было опасно.       «И все же, почему так? — заходя в свою квартиру, размышлял инспектор. — Почему с ним? Ведь он парень, а меня никогда не тянуло к парням. Может, это от безысходности? От того, что я больше ни с кем не могу построить отношения? Поэтому и принял духовную близость за физическую? Или виной всему всё же алкоголь?» — слыша недовольное рычание Пак-куна, инспектор посмотрел себе под ноги. Пёс угрюмо глядел на него, вероятно, в своих нехитрых мыслях ругая хозяина за очередной поздний визит домой, да ещё и неприятный запах. Хатаке хотел бы прямо сейчас лечь на кровать и забыться, но всё же прежде исполнил свою роль хоть и провинившегося, но заботливого хозяина, погулял и покормил питомца, принял душ и только после этого позволил себе растянуться на кровати. Правда, уснул он не сразу. Какаши был слишком взбудоражен, а алкоголь лишь сильнее разогревал его кровь. Мыслями он постоянно возвращался в тихий бар, к тому мягкому и тёплому взгляду и слегка скованной улыбке. Конечно, он боится. Какаши и сам боится этого странного чувства. Хотя это пока даже не чувство, скорее, эмоция, интерес. Она пока слабая и не такая яркая, но стоит поджечь её, как может вспыхнуть что-то более сильное и поглощающее, а истлев, образовать что-то новое, сильное и крепкое.       И в реальности и во сне его преследовали этим мысли. Обычно сны инспектора были мрачными, наполненными либо войной, либо погоней за преступниками, но на этот раз ему приснился самый настоящий эротический сон. Вот только кого он видел там, Какаши так и не понял. Он даже не понял, был ли он участником или просто наблюдал со стороны. Наверное, и так и так, поскольку сначала он видел переплетение двух красивых сильных тел, а затем держал одно из них в своих объятьях и ощущал жар, исходящий от него.       Эти сновидения оказались настолько насыщенными и длинными, настолько затягивающими, что впервые за свою жизнь Какаши даже не проснулся от звука будильника, хотя слышал знакомую мелодию на задворках своего сознания. Та проиграла несколько раз и умолкла, а затем обещала повториться через десять минут. Однако её опередил телефонный звонок, который оказался громче и настойчивее, благодаря чему наконец-то смог достичь сознания детектива и выдернуть его из сладостных сновидений.       Так резко вернувшись к реальности, Какаши в первые секунды никак не мог понять, что происходит, где играет музыка и где находится его телефон. Кое-как нащупав его на тумбочке, он даже не стал смотреть на дисплей, а сразу ответил, одновременно упав на подушку.       — Да? — его голос прозвучал настолько хрипло, что Хатаке едва узнал его, чего уж говорить о человеке на том конце, который оказался его напарником.       — Какаши? — озадаченно переспросил Ямато и даже проверил, тому ли он набрал. — Что с тобой?       — Немного перебрал вчера, — инспектор прокашлялся и попытался вернуть голос в норму.       — Похоже, не немного, — хмыкнул Тензо. — Ты ещё не проснулся? Что ж, тогда эта новость быстро тебя пробудит. У нас очередное убийство, — его голос тут же помрачнел, а в трубке послышался вздох. — Убит прокурор Хьюга. В собственном доме.       — Что?! — сон и правда сняло в одно мгновение, как только Какаши услышал эти слова. — Ты серьёзно?       — Да, мы сами все в шоке, так же, когда убили судью Мей, — угрюмо ответил напарник. — Тебе лучше приехать в участок.       — Да… я сейчас буду, — уже мчась в ванную, на ходу пробормотал Какаши. Извинившись перед Пак-куном за отсутствие утренней прогулки, он, даже не позавтракав и не выпив кофе, со всех ног рванулся в участок. Шокирующая новость никак не выходила из головы и, только добравшись до места работы, Хатаке мгновенно стремился узнать обо всех подробностях этого дела.       — Убийство прокурора — громкое дело, — пробормотал Ямато, встретившись с напарником в кабинете начальника. Им поручили тут же отправляться на место преступления, захватив с собой побольше людей. — И оно уже просочилось во все СМИ.       — Не могу в это поверить, — мрачно пробормотал Какаши по дороге к месту преступления. Образ бесстрастного и мудрого Хизаши Хьюга так и стоял у него перед глазами. Хатаке уважал этого человека и высоко ценил его гибкий ум и устоявшиеся принципы, а так же всегда прислушивался к его мнению и спрашивал у него совета относительно того или иного дела. — Он ведь был лучшим и самым честным прокурором и все дела, которые вёл, в основном выигрывал.       — Из-за этого у него наверняка скопилось много врагов, — мрачно пробормотал Ямато. — Так что подозреваемых могут быть сотни.       Местом преступления оказался дом прокурора Хьюга — двухэтажный особняк с обширной зеленой зоной вокруг. Здесь уже работали криминалисты, также Какаши увидел знакомый автомобиль судмедэксперта. Они сразу же прошли в дом, который от назойливых СМИ защищали полицейские.       — Из этого могут раздуть большой скандал, — мрачно отметил Хатаке, сразу же достигая тела и сокрушенно глядя на знакомого мужчину, растянувшегося на полу в луже собственной крови. Ямато, сомкнув зубы, мрачно осматривался вокруг, стараясь не упустить ни одной детали.       — Сегодня от тебя не будет никаких шуточек? — спросил Какаши, глядя на работу судмедэксперта, который был необычно молчалив и даже не поприветствовал их в своей манере.       — Что ж, даже у меня бывают не особо веселые дни, — ответил тот, взглянув на своего молодого коллегу. — Наверное, ты удивишься, если я скажу, что тоже сожалею о его смерти.       — Серьёзно? — вместо Хатаке удивился Ямато. — Неужели есть люди, о которых ты мог бы горевать после их смерти?       — После твоей явно не стану, Ямато-кун, — тень ядовитой усмешки всё же покрыла его губы, а взгляд снова перешёл на пепельноволосого детектива. — А вот тебя я не хотел бы видеть на своём столе, Какаши-кун, — отметил он, снова возвращаясь к телу. — Итак, как вы могли заметить, смерть наступила в результате обильной кровопотери, — он указал на глубокий порез на шее жертвы. — Убийство произошло ночью, в районе одиннадцати. Судя по одежде, он уже собирался спать и читал перед сном книгу, — Орочимару указал на раскрытое издание, лежащее недалеко от тела.       — И выпивал, — Какаши взглянул на столик рядом с креслом, где стоял графин и невысокий бокал, на дне которого ещё были остатки спиртного. Он кивнул одному из криминалисту, и тот сразу же забрал обе ёмкости на экспертизу.       — Не думаю, что в алкоголе содержатся какие-то нехарактерные вещества, — прокомментировал Орочимару. — Он находился в доме один? — судмедэксперт взглянул на своих коллег-детективов.       — Что странно, — пробормотал Какаши. — Такой большой дом, да ещё и без охраны…       — Видимо, прокурор был уверен в своей безопасности, — вздохнул Ямато. — У него ведь была семья? — обратился он к напарнику, который больше всех общался с Хизаши.       — Да, — хрипловато ответил тот, смотря на длинные тёмные волосы убитого и всё ещё не веря в произошедшее. — Кажется, жена у него погибла несколько лет назад, но у него есть сын, Нейджи, ему около двадцати лет. К тому же, у него есть брат и племянница. Сын и племянница учатся за границей в одном колледже, а брат проживает в другом городе, но, полагаю, им уже сообщили об этом.       — Что ж, я забираю тело, — выпрямившись, Орочимару снял перчатки и откинул волосы с лица. — Аутопсию проведу сегодня же, наверняка все начальники будут торопить с этим, — хмыкнул он. — Правда, не думаю, что найду что-то особенное. Но сообщу, — на несколько секунд он остановил свой взгляд на Какаши, который никак не мог оторваться от тела, а затем тронул его за плечо, приводя в чувство.       — Да, нужно осмотреться здесь, — пробормотал Хатаке и переглянулся с напарником. — Если свидетелей нет, может, хотя бы удастся изъять записи с видеокамер. Они-то наверняка должны быть в таком доме.