Если я пойду и долиною смертной тени,
не убоюсь я зла, потому что ты со мной.
Псалом 22.
Первое, что чувствует Лайя, когда приходит в себя, — это ласковое прикосновение тёплого ветра, что оставляет лёгкие поцелуи на коже, пряди волос треплет. Лайя оглядывается вокруг, и если сначала она не догадывается, где именно находится, то, заметив неподалёку, всего в нескольких десятках метров, хрустальную гладь озера, сразу всё понимает. Парк Солтуэлл в Гейтсхеде. Её родной город. Лайя проходит чуть вперёд, направляясь к берегу, и картины бескрайних лугов, покрытых изумрудным покрывалом свежей травы, пробуждают в груди горькое чувство ностальгии. В детстве она просто обожала гулять здесь с сестрой. Они устраивали пикники на природе, пока родители были заняты, и казалось, что трепетное ощущение свободы никогда не было сильнее, чем в те моменты. Лайя подходит почти вплотную к озеру, но тут же замирает на месте, чувствуя, как ноги подкашиваются от слабости и дышать становится так трудно. Она видит двух маленьких девочек на самом берегу, обрызгивающих друг друга прохладной водой, и их заливистый смех разносит повсюду летний ветер. Господи. Две девочки. Это ведь она вместе с Милли. Лайя одновременно с трепетом и жгучей болью наблюдает за широкой улыбкой Милли, как в глазах её загорается яркий свет, когда она смотрит на свою старшую сестру. Между ними всегда была крепкая, нерушимая связь, соединяющая их души воедино. Для Милли Лайя была примером во всём, той, кого она любила по-детски сильно, беззаветно, без кого даже дня было прожить трудно. Пока родители постоянно пропадали на работе, а свободное время тратили на ссоры, Лайя отдавала всю себя сестре, успокаивая, развлекая, помогая с уроками, провожая в школу и забирая домой. В какой-то момент она заменила ей мать, а потом и отца. Лайя помнит этот день так отчётливо, словно это было вчера. Помнит счастливый смех Милли, её объятия, звонкий голос, шёлк тёмных кудрей, которые она так любила расчёсывать. Каждую деталь в сердце бережно хранит, несмотря на то, что именно эти воспоминания душу в клочья рвут постоянно. Она наблюдает за играми сестёр с трогательной улыбкой на губах, внезапно осознавая, что ровно через полгода Милли погибнет у неё на глазах. И стоит ей только подумать об этом, как мир вокруг тут же начинает рушиться, словно неправильно собранный паззл. Солнце скрывается за тяжёлыми свинцовыми тучами, зелень лугов теряет краски, становясь мёртвенно-серой, а потом всё моментально исчезает во тьме, оставляя Лайю одну посреди этого хаоса. Паника тут же захлёстывает с головой, и хочется кричать, но с губ срывается лишь задушенный хрип. И когда ей кажется, что она вот-вот потеряет сознание, тьма тут же рассеивается, и летние поляны сменяются заснеженными равнинами, тёмными стволами голых деревьев, бескрайним серым небом и ледяным ветром, проникающим в каждую клеточку тела. — Господи, нет, — словно в бреду, шепчет Лайя, судорожно оглядываясь по сторонам. — Только не это. Молю тебя. Не снова. Я не вынесу этого во второй раз. Лайя ладонями в волосы зарывается, оттягивая их так сильно, что это резкую боль приносит. Она чувствует, как пелена слёз застилает глаза, и начинает попросту задыхаться. — Лайя! — раздаётся радостный детский крик, и она всем телом вздрагивает, оборачиваясь. Милли. Её сестра скользит по льду на коньках. Тёмные кудри при каждом движении всё сильнее выбиваются из-под шапки, но она этого даже не замечает. Милли заливисто смеётся, когда ей вновь удаётся красиво развернуться, не упав при этом. — Лайя, сестрёнка, смотри, как у меня уже получается! — Милли чуть вытягивает ногу вперёд, пытаясь повторить плавные движения фигуристок, и Лайя не может сдержать широкой улыбки, несмотря на то, что слёзы градом по щекам катятся. Ведь её сестра здесь. Живая. Счастливая. Рядом с ней. Господи, это слишком жестоко. Внезапно Лайя слышит глухой треск, и звук этот отрезвляет, словно волна ледяной воды, стекающая по телу. Она делает шаг вперёд, но тут же останавливается, одёргивая себя, ведь одно неловкое движение — и трещины станут шире. — Милли, — хриплым шёпотом зовёт Лайя, но тут же откашливается. — Милли, детка, стой! Прошу тебя. Девочка тут же останавливается, непонимающе хмурясь. Она голову вбок наклоняет, и радостная улыбка тут же умирает на её губах, ибо Милли замечает слёзы старшей сестры. — Лайя, ты чего? — она хочет ещё что-то спросить, но в этот момент раздаётся очередной оглушительный треск, и паутина трещин подкрадывается к ногам Милли. Девочка в страхе делает шаг назад, и разлом тут же становится больше. Милли в панике смотрит на Лайю, и карие глаза подёргиваются пеленой слёз. — Лайя, пожалуйста, помоги мне! Она пытается удержаться на гладкой поверхности льда, что сейчас покрывается широкими трещинами, и ужас парализует тело, когда слышится очередной глухой стук. Лайя осторожно ступает, пытаясь как можно ближе подойти, но любое движение заставляет разлом лишь увеличиваться, и она переводит взгляд на Милли, что смотрит на старшую сестру с такой мольбой и отчаянием. — Милли, постарайся не шевелиться, прошу тебя, — срывающимся шёпотом произносит Лайя, идя аккуратно, но, видя, как под ногами сестры разбивается лёд, тут же срывается на бег, вскидывая руку впёред, пытаясь ухватиться за протянутую ладонь. Но не успевает. Снова не успевает. Лайя на колени падает, с ужасом замечая, что место разлома за считанные секунды покрылось толстым слоем льда. Она видит бледное лицо Милли, сокрытое непроницаемой толщей воды, и с губ срывается отчаянный крик. — Милли! — Лайя кулаком ударяет по льду, тут же задыхаясь от яркой вспышки боли, пронёсшейся обжигающей волной по телу. — Нет, только не в этот раз. Прошу тебя, — она что-то шепчет бессвязно, снова и снова кулаками ударяя по поверхности льда, разбивая костяшки пальцев, сдирая кожу. Кровь по ладоням и запястьям стекает, а боль становится настолько невыносимой, что Лайя прокусывает губу, чтобы сдержать громкий крик. Но лёд не поддаётся. Даже царапины не остаётся. — НЕТ! — вопит Лайя, голос срывая. Она лбом утыкается в колени, захлёбываясь рыданиями, что горло сжимают. Истерзанные руки дрожат так сильно, но Лайя даже не замечает этого. Она наблюдает за тем, как быстрые потоки воды уносят тело её сестры, и понимает, что снова не справилась. — Боже, за что? Не смогла. Не спасла. И когда мир снова утопает во тьме, Лайя всем сердцем надеется, что она заберёт её вместе с собой.***
Влад напряжённо наблюдает за расслабленным лицом Лайи, и на секунду ему действительно кажется, что она просто спит, а не находится в плену собственного разума, пытаясь вырваться из ловушки собственных кошмаров. Он подходит к самой границе круга, но почему-то не решается переступить её, хоть и знает, что сила знаков не причинит ему никакого вреда. Александр рядом с ним остаётся невозмутимо-спокойным, но на глубине серо-голубых глаз всё равно виднеется неутихающая тревога. Влад на мгновение опускает взгляд и тут же замирает, когда замечает на руках Лайи кровавые разводы. Он сразу забывает о любых защитных знаках, бросаясь к своей возлюбленной. Влад осторожно обхватывает запястье Лайи, поднося ладонь к лицу, и дыхание спирает в груди, когда он видит разбитые в кровь костяшки и сорванную кожу. — Что происходит? — Влад обращает свой вопрос к Александру, и тот оторопело делает несколько шагов назад, видя холодную ярость в алых глазах напротив. — Я не знаю, — почему-то шёпотом отвечает он. Влад без долгих размышлений решает прервать ритуал, но Лайя вдруг падает на колени, и он в последний момент успевает поймать её, уберегая от сильного удара о каменный пол.***
Когда темнота вновь рассеивается, Лайя оказывается в доме своих родителей. На секунду она замирает, выравнивая сбившееся дыхание. Руки горят огнём, и Лайя стискивает ладони в кулаки, чувствуя, как физическая боль отрезвляет, заставляя прийти в себя. Она чуть приподнимается на локтях, оглядываясь вокруг, понимая, что находится в собственной спальне. Лайя встаёт на ноги, чуть пережидая, пока тёмная пелена перед глазами полностью не исчезнет. Она проходит в соседнюю комнату, замечая рабочий стол, полностью заваленный альбомными листами с незавершёнными работами. Здесь же сидит сама Лайя, только сейчас ей не больше семнадцати лет. Внезапно входная дверь резко распахивается, и в комнату вихрем врывается миссис Бёрнелл, широким шагом подходя к столу и бросая на него распечатанные конверты. — Почему не сказала мне, что подала документы на художественный факультет? Лайя из прошлого устало и слегка раздражённо выдыхает, откладывая в сторону карандаш и разворачиваясь к матери, чья ярость грозит уничтожить всё живое в радиусе десяти километров. — Потому что иначе ты бы устроила скандал. Так у меня хотя бы было несколько месяцев форы, — явный сарказм в голосе дочери ещё больше злит женщину, и она ладонью ударяет по столу, из-за чего девушка вздрагивает. Лайя из настоящего, наблюдая со стороны за разворачивающейся ссорой, невольно ощущает панику, подкатывающую к горлу. — О чём ты вообще думала, когда документы подавала? И кем бы ты стала после выпуска? — в каждом слове миссис Бёрнелл столько яда, что Лайя из воспоминаний тяжело прикрывает глаза, едва сдерживая слёзы. — Я была бы художником-реставратором, — отвечает она, чеканя каждое слово, стойко встречая разочарованный взгляд матери. — То есть никем, — презрительно фыркает миссис Бёрнелл. — Такая работа не прокормит тебя, не обеспечит нормальное будущее. — Это то, что я люблю и чем хочу заниматься, — стоит на своём Лайя, понимая, что, несмотря на все её доводы, переубедить мать она всё равно не сможет. — Это лишь твоя детская глупая мечта, о которой давно уже пора было бы забыть! — выпаливает женщина, но тут же замирает, когда взгляд цепляется за портрет Милли, аккуратно лежащий на средней полке стола. Миссис Бёрнелл тут же начинает трясти то ли от злости, то ли от неконтролируемых рыданий. — Я же просила тебя больше не делать этого! — она сминает лист бумаги в руках, разрывая его на мелкие куски, и каждое её движение словно вбивает гвоздь в сердце. — Никаких портретов твоей сестры в доме! С этими словами она чуть ли не выбегает из комнаты дочери, громко хлопая дверью. И с уходом матери Лайя перестаёт сдерживать слёзы. Она падает на колени на пол, прижимая к груди разорванный в клочья портрет, и плечи её трясутся от удушающих рыданий. Лайя из настоящего опускается рядом, чувствуя, как боль от воспоминаний лезвием по сердцу проходится. — Ты знаешь, почему она так поступила, — шёпотом произносит взрослая Лайя, понимая, что её не услышат, но ей было действительно важно сказать это. — Смерть Милли полностью сломала её. Она все фотографии сожгла, чтобы не напоминали о том, что ничего не смогла сделать для спасения дочери. Обвиняя тебя, она ругала саму себя, — Лайя чувствует, как горячие слёзы по щекам стекают, но не стирает их. — Ты не виновата в том, что случилось. Не виновата. Не виновата. Лайя, словно мантру, произносит последние слова, пытаясь достучаться до самой себя в прошлом, ведь помнит, как после этой ссоры чувство ненависти и вины стало её постоянным спутником, следующим тенью по пятам. Она кончиками пальцев проводит по щеке Лайи из прошлого, понимая, что та не почувствует прикосновения, но желание успокоить столь сильное, ведь тогда ей пришлось остаться совсем одной. Мать была слишком погружена в собственное горе, а отец просто старался не замечать проблемы в семье. Ты не виновата. Ты не могла ничего сделать. Ты сама ребёнком была. Не. Виновата.***
Лайя не удивляется, когда окружающий мир вновь меркнет и она переносится в Румынию, в ту самую ночь, когда на город напал Всадник. Она вспоминает сразу о том, что случилось с Габриэлем, и тут же срывается с места, бегом поднимаясь по лестнице на смотровую площадку. Лайя вбегает на балкон и в ужасе на месте замирает, когда замечает бездыханное тело лучшего друга на каменном полу. — Нет, — выдыхает Лайя и бросается вперёд, опускаясь рядом с Габриэлем. Она укладывает его голову себе на колени, пачкая ладони в густой крови. С каждой секундой стук сердца мужчины замедляется, а дыхание становится всё более прерывистым. Лайя лбом прислоняется ко лбу мужчины, обнимая ладонями лицо, с ужасом ощущая то, насколько холодная его кожа. — Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Не надо. Не его. Только не его. Я без него не справлюсь, — Лайя даже не понимает до конца, что именно шепчет, ибо слова её исходят из сердца, что сейчас кричит от боли. Он ведь из-за неё здесь оказался, потому что слишком волновался, переживал, что одну оставил. Если бы не Лайя, ему бы не нужно было сюда приезжать. Если бы не она, Габриэль не умирал бы сейчас у неё на руках. Лайя замечает, как из темноты коридора медленно выходит Влад, и в глазах его, что всегда горели нежностью, теплом и любовью, когда он смотрел на неё, сейчас лишь бесконечная ненависть и презрение. Это всё твоя вина. Слова алой вспышкой в сознании проносятся. Ты погубила лучшего друга. Предала любимого человека. Не спасла сестру. Лайя ладонями уши закрывает, словно пытается заглушить голоса в голове, но они становятся лишь сильнее, с ума сводя. Она беспомощным клубочком сворачивается на холодном полу. — Я не хотела. Не виновата, — шепчет Лайя, и шёпот её срывается на бесконтрольные рыдания. — Хватит. Не могу больше. Лайя чувствует, как тьма вокруг сгущается, становится вязкой, густой, непроницаемой, и понимает, что она проигрывает, уступает. Но ей всё равно. Уже всё равно, потому что сил больше нет. И когда сердце Габриэля останавливается, Лайя кричит, полностью утопая в пучине боли и безумия.***
Лайя приходит в себя очень тяжело, буквально вырываясь из цепких объятий тьмы. Она делает глубокий вдох, прижимая ладонь к груди, пытаясь унять бешеное биение сердца. Кровь на руках превратилась в засохшую корку, что стягивает кожу, из-за чего свежие раны вновь болеть и кровоточить начинают. — Лайя? — вдруг слышится тихий детский голос, и она тут же всем телом вздрагивает, прикрывая глаза, ибо знает, кто именно сейчас находится за её спиной. Лайя поднимается на ноги и оборачивается, замечая прямо перед собой Милли. Только теперь она стоит в до нитки промокшей одежде, и со спутанных прядей волос стекает вода. Лайя в ужасе прикрывает рот ладонью, когда видит мёртвенный оттенок её лица, тёмно-синие губы и судорожно сжатые, словно из-за холода, руки. Она вплотную подходит к младшей сестре, опускаясь рядом с ней на колени так, чтобы их лица были на одном уровне. — Почему так больно? — шепчет Милли, и в словах так много страдания, что Лайя не сдерживает тихого горестного вздоха. Она ладонями прикасается к щекам младшей сестры, мягко кончиками пальцев по ледяной коже проводя. — Потому что я не могу тебя отпустить, — абсолютно разбитым голосом отвечает Лайя, сжимая девочку в нежных объятиях, кладя её голову себе на плечо. — Прости меня. Прости за то, что не уберегла, что не смогла спасти. Я все эти годы себя винила, сгорая в ненависти, и в этом и есть моя ошибка. Я не могла отпустить, — на секунду Лайя замолкает, чувствуя, как начинает попросту задыхаться от слёз, комом в горле стоящих. — Но пришло время двигаться дальше, верно? Я люблю тебя так сильно, и потому отпускаю. Я отпускаю тебя. И после этих слов что-то неуловимо меняется, словно глубинная боль, что постоянно нарывом пульсировала в груди, вдруг утихает. Вот, что ей нужно было, — саму себя простить и оставить прошлое, что грузом на дно постоянно тянуло. Вдруг она чувствует, как всю фигуру Милли окутывает яркий лазурный свет, в лучах которого девочка медленно растворяется, но только теперь на губах её играет спокойная и мягкая улыбка, которую так сильно любила Лайя. И когда она остаётся одна, с губ срывается жалобный всхлип. Лайя себя за плечи обнимает, лбом утыкаясь в колени, до крови прокусывая внутреннюю сторону щеки, пытаясь изо всех сдержать отчаянный стон. Она ведь всё правильно сделала, но, несмотря на это, в груди так болезненно-пусто становится. Я отпускаю тебя. Я отпускаю прошлое. Я готова. Теперь я и правда готова. И признание это так много сил отнимает, поэтому, когда темнота вновь начинает сгущаться, Лайя понимает, что должна встать, должна найти дорогу обратно, но вместо этого она не сопротивляется. Лайя прикрывает глаза, позволяя себе полностью во тьме раствориться.***
Влад осторожно кладёт голову Лайи себе на колени, ладонями обнимая лицо, прислоняясь своим лбом к её, и прикрывает глаза. Дыхание её становится частым, слишком прерывистым и сменяется короткими хрипами, и Влад чувствует, как ему становится действительно страшно. Перед мысленным взором сразу же проносятся ужасающие моменты прошлого, когда он точно так же держал свою любовь на руках, наблюдая за тем, как она медленно умирала в его объятиях. И всё повторяется. Он снова держит Лайю на руках, беспомощно наблюдая за тем, как она медленно ускользает от него, теряясь во тьме своего подсознания, сдаваясь ужасам, подстерегающим в коридорах воспоминаний. Нет. Влад стискивает челюсти, качая головой, прогоняя страшные картины прошлых событий. В этот раз всё будет иначе. Он не отпустит её так просто. Не после того, как шесть веков существовал один. Не после того, как весь мир перевернул, пока искал её. Не после того, как судьба подарила ему второй шанс, сведя их на улице Арефу. — Что произошло? Из-за чего она не может вернуться? — спрашивает Влад у Александра, всё это время стоящего возле дальней стены. Он не решается приблизиться к Тёмному Королю, боясь, что стоит ему сделать лишь шаг, как на него тут же обрушится гнев Его Величества. — Мне кажется, что она просто не может найти дорогу обратно, — неуверенно предполагает Александр, с тревогой смотря в бледное лицо Лайи. — Все эти воспоминания, борьба с собственными страхами отнимает много сил, и теперь у неё из-за этого не получается вернуться. Влад на мгновение задумывается над словами Александра. Если она сама не может вырваться из плена собственного сознания, может быть, он в состоянии ей помочь? Влиять на разум другого человека всегда было делом очень сложным, ибо здесь задействована магия высшего порядка. Но ведь в их ситуации всё гораздо легче. Их души и так были связаны с того самого момента, когда они друг другу свадебные клятвы приносили, стоя перед священником. У Лайи же всегда получалось достучаться до него, прорываясь сквозь беспросветную тьму. Неужели он не сможет сделать то же самое? Влад кончиками пальцев прикасается к вискам Лайи, едва слышно шепча строки древнего заклинания, чувствуя, как магия лёгким потоком срывается с ладоней, окутывая тело Лайи непроницаемым защитным куполом, соединяя её разум с сознанием Влада. Первое, что он чувствует во время установления этой крепкой связи, — горькое облегчение, боль и усталость. Влад ощущает, как сильно физически и эмоционально истощена Лайя, и старается передать ей собственные силы, отдавая всё до последней капли. — Молю тебя, любовь моя, возвращайся, — судорожно шепчет Влад, прислоняясь своим лбом к её, чувствуя, как горячие слёзы собираются в уголках глаз. — Возвращайся ко мне.***
Крупные хлопья снега тихо ложатся на промёрзшую землю, укутывая её белоснежным покрывалом. Лайя ладонь вытягивает, завороженно наблюдая за тем, как причудливые снежинки на ладонь падают, тут же тая, соприкасаясь с обжигающим теплом кожи. Она поднимается на ноги, непонимающе хмурясь, когда замечает чуть вдали родовой замок Влада. Она находится в Румынии. Она дома. Внезапно за её спиной раздаётся заливистый детский смех, и Лайя тут же оборачивается, с замиранием сердца наблюдая, как к ней бежит Ингерас. Мальчик в крепкие объятия её заключает, ещё громче смеясь, когда встречает обескураженный взгляд Лайи. — А мы тебя с папой потеряли, — Ингерасу приходится чуть голову запрокинуть, чтобы смотреть в лицо Лайи. В его глазах загорается столь сильный огонь, сотканный из чистой детской радости и любви, что дыхание в груди спирает. — Не уходи от нас так далеко, мам. Ингерас хватает ладонь Лайи и тут же тянет её за собой. Он быстрым шагом вниз спускается, и Лайя чуть ли не на бег срывается, чтобы поспеть за сыном. Она тепло и мягко улыбается, слушая рассказы юного наследника. Ингерас постоянно с одной темы на другую перескакивает, словно боится, что не успеет всё рассказать. Они подходят к небольшому озеру, пока ещё не скованному льдом. И Лайя на секунду замирает, когда замечает Влада, стоящего у самой кромки воды. Кроваво-алый плащ на морозном ветру развевается, и Князю порой его поправлять приходится. Он оборачивается и, когда видит свою Княгиню вместе с сыном, широко улыбается. Лайя чувствует, как сердце от тоски и нежности щемит, ведь в голубых глазах столько света, жизни. Влад ладонью в волосы зарывается, откидывая непослушные пряди, спадающие вечно на глаза, и Лайя замечает обручальный перстень на его правой руке. — Мы успели потерять тебя, — Влад в несколько широких шагов преодолевает расстояние между ними, протягивая руку, и Лайя тут же, без раздумий, вкладывает в неё свою ладонь, оказываясь в сильных объятиях супруга. Она лицом зарывается в его шею, пальцами в спину и плечи Князя вцепляется. Внезапно Лайя чувствует режущую боль и подносит руку к глазам, замечая на костяшках красноватые следы. Она непонимающе хмурится, видя, как медленно ушибы приобретают бордово-кровавый оттенок. — Что такое? Влад чуть отстраняется, ладонями лицо Лайи обнимая, и во взгляде его она замечает лёгкую тревогу. Князь чуть наклоняется, губами прикасаясь к её щеке, и его супруга замирает в оцепенении, потому что она не ощущает этого касания. Лайя знает, что поцелуи Влада всегда теплом и трепетом внутри отдаются, но сейчас она ничего не чувствует, даже его запаха. Лайя делает несколько неосознанных шагов назад, ладонь к груди прижимая, с едким страхом замечая тягучие густые капли крови, стекающие по запястьям. Она судорожно вокруг оглядывается, пытаясь выровнять вдруг сбившееся дыхание. Внутри просыпается странное чувство иллюзорности происходящего, словно всё, что рядом находится, неправильное, ненастоящее. Но как это возможно? Это твой дом, разве нет? Лайя качает головой, словно пытается избавиться от ненужных мыслей. С губ срывается задушенный хрип. Влад пытается ближе к ней подойти, но она выставляет ладонь вперёд. Это твой муж и твой сын. Ты же всегда хотела быть рядом со своей семьёй. Да, это её семья. Что она творит? Лайя снова оглядывается вокруг, внезапно замечая, как безоблачное зимнее небо вдруг серыми тучами подёргивается, а замок, величественно возвышающийся вдали, застилает пелена тумана. Словно чья-то рука мираж пытается развеять. Словно кто-то хочет помочь ей разрушить слишком искусную иллюзию. Влад. Будь рядом, и, если что-то пойдёт не так, помоги мне вернуться. Лайя тут же бросается к хрустальной глади озера и склоняется над ней. Она не сдерживает тихого вскрика, когда понимает, что на водной поверхности нет её отражения. Даже деревья, склоняющие свои сухие ветви, не видны. Так ведь не может быть. Не может. Всё, что Вы увидите, будет лишь извращёнными играми Вашего подсознания. Это не реально. Пожалуйста, помните об этом. В голове тут же проносятся слова Александра, которые он сказал ей перед тем, как начать ритуал. Это всё не реально. Лайя окидывает долгим взглядом замок, сонный сад, что сейчас сокрыт под снежным покрывалом. Она изо всех сил пытается заглушить едкое сожаление, ведь измученная душа так хочет остаться здесь, но нельзя. Неправильно. Это не её мир. И мысль эта отрезвляет, проясняет сознание, помогает словно оковы сна скинуть. Всего этого не существует. Это лишь игра её разума, который оборачивает потаённые желания против неё же, заставляя сдаться, забыть о реальном мире. О мире, где остались её друзья. Где остались Ноэ и Аннабель. Где остался Габриэль. Где остался Влад. Поэтому Лайя коротко кивает, стискивая израненные ладони в кулаки, чувствуя, как свежие раны снова открываются и кровь стекает по пальцам, густыми каплями на снег падая. Эта боль настоящая и является чётким напоминанием о том, что она смогла выбраться, справилась с собственными страхами, самой себе доказала, что у неё достаточно сил двигаться дальше. Её здесь больше ничего не держит. Она отпустила прошлое. Она готова идти дальше, бороться за свою семью и их будущее. Лайя возвращает взгляд к тихой, кристально-чистой водной глади. Она понимает, что должна выбраться, вырваться из ловушки, так искусно созданной собственным разумом, вынырнуть на поверхность, возвращаясь в реальность. Вынырнуть. В голове неуловимо проносится важная мысль, за которую Лайя изо всех сил цепляется. Вынырнуть. А ведь и правда. Эти воспоминания на омут похожи, что с головой тебя на дно утягивает, и приходится за любую мелочь, как за спасительный круг, цепляться, чтобы выплыть, ускользнуть от холодных и цепких лап тьмы. Лайя немного неуверенно ладонь в воду погружает, с удивлением осознавая, что ничего не чувствует: ни холода, ни влаги, вообще ничего. Словно руку в пустоту опускает. Значит, всё правильно. Каждое новое воспоминание словно из тьмы всегда возрождалось и в ней же исчезало. Получается, что и в этот раз сквозь тьму и пустоту пройти нужно, чтобы вернуться обратно. Лайя делает глубокий вдох, с силами собираясь, сжимая ладони в кулаки, чувствуя, как руки обжигающая волна боли прорезает, отрезвляя, прогоняя надоедливую пелену перед глазами, что взор затуманивает. Она ещё ниже наклоняется, почти по пояс в воду входя. И когда мир вокруг привычно начинает пожирать густая голодная тьма, Лайя впервые не испытывает ни страха, ни тревоги. Она больше не потеряна. На этот раз она действительно домой возвращается.***
Первое, что видит Лайя, когда приходит в себя, — взволнованное лицо Влада. Он склоняется над ней, проводя ладонями жадно по её лицу и шее, словно до конца не может поверить, что она вернулась к нему. Судорожно, будто молитву, её имя повторяет. Влад лбом ко лбу Лайи прислоняется, глаза прикрывая, вслушиваясь в размеренное спокойное дыхание, наслаждаясь обжигающим теплом разгорячённой кожи. Лайя понимает, что лежит у него на коленях, и на секунду позволяет себе полностью раствориться в родных объятиях, протягивая ладонь к запястью Влада, пачкая кожу и рукав пиджака кровью, но он даже не замечает этого, осторожно сжимая её пальцы в своей руке. — Как ты? — хрипло шепчет он, сухими губами к виску Лайи прикасаясь, невесомый поцелуй оставляя. — Я лежу на твоих коленях и имею удовольствие снова видеть тебя, поэтому просто прекрасно, — голос её мягкий, на удивление, спокойный, а в глазах лишь усталость. И после этого Влад почему-то смеётся, но смех его горький, безрадостный и надрывный, больше на рыдание похож, словно в нём он весь пережитый страх, боль и тревогу выплёскивает. Влад только сейчас полностью осознаёт, что снова чуть не потерял её, и лишь одна мысль об этом дрожь ужаса по телу пускает, выбивая воздух из лёгких и сердце из груди вырывая. — Поможешь подняться? Влад тут же осторожно приподнимается, чувствуя, как Лайя изо всех сил пальцами вцепляется в его плечи и спину, сдерживая болезненный стон, когда приходится руки напрягать. Слабость делает тело слишком тяжёлым, неповоротливым, затуманивает сознание, и у Лайи получается встать на ноги, только крепко держась за Влада, почти полностью опираясь на него. Она чуть прищуривается, замечая перед собой бледного и встревоженного Александра, что, видимо, успел не на шутку перепугаться за всё это время. — Рад, что Вы вернулись, — тихо, но уверенно произносит он, чуть склоняя голову, словно бы дань уважения оказывая. Внезапно Александр протягивает руку в сторону, и к нему тут же подходит Мария, вкладывая продолговатую массивную коробку. Лайя знает, что находится внутри, и голова начинает ощутимо кружиться от подступившего волнения. Александр откидывает широкую крышку, и все присутствующие замирают, когда взору их предстаёт священный меч Петра. Лайя помнит, как выглядит копия, и, оказывается, оригинал мало чем отличается от неё. Лишь длинное лезвие кажется гораздо более ухоженным и заточенным, словно о нём заботились с особым вниманием. Александр встречает прямой взгляд Лайи и легко кивает, подтверждая её мысль. — Да, это меч Петра. Теперь он Ваш. Обратите его против своих врагов во защиту Веры и Света, и да помогут Вам Небеса. Лайя подходит ближе, дрожащую руку протягивая, и буквально кончиками пальцев к рукояти прикасается, но даже этого короткого касания достаточно, чтобы неистовый свет в груди яростным пламенем разгорелся, на зов откликаясь, по всему телу волной жара распространяясь, лазурными всполохами срываясь с ладоней, окутывая всю фигуру Лайи ореолом небесного сияния, каждую клеточку существа наполняя силой и неизведанной мощью. — Да прибудет с Вами Его Благословение, — едва слышно шепчет Александр, и для Лайи его слова больше смертельный приговор напоминают.***
Когда Лайя и Влад возвращаются в Старый город, на улице уже давно хозяйничают глубокие сумерки, и жар медленно отступает, позволяя вечерней прохладе остудить раскалённую землю. Всё это время Лайя не произносит ни слова. Она изо всех сил старается не возвращаться к тому, что видела во время ритуала, но перед мысленным взором появляется мёртвенно-бледное лицо Милли, в ушах стоит её отчаянный крик, а руки до сих пор чувствуют горячую кровь Габриэля, что стекала по ладоням. И этого слишком много. Этой боли слишком много. Лайя ощущает, как тело начинает бить сильная дрожь, а паника медленно свои лапы к сердцу тянет, обхватывая горло, сжимая в цепкой хватке, и вздоха сделать не даёт. Она беспомощно оборачивается к Владу, задыхаясь от подступающих слёз, и тот тут же всё понимает. Влад осторожно за талию её обнимает, сворачивая в пустой переулок, что ведёт к небольшому одинокому фонтану. Лайя на каменную стену откидывается, дышит тяжело, и сил хватает лишь на то, чтобы израненными ладонями в плечи Влада вцепиться, словно он — единственное, что удерживает от падения в бездну. Влад крепко обнимает Лайю, к груди притягивая, в объятиях баюкая, чувствуя боль родного человека как собственную, но ещё и во сто крат умноженную. — Не могу так больше, — задушенно хрипит Лайя. И Влад отрывисто рукой взмахивает, создавая непроницаемый купол вокруг них, который любые бы звуки заглушал и скрывал их присутствие от возможных любопытных глаз. — Не держи эту боль в себе, свет мой, — шепчет Влад, горячим дыханием её щеку опаляя. — Хочешь кричать? Кричи. Здесь только мы. Выплесни всё, что на душе тяжёлым грузом лежит. И Лайя кричит, лицом утыкаясь в плечо Влада. Кричит, срывая голос до хрипа. Кричит, полностью отдаваясь той лавине эмоций, что сердце на части рвёт. Кричит, зубами вцепляясь в грубую ткань пиджака Влада. Кричит, захлёбываясь слезами и задыхаясь из-за рыданий, сотрясающих тело. Кричит, пытаясь себя по кусочкам собрать после всего произошедшего. И Влад остаётся рядом, ещё ближе к себе прижимает, зарываясь пальцами в волосы, оставляя горячие поцелуи на виске и щеке, в каждый из них вкладывая всю свою любовь, хранившуюся века в его душе лишь к ней одной. И в сильных, но нежных прикосновениях его чувствуется только бесконечная забота, бесконтрольное желание защитить, уберечь, от всего мира укрыть, даже если этот самый мир придётся на вечный Ад обречь. Влад остаётся рядом, и это единственное, что не позволяет Лайе сойти с ума.