***
На каникулы я уходил с облегчением. Хогвартс душил меня — в нём я чувствовал себя, как в клетке. Родной дом стал тихой гаванью, в которой я лежал на своей мягкой кровати, смотрел в ровные деревянные потолки и впервые за несколько недель ощущал спокойствие. Лайелл целый день пропадал на работе, а вечером он возвращался и мы сидели у камина, ели приготовленный мною ужин и болтали о всяком. Отец не задавал вопросов, что со мной было не так — он просто крепко обнимал, ерошил волосы и предлагал сыграть в карты. Он хмуро смотрел на свой расклад, а я, глядя на его лицо, замечал первые признаки старения: тонкие морщины у рта и на лбу. Нельзя сказать, что мой отец был стар — в этом году ему исполняется сорок три — но я почему-то испугался. Как же хочется застыть в этом моменте. — Рич, вот скажи, — протянул я задумчиво, — что бы ты делал, будь я преступником? Мы сидели у берега так и не замёрзшей реки, наблюдая за её течением. Риччи подбивал меня искупаться, но я был не в том настроении, поэтому мы остались на земле — в пуховиках и сухие. Снега тут, в пригороде, не было, но зато были дожди и влажная, неприятная погода; с Риччи мы всё чаще предпочитали сидеть у кого-то дома, а не торчать на улице в холод. — Зависит от преступления, — отозвался Риччи без долгих размышлений. Он вообще мало думал, когда говорил. — Будь ты насильником — въебал бы. А так — я за любой кипиш. Риччи такой Риччи. Я ещё не забыл, как он целый год был одержим темой гангстеров и заставлял меня идти на каждый скучный фильм про них, а потом спорил, кто из них круче по шкале пафоса. — Ну допустим... Допустим я бы траву продавал, — втянулся я в диалог, оперевшись о ладонь в тёплой варежке и глядя на него с интересом. — Десять процентов прибыли мои, — мгновенно ответил он. — В знак дружбы. — А если оружие? — Тоже самое, приятель, и АК-47 в подарок. — Ну и ну, — я фыркнул и замолчал на пару секунд. — А если убийство? — Зависит от того, кого убил и по какому мотиву, — он пожал плечами. — Если случайно кого-то грохнул, или, там, защищаясь... Вообще плевать. — Это хорошо, — почти неосознанно улыбнулся я. Риччи тут же подозрительно сощурился: — А ты что, кого-то убил? — Ну да, — убийственно серьёзно ответил, намеренно понизив тон. — Извини, что молчал, но на самом деле я серийный убийца и вот уже двенадцатый год скрываюсь от спецназа. Понимаю, это сложно принять, но надеюсь шести лет нашей дружбы хватило, чтобы ты не сдавал меня копам. Риччи, поначалу непонимающий, фыркнул ещё на половине монолога и, подыгрывая, сделал шокированное лицо, издавая то охи, то ахи. — Вот была бы за тебя награда... — мечтательно протянул он. Я стукнул его по мягкому, из-за куртки, боку. Хорошо знать, что твой друг на твоей стороне, каким бы убожеством ты ни был.***
Мне было физически плохо покидать дом. Это было настолько заметно, что обеспокоенный Лайелл даже спросил, не «обижает ли меня там кто-то». Очень смешно, пап. Это скорее я их обижаю. В любом случае, мне пришлось уходить: собрал с собой побольше сезонной одежды на грядущую весну, подстригся при помощи отца, выпросил побольше карманных денег... Действовал, как обычно. Обдумывая ситуацию на каникулах, в спокойствии и безопасности, я понял, что меня смущало теперь: единственной возможностью узнать о произошедшем теперь был я. И если в своей сдержанности я был уверен, то вот разум... В мире существуют легилименты. Учитывая, как часто я думал об этой ситуации, любой мог бы проскользнуть в мой разум и удивиться, узнав, какие ужасы скрывает третьекурсник Ремус Люпин. Соответственно, мне вновь нужна была окклюменция. Но не для того, чтобы упорядочить разум, как было в начале, а чтобы защитить его. Но была и другая проблема: время, вернее, его нехватка. На третьем году сильно увеличилась нагрузка из-за факультативов, а ведь я ещё ходил в дуэльный клуб, в квиддичную команду и даже кружок по немецкому... Неудивительно, что времени оставалось лишь на поспать и поесть. Подумав, я решил отказаться от одной из вещей в списке, и методом исключения выбрал немецкий: его отсутствие освобождало всего пару часов в неделю, но это уже было хорошо для моего ментального здоровья. Мадам Заубер приняла просьбу не радушно, но с пониманием: я объяснил, что чувствовал себя слишком загруженным из-за всех занятий, которые на себя взвалил, и из-за этого решил покинуть кружок немецкого. Она пожелала удачи и сказала, что ждёт от меня большего рвения на уроках Рун. Ну, справедливо. Дальше я стал думать о том, как надо было возводить защиту. По идее, мне нужен был спарринг-партнёр: он бы атаковал, а я защищался, и это бы прокачивало наши навыки. Но так уж получилось, что никому свои тайны я доверить не мог, и этот вариант отметался. Впрочем, была у меня идея.***
— Здравствуйте, сэр, — вежливо поприветствовал я учителя, входя в пустой класс. В этом году нашим профессором ЗОТИ стал отставной британский аврор, мистер Лоуренс: пожилой мужчина, достаточно строгий и требовательный, но в целом отстранённый от учеников. Он сразу нам сказал, что преподавать будет лишь один год (как будто мы не знали), но делал он это качественно, поэтому мне очень даже понравился. — Да? — взглянул он на меня поверх пергамента с, предположительно, чьим-то эссе, поскольку оно было обильно исписано красным цветом и профессор хмурился, читая его. Я ему тоже нравился. Лоуренс даже спрашивал, не планирую ли я после выпуска пойти в аврорат, на что я ответил, что рассматриваю этот вариант, но пока ещё не решил (что было сущей правдой). — Помните, мы в начале года изучали боггаров? — с ходу перешёл я к делу, не став тратить время на любезности. Дождавшись кивка, продолжил: — Вы не знаете, где они водятся? — Боггарты? — нахмурился он. — Они водятся почти везде, уверен, в Хогвартсе тоже найдутся. Поищи в заброшенных классах или на верхних этажах. — Как всё, оказывается, просто... Спасибо, сэр, — я признательно кивнул и уже собирался уходить, как профессор задал закономерный вопрос: — А тебе зачем? — Да так, стало интересно... Мы ведь посвятили им всего один урок. К слову, это было досадно, ведь боггарт, если задуматься, был слабой разновидностью дементоров: питался эмоциями, считывал разум, мог влиять на душу... Почему их считают таким обычным явлением? — Будь с ними осторожен, — серьёзно посоветовал профессор, к удивлению, удовлетворившись этим ответом. — Боггарты не опасны и не могут убить, но зато повредить разум — да. Они питаются твоими негативом. Люди, слишком часто контактирующие с боггартами, становятся нервными. — Спасибо, сэр, я буду осторожен, — искренне пообещал я, оценив его заботу. В тот же день я поднялся на седьмой этаж — ну, россияне бы назвали его восьмым, но тут он считался седьмым — и прошёлся по всем заброшенным классам, коих было предостаточно. Боггарты действительно находились легко: в шкафах, под мебелью, в пыльных уголках... Закрыв дверь и наложив на неё легкое отвлекающее заклинание, я встал перед шкафом. На уроках я никому не показал свою слабость Нас не просили, только если были добровольцы, в число которых я не входил. В чём смысл всем показывать свой главный страх? Особенно учитывая, что в моём случае он может навести подозрения. Ведь мой страх — не змеи, не злые учителя и даже не смерть. Мой страх — я сам. Вылетевший из шкафа боггарт с ходу превратился в меня, но не просто меня. Это была ужасная, очень некрасивая смесь человека и волка: мои ноги были странно изогнуты, будто незавершенные лапы, а по телу, преимущественно спине и конечностям, росла шерсть; я горбился, на руках виднелись длинные жёсткие когти, из одежды — рваные тряпки; лицо стало смешением человеческих и животных черт. По морде была размазана кровь. Пасть медленно и с отвратительным хрустом пережёвывала чьи-то останки. Глаза с волчьим отблеском смотрели прямо на меня. Моим страхом был я сам, смешавшийся с волком и убивший на одного человека больше. Моей первой эмоцией был ужас, затем — отвращение и неприятие. Боггарт не мог коснуться меня, но одно лишь ментальное давление чуть не довело меня до срыва — Лоуренс явно не врал, когда говорил об опасности боггартов. Мне понадобилось пару мгновений, чтобы взять себя в руки. Защитная окклюменция была как дополнительная мышца, которую ты качал мысленно. Это было... Словно ты боролся, но не телом, а духом: магия боггарта давила на дверь, а я стоял и держал её, чтобы не допустить его влияния на себя. У меня не было времени на «подумать», не требовалось никаких игр воображения или заковыристых защит в голове — лишь голая мощь. Наверное, подобный тип окклюменции был аналогом качалки, только не физической, а ментальной. В первый раз наша «битва» продлилась едва ли минуту — в следующее же мгновение меня поглотил ужас боггартской сущности. Пришлось срочно убегать за дверь, успокаиваться и восстанавливать силы. Вопреки провалу, я был воодушевлён. Всё волнение и тревога ушли — я полностью сконцентрировался на новой задаче, желая довести себя до того, чтобы даже сотни боггартов одновременно не поколебили меня. По моим неточным прикидкам, один боггарт был равен среднему легилименту. Соответственно, пока что при прямом столкновении с магом разума я бы продержался минуту. Не впечатляет, конечно, но зато — мотивирует. Вместо изучения немецкого я теперь два часа в неделю проводил в заброшенном кабинете на седьмом этаже, сидя напротив шкафа и мысленно борясь с темным существом — клянусь, он стал казаться мне другом. В один из таких дней я возвращался в общежитие и проходил мимо Больничного крыла. Было светло — около трёх часов. Учеников не было, потому что мы все, по идее, сейчас находились на уроках, но у меня было окно, поэтому я и наслаждался редким одиночеством в стенах замка. Свободными полутора часами я воспользовался для свидания наедине с боггартом и теперь шёл обратно — готовиться к тренировке по квиддичу. — ... да, спасибо. — ... нам очень... Примите соболезнования, миссис... Из приоткрывшейся двери доносились голоса. Я остановился, так и не завернув за угол — любопытство победило. Почти тут же из Больничного крыла вышла женщина. Высокая, бледная, черноволосая — она отчаянно кого-то напоминала. На ней было длинное маггловское платье, чуть висящее на худом теле, а в руках она держала свёрток. — Ещё раз, нам очень жаль, — донёсся скорбный голос мадам Помфри. — Мы с трудом опознали кости, и... Мерлин, простите... — Не извиняйтесь, мэм, — голос незнакомки был безжизненно-вежливым. — Не вы же его убили. Сердце забилось чаще. — Он был очень молод, — я не видел лицо Поппи, но черноволосая женщина на этих словах едва уловимо помрачнела. — Смерть мальчика стала трагедией для всех нас. Будь это убийство, мы бы нашли и покарали преступника по всей строгости, но... — Северус был умным ребёнком, — оборвала её мадам. — Но в этот раз сглупил. Я похороню его с достоинством. — Спасибо, миссис Снейп... Именно этот момент я выбрал, чтобы уйти. Итак, я не просто убил тринадцатилетнего подростка — я отнял ребёнка у матери. Ситуация не могла стать хуже. Я чётко для себя решил, что отныне и навсегда больше не думаю о Северусе Снейпе, его семье или утраченной жизни.***
Но как бы я не давил мысли о нём, одна всё-таки проскочила. Северуса Снейпа просто забыли. Наверное, будь он чистокровным из хорошей семьи, все бы забили тревогу. Лес бы обшмонали, свидетелей допросили, а вся школа бы только и говорила, что о пропаже. Но вышло так, что аврорам было проще обставить гибель мальчика как результат его собственной глупости: ну да, а кто тебя просил в полночь лезть в Запретный лес? Он на то и Запретный, что туда нельзя! Я тоже постарался, имитируя несчастный случай для собственной безопасности, не скрою, но... На душе было мерзко. А сколько ещё таких жертв скрывает Хогвартс? Нечистокровных, бедных, никому не нужных...***
Вскоре мне пришлось столкнуться с проблемой, о которой я старательно избегал думать на протяжении всего месяца. Полнолуние. Для меня больше не было вариантом бегать по лесу. Этот план изначально был глупым: оборотень на территории рядом со школой, о чём я вообще думал? Снейп стал первым, но станет и последним — я не готов заново переживать месяц ненависти к себе, не готов убивать. Поэтому на февральское полнолуние я пошёл под Иву. Это было ужасно непривычно после стольких месяцев свободы даже для меня, что уж говорить о волке, но я не собирался больше его жалеть. Пожалел, уступил — и что мне это принесло, кроме дополнительного греха на душу? Я не собирался больше подвергать окружающих риску из-за него. Придется тебе потерпеть как минимум до выпуска, приятель. Никаких перемен в своём самочувствии после этого не заметил, разве что после полнолуния на день произошёл упадок сил — как в далёкие времена до второго курса. Я пожал плечами и пообещал себе привыкнуть, потому что между одним днём депрессии и убийством школьников выбор был очевидный. И жизнь вошла в свою стабильную колею, как было до Снейпа. Навыки окклюменции росли стабильно. Может, способ и был чуть менее эффективным, чем с живым партнёром, но зато с боггартом было безопаснее (как бы парадоксально это не звучало). Сначала я продержался целую минуту, потом минуту и десять секунд, затем — полторы минуты... Параллельно играл в квиддич. Следующими после Рейвенкло был Хаффлпафф, которых мы на этот раз победили: я травмировал их ловца, а наш в этот раз был энергичнее и поймал снитч. Да даже без этого мы бы выиграли — охотники и вратарь у хаффлпаффцев были никудышные. Затем, в апреле, у нас бы случился последний матч, со Слизерином. Во мне даже проснулось что-то типа предвкушения — их команда выглядела очень интересной. Люциус Малфой в роли первого охотника, Эдмунд Эйвери — в роли второго. Калеб Яксли, слизеринец на год меня старше, был ловцом, а пятикурсник Виллем Крэбб — загонщиком. Остальных я тоже плюс-минус знал, преимущественно благодаря дуэльному клубу, так что дело выглядело действительно интересно. К слову о первом... Из-за события икс я чуть растерял хватку в клубе, но затем, вернувшись, принялся с двойным усердием отыграться в дуэлях: мне хотелось как можно быстрее войти в прежнее состояние, когда единственным, о чём я думал дни напролёт, были новые заклинания и стратегии. К тому же, приближались турниры, и мы, третьекурсники-дуэлянты с Гриффиндора, вновь объединились для придумывания стратегии. Мы были лучше знакомы друг с другом и сплочённее, зная свои преимущества и недостатки, поэтому обдумывание плана не заняло несколько месяцев, как в прошлом году. Я просто надеялся дожить этот школьный год и уехать домой. Может, летом мы с отцом съездим во Францию?***
— Надеемся на честную игру, — сурово припечатал Данбар, пожимая руку слизеринскому капитану. Тот ответил что-то своё, усмехаясь, а я тем временем вглядывался в лица соперников. Кивнул Виллему Крэббу, поднял брови в ответ на взгляд Эйвери, оценил их общий настрой... Но особенно пристально задержался на Люциусе Малфое, что буравил меня хмурым взглядом. Почему? Ну, эго малфоевского наследника сильно пошатнулось, когда я однажды победил его в дуэли.Светлые глаза не сводятся с улетевшей палочки, а губа напряжённо поджата. Люциус закатывает глаза — ну что за раздражительный подросток, утютю — и зачёсывает влажные от пота волосы назад.
— Тебе повезло, — он отряхивается от пыли, — не зазнавайся.
— Конечно-конечно, — мелко киваю я, не сдерживая ухмылки, а затем галантно подаю палочку, упавшую в милиметре от моих ног. — Какие ощущения от того, что тебя победил сопливый третьекурсник?
— Никакие, — буркает он, выхватывает палочку и добавляет что-то по типу «спасибо за дуэль», уходя.
— Жду следующую, Малфой!
К сожалению, пока успех повторить не получилось, но лично мне было весело. Малфою не особо, но кто его спрашивал? Теперь я стоял от него наискосок и переглядывался, молчаливо обещая, что поражение в дуэли станет поражением и в квиддиче. Не то, чтобы я был одержим мыслью его победить... Просто видеть досаду на холёном малфоевском лице было как-то приятно. Словно щёлкнуть по носу ребёнка, привыкшего побеждать и получать всё, что захочет. К слову об этом... В отличие от того, что я помнил о его будущем сыне, Люциус не казался избалованным. Высокомерным, заносчивым, скользким — да, но не таким, каким в первых трёх фильмах был Драко Малфой (может и дальше, кто знает; я же не досмотрел). Например, он ни слова не говорил про своего отца, деньгами сильно не разбрасывался, да и «телохранители», Крэбб и Гойл, телохранителями были чисто номинально: Люциус мог за себя постоять, что с удовольствием доказывал в дуэльном клубе. Тогда чего это его сын вырос таким хлюпиком? Люциус что, при всех своих достоинствах не умеет воспитывать детей? — Вот и долгожданный матч Слизерин-Гриффиндор, чьи сборные в этом году признанные лидеры! Так уж получилось, что львы со змеями не сталкивались до самого квиддичного турнира. Самое сладенькое напоследок, так скажем. Игра с самого начала пошла оживлённая. Бладжеры были как бешеные, летали быстро и били больно, но мне это было лишь на руку: я с удивительной кровожадностью предвкушал, сколько соперников выбью сегодня. К сожалению, Крэбб тоже был хорош и сокомандников был готов защищать хоть своим телом, что заслуживало уважения. Сразу видно, человек привыкший охранять холёные задницы. В любом случае, несмотря на симпатию к нему, я сдаваться не собирался и вовсю пользовался преимуществом в виде того, что весил меньше, и, соответственно, летал быстрее. Вообще, квиддич был несложной игрой. То есть, естественно, капитаны могли придумывать какие-то ухищрённые стратегии, какие-то манёвры и комбинации, но таким скромным загонщикам, как я, оставалось только летать за бладжером и бить того, на кого указал палец капитана. Как цепные псы. С особенным энтузиазмом я целился как-раз таки в Малфоя, но не попадал. Зато пару раз ударил по Яксли, уже по традиции травмируя вражеского ловца. Наверняка кто-то подумает, что у меня против них особенная ненависть... А вообще-то так и есть! Ненавижу этих читеров. Игра длилась очень долго — часа два с половиной. Под конец я сильно сдал, да и все остальные тоже; счёт с небольшим отрывом был в пользу Слизерина. Все ждали, пока кто-нибудь из ловцов да схватит этот снитч, и неважно даже чей — все уже заебались. — Томас! Ты знаешь, что с тобой сделает Данбар, если ты упустишь снитч! — крикнул я в сторону ловца. Вопреки моим угрозам, снитч Томас упустил. Мы проиграли. Ненавижу проигрывать. Я раздражённо опустился на землю, тяжело дыша. Задница болела, спина тоже, руки дрожали... И всё ради того, чтобы слизеринцы торжественно вскидывали руки, а зелёная часть стадиона их подбадривала. Томас в следующем году явно не будет ловцом.***
Несмотря на проигрыш, сходку в Хогсмиде мы устроили. Слизеринцы с гриффиндорцами считались соперниками, но обычных учеников это мало затрагивало и сливочное пиво мы пили вместе, горланя пошлые песни и уходя, под шумок, зажиматься с девочками. Ну, лично я ни с кем не зажимался, но вот Грегори Данбар, например, очень увлечённо целовался с какой-то пышноволосой хаффлпаффкой. Нормана по традиции не было, отчего я был чутка расстроен, но быстро нашёл себе компанию — всё-таки я был общительным и пользовался какой-никакой популярностью. Впрочем, однотипные посиделки в пабах мне быстро надоели: хотелось движения, веселья, а не сладкого безалкогольного пива и болтовни с взбудораженными гормональными подростками. «Гормональными» — говорю так, будто меня это не касается... Касается, ещё как. Проблема в том, что мне целоваться с ровесницами не хотелось. Может, со старшекурсницами, но те бы не захотели уже со мной — какой восемнадцатилетней девушке захочется лапать четырнадцатилетнего, пусть и симпатичного и выглядящего старше своего возраста? Может, будь мне хотя бы пятнадцать... Но пока что я скучал. Я полулежал на угловом диванчике, лениво потягивая всякие коктейли и изредка перебрасываясь с людьми словами. Джеймс ушёл флиртовать с девочками (говорил, что влюблён в Лили, но и ему моментами хотелось взаимности), Марлин занималась ровно тем же самым, только с мальчиками, а я тухнул в углу. Краем глаза отметил белобрысую шевелюру, выглядевшую необычно в освещении паба — я мгновенно узнал в ней Малфоя. Он сидел у стойки и переговаривался с каким-то парнем, кажется, рейвенкловцем: его лицо мне о чём-то да говорило. От скуки я принялся за ним наблюдать. Мало кто из присутствующих был одет в школьную форму, разве что те, кто не успел переодеться. Вот и Малфой носил повседневную одежду, если её можно так назвать: всё было строго и сдержанно, в стиле нынешних аристократов (я насмотрелся на английских принцев, которых пихали в каждую грёбаную газету, так что знаю, о чём говорю). Например, сегодня он носил тёмное пальто где-то по колено. Ну, я называю это пальто, но наверняка у него есть другое, мудрёное название, в которых я вообще не разбираюсь. Зато брюки были как брюки — сидящие строго по длинным ногам. Лакированные туфли этот щегол носил даже зимой (в мыслях я понадеялся, что хотя бы носки у него утеплённые). Я и сам был одет примерно также, только попроще, теплее и без серебряных запонок. Судя по скупой жестикуляции, беседа у них была спокойная. Я сонно наблюдал за мимикой Малфоя: чёткая артикуляция, плавные и сдержанные проявления эмоций, частые, едва заметные поднятия брови... За этим было достаточно увлекательно наблюдать: Малфой оказался человеком экспрессивным, если приглядеться. — Чё делаешь, Рем? — рядом со мной плюхнулся Джеймс, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Что, нацеловался? Джеймс выглядел неприлично довольным жизнью. Волосы у него были взлохмачены даже сильнее обычного, как и одежда, а сам он безостановочно поправлял очки. — Ага, — он самодовольно ухмыльнулся и тут же дополнил: — Помада у них отвратительная. — А куда Лили ушла? — Она и не приходила, — грустно пожал он плечами, развалившись на диванчике. — С тех пор, как Снейп... Ну, того... Она редко веселится. И улыбается. Я промычал в ответ. — Да я и не давлю на неё, не подумай, — неловко пробормотал Джеймс. — Нюниус... В смысле, Снейп был... — он оборвал фразу, силясь подобрать слово. «О мёртвых либо хорошо, либо никак». — Я его не любил, это правда, но Лили с ним дружила. Она даже ударила меня, когда я спросил, что Снейп делал в Запретном лесу ночью. Сказала, что... Ну, что я кретин. Не уважаю мёртвых. Он потёр горящее лицо, выглядя по-настоящему расстроенным. — Это нормально, Джимбо, — я перевёл на него взгляд. — У неё не так давно умер лучший друг. Лучшее, что ты можешь сделать — ждать, пока траур пройдёт. Она ведь не может скорбеть вечно. Тут же захотелось себя ударить от того, как цинично это прозвучало. — Ну да, — Джеймс дёрнул плечом. — Просто, знаешь... Я никак не могу ей помочь. Сочувствие от меня прозвучит, как насмешка. — Тогда молчи. Прояви уважение, но молчи. Думаю, она это оценит. — Да. Так и сделаю, — он кивнул, уставившись на барную стойку. Потом растрепал волосы и спросил уже жизнерадостно: — Не хочешь ещё пить? — Не, я пойду, — поднялся. — Ты тоже не задерживайся, завтра тренировка. Снег уже растаял и по земле была размазана слякоть. Я поморщился, подумав, что по возвращении надо будет наколдовать очищающее — Филч головы откручивает тем, кто смеет принести в замок грязь, и я его полностью понимал в этом плане. Уходя, расслышал возню в стороне. Перевёл взгляд, прищурился... Кто-то отчаянно целовался в тени навеса. Я бы пожал плечами и пошёл дальше, да только заметил, что обе фигуры были женские, а одна так вообще — напоминала Марлин. «Ну ты и даёшь», фыркнул я в мыслях. Закрытые школы на то и закрытые школы, что тут творилась самая невероятная дребедень, в которых целующиеся девушки, да и парни — вершина айсберга. И если при виде первых я только беззлобно улыбался, то вторые смущали чуть больше. Тряхнув головой, пошёл в замок. Слишком много страстей на сегодня.***
Боггарт перебирал разные страхи. Он отдавал предпочтение той идее, которая вызывала в человеке наибольший страх, но когда та переставала вызывать нужную реакцию, то он пробовал другие. Так, вслед за некрасивым полуоборотнем я увидел мёртвого Лайелла, скривившегося в отвращении Нормана, кричащего что-то про мерзких оборотней, увидел Снейпа, молча смотрящего мне в глаза с рваной раной на шее... Как ни странно, последний вызвал не такую сильную реакцию, как я сам того ожидал. Должно быть, я привык к самому факту его смерти. А Дамблдор стал для меня неожиданностью. Я только закончил защищаться от боггарта: выплыл из «стойки», тяжело дыша и чувствуя себя выпотрошенным, а затем поднял взгляд, готовясь к шоку. Длинная белая борода. Умеренного оттенка роба, достигающая пола. Мягкий взгляд. — Ремус, мальчик, — его голос набатом бил по ушам, — ты ничего не хочешь мне рассказать? Я сглотнул, не сводя глаз. — Все мы знаем, что ты сделал с юным Северусом, — он покачал головой, точно разочарованный взрослый. — Такое безжалостное убийство... Ты вызываешь во мне отвращение. Его рука вытащила из складок мантии палочку. Наставил на меня. — Мы с твоим отцом верили в тебя, — я сделал шаг назад. — Жаль, что всё так вышло. Ты подавал надежды. Глаза его были безжалостны. — Авада ке... — Ридикулус, — пробормотал, выставив палочку в ответ. Вместо гнетущего страшного старика предстал образ, к которому я привык: мантия стала вырвиглазного малинового цвета, колокольчики в бороде зазвенели, а на голове показалась смешная острая шапочка. Дамблдор смеялся дедморозовским смехом и предлагал покататься на гиппогрифах. Я не смеялся. Интересно, каково будет доброму директору знать, что он стал моим боггартом?***
Был конец апреля. Я сидел на своей кровати, перечитывая написанные за сегодня эссе. Трансфигурация, зельеварение... Буквы мешались перед глазами и я испугался, как бы у меня в этом теле не село зрение. Раньше-то оно было идеальным, но кто знает? Протёр глаза, потянувшись. В комнате я был, слава Богу, один. Даже не знал, чем занимались остальные, но и интересно мне не было: я пользовался редкой возможностью посидеть в одиночестве, в тишине, и теперь лениво размышлял над тем, чем бы заняться. Может, принять долгий, тщательный душ? Заодно и другую нужду закрою. Не то, чтобы я бегал дрочить каждые два часа, как некоторые ровесники, но и не был ханжой, отрицающим само желание. Или, может, перебрать свои вещи? Меня раздражал тот беспорядок, который успел появиться за пару месяцев. А ещё я мог бы... Именно этот момент выбрал Сириус, чтобы ввалиться в спальню. Он казался чем-то взволнованным, когда шёл в сторону своего шкафа: взглянул на меня лишь раз, тут же дёргнано повернул голову, тряхнув пока ещё короткими кудрями, принялся что-то искать в своём сундуке... — Что делаешь? — спросил я больше из скуки, нежели желания знать. Если в начале с Сириусом мы ещё могли общаться, то потом отношения стали совсем уж натянутыми. Я и не вспомню, в чём причина, просто в один день он отказывался даже говорить со мной: уводил Джеймса, когда мы общались; незаметно пересаживался подальше на уроках или в общей гостиной; контактировал лишь по строгому минимуму. Если честно, большую часть времени мне было поебать. Ну не хочет со мной общаться этот подросток, мне-то что? Единственное, что раздражало, так это моменты с Джеймсом, но я и не настолько искал его компании, чтобы всерьёз возмущаться. Но сегодня мне было скучно. — Не твоё собачье дело, — буркнул в ответ Сириус. Мне было скучно, а ещё хотелось доебаться. — Ты на меня за что-то обижен, Блэк? — я внимательно наблюдал за его действиями, чутко проследив за моментом, когда движения его рук стали особенно взвинченными. — Хамишь вот уже несколько месяцев. — Отвали, сказал же, — его голос оставался неприязненным, но чуть более напряжённым. — Что ты там надумал в своей голове? Знаешь, я вовсе не против передавать тебе соль за едой, или, там, дать списать домашку... Тебе нужно только попросить и не строить из себя крутого парня, — мой тон тоже стал чуть более конфликтным. Это скорое полнолуние на меня так влияло, да? Оно как раз было через два дня. — Да иди ты нахуй, Люпин! — неожиданно взорвался Блэк. Мысленно я присвистнул, а в жизни — с интересом на него уставился. Это что, я застал апогей его неприязни ко мне? Должно быть, мой участливый вид лишь сильнее разозлил Сириуса, потому что он швырнул на землю какую-то кипу исписанных пергаментов и теперь казался по-настоящему уязвлённым: — Только и делаешь, что бесишь! Люпин то, Люпин это... Знаешь что? Ты тупой и высокомерный сукин сын! Я бы собственными руками тебя удавил, если бы, сука, мог! Я и не знал, что Сириус вырос в такого красноречивого вспыльчивого подростка. — Любопытно, — поднял брови. — А почему, Сириус? Что я сделал не так? — Да всё! Всё не так! — его щёки покраснели от вспышки эмоций. — Мельтешишь перед глазами, смеёшься! Улыбаешься, блять! Он перечислял и перечислял, а я не мог осознать, что происходит. Он что, правда настолько меня ненавидел...? Почему я этого не заметил? В смысле, я заметил и неприязнь, и нежелание общаться, но это не казалось мне ненавистью. Наверное, я далеко не так хорошо разбирался в людях, как думал сам. — Даже сейчас! Ты не воспринимаешь ничего всерьёз! Никогда не воспринимал! — я молчал, не зная, что сказать, а Сириус всё продолжал, входя в раж: — Как же меня заебало твоё спокойное лицо, сука, ты бы знал! Убийство для тебя тоже пустяк, да? Ну да, великому Ремусу Люпину всё нипочём! Я... Сириус осёкся, взглянув на меня страшными глазами. — Что? — переспросил я недоверчиво. На этот раз он промолчал. Сириус сделал шаг назад и стукнулся задней стороной ног о кровать. Я попробовал ещё раз: — Сириус, что? Он резко повернулся и зашагал в сторону ванной, бросив хриплое «ничего, забей». Попытка соскочить была провальной. «Убийство для тебя тоже пустяк, да?». Сидя на своей кровати, немигающими глазами смотря ему вслед, ощущая, как холодный пот стекает по спине... Я с леденящим душу ужасом осознал: он знает. Сириус Блэк, блять, знает. — Сириус! Я не мог оставить всё так, как было, и потому... Просто пошёл за ним. Торопливо влетел в душевную, остановился у порога, держась за дверной проём для своего душевного равновесия... Сириус склонился над умывальником, пряча лицо от зеркального отражения. — Сириус, — я сделал шаг вперёд, непрерывно смотря на него. — Какого, блять, чёрта? Он судорожно умывался холодной водой, отказываясь поднять взгляд. Рукава его школьной рубашки намокли от неосторожности. Я расслышал что-то, похожее на смесь вздоха и шмыганья. — Какого хрена ты ляпнул? Ты... — я уже не мог терпеть одностороннего диалога. Подойдя, я взял его за шкирку и заставил посмотреть на себя. Сириус Блэк плакал. Я молча смотрел ему в лицо, пока Блэк отчаянно прятал слёзы и пытался что-то сказать сквозь столь нехарактерные ему заикания и нехватку воздуха. Стало понятно, что агрессия была рождена из стресса и тревоги: Сириус злился, потому что боялся, а когда его поймали — не нашёл ничего лучше, чем разреветься от переизбытка эмоций. Сколько месяцев он боялся? Смотря на меня, на убийцу, он думал о Снейпе? Боялся меня? Хотел сдать? Мне не было его жаль. — Сириус, — произнёс я в тот момент, когда заметил, что реакция ослабла и он уже не грозился задохнуться от своей истерики. Мой голос был низок и спокоен: — Ты был тем, кто послал его туда? Мне не было нужды уточнять, кого его, чтобы заметить чужую реакцию. Сириус поднял серые глаза и взглянул на меня с ужасом. — Это был ты? — он не отвечал. Тогда я дёрнул его за воротник рубашки и спросил уже злее, настойчивее: — Отвечай, это был ты? Ответь! Сириус! Его хватило лишь на вялую попытку меня оттолкнуть. Тогда я не выдержал и ударил его. Я не жалел сил, и при столкновении с лицом Блэка послышался хруст. Нос? Он издал задыхающийся звук и упал бы, не придержи я его крепко за рубашку. — Скажи мне, Сириус, — мой голос из злого стал умоляющим. Глаза защипало, и, возможно, не будь моя злость сильнее, я бы заплакал точно также, как он. — Это правда был ты? Он поднял голову окончательно. С опухающего породистого носа стекала струйка крови. Его лицо было влажным от слёз и воды, а волосы — нещадно взлохмачены. Сириус сглотнул, смотря на меня со смесью страха и стыда. — Да, — прошептал он еле слышно, а когда мои глаза расширились, сказал громче: — Да! Это, чёрт возьми, был я! Я... Именно этот момент я выбрал, чтобы ударить его второй раз. В этот раз я не остановился после одного раза и позволил Сириусу упасть, а когда он упал — ударил третий раз. Меня поглотила злость, но главное её отличие от обычной моей ярости — она была ледяной. Я осознавал всё, что делал: запоминал лицо Сириуса в малейших деталях и не прекращал, даже когда кулаки стали влажными от крови. Удары были сильными, но не настолько, чтобы вырубить его — я всё контролировал. Это была месть. Я мстил за месяцы ненависти и стресса. Мстил за ночи кошмаров и ужаса при столкновении с боггартом. Мстил за редкие слёзы стыда, роняемые там, где никто их не увидит. Мстил за погибшего в возрасте тринадцати лет Северуса Снейпа, в конце концов. Сириус не умолял и не просил прощения — даже в такой момент он оставался гордым. Он лишь говорил что-то невнятное, что-то про «случайность» и «всё не должно было так закончиться», но я не слушал — его хрипы звучали лучше бесполезных оправданий. Я остановился лишь тогда, когда понял, что он мог бы буквально умереть в результате моих действий. Два трупа на моём счету уже как-то много. Я тяжело дышал. Посмотрел на окровавленное лицо, на слипшиеся от влаги ресницы, на кудри, разметавшиеся по полу... И не почувствовал ничего. Горькое, разочарованное ни-че-го. Шмыгнув горящим носом, встал, пошатнувшись. Сириус закрыл лицо рукой и не произносил ни звука, кроме тяжёлого, сиплого дыхания. Подошёл к умывальнику и смыл с рук чужую кровь, морщась при жжении содранных костяшек. Затем — умыл лицо холодной водой. Взглянул в отражение, натыкаясь на влажные взлохмаченные волосы, ушедший в бок галстук и россыпь шрамов на лице. — Я ненавижу тебя, Сириус, — тихо сказал, проводив его последним взглядом. — И никогда не прощу. Думаю, ты знаешь это. Сириус сидел, прислонившись к стене, и мрачно смотрел вниз. В какой-то момент мне даже стало его... Нет, не жаль, но я мог понять его положение: четырнадцатилетний вспыльчивый подросток с ватой вместо мозгов, не привыкший отвечать за свои действия и бунтующий против всего света. Я осторожно закрыл дверь и очутился в спальне. — Питер? В стороне действительно стоял он. Его огромные глаза в страхе переводились с меня на дверь, а пухлые руки мяли клочок мантии. Наверное, он всё слышал. — Что ты здесь делаешь? — Я... Я в-вернулся за Сириусом, — он вновь перевёл взгляд на дверь. — Его долго не было, и я забе... Забеспокоился. — С ним всё в порядке, — сказал, глядя ему в глаза. — Оставь его в покое и иди обратно, Питер. Питер с заминкой кивнул, бросил на дверь последний взгляд и топливо ушёл. Я чувствовал себя подонком.