Скоро Новый год.
Чимин старательно упаковывает подарки, загибая каждый уголок чуть ли не по линейке. Тэхён сделал проще и купил подарочные пакеты, поэтому сейчас просто расслабленно лежит на кровати друга и молча смотрит на старания упаковщика. Нападающий всё ещё очень не хочет говорить о том, что произошло в тот день на миссии, но спит он хуже, это видно по небольшим мешкам под глазами, которые тот тщательно замазывает. Не подобает красавчику ходить с такими пятнами на лице. — Почему нельзя поменять подкласс? — спрашивает Тэхён, переворачиваясь на бок и разглядывая, как друг разглаживает каждую складочку оберточной бумаги на квадратной упаковке чая и заклеивает изгибы прозрачным скотчем. Единственное, где ему в жизни понадобились знания по геометрии. — Можно, — говорит сипло Чимин, не оборачиваясь. — Если ты умеешь и лечить, и делать щит, то можно поменять с целителя на защитника. — Тогда все те, кто умеют делать оружие могут стать нападающими? — Тэхён поджимает губы и смотрит на свои руки. На них всё ещё кровь. Сколько бы он их не мыл, она есть и будет. — Не знаю, — говорит Чимин, мыча. — Если я правильно понял, то для них это просто способ защитить себя, а не основное направление, — предполагает он, а после снова возвращается к своему основному занятию, будто и не отвлекался. — Ты не пробовал? — спрашивает Ким. — Не пробовал что? — Не пробовал сделать оружие? — спрашивает Тэ точнее, а Чимин застывает с куском ярко-розовой бумаги в руках. — Нет, — говорит он и продолжает упаковывать. — Я хочу сидеть в штабе, писать отчёты, отслеживать потоки энергии, а не быть на поле боя. Мне это просто не нужно. — Почему я так не могу? — грустно выдыхает Ким и поджимает губы от расстройства. Был бы он другим, был бы тем, кто не разрушает, а строит, тем, кто питает, а не отравляет, то всё могло бы быть совсем по-другому. — Потому что я — это я, а ты — это ты. С этим ничего не поделать. Ты будешь жить с собой всю оставшуюся жизнь. Если не можешь изменить подкласс, то смирись, — Чимин, сосредоточенный на своём, говорит грубо, и, когда осознает это, продолжает: — Извини… Я просто… — Я понял, не извиняйся, — Тэхён вздыхает и ложится на спину. Они сидят в комнате в тишине, но нападающему неожиданно приходит громкое уведомление. Он проверяет телефон и тихо хихикает, привлекая внимание Чимина. — А ты подготовил подарок Чонгуку? — спрашивает лукаво он. — Что? — нападающий сразу же краснеет и кашляет. — Почему должен? — Но у вас же есть какие-то мутки, — хихикает аналитик. — Цветы тебе чуть ли не каждый день приносит. — Это не главное, — фыркает Тэхён. — Скажи лучше, как ты уговорил Юнги тебе помочь с проектом, — тянет он, почти распевая, а Чимин краснеет. — Он не особо сопротивлялся, — бурчит он. Это правда было несложно. Нужно было лишь на одной из тренировок подойти к нему и попросить помочь с одним делом. Ну как попросить… Поставить перед фактом, промямлить, всё ещё стесняясь того, что недавно плакал у него на плече, а потом сбежать. — Не буду допрашивать, мне уже идти надо. — Куда? — Ну… Чонгук пригласил меня в кино, — Тэхён крутится вокруг себя. — А мне ещё собраться надо. Чимин провожает друга до двери и крепко обнимает. Тот целует его в щеку и широко машет рукой на прощанье. На улице холодно. Солнце уже начинает заходить всего в три часа дня, в его лучах растворяется дым и дыхание Тэхёна. Сегодня стоит накрасить ресницы водостойкой тушью. Дома парень находит тёмно-фиолетовую водолазку, классические брюки, изящные зимние сапоги на каблуке, подкрашивает глаза дорогой холодной нюдовой палеткой, делает паучьи реснички и ждёт. Он собрался вовремя, а так не положено. Он смотрит на часы и отсчитывает минуты, чтобы опоздать, но не намного, чтобы Чонгук не примёрз к земле, но ощутил, что Тэхён не простой мальчик, а та ещё сука. Он сам не знает, зачем именно ему быть этой сукой. В голове заложено, что так надо. Фонари уже включены и под ними блондин в дорогой шубе из меха выглядит не менее богато и роскошно. Чонгук перед его домом в пальто выглядит намного проще, но, возможно, засчёт роста и спортивной фигуры он выглядит вполне приемлемо. Тэхён так считает. Приемлемо. Хотя бы не в джинсах. Когда он успел так понизить стандарты? — Хен, — с улыбкой зовёт его Чон и подходит ближе, ступая на чистый дворик. — Чонгук? — говорит Тэ, не совсем понимая суть игры в их имена и делает шаг к нему. — Ты, я, кино. — Да, — кивает неловко целитель и из-за спины выносит букет белых роз, среди которых беспорядочно мелькают нежнейшие розовые. Тэхён с интересом приглядывается и мычит, рассматривая каждую. Красиво. Он улыбается одобрительно и принимает цветы, а Чонгук слегка приближается. Нападающий среагировать не успевает, как на его щеке оставляют мягкий поцелуй. — Пошли? Взбудораженный и смущённый Тэхён может только слегка кивнуть и забегать глазами по снегу. Чонгук берёт его за руку и ведёт куда-то, пока Ким прячет нос в вороте шубы. Он сильно ошибался, когда посчитал целителя неуверенным. Нет, совсем наоборот, он был хищником, следившим за жертвой. Ким не знает, что и думать после этого. — Кино — это хороший способ привыкнуть друг к другу, — говорит Чонгук, переплетая их пальцы и направляясь прямо к небольшому кинотеатру, находящемуся за рождественской ярмаркой. — Если после мы пойдём гулять или есть, то нам будет, что обсудить. — Я тоже так думаю, — говорит Тэхён. Снова повисает молчание, которое даже не смущает целителя. Старший даже хочет начать неприлично кашлять, чтобы привлечь внимание. Он не привык, что должен именно он продолжать диалог. Чимин — это исключение. Аналитик говорил, что именно из-за этих замашек с Тэхёном так сложно найти общий язык. Его странные принципы стеной стоят между ним и обществом. — Как думаешь, — начинает Чонгук, и нападающий победно вздымает голову, — если бы ты сейчас встретил Чимин-хена, то появился ли бы у тебя такой друг? Тэхён знает, что нет. Знает, что Чимин бы не стал долбиться к нему в душу, ему бы это было незачем: пустая трата времени и сил — добиваться внимания человека, которого не знаешь. Но не Чонгуку об этом говорить. Не какому-то левому парню, влезшему в его личную жизнь. — К чему этот бестактный вопрос? — практически выходит из себя Тэхён. Чонгук даже не смотрит на него в этот момент, а лишь идёт дальше. Унизительно. Он его унижает. Выскочка. Заноза. Напыщенная цаца. Тэхён слышал это всю жизнь. Для него это всегда было сродни комплименту, поскольку это выделяло его, как возвышенную фигуру. Но по ходу взросления всё стало сложнее. — Да кто ты вообще такой, чтобы мне так говорить? — высоко подняв голову, говорит он. Руки начинают чесаться. Он чувствует, как кровь в его жилах закипает от того, как спокоен Чонгук. — Твой образ и принципы отталкивают людей, — говорит целитель. — Будь проще. То, как ты себя ведешь, только отпугивает людей. Я же вижу, что ты не такой. — Не пытайся меня поменять, Чон Чонгук. Я такой, какой я есть, — упрямо говорит Тэхён. Младший его не знает. Совсем не знает. — Ты не такой, — качает головой целитель. — Ты ничего не знаешь! — повышает голос Тэхён. — Тебя просто кто-то очень сильно обидел, и ты теперь закрылся от всех, — Чонгук пытается подойти ближе, а нападающий наоборот делает шаг назад. — Не подходи ко мне, — предупреждает Ким. Его сердце начинает биться в несколько раз быстрее. Нельзя подпускать к нему людей, когда он в таком состоянии. — Кто сделал тебе больно, хен? Я смогу помочь тебе, я буду рядом и сделаю легче, я… Не успевает он договорить, как Тэхён с силой его отталкивает. Сам он отшатывается, дышит часто, смотрит по сторонам в ужасе, чувствуя себя забитым беззащитным зверьком. Почему всё так? Зачем он так с ним поступает? Зачем Чонгук лезет туда, куда его не просили? — Это я! — надрывно говорит Тэхён, сдерживая рвущуюся истерику. — Это я делаю людям больно! Я! — кричит он и начинает задыхаться, падая на колени. Они разбиваются о землю, покрытую острым льдом. Чонгук хрипло кашляет. Дышать становится трудно, перед глазами образуется дымка, и он раскрывает полы своего пальто, чтобы посмотреть на свою грудь. Ткань водолазки, словно прожжена большой сигаретой, маленькие нити разошлись, и теперь на его груди виднелись чёткие отметины от рук нападающего. Чон сглатывает, поднимает взгляд на Тэхёна, который вот-вот готов расплакаться, и прикладывает свои ладони к груди, чтобы залечить рану. — Ничего. Я не пострадаю, — говорит он и опускается так же на колени, дотрагиваясь до головы Тэхёна. — Прости, хен, — тихо и искренне. — Я подумал, что так я смогу подступиться к тебе, но сделал только хуже. — Всё я… всегда я… — хнычет он и размазывает шикарный дорогой макияж. — Нет-нет, ты не прав, — говорит целитель и ойкает. — Это я тебя спровоцировал. — Я хочу домой, — шепчет Тэхён. — Мы можем пойти к тебе и посмотреть фильм. Там тебе будет комфортно, а если я сделаю что-то не так и тебе будет некомфортно, то ты всегда можешь меня убить, — говорит он с улыбкой, а Тэхён хрипло смеется и всхлипывает, хотя ему совсем не смешно. — В качестве извинения могу приготовить что-нибудь? — В качестве извинения могу донести тебя на руках, а потом по твоему желанию, — он очаровывает своей улыбкой. Тэхён краснеет, но смущённо кивает. Как он это делает?***
Чимин сидит в лаборатории по энергетике и работает на компьютере. Двадцать страниц чистого текста без каких-либо вложений. Ему нужно провести эксперимент и подвести итоги нескольких таблиц, которые не сходятся. Юнги — существо странное. Его начальный цвет энергии — это красный, если не вдаваться в подробности оттенков. Так-то это холодный алый, походящий с первого взгляда на бордовый. В своих наблюдениях Чимин заметил, что каждый оттенок души стремится к какому-то иному, и с ходом жизни он может меняться. Например, в детстве душа Тэ была похожа на лазурное море, а сейчас она стала небесно-голубой. Предпочитая белый цвет в одежде, его душа стремится именно к нему. Аналитик точно знает, на какую тему будет писать диплом. И начать ему придётся уже на третьем курсе, потому что источников мало, а все наблюдения придётся вести самому. Душа Юнги стремилась к чёрному. Несложно догадаться. Но почему? И все ли души стремятся к этим цветам? Если белый — это видимые спектры света, а чёрный — это смесь всех цветов, то являются ли они оттенками? Или белый — это начало, а чёрный — конец? Какая душа у младенцев? Она изначально имеет яркий цвет или она белая, а после приобретает свой индивидуальный тон? Голова у Чимина начинает болеть от этих размышлений. У него нет такого количества времени, чтобы разбираться в этом всём. — Чего звал? — после скрипа двери в кабинете появляется Юнги. Он в своей излюбленной кожаной куртке, по текстуре напоминающая свиную, футболке и свободных чёрных спортивных штанах. Выражение его лица спокойное, немного заинтересованное, тело раслабленно, а волосы лежат как-то по особенному аккуратно. Чимин мнётся. Он не знает, как сказать аккуратнее, отчего появляется ещё больше неловкости. Свою просьбу он не разъяснял, времени у Юнги спросить не было, ведь аналитик сразу же убежал. — Мне нужно… заглянуть тебе в душу. Это для проекта, — говорит он и сжимает в руках подол своего свитера. Мин может отказать, и это будет понятно. Вообще-то, Чимин понимает, насколько это интимный процесс, но выхода другого нет. — Что? — тот хмурится. — Какого проекта? — Намджун-щи дал мне проект, и я пишу о тебе, о твоих силах и… — Подожди, — останавливает его Мин. Он подходит ближе и опирается на его стул, наседая немного вниз. Чимин чувствует запах его парфюма. Приятный. Юнги вчитывается в его черновой вариант и хмурится. — Так… Это незаконно — писать обо мне без моего разрешения. Давай лучше сделаем сюрприз Намджуну, и ты напишешь о нём? — он хмыкает. Чимин хмурится и краснеет от того, какие же красивые и притягательные глаза у охотника, направленные прямо на него. — У меня до сдачи осталась неделя, а я над этим работал почти месяц, — протестует аналитик, но в груди что-то мягко колет, и он прикрывает глаза. — Я помогу, — говорит горячим шепотом охотник, и Чимин сотню раз жалеет, что они остались наедине. Слишком близко, слишком интимно. — Я не хочу, чтобы кто-то, кроме тебя, так хорошо меня знал. Если хочешь, то можешь дотронуться до моей души и так, — говорит он, и аналитик мямлит что-то нечленораздельное. Юнги аккуратно касается его подбородка и направляет лицо к себе. — Давай же, Чимин-и. Ты же этого хочешь. Аналитик смотрит мутным взглядом на светлые губы и тихо мычит, когда большая рука ведёт по его бедру. По телу бежит дрожь, и Чимин с ужасом может осознать, что всё, что он чувствует — это не последствия сил Юнги. — Хорошо, — кивает он. — Т-тебе нужно сесть, — он спешно поднимается и усаживает мужчину на своё место. — А т-теперь… теперь расслабься. Охотник слушается его беспрекословно, прикрывает тёмные глаза, взгляд которых томен и сосредоточен, а Чимин садится напротив. Он тоже максимально расслабляется и погружается во тьму, глубоко-глубоко в своё сознание. Кончики пальцев мелко подрагивают. Он слышит дыхание Юнги, чувствует температуру его тела, ощущает, как работают его органы и как течёт в жилах кровь. По телу бегут мурашки, когда наконец он может разглядеть перед собой самого Юнги. Невысокий парень лет четырнадцати-пятнадцати стоит далековато от него. На нём форма курсанта, а глаза… Глаза потухшие и серые, совсем как у взрослого, а не обычного подростка. Руки по швам расслаблены, голова слегка наклонена. Парень лисьим взглядом разглядывает его. Чимин рассматривает в ответ. — Вы из Пусанского штаба? — спрашивает парень сухим бездушным голосом. — Генерал Чхве сказал мне, что вы придёте. Мин Юнги, второй класс: подкласс А, нападающий. Аналитик удивлённо оглядывается. Они оказываются в незнакомом ему месте. Стены тут неприятного бежевого оттенка, шаткие стол да стул из дерева и четырёхкамерное окно, как в тюрьме. Воздух тут холодный. Даже будучи в чужом сознании Чимин ежится. Значит, Юнги стал охотником не сразу. Что с ним случилось? Почему он здесь? Какую роль играет аналитик в этой истории. — Я слышал о происшествии, — говорит Мин и ждёт, когда старший сядет на стул. По телу Чимина бегут неприятные мурашки, а лицо неосознанно искривляется. — Мне очень жаль, — продолжает он равнодушно и сухо, что совсем не сходится со словами, которые он произносит. — Ты не знаешь, что там было, — пытается выдавить из себя улыбку Пак, задетый. Это его глубинные детские воспоминания, их не должно быть здесь, ведь сейчас это история Юнги. Его личная. И Пусан не должен иметь к ней никакого отношения. — Я был там, — жмёт плечами Юнги. Чимин шумно набирает воздух в лёгкие. — Но мы ведь не об этом должны с Вами говорить, Господин Пак, — на лице появляется лукавая насмешливая улыбка. — А о чём же? — Чимин всё же садится на стул, и Юнги садится следом. — Генерал Чхве хотел, чтобы Вы оценили моё психическое состояние по просьбе Господина, — ровно отвечает парень. Чимин растерянно хлопает ресницами. Душа Юнги… Алая. Тогда она уже была такой, а после начала багроветь. Когда касаешься другого человека, задеваешь такое личное и сокровенное, обычно первым делом видишь то, что беспокоит больше всего. Если же человек спокоен, то он сам может показать гостю то, что хочет. Возможно, этим Мин хочет что-то сказать? — И как ты себя чувствуешь, Юнги? Что тебя беспокоит? — спрашивает аналитик, входя в роль врача. На нём даже появляется халат, накинутый на официальный костюм. — После смерти родителей прошло несколько лет. Завтра поминки, но я ничего не чувствую, — говорит спокойно Мин, смотря ему прямо в глаза. Это начинает пугать. — Ты поедешь, Юнги? — спрашивает Чимин и пишет что-то в пустоте, будто на автомате, как было в воспоминаниях охотника. — Нет, — говорит он и качает головой. — Почему же, Юнги? Краски начинают сгущаться. Тревога. В сознании Юнги началась тревога, появилась красная дымка, а голос его стал отдалённым и глухим. Чимин открывает удивлённо рот и смотрит наверх. Там, будто в зеркале, отражается один из дней чужой жизни. Чимин видит, как неизвестный ему мужчина с силой избивает женщину, которая закрывается от его ударов и громко плачет.— Прекрати!
— Что? — Чимин опускает взгляд на Юнги. — Я ничего не говорил, — смотрит на него резко он.— Не надо!
— Но я же слышу, — растерянно говорит Чимин и снова смотрит вверх. Мужчина там хватает свою жену за шею, начинает душить, а после с силой ударяет её головой об пол и начинает куда-то тащить, словно ребёнок, несущий игрушку в руках, так легко и безнадёжно. — Не знаю, что Вы там слышите, господин Пак, но может это Вам надо проверить психическое состояние? — насмехается над ним подросток, но Чимин отчётливо слышит, слышит этот голос. Звуки ударов, вопли беззащитной женщины, скрип обуви о кафельный пол. — Нет! Громкий крик пронзает голову, и аналитик вскидывает взгляд вверх, но видит только пустой потолок. Когда он опускает взгляд, то на его лицо что-то попадает. Он рефлекторно закрывает глаза. Он боится их открыть долгие секунды, а когда это делает, то касается пальцами щек и смотрит на руку. На ней остается что-то вязкое и красное. Что-то сильно похожее на кровь. Руки начинают дрожать, сердце биться в два раза быстрее, тишина давит. Чимин видит комнату, ту, что была в отражении на потолке. Она замызгана кровью и ошметками от органов, кожи и волос. В дверном проходе стоит ребёнок. Бледный маленький мальчик с сухими чёрными волосами, небольшим носом-кнопкой, синяками под глазами, в ободранной одежде и с расцветающим фингалом. По его лицу уродливо стекает вязкая жидкость, а на глазах застыл ужас. — От них ничего не осталось, — говорит Юнги. — И от Вас ничего не останется, Чимин. Аналитик резко раскрывает глаза наяву. Его сердце стучит в висках, по ним же бежит холодный пот. Он бегает глазами по комнате, шумно и обрывисто дышит, когда натыкается взглядом на Юнги. Бледный, почти синеватый, он сидит, наклонив голову, с приоткрытыми ртом и глазами. Пустыми и посеревшими. Вокруг него летают трупные мухи. Мёртв. Чимин с ужасом начинает дышать быстрее, закрывает рот рукой, из него рвётся крик, а из глаз брызгают слёзы. — Нет… Нет-нет-нет, я не мог, — он поднимается, ходит вокруг и дрожит, не зная… не зная как, что и где. На руках у него кровь, тело грязное и чешется, и он в панике взвывает, скулит, как побитый пёс и падает на колени. Сколько он лазал в его душе? Сколько времени там провёл? Сколько времени он мучал его этими воспоминаниями? — А я говорил, — в комнате появляется Господин. Он с удовольствием закуривает. — Ты не сможешь подавлять свои способности вечно, Чимин. Я не выполнил наши два договора: я не нашёл твою мать и не дал тебе трёхмесячный оплачиваемый отпуск, чтобы ты побыл с бабулей. Нет, но ты всё равно согласился, и мой план сработал. Ты убил, Чимин, убил.— Чимин?
Он снова распахивает глаза и в панике втягивает воздух в лёгкие. Его плеча касается Юнги. Живой. Живой, здоровый и обеспокоенный. — Жив… — шепчет Чимин и начинает плакать. Охотник озадаченно охает и садится на корточки, заглядывая в глаза младшему. Те у него испуганные, искрящиеся, такие, какими смотрят на восставшего из мёртвых любимого человека, когда надежда почти иссякла. — А не должен был? — тихо спрашивает он. — Я всё это время бегал на поляне в теле волка. Не знаю, что ты там сделал с моей головой, но это не было больно. — Волком? — Чимин всхлипывает, вспоминает свой сон, вспоминает, как ему было страшно, вспоминает Юнги в окружении тушек и начинает плакать ещё сильнее. Охотник пугается не на шутку, от паники заключает его в объятия и тихо шепчет: — Ты боишься волков? Я больше не буду их упоминать. Не плачь. Не плачь снова, — мягко и убаюкивающе, получше любого Чонгука. Чимин хватается за его поясницу и взвывает. — Тебе больно, — плачет он и стягивает его одежду в свои руки. — Мне? — смеется тихо Юнги. — Нет. Сейчас — нет. Чимин молчит. Прячет лицо в вороте куртки Юнги и роняет слёзы на его футболку. Тот гладит его мягко по спине. — Когда ты рядом со мной, мне становится легче. В тот же вечер Чимин узнает, что охотник отправился в красную зону.Один.