Желтизна

Я не был жестоким человеком, вернее, не считал себя им. Несмотря на то, что в новом теле я легко входил в раж, мне всё ещё было неприятно причинять боль. Во время игры в квиддич, например, я максимально абстрагировался от процесса: отключал эмпатию и наслаждался попаданиями бладжера, как признаками победы. В дуэлях было примерно также. Я легко причинял боль, когда это было необходимо, но всегда предпочитал закончить дуэль безболезненным способом: верёвками, обезоруживанием... Это было пусть и сложнее, но не причиняло никакого психологического дискомфорта лично для меня. Я плохо выносил боль — что свою, что чужую. Поэтому, выйдя из гриффиндорского общежития после чёртового избиения, меня едва не вывернуло. Это ощущалось хреновым сюрреализмом. Вечер, проходивший так хорошо, закончился этим: содранными костяшками на моих кулаках, окровавленным лицом четырнадцатилетнего подростка и беспорядком в моей голове. Возможно, будь это взрослый человек, я бы даже не побеспокоился. Насилие не было для меня табу: мама била меня, отчимы били меня, школьные учителя позволяли пару оплеух... Несмотря на унижение в моменте, это не становилось каким-то ужасным воспоминанием для меня во взрослом возрасте. Но меня никогда не избивали до кровавых соплей. Как Блэк запомнит это событие? Насколько травмирующим оно для него станет? Или я его недооцениваю и он быстро оправится? Ведь я сделал это в уязвимый для него момент — Сириус зарыдал ещё до того, как я его ударил. Насколько смерть Снейпа повлияла на него? Мне было легко преисполниться ярости и обвинить его во всех грехах, но он ведь ребёнок. Ребёнок, косвенно убивший человека и прекрасно это осознающий. Он винил себя? Корил? Боялся правосудия, как я? Каково жить, когда знаешь, что обрёк сокурсника на гибель и что его убил другой сокурсник, ночующий с тобой в одной спальне? С другой стороны, он ведь заслужил. Четырнадцать лет — осознанный возраст. Он должен был знать, что творит. Какого хрена я жалею малолетнего убийцу? Неизвестно, чем бы закончилась моя история, не сообрази я в моменте и не спрячь труп Снейпа — Азкабан, вероятнее всего. А может меня бы просто убили и разобрали на ингредиенты. Оборотни ведь дорого стоят? Меня мотало от жалости до гнева, пока я сидел в пустом классе и пытался успокоить нервы. Теперь другой вопрос: как и зачем Сириус это сделал? Насчёт «зачем» ответ до безобразия прост: ни одного из участников трагедии Блэк не любил. Вражда с Северусом с каждым годом лишь набирала обороты, а я... До этого года я считал, что мы просто неинтересны друг другу. Оказывается, это было не так, раз Сириус решился на убийство моими руками. А с чего я взял, что это было убийство? Может, он правда сделал это случайно? Тогда я возвращаюсь к вопросу: как? Гадать было бесполезно. Я не знал, откуда он узнал о моей сущности, не знал, каким образом он заманил в полнолуние Снейпа... Я ничего не знал. Пришлось выжидать несколько дней. Ссадины с лица Сириуса сошли очень быстро, как и вправился нос: должно быть, он использовал целительное заклинание или сходил к мадам Помфри. В последнем случае он меня не сдал — ни один из профессоров меня не вызывал и не ругал за избиение сокурсника. Вёл он себя, как обычно. Шутил, смеялся, подкалывал Питера... Сириус действительно был душой компании: он обожал шумные мероприятия, со многими общался и уже в этом возрасте славился любвеобильностью. Даже после всех потрясений в своей жизни он не изменял себе ни словом, ни действием, и не давал понять, что у него на душе. Это вызывало уважение даже у меня. На меня он не смотрел, чему я был даже рад — позывы совести не возвращались. Со временем я понял, что мне придётся просто... Смириться с произошедшим. Снейп мёртв, Блэк бит, я — на свободе. Бесполезно было думать об этой ситуации больше, чем сейчас: поплакал, поразмышлял, позлился — можно и забить. Так я и сделал. С очередным полнолунием, что прошло днём позже, я окончательно осознал, что они стали проходить легче. Боль стала терпимее, симптомы уменьшились... Разве что раны на следующий день были глубже, но я списывал это на злость волка и его увеличившийся размер — ведь вместе со мной растёт и волк. Решил, что дело в перестройке организма. Действительно: в раннем детстве, только-только став оборотнем, превращения были воистину ужасны. Тело было непривыкшим, человеческим, поэтому полнолуние выдерживало тяжело; я слышал, что четыре из десяти людей и вовсе не переживали обращения, особенно дети. Поэтому удивительно, что я вообще выжил. Должно быть, бытие магом помогло? А насчёт симптомов... Окклюменция была прекрасным решением многих проблем, связанных с менталкой. Дела улучшались для меня, но не для волка. Я с сожалением для себя решил, что придётся действительно повременить со свободой до, как минимум, выпуска: тогда я смогу отыскать безопасное место для полнолуний и никого не травмировать, как уже произошло дважды за мою жизнь. Я не повторю одну и ту же ошибку трижды. По крайней мере, не намерено.

***

Было сложно сидеть вечерами в компании третьекурсников Гриффиндора, придумывая стратегию для групповой дуэли, и избегать смотреть друг на друга. — В прошлом году мы победили, — сказала Марлин серьёзно, глядя на нас, как на новобранцев в армии. — В этом тоже обязаны. — Не посрамим честь Гриффиндора, — сказал Джеймс с такой уморительной гордостью, что я прикрыл смешок тыльной стороной ладони. Вообще, сокурсники у меня были интересные, яркие — как по внешности, так и по темпераменту. Тёмно-рыжие волосы и командирские замашки Марлин, аристократичная порода и серые глаза Сириуса, живой характер и обаяние Джеймса, яркая голубизна глаз и круглое личико Эдвены... Мне нравилось быть окружённым интересными людьми, вернее, их личинками. — Ну, в этом году Слизерин явно не в почёте, — фыркнул бледный светловолосый Натан Тейлор, в сотый раз поправляя завиток на залитых гелем волосах. — Поче... — начала было Эдвена, а потом резко замолкла. Снейп — вот почему. Я кинул быстрый взгляд на Сириуса, чьё лицо ни капли не поменялось. — Ну ты и мудак, Тейлор, — цыкнула Марлин. — А так-то ты прав. Я засмеялся в ответ на такую непринуждённость. Смейся, Ремус. Тебя это не касается. — Не стоит их недооценивать, — выдал здравую мысль Джеймс. — Эйвери с прошлого года вообще бешеным стал. — Не волнуйся, ему Трэверс со спины экспеллиармусом вмажет, как уже делал в прошлом году, — вставил я свои пять копеек, ухмыляясь, на что послышались смешки. Мы ещё болтали, больше хохмя и прожигая время, нежели действительно выдумывая стратегию — так проходила примерно половина наших «собраний», а план придумывался наспех в последние дни. Классика. Вообще, мне нравились эти посиделки: у камина было хорошо, да и компания не скучная, несмотря на наличие некоторых людей. Так и наступил конец года. Кубок квиддича мы не взяли — проиграли Слизерину, а в остальных матчах набрали не так много баллов, чтобы восполнить проигрыш. Ну, я мало что мог сделать, поэтому пожал плечами и сосредоточился на дуэлях. А вот там всё прошло замечательно. В одиночных я выиграл, как и в прошлом году — мне не было равных среди сверстников, как бы с этого не бесился Эйвери на пару с Джеймсом. Командное состязание прошло даже легче: мы ни с кем не объединялись, но смогли использовать коллективный щит и эффективно повыбивать всех остальных. Кубок школы в этом году взял Рейвенкло — тамошние умники учёбой компенсировали и квиддич, и дуэли. Лайелл дома «обрадовал» тем, что они с Амандой теперь помолвлены и планируют пожениться уже в следующем году, как та утрясёт какие-то свои проблемы на работе. О магии, как я понял, она всё ещё не знала, но отец клятвенно пообещал, что расскажет до свадьбы. М-да. Надеюсь, с Хоуп не было также, потому что если бы мне потенциальная жена рассказала о том, что она ведьма, спустя пару лет отношений... Даже не знаю, как бы отреагировал, но явно не положительно. А вот у Риччи дела шли явно не в лучшую сторону. Во-первых, он начал курить. — Что? Зачем тебе эта дрянь? — раздражённо выдохнул я, отобрав горящую сигарету из его рта. — Ну отдай! — Риччи тут же заныл, гоняясь за мной и пытаясь выхватить её обратно, но я не давал: поднял высоко над головой, бессовестно пользуясь разницей в росте, и уворачивался от его цепких рук. Даже хлопнул по ним единожды, когда Риччи подобрался слишком близко, на что он действительно разозлился: — Да что не так-то?! Я поделюсь, если хочешь, только дай обратно! — Не дам, — я торопливо раздавил её носком ботинка, игнорируя страдальческий взгляд Риччи. — Видишь, ты уже зависим. Это мерзко, Рич. — Все их курят, — кажется, обиделся он. — Один ты ненормальный. — Нет, как раз-таки один я нормальный, — настоял я. — Вот зачем тебе это? Они вонючие и вызывают рак. — Кто тебе так сказал? Все взрослые курят. Ах да. Точно. На дворе середина семидесятых. Курение считается нормой, в принципе, как и всегда, только о его вреде известно намного меньше: оно считается обычной привычкой. Удивительно, что Риччи до сигарет добрался лишь сейчас, в четырнадцатилетнем-то возрасте... Но это не значит, что курение было полезно, или, хотя бы, безвредно. — Ты буквально пропитываешь лёгкие этим дымом, — возразил, тыкая носком в дымящую на земле сигарету. — Представляешь, какой им пиздец? Риччи просто пожал плечами. — Ну ты и тупица, — фыркнул, а затем заметил, как он достаёт пачку, внимательно за мной наблюдая. Я нахмурился: — Издеваешься? Завязалась драка: я пытался отобрать пачку, а Рич ржал и отчаянно её защищал, дойдя до того, что встал в позу черепахи и сопротивлялся даже щекотке под рёбрами. Обычно я побеждал, но и Риччи не был промахом и знал самые нечестные тактики. Я шипел «отдай!», а он — сквозь смех выдавливал «отвали». — Что у вас происходит? — выглянула в окно мама Риччи, вытирающая руки о полотенце. Её смуглое лицо удивительно напоминало младшего сына, вернее наоборот — Риччи напоминал свою мать, только более мужественную и светлую, за счёт генов отца, версию. — Ничего! — поспешно ответил Риччи. А маме он говорить всё-таки не хотел. — Да, мэм. Просто дурачимся, — улыбнулся я, не выпуская Риччи из захвата. Она мягко фыркнула и, бросив «не пораньтесь только», отошла от окна. — Даже мама курит, — тут же воспользовался ситуацией Риччи, для которого всё, что делала мама, было априори правильным. — А ты не должен, — я стукнул его в последний раз и откатился на траву. Вздохнул. — Ты не бросишь? — Извиняй, — он виновато пожал плечами, — но я правда не понимаю, почему ты злишься. Это просто сигареты, мне их Гилберт дал. — Гилберт, значит... — пробормотал я, нахмурившись. Вторая перемена состояла в том, что Риччи наконец-то стал бунтарём. Ну как «бунтарём»? Недавно отсидел в обезьяннике за уличные беспорядки, много дрался, поссорился с отцом... В общем, типичный набор для мальчика-подростка. Я боялся, как бы он не попал в колонию для несовершеннолетних. — А ты побольше слушай своего этого Гилберта, — цыкнул, не удержавшись и добавив: — Подпевала. — Папин сыночек! Мы немного повздорили на этой почве, но почти сразу успокоились. Я решил, что моего присутствия несколько раз в год явно недостаточно для вразумления Риччи: он оказался под сильным влиянием «крутых» ровесников и слушать не желал, что воровать в магазинах и курить — не очень-то взросло. Ну, каждый через это проходит, верно? Мне незачем торопить события. Зато когда криминальная эра Риччи спадёт и он одумается, я обязательно надоем ему с «а я же тебе говорил!». В целом, лето прошло отлично: я тоннами жрал мороженое, много бегал и даже на две недельки записался в лагерь. Правда, последние дни я пропустил из-за полнолуния, но там было весело: я завёл пару новых приятелей, с которыми, впрочем, связь поддерживать не мог, но ни о чём не жалел. Съездили на недельку в Ирландию, в Дублин и Лимерик, где у меня болели ступни от танцев, да и в целом мне там очень понравилось: клёвые пейзажи, классные люди и вкусная еда — что ещё надо туристу? А уже дальше всё было спокойно. Я даже продолжал тренироваться с боггартами: они были везде, если только хорошо поискать. Правда, мой прогресс остановился на пяти минутах и дальше шёл медленно, поэтому я решил брать цель покрупнее и теперь сдерживал двух боггартов. Уже было намного сложнее, но и интереснее: отбиваться-то надо было с двух сторон! Эссе написались буквально в последний день, потому как я не думал о них всё лето, потом по привычке — учебники, мантии, принадлежности... В Хогвартс я ехал со спокойной душой. Все заботы улеглись, словно их никогда и не было, а голова моя была чиста — Снейп, как и Сириус, был далеко позади. Четвёртый курс был относительно беззаботным: никаких важных выборов, Хогсмид разрешён, экзамены лишь на следующем году... Я и воспользовался этой возможностью ни о чём не думать. Окунулся в квиддич и дуэлинг, словно ничего другого в жизни и не было: я легко увлекался и мог часами заниматься одним и тем же, что, вообще-то, было классной чертой при занятии любимым делом. Активно участвовал на уроках, по выходным зависал в Хогсмиде... Жизнь вернулась в тот устойчивый ритм, который я так любил.

***

— Аккуратнее, молодой человек! — хмурится мадам Заубер, наблюдая, как я вырисовываю цепочку рун на дощечке. Морщусь, отчаянно пытаясь успокоить дрожь в руках — последствие вчерашней тренировки. Люблю быть загонщиком, это правда, но вечная тряска в уставших мышцах была ну вот вообще лишней в колдовстве. Особенно на рунах, которые были буквально сосредоточены на мелкой моторике. Руны вообще были классными, но сложными. Простыми словами, это было как колдовать, только не вслух на латыни, а непонятными символами на ещё менее понятных языках. Мы вот изучили конкретный рунический алфавит, принятый в Великобритании; насколько я знал, в других школах могли изучать другой. Это была работа совсем не по мне: переводить слова, каждые две секунды сверяясь со словарём, корпеть над древними текстами и пытаться сформировать из этого хоть что-то адекватное... У меня часто болела спина, но я искренне старался и в большинстве своём получал вполне себе заслуженные «Выше ожидаемого». Это был очень хороший предмет, если вдаваться в подробности; полезный в жизни. Конечно, артефактором я становиться не собирался, но всё равно руны могли бы понадобиться во многих профессиях. Например, Ликвидатор заклятий или археолог — оба были связаны с древностью. — Извините, мэм, руки дрожат, — вздохнул, опуская их на парту и тем самым даря небольшую передышку. — А нечего в ваш этот квиддич играть, — проворчала она с небольшим акцентом, цепляя на нос очки и внимательно разглядывая мою цепочку рун. Вздохнула, покачав головой, и обратила внимание на сидящего рядом Нормана: — Смотрите, как у мистера Мальсибера ровно получается! Тот поспешно спрятал ухмылку и кропотливо вывел ещё одну чёрточку — его цепочка была действительно идеальной. — Отдохните немного, но к концу урока проект должен быть доделан. Я серьёзно кивнул, а когда профессор ушла — бросил Норману тихое: — Зубрила. — Неуч, — фыркнул тот в ответ. Вообще, с каждым годом список моих друзей становился обширнее, что, впрочем, было понятно: те одиннадцатилетние дети выросли и стали чуть более интересными людьми. Сразу после Нормана шёл Джеймс, с которым я проводил все тренировки, потом — Марлин, Лиам Шафик с Рейвенкло, ещё — Эдвена и пара девочек с курса. К слову о тренировках. В этом году в сборную попал и Сириус Блэк — он стал охотником наряду с Джеймсом и Эдной Миллер. Поначалу это меня напрягло, но почти сразу я подавил волнение и настроился не обращать на него внимания больше, чем оно было необходимо. Он мне ничем не мешал. Состав команды поменялся где-то на половину: сменился вратарь, третий охотник, ловец (пока-пока, Томас, ты был никчёмен) и второй загонщик, которым, кстати, стал Гаспар — тот самый, который не прошёл в прошлом году. За год он разросся и теперь я на его фоне выглядел весьма безобидно. Самое главное изменение коснулось капитана — им стала Эдна. Она во многом поменяла стиль тренировок: если Данбар часто ставил упор на индивидуальной подготовке, считая, что можно просто объединить вместе сильных игроков и особая тактика не понадобится, то Эдна пыталась сформировать дружную команду, которая бы побеждала за счёт совместной работы. Я такие начинания только поддерживал: на практике стало понятно, что как бы я ни калечил противников и как бы ни старался, мы не выигрывали кубок квиддича. На кубок школы мне было плевать, а вот квиддич словно показывал мои собственные достижения; также, как и дуэлинг. А на мои достижения обращало внимание и окружение.

***

— Задержитесь, мистер Люпин, мистер Мальсибер, — донёсся голос профессора Слизнорта, когда я, тщательно умыв руки от гноя и слизи, выходил из кабинета. Мы с Норманом коротко переглянулись. — Да, профессор? — отозвался я, остановившись. С деканом Слизерина у меня сложились ровные отношения. На его уроках я не блистал, но справлялся хорошо, не шумел и не мешал, а сам профессор частенько завышал оценки, когда я вскользь упоминал свою занятость. «Вы так блистательны в дуэлях, мистер Люпин, что я не нахожу в себе желания нагружать вас еще и зельями». За это он мне очень даже нравился. Мягкий, пофигистичный, доброжелательный, пусть и по большей части наигранно — чего ещё желать от учителя? — Подходите ближе, у меня для вас хорошие новости, — подозвал Слизнорт. Я приготовился слушать. — Я приглашаю вас в свой клуб! Чё? — Обоих? — спросил Норман. — Да-да, мистер Мальсибер, я приглашаю вас обоих, — он покивал, довольный собой. — Я знаком с вами обоими четыре года и вы радуете меня своими успехами! Вы, мистер Люпин, безумно талантливы в боевой магии и в квиддиче, — он кивнул мне, на что я автоматически пробормотал «спасибо». — А вы, мистер Мальсибер, блистательны во многих областях — одну так сразу и не выделить. Это правда. Норман пусть и был тихим и необщительным, но все знали, что на нашем курсе он один из самых талантливых. Я же... Ну, успехи в квиддиче и дуэлинге не оставляют шанса быть незамеченным. К тому же я не был закрытым, как Норман. Мы оба были перспективными ребятами. — На этих основаниях я и решил, что вы достойные молодые волшебники, — продолжал заливать Слизнорт. — И будете замечательным пополнением в обществе не менее талантливых волшебников. — Клуб... — задумчиво протянул я. — Это который слизней? — Да-да, молодой человек, он самый. Не вдохновляющее название, ну да ладно. — Я слышал о нём, сэр, — ответил я, активно обдумывая выгоду. — Что вы там делаете? Если коротко, то это был сбор талантливых, интересных или просто полезных знакомств Слизнорта, которых он собирал вместе и налаживал связи. В этом всём предприятии чётко прослеживалась его выгода: заметить талант, оказать помощь или финансирование на раннем этапе, собирать дивиденды... Хорошее дело, на самом деле. Слизнорт был исключительно хорош в том, чтобы вдохновлять людей и льстить им, вызывая симпатию. — Я согласен, — донеслось от Нормана. Он мало удивился происходящему: всё-таки он учился на факультете, деканом которого и являлся Слизнорт. Большинство в клубе исходили как раз со Слизерина, потому как там и собирались многие богатые или просто знатные семьи. Слизнорт обратил взгляд на меня. — Я тоже, — не видел смысла отказываться от полезных знакомств. Уж не знаю, насколько муторно будет посещать собрания этого импровизированного клуба, но общение с людьми-то я точно выдержу. — Прекрасно, молодые люди, просто прекрасно! — хлопнул в ладоши Слизнорт. — Тогда знайте, что на следующей неделе планируется первый в этом году приём. Вам вышлют приглашения. На выходе из кабинета Норман спросил: — Что думаешь об этом? — Сомневаюсь, что это будет весело, но почему бы и нет, — пожал я плечами. — Не хочу звучать меркантильно, но если я в будущем захочу устроиться в Министерство, то нужны будут связи. — Да нет, ты прав, — согласился Норман, идя рядом. — Почти все руководящие посты в Министерстве заняты богатыми чистокровными. Их чуть ли не по наследству передают. Ты полукровка, так что всё не так плохо, но помощь будет нужна по-любому. — Пизда, — вздохнул я, проигнорировав досадный звук от Нормана. Он не любил мат. — И как тут жить богато, когда ты не чистокровный и не шлюха? Молчание Нормана стало красноречивым ответом. — Ничего, — наконец ответил он, когда мы вышли во двор, — в парадной мантии и с лицемерной улыбочкой за своего сойдёшь. — Бля. Я остановился. — А у меня ведь мантии нет. Норман тяжело вздохнул. Пришлось писать отцу, чтоб выслал побольше деньжат («прости, па, у меня тут первый в жизни официоз, надо быть стильным») или просто сам что-то мне выбрал — я сомневался, что в Хогсмиде будет что-то презентабельное, да и искать было лень. Зато, насколько я узнал, Лили Эванс тоже оказалась в клубе; услышал, как она с подружками обсуждала, какое платье ей надеть. Ну, она была талантлива в чарах и зельеварении, так что я не считал приглашение чем-то незаслуженным. Письмо, кстати, выслали. Это была красивая движущуюся открытка с витиеватым текстом, в которой была написана вся нужная информация: время, место и цель проведения. Отпраздновать начало учебного года, ага. Пришла она за едой, так что все имели честь наблюдать, кого «избрали». Краем глаза заметил такую же у Сириуса, у Джеймса, опять же у Лили и ещё нескольких ребят на курсе, но вот за столом Слизерина их было многим больше. Интересно.

***

Интерлюдия. От лица Лили Эванс. Лето впервые прошло настолько уныло. В машине, сидя на заднем сидении, Лили переговаривалась с родителями. Говорила, какие классные у неё соседки; говорила о том, какие новые предметы выбрала; говорила, как волшебно ощущается Хогсмид и какие там вкусные конфеты: я даже их принесла, на, попробуйте! Родители всегда с искренним интересом воспринимали всё, что она рассказывала. Казалось бы, все они магглы, но информацию воспринимали совершенно по-разному: Петунья злилась и называла её уродкой, а родители с восхищением — «особенной». Петунья... Улыбка Лили чуть угасла, стоило вспомнить о старшей сестре. Любовь ещё тлела где-то в душе, но Лили вовсе не была ангелом, в сердце которого не было места неприязни. — Жаль, что Туни не приехала с вами, — сказала она родителям, рассеянно болтая ногами. — Да, она была занята, — «точнее, не захотела», осталось неозвученным. Папа проигнорировал это и перевёл тему: — А где мальчишка? Он пошёл сам? Лицо Лили застыло. Папа всегда называл Северуса «мальчишкой». Показывал тем самым своё пренебрежение к оборванцу с окраины. — Он... — она пробормотала, подбирая слово. — Он... — Он? Участливый голос отца разбередил покрывшиеся коркой раны. — Северуса больше нет. Вспомнился голос Дамблдора, объявившего об этом за едой. Лили сидела и разглядывала стол Слизерина, уже думая о том, чтобы пойти и спросить у них, где Сев... Слизеринцы часто оскорбляли её, но на вопрос-то ответить не сложно, так? Директор избавил её от этой нужды. — В каком смысле «нет»? — не поняла мама, оглянувшись на неё. Глядя на белое лицо Лили, она недоверчиво спросила: — Он же не...? — Он умер, мам. Сева не было несколько дней, а потом оказалось, что он мёртв. Лили не верила своим ушам. Вот же, недавно общались, переглядывались в Большом зале! Лили даже помнила последнюю улыбку, которую показала ему: Северус тогда забавно смотрел на неё, изгибая одну бровь, как умел только он, и Лили улыбнулась в ответ. «Зачем ты это делаешь, Сев?». Ребячества не были в его духе. — О Боже, — мамина реакция оказалась предсказуемой. — Как? Почему? Лили пришлось объяснять всю дорогу до дома. Родной Коукворт ощущался пустым. Лили не сдержалась от взгляда в сторону Паучьего тупика, в котором жили Снейпы и откуда часто доносилась ругань, если пройти мимо. Он выглядел, как обычно — словно ничего не произошло. Петунья встретила едкой улыбкой и вопросом, куда делся её кавалер. — Не сейчас, Туни, — шикнула мама, приобняв Лили за плечи. Папе было как-то всё равно: он никогда не скрывал свою неприязнь к «оборванцу», считая его неподходящей компанией для дочери, и наверняка даже обрадовался, что его больше нет. Про себя, конечно. Доченьку расстраивать не хотелось.

***

Лили каждый день выходила в лес, где они обычно сидели с Севом, но там никого не было. А чего она ожидала, действительно? Лили гладила деревья, которые им нравились, и сидела на их особом месте. В этот момент к ней стало приходить осознание, что Сева нет. В школе это было менее заметно: обилие людей, подруг, взрослых... Все они отвлекали Лили, допускали лишь поверхностную грусть. Почему-то в голове Лили продолжала сохраняться мысль, что Северус где-то там, дома, у их дерева, ждёт её возвращения летом. Без него оно было ужасно скучным.

***

Туни игнорировала её. Должно быть, мама устроила ей нотацию, призывая к пониманию по отношению к младшей сестре, потерявшей близкого друга. Туни, может, и ненавидела её, но в такой ситуации молчала даже она. Хотя Лили бы не удивилась, радуйся она смерти Северуса: они ненавидели друг друга с первого дня знакомства так сильно, что это даже пугало. Первое время Лили была слепа по отношению к Северусу. А как же: он ведь такой же «урод», как она! Они оба особенные! Северус разделял её чувства и всегда вёл себя очень мило с ней: из-за этого Лили считала его приятным и добрым. И всегда ставала на его сторону, когда он оскорблял Туни и называл её противным «маггла». Лили и сама, поддавшись чувству исключительности, называла её так. Хогвартс своеобразно открыл ей глаза. Северус был неприятным. Его многие не любили: называли противным и высокомерным, не понимали, почему они дружат... И со временем Лили начала думать, что они правы. Ведь важно не только то, как человек относится к тебе; важно и то, как он относится к окружающим. А к окружающим Северус относился плохо.

***

В конце августа Лили уже умирала со скуки. Коукворт был ужасно унылым городом, а друзей, кроме Сева, у неё не было. Она пару раз проходила мимо его дома, но так и не решилась войти. Миссис Снейп всегда её пугала; Лили не знала, как она отреагирует на её присутствие. Иногда Лили плакала. Маму Сева было жалко.

***

За день до Хогвартса Лили в последний раз решила прогуляться по родному городу. Обычно здесь был слышен только шум производства и суета фабрики. Сегодня Лили растерянно наблюдала, как переговариваются люди и какая по-особенному странная атмосфера царит у Паучьего тупика. — Извините, — обращается она к стоящей у здания женщине с ребёнком, — что-то произошло? — Ну как что, — выдохнула дым женщина. — Баба с собой покончила. Говорят, сынок у неё подох, вот и она туда же. Из дома вынесли тело, накрытое простынёй. Миссис Снейп повесилась.

***

В Хогвартс Лили возвращалась без улыбки.