***
— Пока, Рем, — Норман неожиданно крепко обнимает меня в купе, когда приходит время уходить к родителям. — Я могу писать тебе летом? — спросил я, немного скованно обнимая его в ответ. Лайелл это Лайелл, а других людей, кроме Риччи, обнимать я пока так и не привык. Тактильность не была главным моим качеством. — Эм, извини, — Норман с искренним сожалением смотрит на меня. — Моя мама не очень любит, когда я общаюсь с… — Нечистокровными детьми? — подсказываю я, на что он быстро кивает. Я уже знал, что отца у Нормана не было, а мать строгая и контролирующая. Он вырос довольно зажатым из-за этого обстоятельства: друзей у него особо не водилось (особенно тех, кого одобряла мама), поэтому он отчаянно прятал меня от родительницы и просил не давать ей понять, что мы общаемся. Иногда создавалось впечатление, что она его бьёт — слишком уж зашуганным был Норман. Но я не лез, зная, что ничего не могу сделать для чужих людей, кроме как оставаться понимающим другом и не обижаться на Нормана за то, на что он не может повлиять. — Не волнуйся, иди, — я легко подтолкнул его, ободряюще улыбнувшись, — и хорошего тебе лета. Подождав минуту, я тоже вышел. Отец вновь встретил меня объятиями и небольшим количеством новостей. Его повысили до начальника отдела по работе, он сделал небольшой ремонт дома, чихуахуа Аманды на месяц поживёт у нас… Чихуа-что? — В смысле поживёт у нас? — я ошалело поднял глаза, замерев у порога гостинной. — Аманда попросила присмотреть за ней, потому что ей самой прошлось съездить к больной матери на другой конец страны… Прости, что не сказал тебе сразу, ребёнок, — Лайелл сожалеюще потрепал меня по голове. — Кстати, её зовут Царица. В этот же момент этот монстр показался из за дверного проёма. Её чёрные глаза-бусинки зловеще блестели во мраке коридора, а коротенький хвост ме-едленно покачивался за спиной… «Уаф!». Царица была типичной чихуахуа. Громко тяфкала, много двигалась и не приносила абсолютно никакой пользы, но было в ней чисто собачье очарование: я даже добровольно гулял с ней дважды в день, ответственно кормил и не жаловался, если она случайно обоссала мои любимые тапки. Вопреки моим страхам, никакой агрессии она не вызывала — лишь обычное человеческое раздражение от шума, не более. — Эт чё за сопля? — реакция Риччи, которому я впервые показал это чудо, описала мысли любого, кто бы на неё посмотрел. Риччи, кстати, здорово изменился за этот год. Черты лица стали больше мальчишескими, нежели детскими, кожа ещё больше загорела (откуда он берёт солнечный свет в этой серой стране?), а сам он потихоньку превращался в подростка, энергичного и безбашенного. Нам обоим было по двенадцать: мне исполнилось в марте, а ему ещё в январе. — Папина знакомая попросила присмотреть, — я устало откинулся на бордюр, наблюдая за тем, как это чудо-юдо бегает по траве. — Её зовут Царица. — Царица? — фыркнул Риччи. Как раз в этот момент Царица с размаху ударилась о дерево, а затем, видимо, разозлилась и принялась на него озлобленно тяфкать, прыгая вокруг. — Я б её лучше Герриллой назвал. Вон, какая воинственная. — А может сразу гориллой? — Кинг Конг? Варианты дошли до абсурда, пока мы вместе не засмеялись и не замолчали на некоторое время, наблюдая за горизонтом. — Знаешь, Рем, — начал Риччи, отстранённо ковыряясь палкой в дорожной пыли. Присмотревшись, я понял, что он вырисовывал человечка из палок, а рядом нечто непонятное. — Я рад, что ты не изменился. — А ты думал, что я изменюсь? — я поднял брови. Царица-Горилла вдали, наконец, отстала от дерева и принялась что-то вынюхивать в траве. — Да. Я… Я боялся, что ты отдалишься от нас. От меня, — с трудом признался Риччи. Я знал, что ему сложно говорить такое на полном серьёзе: Рич немного легкомысленный, и многогранность чувств для него всё ещё в новинку. Мы ведь больше не те дети, для которых короткого «давай дружить» уже достаточно для появления крепкой связи. Всё становится сложней, запутанней, общественные рамки крепче вбиваются в голову, ровесники отдаляются; уже не выходит, как раньше, общаться со всеми на равных. Школа превращается из центра для развлечений в место, где тебя ежедневно ругают, а оценки ухудшаются с каждым годом. Родители из непогрешимых становятся обычными, смертными людьми, остающимися друг с другом лишь из чувства долга, а сам ты взрослеешь и смотришь на вещи под другим углом. Нелицеприятным. Я определённо не скучал по подростковому возрасту. — Не парься об этом, Рич, — я легонько подталкиваю его носком кроссовка. — Ты мой лучший друг, помнишь? Его колени разбиты и все в царапинках, также, как и мои. Риччи курносый, что выглядит по-детски мило, с острыми локтями и стремительно темнеющими, чуть вьющимися волосами. Наверное, ближе к восемнадцати уже будет шатеном. На самом деле, глядя на него, я бы посчитал его каким-нибудь испанцем или итальянцем: кожа имела тёплый, красивый оттенок, которым не мог похвастать ни один бледный англичанин, да и черты лица у него были южнее, живее. Может, один из его родителей исходит из южных стран? Надо бы уточнить. — Ага, — он улыбается, обнажая ровный ряд зубов. Иногда я скучаю по щербатой улыбке, которой Рич светил ещё года три назад. Я открыл рот, собираясь сказать что-то сентиментальное, как… — Блять, Царица! — Рич вскочил на ноги, побежав к чихуахуа, что подозрительно затихла. — Выплюнь! Выплюнь, я сказал! Оказывается, она жевала чьё-то дерьмо. Мы с Риччи протянули дружное «фу-у», стоило Царице послушаться и выблевать его обратно, но момент был упущен. Ещё где-то час мы просто игрались с ней, кидая палку и болтая о пустяках, потом пошли играть в бадминтон, потом — домой к Риччи, собирать лего… Иногда я реально чувствовал себя на свой физический возраст, чаще всего — когда общался с одним улыбчивым чумазым чучелом, которое называло себя Риччи. Удивительно, но даже спустя год в магическом замке, полном интересностей и новых людей, я не стал считать Риччи скучным. Наоборот, он был самым родным и классным для меня: мы вместе занимались всем тем, что нам нравилось, и мысли о магии отходили на второй, а то и на третий план. Меня всё ещё тянуло к миру магглов. Он был знаком мне. Со своими недостатками, многогранный и не всегда хороший, но люди там ощущались понятнее, чем те же маги. Наверное, мысленно я был тем ещё магглокровкой: маггловские праздники были для меня важнее, как и образ жизни и общественная мораль, да и увлечения я предпочитал маггловские. Это не значит, что я презирал магов, вовсе нет. Они, по сути, были теми же магглами, просто с дополнительными функциями. Уверен, меня бы заавадили все гордые чистокровки, выскажи я это мнение вслух, но мозг и поведение магов было абсолютно идентичным, несмотря на всё их презрение к простецам. Среди и тех и тех были как благородные, так и подлые люди. Коррупция, насилие и лицемерие было одинаково распостранено в обоих мирах, как и отдельные ебанутые индивидуумы и моменты истории. Маги ненавидят магглов из-за охоты на ведьм? Что ж, магглы ненавидят, вернее, ненавидели магов за то, что эти самые ведьмы убивали их направо и налево, считая второсортным материалом, и использовали в своих зельях и ритуалах. Да-да, это только щас чёрная магия запрещена и порицается обществом. Раньше-то то как лихо поднимали нежить и распостраняли чуму! И маги ещё удивляются, почему магглы их так боялись, ага. Статута не существало где-то до семнадцатого века. До 1689-го года, если точнее. До этого времени (не такого и древнего, если подумать) маги вполне себе общались с магглами, пусть и сохраняли мистику своего образа: половина магглов в них не верила, а если и верила, то считала полубогами и мифическими существами. Иногда маги помогали, но в большинстве своём они наплевательски относились к магглам. Ага, простецы же, неспособные колдовать — кому на них не поебать? Обращались, как со скотом, зная нынешних чистокровок. В общем, обоюдная ненависть обоснована и её нельзя предъявить одному из миров, поэтому высокомерие магов на этой почве выглядит немного смешно. Особенно учитывая, с какой неприязнью они относятся и к другим существам, способным колдовать. Соответственно, тут дело даже не в том, умеют ли магглы магичить или нет. Мы все просто люди, подверженные слабости и ненавидящие друг друга по любой причине. На утро после полнолуния, выходя из подвала, я заметил Царицу. Она сидела на верхней ступеньке лестницы и выглядела жутко. Наверное, даже напуганно: её хвостик подрагивал, выглядя напряжённо, а чёрные глазки непрерывно, немигающе смотрели на моё лицо. Она даже не тяфкала, как делала обычно, если её напугать. Нет, Царица просто сидела и смотрела, а затем, стоило мне подняться, подскочила и убежала куда-то вглубь дома. Ещё несколько дней она меня избегала, а затем, принюхавшись, с неохотой расслабилась. Это было то, чего я опасался. Где-то часа два в неделю я выделял на то, чтобы контактировать с волком. Он всё также бесился, но уже, как мне кажется, по привычке. Его ненависть влияла на меня всё меньше и меньше: я даже успевал поговорить с ним перед тем, как меня сшибало волной животной ярости. В окошке, куда я как-то посмотрел, я увидел яркие, безумно яркие жёлтые глаза: я смотрел на них меньше двух секунд, прежде чем он полоснул по двери когтями и выгнал меня, но этого было достаточно. Мне даже снились сны. Не знаю, можно ли их назвать кошмарами, но в них я бесконечно бегал по тёмному сумеречному лесу, а из кустов и оврагов, оборачиваясь, на меня смотрели жёлтые волчьи глаза. Ощущения были странные: страх, очевидно, но ещё — что-то предвкушающее в голове. Словно я хотел, чтобы оно меня поймало, а затем мы бы поменялись ролями. — Знаешь, ты не очень оригинален, — осторожно заметил я, когда когти заскребли по двери. Я вот только подумал… А вдруг она не выдержит и отвалится? Он же этими когтями уже по мне поскребёт. Дрожь пробежала по позвоночнику при этой мысли, но я сглотнул и продолжил: — Ты не устал? Волчья морда с рычанием ударилась о дверь. Я сел рядом, утомлённо вздыхая. Итак. Слова с ним не работают. Он вообще их понимает? Это же животное. Мысли крутились в моей голове, пока волк потихоньку ломал мою ментальную защиту. Сорок секунд — и я вылечу. Двадцать секунд, двадцать одна, двадцать две… — Ты хочешь погулять? — спросил я. Волк продолжил беситься, не отвечая. Естественно: как он ответит-то? Но мне и не нужен был его ответ. Я всё решил. Рядом с домом был небольшой лес, я уже упоминал? Это было идеальное место для прогулок: не слишком большой, но достаточно, чтобы зваться полноценным лесом; опасного зверья там не было, лишь белки да птички, поэтому считался он безопасным. Что случится, если я отпущу туда волка на полнолуние? Сразу же вырисовывается проблема: кто сказал, что он останется там? Будь я на его месте, то сразу бы сбежал и пошёл на полноценную охоту. За людьми. И что мне делать в этом случае, проснувшись на утро? Забыть? Нет, не вариант. А ведь это только в том варианте, в котором меня — то есть волка — не поймают и не пристрелят. Проблема вторая: отец. Он всегда сопровождал меня на полнолуние, когда я находился дома, поэтому просьбу отпустить в лес воспринял бы очень плохо. Во-первых из-за вышеупомянутых причин, а во-вторых — Лайелл не считал волка чем-то, заслуживающим свободы и уважения. Он не согласится, чёрт, даже разозлится. Лайелл хороший отец, правда, но есть у него и свои плохие стороны. Значит, мне нужно его либо переубедить, что маловероятно, либо отвлечь. На протяжении семи лет он исправно ждал, пока мои крики стихнут, а затем уходил и возвращался лишь на утро, чтобы дать одежду и накормить. Что — или кто — может отвлечь Лайелла от такого важного момента со своим сыном? Аманда. Где-то к концу июля она вернулась в Лондон, забрав обратно Царицу (мне было даже грустно её возвращать), и они с отцом продолжили видеться. Их отношения, как я понял, продвигались довольно медленно, неспешно: свидания и гулянки в свободное от работы время, но не более. Съезжаться они не спешили, как и покупать обручальные кольца (чему я в тайне очень рад, поскольку ещё не готов обретать мачеху). Если он и может на кого-нибудь отвлечься, так это на неё. Значит, нужно организовать им свидание. С ночёвкой, потому что полнолуние длится ночью. Но точно ли Лайелл предпочтёт свидание с Амандой моему полнолунию? Никогда в жизни. И, к тому же, остаётся проблема с лесом и моим полным недоверием к волку. Я не знаю, как отгородить его от людей, как обезопасить лес, к тому же в Хогвартсе всё будет иначе… Я покопался в памяти, пытаясь вспомнить, что с этим делал канонный Ремус, но добился лишь воспоминания о друзьях-животных, с которыми он вместе гулял по лесу. Почему оборотень их не ел? Почему ограничивался лесом? Почему никто так и не обнаружил отсутствие Ремуса под Ивой, куда всегда приходила Помфри? — Почему всё должно быть так сложно? — я раздражённо цыкнул, не прекращая думать. Соответственно, я ничего не могу сделать на данный момент — всё упирается в моё недоверие к волку и в его ненависть ко мне. Может, всё-таки поговорить с отцом? — Нет, — мёртвым тоном ответил Лайелл. — Почему? — тут же спросил я, вскинув брови. — Пап, пойми, мне это нужно… — Нет, — повторил он, но на этот раз казался почти разозлённым. — Ты понимаешь, что требуешь? Понимаешь, какой это риск? Оборотень — не чихуахуа навроде Царицы, он может убить. — Но… — Нет, Ремус. Ты не понимаешь, кто такой оборотень, ты не понимаешь, на что ты обрекаешь людей, когда даёшь ему свободу. Что ты будешь делать, если он кого-то укусит? А может, съест? Как будешь утешать семью убитого, как будешь дальше скрывать свою личность? Оборотень — зверь, не более, и твоя жалость ему не нужна. Но я и есть оборотень, отчаянно хотел сказать я. Я и есть тот зверь, которого ты так ненавидишь, пап. Но я промолчал, лишь взглянув на него разочарованно. — Ремус, — смягчился он, опустившись на корточки и схватив меня за плечи, — ты добрый мальчик, и это прекрасно, правда, но ты просто не осознаёшь все риски. Для тебя оборотень — простое безобидное животное, но это не так. При первой же возможности он нападёт на твоего близкого человека и разрушит твою жизнь. Ты этого хочешь, да? Верно. В его глазах я просто легкомысленный ребёнок, проявляющий неуместную жалость к нечеловеческой твари. Для меня оборотень часть меня, а для Лайелла — грязное создание, лишившее его жены и маленького ребёнка, пусть последнего он и не знает. Но он не понимает. Он не был у меня в голове, он не ощущал обиду и ненависть запертого животного, он не понимает, каково это — добровольно сковывать невинное существо и каждый божий день терпеть его месть. Он не думает о том, что я должен буду всю жизнь прожить так: напуганный, не принимающий себя и вынужденный скрывать ото всех свою грёбаную сущность. — Нет, пап, — я выдавливаю из себя слова, — я не хочу этого. Ты прав. Наверное, стоило бы добавить «прости», но у меня не было сил на неискренние извинения. Лайелл внимательно смотрит в мои глаза, выискивая что-то, а затем треплет по коротким волосам и заканчивает разговор. Что ж. В этом деле он не помощник.***
Летом я так и не смог ничего сделать и даже не ходил к волку — знал, что бесполезно. Вместо этого, подавив любую обиду на Лайелла, я сосредоточился на Риччи, нашей дружбе и просто отдыхе. Август прошёл в походах на речку, в кино (мы даже посмотрели Крёстного отца, который вышел совсем недавно; на выходе впечатлённый Риччи предложил поиграть в криминальных авторитетов) и просто швырянием по Лондону. Риччи познакомил меня со своими приятелями, с которыми он проводил время в школе. Как бы не хотелось обратного, но ему необходимы были другие друзья, поскольку большую часть года мы проводили порознь. И он их нашёл: немного глуповатый, но приятный парнишка по имени Люсьен и чутка задиристый Гилберт. Хотел бы я сказать, что не понимаю, как последний попал в компанию Риччи, но… С годами я заметил, что Ричард не очень-то и добрый ребёнок. Не в том плане, что он буллил всех направо и налево, но он был недружелюбен ко многим одноклассникам и терпеть не мог учителей. Иногда дразнил стеснительных детей, иногда дрался, иногда обижал кого-то своей детской прямолинейностью… Никогда не забуду, как, будучи в пятом классе, он минут пять молча слушал учителя, стоящего над его ухом и ругающего его за ошибку, а затем, стоило тому истощить запас яда, поднял голову и с абсолютно серьёзным лицом сказал: «у вас изо рта воняет, сэр». Я тогда, сидя впереди, бессовестно подавился хохотом. Детский шепелявый голос Рича, заявившего такое взрослому мужчине, звучал слишком смешно. Правда, потом его оставили после уроков за «проявленное неуважение», но это уже другая история. В общем, Риччи с Гилбертом стоили друг друга, а Люсьен был просто маленьким шутом: много бегал, прыгал и говорил смешные глупости. — Эй, Ремус, — Гилберт окликнул меня ещё в первый день знакомства, стоило Риччи представить меня и сказать, что я тут только по каникулам. — А что за частная школа, в которой ты учишься? Ты чё, мажор какой-то? — Да нет, — я пожал плечами, — просто у отца там связи, вот меня и взяли. К тому же не такая уж она и богатая. — А как называется? — Э-э, поверь, ты её не знаешь. Она в Шотландии, — выкрутился я. — Шотландия? Ни-че-го себе, — влез Люсьен, впечатлившись. — А там правда выпадает так много снега, что аж до колен? — Ага. Не так, как в Лондоне, — тут снег тоже выпадал, но быстро таял и превращался в грязь, отчего зимнее настроение появлялось и уходило также быстро. Зато летом тут было круче. Но, к сожалению, я оставался дома лишь на два с половиной месяца каникул. Ближе к концу августа мы сходили на Косой переулок за канцелярией и новой формой, поскольку из старой я вырос, а затем я поехал обратно в Хогвартс. Напоследок, по традиции, обнял Лайелла, попрощался с друзьями и, встретив на станции взгляд Нормана, ушёл в купе, где мы договорились с ним устроиться. — Что нового? — я расслабленно уселся на мягкое сидение, предварительно закинув чемодан на верхние полки. Норман чуть подрос за лето. Такой же бледный и невеселый, но с чуть отросшими волосами и дополнительной парой сантиметров роста. Он выглядел, как самый стереотипный слизеринец: брюнет с мрачным взглядом и нашивкой змеи на мантии. Импозантно. — Да ничего, — он пожал плечами. — Съездили с мамой к родственникам в Бельгию, а потом и во Францию. — Ого. И как там было? — Скучно. Не люблю французов, — поморщился он, на что я усмехнулся. — Язык у них мерзкий, а ещё они постоянно критикуют мой акцент. — А чё это они выпендриваются? У них же ужасное произношение на английском, — фыркнул я, на что он энергично покивал: — Да вот именно! Картавые тупицы, — он проигнорировал мой смешок, скрестив руки на груди. Лайелл всегда давал мне немного денег, чтобы я прикупил сладости в поезде. Вот и лежали мы с Норманом, подложив под голову рюкзаки и жуя всякую волшебную гадость. Поиграли в карты, обсудили новые учебники, продолжили про летние каникулы — благо, мне было что рассказать. В какой-то момент заходили Поттер с Блэком, чтобы поздороваться, но увидели Мальсибера, скривились и ушли. Противоположная ситуация прошла вскоре после этого: зашёл носатый пацанёнок, который перекинулся парой слов с Норманом, но заметил меня и ретировался. Я не без труда узнал в нём Снейпа. — А чего он заходил-то? — не понял я, жуя шоколадную лягушку. — Так мы общаемся иногда, — пожал плечами Норман. — Серьёзно? Я вас не видел. — Ну, мы и не друзья. Просто он меня не слишком раздражает, — по меркам Нормана это была довольно положительная оценка. — А почему он ушёл, увидев меня? Мы же даже не разговариваем, — я искренне не понял этот момент. Это потому что я с Гриффиндора? Да не, глупо как-то… — Он думает, что ты дружишь с Поттером. — А-а-а, — протянул я, нахмурившись. — Они же друг над другом издеваются… Это имеет смысл. Не велика потеря. Джеймс мне по большей части нравится, а к Снейпу я даже не знаю, как относиться. Я помню, что в будущем он стал тем ещё мудаком, но пока что он выглядел просто забитым мальчиком, защитным механизмом которого стала недоброжелательность ко всем вокруг. Проблемы проблемами, а я не любил продираться сквозь настороженность таких людей. Лень, да и зачем? Кто-то бы заметил, что Норман тоже, вообще-то, не самый дружелюбный человек, но со мной он был открыт с самой первой встречи. А Снейп наоборот — невзлюбил. И надо мне что-то тут кому-то доказывать? Меня вполне устраивает мой нынешний круг общения. Начало нового учебного года не удивило ничем новым, разве что возможность вступить в кружки очень порадовала. В первые же дни нам выдали список и сказали, что вступать в клубы можно неограниченно, но вот с расписанием придется решать самому. Полноценных клубов было всего несколько: дуэльный, творческие и квиддич, который тоже считался клубом. В дуэльный я прошёл без проблем, поскольку за меня поручился Лонгботтом, да и не было там никаких экзаменов: просто со временем, если ученик не дотягивал до какой-то планки, его мягко просили уйти. Квиддич же… Если честно, то я даже сомневался, стоит ли мне пытаться в этом году. Я хотел быть загонщиком, которых в команде должно быть две штуки, и роль у них была простая: защищать команду от бладжеров, а для этого необходимо быть достаточно крепким и сильным физически. Загонщиками всегда, за редким исключением, были старшекурсники-парни. А я пока что всего лишь второкурсник. Оборотень, да, но мне было всего двенадцать и физической силой я не выделялся. Особой ловкостью для бытия ловцом я не располагал, а роль охотника меня совсем не интересовала. Всё, чего я хотел — бить по бладжеру и желательно так, чтобы он сшибал собой соперников. Норман, выслушавший мои доводы, пожал плечами и сказал: — Всё равно пробуй. Может и не попадёшь в команду в этом году, зато будешь знать, чего ожидать. Это звучало логично, поэтому я решил таки попробовать. Насчёт кружков — я уже упоминал кружок изучения немецкого, куда я хотел вступить? Я пригласил Нормана и тот согласился сходить со мной, чему я очень обрадовался. Занятия были дважды в неделю и к моему счастью не пересекались с дуэлингом, поэтому я с большим энтузиазмом пошёл записываться. Вела его мадам Заубер, немка, которая по собственной инициативе и открыла кружок. Параллельно её основным предметом были Древние руны. Это была представительная дама около пятидесяти лет. Её чёрные, заколотые волосы слегка тронула седина, а сама она выглядела весьма старомодно: в длинном платье, строгая и лаконичная женщина. Поздоровалась на немецком, усадила нас всех — где-то с дюжину учеников преимущество с Рэйвенкло — и принялась говорить суровым тоном, как инструктор в армии: — Моя цель — сделать так, чтобы к концу обучения в Хогвартсе вы на приличном уровне заговорили на немецком языке и узнали больше о такой стране, как Германия. Для начала она спросила, что мы уже знаем о немецком. Я имел честь похвастать своими «гутен таг», «швайне» и парой других слов, а остальные знали и того меньше (кроме Нормана, который выдал какую-то немецкую поэму, заработав уважение Заубер). Вот об истории я бы столько всего рассказал, но как-раз таки о ней нас не спрашивали — знала, видимо, что тут двенадцатилетние дети наплетут чуши. Первое занятие длилось час и прошло вполне обыденно. Знакомство заняло большую часть времени (кроме Нормана я ни с кем близко не общался), потом некоторое время для программы на год и возможности учиться по обмену где-то на шестом курсе… Это было вступительное занятие, на которое пришло больше всего людей. На следующее пришли едва ли с десяток детей, но для Хогвартса это было много — сколько, в конце-концов, тут было учеников на курс? Едва ли сотня, что я считал очень странным: неужели по всей Британии так мало волшебников? Если да, то это очень печально, особенно по сравнению с магглами, для которых школа с пятьюстами учениками считалась небольшой для города. А тут страна… В общем, с немецким всё ясно. Хор меня не особо интересовал, как и театральный, находящийся на грани закрытия (но туда, как я знал, сходила Эванс с подружками), а о всякой фигне по типу магических шахмат и плюй-камней не шло и речи. У меня не так много свободного времени, чтобы тратить его на это. Пробная тренировка для вступления в квиддичную команду прошла довольно интересно. Для начала нас проверили на выносливость и базовое умение летать. Я легко с этим справился, пусть даже и пришлось пользоваться старой школьной метлой — я пока не видел смысла просить у Лайелла купить собственную. Выносливость у меня была уровне, а летать было не сложно, пусть и непривычно. Дальше начались отдельные испытания для загонщиков, и это было… Ну, не слишком безопасно. Нас просто по очереди попросили взмыть в воздух, одолжили биту и… Выпустили бладжер, наблюдая за тем, как мы от него отбивались. Уже на этом этапе многие, даже старшие, провалились: нужна была не столько сила, сколько реакция и выносливость. Даже мне, пусть я и был ловким и относительно мелким, прилетело пару раз по голове. Дальше — больше. Надо было не просто отбивать, а отбивать прямо в цель. Тут было сложнее и силы прилагалось больше. Лично я вроде бы справился, отбивая чаще в цели, но сил прилагал недостаточно: в реальном матче это бы мало кого поразило. По результатам вышло так, что в команду на смену ушедшему семикурснику взяли Ричарда (тот самый Аббот, с которым я тренировался). Одним из охотников, кстати, был Лонгботтом, а капитаном был второй охотник — Грегори Данбар, шестикурсник. Пусть меня и не взяли, но Данбар, капитан, меня сдержанно похвалил: — Может, в этом году и не прошёл, но в следующем, когда Аббот выпустится — обязательно. Если ты ещё будешь хотеть к тому моменту, конечно. Я понятливо покивал и ушёл, не став наблюдать за состязаниями ловцов. Загонщиков тестили самыми первыми, как самых «неинтересных», дальше были охотники, а потом и ловцы. Мне же лучше — я быстро пришёл и также быстро ушёл в душ, поскольку вспотел знатно. Если я хочу вступить в следующем году, то нужно будет купить сносную метлу. Не самую лучшую, — мне такое не надо, да и не богачи мы, — но хорошую и удобную для роли загонщика. Биту выдавали уже в самой команде, поскольку они везде были одинаковыми и производить их было нельзя (чтобы никто не добавил дополнительные функции и не считерил на поле). В принципе, всё было классно и перспективно. Пусть я и не планировал как-то связывать свою жизнь с квиддичем, но он будет мне как школьный спорт — кажется, не было и года в моей жизни, когда я не занимался чем-то физическим, и Хогвартс не станет исключением. Первое занятие по дуэлингу тоже меня не разочаровало. Я уже упоминал ранее, что мистер Розье, который провёл у нас первый урок полётов на первом курсе, был одним из глав наряду с профессором Флитвиком. Последний также вёл чары, а вот Розье, насколько я понял, заведовал квиддичем и являлся профессором ЗОТИ для шести- и семикурсников (нехило так на себя взвалил), поэтому ещё как минимум четыре года за пределами дуэльного клуба мы с ним не пересечёмся. Флитвик больше обучал самому дуэлингу, поскольку был в нём мастером, а Розье ставил упор на боевой магии — учил заклинаниям, стойкам, тренировал… — Как минимум половину из вас придётся отсеять, — в первый же день сказал он, зыркнув на нас без какой-либо видимости жалости. — Дуэлинг — не весёлая игра для друзей, а ответвление боевой магии, которое требует стараний и упорства. Далее он принялся рассказывать про вклад магических дуэлей в общество, о том, как они опасны и приводят к смерти — мало кого из детей это реально отпугнуло. Выиграть в дуэли считалось почётным — вот, что их действительно волновало. Флитвик на контрасте с Розье был добрым, поэтому к нему и тянулись больше. Он казался доступнее, в отличие от сурового и отчасти высокомерного Розье, который выглядел и вёл себя, как вояка: короткие песочные волосы, насупленные брови и пара шрамов на угловатом лице. Из-за последнего я даже чувствовал с ним родство — да здравствуют шрамолицые! В первый же день никто не заставлял детей показывать умения — разница между магглокровными и чистокровными была бы слишком велика. Немного попугали, немного вдохновили, немного объяснили… Типичное вступление, в общем, но мне вполне понравилось. На следующее занятие пришло примерно столько же, сколько на первое. В числе заинтересованных был и Поттер, и Блэк, и Снейп, а вот Норман не пришёл. Сказал, что далёк от дуэлей и если кружок немецкого заинтересовал его сам по себе, то вот в дуэлях он «полный отстой». Ну, я не устал настаивать. Норман больше интересовался теорией, а не практикой. В целом, изменений было не так много. Профессора, в большинстве своём, остались теми же, разве что профессор ЗОТИ уже по традиции сменился: в этом году нас учила мадам Маклейн — женщина среднего возраста, но высокого роста и духа. Она много улыбалась на первом занятии и дружелюбно поприветствовала класс, сразу показав себя динамичной и креативной. «Даже жаль, что она тут всего лишь на один год», тоскливо подумал я. И что за дурацкое «проклятие» висит на этой должности? Мне так и не объяснили, вернее, не смогли объяснить — кажется, никто и не знал, какого хера профессора защиты меняются каждый год. Насколько я помню, проблема сохранилась и до времён Гарри Поттера. Либо действительно проклятие (какое?), либо просто совпадение (в чём я сомневаюсь), либо заговор (зачем?). — Говорят, какого-то тёмного волшебника как-то не приняли на должность и он её проклял, — пожал плечами Норман, когда я поделился с ним мыслями. — А Дамблдор тут что, для виду? Почему не разрушил это проклятие? — Об этом история умалчивает, — Норман, не особо любивший директора, скривил губы. Директор вообще был странным. Поначалу я относился к нему с искренней приязнью, поскольку эй, а кто меня сюда принял-то? Но со временем его образ стал казаться мне искусно сшитым, но нереалистичным костюмом. Добрый дедушка, сидящий на стольких должностях одновременно? Добрый волшебник, держащий в узде всю страну? Добрый директор, в школе которого происходит самая разная вакханалия? Я стал воспринимать его не как своего благодетеля, а как политика, преследующего свои цели. Что он потребует взамен? Мне было сложно поверить, что он вот так легко примет меня и даже не будет этим шантажировать. А может, я просто выдумываю. Время покажет.