***
— Ещё дня четыре и будет толк, — адмирал Джильди довольно проследил за удалющейся повозкой. — Как считаете, Рокэ? — Похоже на то, — ответил Алва, не поднимая с лица шляпу. — Но вы же даже не видите! Марсель с отвращением снял платок, протёр шею и бросил на землю. Плевать, что это тончайший гайифский шёлк… Даже он не способен выдержать жару. И кто из слуг Леворукого надоумил Рокэ так возлюбить мундиры? Кэналлийские тряпки подошли бы куда лучше. — Не вижу, — не стал спорить Ворон, продолжая лежать, развалившись на траве как ни в чём не бывало. — Но у меня нет причин не верить вам, Фоккио. Адмирал с маршалом перешли на имена на третий день знакомства, и Марсель не мог отделаться от странного навязчивого чувства, будто где-то уже видел подобное. Словно хорошо забытый сон… Точно! Алонсо, благослови Леворукий его солнечную голову, всегда вёл себя так же. Впрочем, ничего удивительного… Каков отец, таков и сын. Валме поднял голову, протирая вспотевший лоб, и бросил ленивый взгляд на несчастных канониров, которые уже который раз за день пытались на ходу попасть по огромным телегам, наполненным мешками с мокрым песком. Разглядев вдалеке чёрную кудрявую голову, он усмехнулся, прикрыв рот рукой. Дня три назад он был бы уверен, что это Андрес, но его оруженосец исчез на верфях ещё ранним утром, а это могло значить только одно… — Девчонка?! — видимо, отследив его взгляд, старый моряк мигом распознал девичий силуэт под летним мундиром. — Но откуда? Кто разрешил? — Это моя дочь, — голос Рокэ, до этого спокойный и лёгкий, как море в штиль, тут же потяжелел и стал больше походить на прибрежную скалу, что вот-вот рухнет на голову. — И ей не нужно ничьё разрешение. Валме ехидно ухмыльнулся, но вставлять свои ценные замечания не стал — любящий отец великолепно справлялся сам. — Я сказал ей, что руки будут чёрные, — он совершенно буднично пожал плечами. — Вероника ответила, что ей не привыкать. А Марселю не привыкать собирать по всему палаццо её бесценные рисунки… Видит Леворукий, девчонке было бы полезно завести себе новое хобби. — Святой Создатель, — проворчал Джильди, всё ещё не отрывая взгляд от Вероники, которая с задорным смехом отправила очередное ядро в яблочко. — Зачем вы вообще её с собой притащили? — Я её не тащил, — перебил Ворон, чуть приподнимая шляпу и бросая на адмирала тяжёлый взгляд. — Вероника приехала сама. — Но зачем? Старый моряк, не видевший, вероятно, никаких других женщин, кроме нежных фельпких дев, недоумевал совершенно искренне, так что Валме стало его жаль. Он вообще не понимал, с кем связался. — Я в её возрасте поднялся на третий этаж по карнизам, чтобы влезть в окно к даме моей мечты, — Алва поморщился, явно показывая своё недовольство. — А она — всего лишь села на коня и приехала сюда. — Я понимаю, — не сдавался фельпец. — Горячие кэнналийские сердца готовы на всё ради любви. Но зачем юной девушке… — Фоккио, — когда в голосе Ворона прозвучала явная угроза, даже Марселю стало не по себе, а Джильди и вовсе согнулся, будто пытался скрыться из виду. — Последний, кто посчитал мою дочь не достойной, получил пулю в лоб. Он не стал продолжать, но продолжения и не требовалось. Вот значит, почему погиб бедняга Людвиг… Откровенно говоря, виконту было его не жаль. А вот своё изнурённое жарой тело — очень даже. Кивнув нависшей тишине и, видимо, решив, что разговор исчерпан, Алва отбросил шляпу, перекатился со спины на живот и, подняв первый попавшийся камешек, бросил в жёсткую траву. Раздался какой-то треск. — Созрел, — в голосе маршала, до этого жёстком, послышалась нежность. — Фоккио, как вы их называете? — Бешеные огурцы. Адмирал последовал примеру Алвы, бросив в том же направлении ещё один камень, но треска не последовало. Видимо, сбитый Рокэ огурец был единственным. — Мы зовём их вурьозо, — маршал накрутил на палец травинку. — В Кэналлоа они созреют недели через полторы. — Здесь тоже, — пожал плечами Фоккио. — Дней десять и прохода от них не будет. — Вон и славно, — Алва улыбнулся, словно это не он только что угрожал человеку убийством. — По зарослям таких бешеных огурцов даже ящерица незаметно не проскочит… О! — он зацепился взглядом за канонира, удачно поразившего многострадальную телегу. — Попал! Джильди пригляделся: — Лука Лотти, канонир с «Влюблённой акулы». — Вы всех своих людей знаете? — подал голос поражённый Марсель. — Гребцов — нет, но остальных знаю, — с гордостью ответстсвовал адмирал. — Это же прекрасно, — Рокэ загадочно улыбнулся. — Фоккио, нам понадобится кто-то, кому нечего терять и кто при этом отменно плавает и разбирается в снарядах. — А в чём дело? — фельпец приподнял бровь. — Хах, — Ворон подмигнул Валме. — Я открою вам эту тайну, когда созреют бешеные огурцы, — его улыбка стала шире и загадочнее. — Ни днём раньше.***
— Десять дней, — сказал Луллак, не открывая глаз, да ещё с таким лицом, будто вид кузена в казарской шапке его безмерно оскорбляет. — Если талигойцы и правда в Барсовых Вратах, их стоит ждать через десять дней и ни днём раньше. — Слушай, я не требую, чтоб ты встал в моём присутствии, хотя мог бы, — Шамиль скрестил руки на груди, глядя на лежащего на кровати пленника и уже слегка жалея, что решил сменить ему темный подвал на комфортную комнату. — Но можешь хотя бы посмотреть на меня? Луллак приоткрыл глаза, окинул его пустым холодным взглядом и снова закрыл их. — Прости, кузен, — неожиданно извинился он с лёгкой улыбкой. — Я бы с радостью вёл себя более подобающе, но недели, проведённые в подземелье, не дают моим глазам возможности долго видеть свет. — Это пройдёт?.. Шамиль почувствовал болезненный укол в груди. Он ведь мог сразу отстоять своё желание содержать пленника достойно, почему же решился на это только после коронации? Почему ему нужно было услышать «казар!» от тысяч, чтобы позволить себе спасти одного? — Хотелось бы верить, — Луллак качнул головой. — Если мне суждено остаться развалиной до конца дней, лучше убей меня сразу… — Не хочу я тебя убивать! Шамиль отвернулся от него бросил взгляд в окно. На летнем голубом небе было ни облачка. — Дядя может говорить всё, что угодно, но для меня ты — часть семьи, — пробормотал он больше себе, чем ему. — Тот, кто проливает кровь своей семьи, не достоин быть казаром. — Хм, — но, похоже, Луллак всё слышал, должно быть, долгое прибывание в темноте обострило его слух. — Не могу сказать, что не согласен с тобой, но… Как ты в таком случае хочешь поступить с Баатой, если победишь? — Ты думаешь, я могу победить? — Шамиль обернулся, не веря своим ушам. — Кто знает, — кузен слегка дёрнул плечом. — Если талигойцами командует не Рокэ Алва, то возможно всё, — он снова приоткрыл глаза, глядя на него. — И всё же… Что будет с Баатой, если ты победишь? Ответа не было, и новоиспечённый казар снова отвёл взгляд. Конечно, ему хотелось бы, чтобы старший брат полюбил его или хотя бы перестал ненавидеть, но… Насколько это вообще возможно? — Понятия не имею, — честно ответил Шамиль, чувствуя, как горят глаза. — То, что я не хочу его убивать… Ему ведь без разницы. Луллак не ответил, только выразительно вздохнул. Он тоже это знает. Нет смысла это обсуждать. — Так ты говоришь, десять дней? — на всякий случай уточнил Шамиль.