Император

      Саске проснулся от звуков гуциня. Низкие и глубокие, они будто пробрались в его сон, и юноше казалось, что он слышал их всю ночь. Они успокаивали и одновременно мягко связывали его с реальностью. Широкая мягкая кровать была невероятно удобной, Саске не хотелось ни шевелиться, ни открывать глаза, а только слушать и слушать эти проникновенные звуки, наполняющие его сознание и тело природной гармонией. Наверное, это могло бы длиться очень долго, если бы не одна мысль, пришедшая в голову: он внезапно осознал, что единственным, кто может так чувственно извлекать звуки, был его брат.       В голове тут же всё закружилось, Саске за мгновение прогнал дремоту, а его внутренняя гармония нарушилась из-за волнения. Потому что он понял, что больше всего на свете, помимо этих прекрасных звуков, хочет увидеть Итачи.       Его желание исполнилось в ту же секунду, как он открыл глаза. Саске даже не сомневался, что увидит Императора: тот сидел у круглого большого окна, выходящего на террасу, и неспешно перебирал струны гуциня. Его длинные черные волосы с проседью были распущены, покрывая спину и грудь, на плечи был накинут золотистый халат. Лицо по обыкновению было спокойным и бесстрастным, а взгляд вдумчивым и слегка мечтательным. Глядя на него и слушая звуки гуциня, Саске не шевелился и даже старался не дышать, чтобы не разрушить эту атмосферу, но Итачи через некоторое время всё же почувствовал, что тот пробудился, и прервал свою игру, накрыв ладонью струны.       — Как тебе спалось? — мягко спросил он, поглядывая на младшего брата. Саске увидел на его щеках едва заметный румянец. Из-за проклятия это случалось крайне редко и говорило о том, что он выспался и хорошо себя чувствует. В отличие от младшего брата, который ощущал себя несколько разбито и всё никак не мог пошевелиться.       — Я думал… — сипло начал он и прокашлялся, едва узнавая свой голос, — ты лукавил, когда говорил, что хочешь заниматься любовью всю ночь.       — Ты же знаешь, что я не бросаю слов на ветер, — Итачи отложил гуцинь и, поднявшись на ноги, приблизился к кровати, а затем опустился на неё. Положил ладонь на волосы Саске и погладил брата. Тот сложил руки под голову, задумчиво глядя на Императора.       — Похоже, я перестарался? — замечая его немногословность, проговорил Итачи. — Порой к собственным инстинктам подключаются звериные, и я теряю контроль. Ты плохо себя чувствуешь?       — Нет, всё в порядке. Напротив — я был рад провести с тобой всю ночь, занимаясь любовью. Хоть ты мне ни разу не дал побыть сверху, — ухмыльнулся Саске. — Просто подумал… что ты был прав. Я признаюсь тебе в любви только в те моменты, когда чувства застают меня врасплох.       — Значит, на трезвую голову не любишь? — снисходительно улыбнулся старший Учиха.       — Если я скажу, что не представляю жизни без тебя, это будет считаться признанием? — Саске хотелось зажмуриться от приятных касаний по голове. — Просто кажется слово «любовь» не может охватить всех чувств, что я к тебе испытываю, — продолжил он. — И наверное они не такие возвышенные, не те, что воспеваются в стихах и музыке. Более приземленные и эгоистичные. Я хочу обладать тобой, хочу видеть и слышать каждый день. Смотреть на тебя вот так, слушать твою музыку. Хочу ощущать твою любовь, впитывать её в себя каждой частью. Хочу, чтобы ты всегда был рядом. Так сильно этого хочу, что готов силой удерживать тебя, — признался Саске, — как тогда, в горах, — уже тише признался он. — Когда против воли заставил тебя жить.       — Удивительно, — прервал его Итачи, загадочно улыбаясь. — Но даже несмотря на всю мою власть, тебе и правда под силу это сделать. Хотя ты не станешь.       — Не стану, — вздохнул Саске, двигаясь поближе к брату. — Потому что это только одна сторона чувства. А другая… противоположна ей. Потому что так же сильно я желаю видеть тебя здоровым и счастливым. Желаю избавить от проклятия или облегчить его. Мне не жаль отдавать тебе свою кровь. Даже если ты убьёшь меня… Мне не жаль расстаться со своей жизнью, если это поможет тебе.       — Такого не произойдёт, — одними губами проронил Итачи. — Никогда.       — Да, я и сам этого не хочу, — поспешно проговорил Саске. — Ведь тогда я не смогу исполнить всех своих желаний, о которых говорил прежде. Мне и правда в радость отдавать тебе свою кровь и отдаваться самому, зная, что тебе это приносит облегчение и делает счастливым, — Саске поднял руку и коснулся его щеки. — Да, похоже я и правда безумно люблю тебя, вот только…       — Ты ведь не простил меня, верно? — догадался Итачи о его мыслях. — Я не виню тебя в этом, ведь самого себя я не смогу простить до конца дней.       — Дело не в этом, — возразил младший брат и, тронув Императора за плечо, поднялся и сел подле него. — Да, прошло ещё слишком мало времени, чтобы я окончательно простил тебя, но испытывая к тебе подобные чувства, я не в силах и любить, и ненавидеть тебя. Нужно выбрать что-то одно и на этот раз я выбираю первое, — снова ухмыльнулся он.       — Если бы ты знал, насколько приятно мне слышать эти слова, Саске, — Итачи прижался к его лбу своим и прикрыл глаза. — Только ради них, наверное, и стоило жить. Ведь без тебя, какие бы чувства ты ко мне ни испытывал, моё существование всегда было бессмысленно. Лишь одна мысль о том, что ты существуешь в этом мире, придавала мне сил и помогла мне выстоять до конца. А когда ты рядом и говоришь мне эти слова… Я снова готов умереть, только на этот раз от счастья.       — Нет, никто из нас не умрёт, — Саске обхватил его лицо ладонями, — я не позволю. Буду держать тебя здесь до последнего рядом с собой.       — Хорошо, — Император слабо улыбнулся, — я и сам больше не хочу уходить, — он коснулся щеки младшего брата, — ведь твоя любовь рождает невероятную жажду жизни, — он потянулся к его губам и очень нежно поцеловал.       — Да… — протянул Саске, с удовольствием вкусив этот мягкий поцелуй. — Наконец-то тебе есть ради чего жить, — довольно отметил он.       — Если бы я смог также легко передать свои чувства словами, — вздохнул Итачи, — но порой я ощущал то, что совсем не свойственно для любви. Мог причинить боль, хотя ты для меня самый ценный человек. Мог отречься от тебя или отдать другому… Лишь потому, что считал, что так будет правильно.       — Это всё в прошлом, — мотнул головой Саске. — Ты и сам говорил, что сейчас уже не можешь сделать этого.       — Да. Потому что теперь ты знаешь, что подобное претит мне, что на самом деле я хочу обратного — не расставаться с тобой никогда, любить тебя всем сердцем и видеть улыбку на твоём лице.       — Что ж, последнее нетрудно сделать, — пробормотал Саске и чуть улыбнулся, словно опасался, что брату она не понравится. — Хоть один плюс есть в этом проклятии: мы связаны им, и нам никуда друг от друга не деться. Вот только я хотел бы большего. Хочу быть рядом с тобой каждый день, — проговорил он. — День и ночь.       — Но мы и так с тобой проводим всё время вместе, — удивился Итачи.       — Да, но… это как-то украдкой, — произнёс Саске. — Мы ведь скрываемся, верно? Что будет, если кто-нибудь о нас узнает? Ты не пострадаешь? — с беспокойством спросил он.       — Да, ты прав. Украдкой, — согласился с ним Итачи. — Что будет… — он тоже ненадолго задумался. — Полагаю, что ничего. Пока власть в моих руках, тебе ничего не угрожает, Саске. Я сумею защитить нас и нашу любовь. Однако нам всё же стоит быть осторожными. Отношения с мужчиной могут позволить себе лишь высшие слои общества при условии, что у них уже есть дети. А уж Император может иметь как тысячу наложниц, так и тысячу наложников и никто не позволит ему запретить связи с мужчинами. Однако всё осложняется тем…       — Что я твой брат, — закончил за него Саске.       — Да, поэтому нам лучше быть осторожными. Я не хочу, чтобы тебе начали вредить или пытаться убить из-за того, что ты околдовал меня, взяв под свой контроль.       — Околдовал тебя, — хмыкнул Саске. — Если бы, — он перевёл взгляд на окно и чуть сощурил глаза от яркого солнца. — Который час? Ведь уже утро? Разве ты не должен быть на аудиенции?       — Должен, — выдохнул Итачи. — Но я пропустил её. Потому что не смог оставить тебя. Твой спокойный сон — лучшая услада для глаз, — улыбнулся он.       — Похоже, я и правда околдовал тебя, — Саске скептически изогнул брови.       — Может быть… немного, — Итачи снова поцеловал его в лоб и поднялся на ноги, а после направился в соседние покои, где его уже ждали слуги с омовениями и одеждами. Саске ещё некоторое время провёл в его постели, а затем тоже перебрался в свой дворец, используя тот ход, который вёл в подземелья.       Последующие несколько дней Император не приглашал его в свои покои, да и Саске сам не настаивал, понимая, что брату нужен отдых. Ему было достаточно видеть его на утренних аудиенциях и знать, что с ним всё в порядке. Всё чаще младший Учиха размышлял об их последнем разговоре и тех чувствах, в которых он признался. В последнее время им и правда владело что-то беспредельное. В императорском саду он мог часами стоять на горбатом мостике, перекинутом через широкий ручей, и размышлять об этом, наблюдая за плавающими в прозрачной воде красно-золотыми карпами. Сердце наполняли щемящие и томящие чувства. Саске снова будто оказался в клетке. Но если раньше клеткой для него был весь императорский дворец, то теперь собственное тело стало какими-то тяжелыми оковами, которые сдерживали рвущуюся к брату душу. Ему даже дышалось тяжело, он ощущал, что не может сделать полноценный вдох, всё время чего-то не хватало. И лишь рядом с Итачи он словно забывал об этом и мог свободно дышать.       Знал ли он что-либо о любви? И да, и нет. Саске всегда думал, что в своей жизни любил только трёх человек: отца, мать и старшего брата. Но детские чувства теперь казались ему настолько далёкими, что он не мог точно вспомнить те ощущения, что испытывал при встрече с родителями или с маленьким Итачи. Сейчас в его жизни всё очень сильно поменялось, и в первую очередь изменился он сам. Пожалуй, кроме родни, есть ещё несколько людей, к которым он неравнодушен и испытывает особенные чувства. В первую очередь это Какаши, который в самый тяжелый период его жизни заменил ему и родителей, и брата. Затем Наруто, скрасивший его одиночество, и Сакура, залечившая его раны. К этим троим он ведь тоже что-то чувствует в большей или меньшей степени. А ещё есть Суйгецу и Джуго, которые его тоже не оставляют равнодушным. Да даже тот же Орочимару… который неожиданно столько раз помогал ему, что волей-неволей пришлось почувствовать какую-то благодарность.       Да, он способен испытывать чувства к людям, хоть их и мало. Но можно ли назвать это любовью? Или любовь это только то, что он испытывает к Итачи? А может вовсе наоборот — он испытывает любовь ко всем, кроме Итачи? Разве может такое эгоистичное чувство и желание владеть его мыслями, душой и телом называться любовью? По сравнению с ним не кажутся ли чувства к Какаши или Сакуре более возвышенными и одухотворёнными?       «Сначала я хотел убить его, затем — заставить страдать, сохранив жизнь. Хотел чтобы он не нашёл упокоения в смерти, которую искал, чтобы проклятие изводило его каждый день. Теперь я тоже не желаю его смерти, но всеми силами пытаюсь избавить от мучений. И готов мучиться сам, лишь бы ему стало легче… Вряд ли это можно назвать любовью. Тогда что это?»       Саске ещё долго не мог разобраться в себе и своих чувствах, постоянно задавая себе одни и те же вопросы и не находя на них ответы. Как в один из дней эту природную гармонию наполнил знакомый голос, давая юноше новую пищу для размышлений. Ласкает мой слух воды прозрачной журчанье. Милует мой взор беззаботная карпов игра. Здесь время застыло, моё наполняет дыханье Пионов сласть, что мне не забыть никогда. Объятый гармонией вечной природы невинной, пытаюсь понять я, что с сердцем моим происходит. Нет упоенья и радости в нём беспричинной, Томленье и грусть из него до сих пор не уходят. Наполнены мукой и сладостью лунные ночи, Отрадны и дни, проведенные рядом с тобой. Оставшись один, вдруг понимаю, как я порочен. Не дрогнув, стремлюсь в омут чувств, как слепой. Не вижу теперь я природы красы первозданной, Не слышу цикад стрекотанье и щебет таинственных птиц. Лишь образ твой, голос, твой взгляд для меня так желанны, Что, увидев тебя, я замираю. И падаю ниц.       Саске, обернувшись, посмотрел на Императора, который неспешно приближался к нему с правой стороны. Оставив свою свиту позади, он медленно шёл, высокий и статный в своих длинных тяжелых одеждах, которые сегодня пестрили вышивкой пионов. Саске затаил дыхание, когда слушал эти слова, слетающие с губ старшего брата. Тот будто бы читал стихи о себе, но невероятно точно передал настроение и мысли самого Саске. Когда Император достиг середины моста, наследный принц склонил голову, словно опасался смотреть ему в глаза.       — Как точно. Ты сам сочинил? — негромко спросил Саске, ощущая, что Итачи ждёт его взгляда. Ему пришлось поднять голову и посмотреть в его тёмные глаза, отчего сердцу тут же стало неспокойно.       — Да, наблюдая за тобой, — подтвердил Итачи, чьи руки были сложены в широкие рукава, простирающиеся до самой земли. — Ты уже несколько дней приходишь сюда и размышляешь часами. Мне стало любопытно, о чем.       — Ты уже знаешь, о чем, — усмехнулся Саске, вновь переводя взгляд на воду. Несмотря на то, что сердце сбило ритм, дышать с появлением брата действительно стало легче и свободнее.       — В последние дни ты кажешься печальным и не приходишь ко мне. До сих пор не можешь простить меня из-за Императрицы? — спросил старший Учиха. Его голос звучал ровно, а взгляд был глубоким и спокойным.       — Нет, дело не в этом, — Саске постарался говорить убедительнее, зная стремление брата взять на себя всю вину. — Просто я вижу, как ты устаёшь, и хотел дать тебе время отдохнуть. К тому же, и тебе, и мне порой необходимо проводить время в уединении. Размышляя обо всём. А это место… отлично подходит.       — И о чем же ты размышлял всё это время? — улыбнулся Итачи. — Не поделишься?       — О тебе, — вздохнул Саске. — Как я смог преодолеть свою ненависть и полюбить тебя? До сих пор не понимаю. И почему-то от этого грустно, что я не всегда любил тебя. Что не полюбил раньше, а довёл всё до такого. И эта любовь… Она какая-то странная. Какая-то щемящая, гнетущая. От неё тяжело, но я без неё не могу. Будто не живу без неё.       — Прости, что не могу подарить тебе лёгкость и окрылённость, — проронил Итачи. — Возможно с кем-то другим ты бы мог ощутить это.       — Не думаю, что дело только в тебе, — возразил Саске. — Полагаю, что я и сам не стремлюсь к этому. Меня влечет к чему-то сложному и непреодолимому. Запретному, — он скользнул взглядом по Императору, стоящему справа от него. Итачи, ощутив его стремление, развернулся и прижался к младшему брату, сжимая его в объятьях. Дышать стало ещё легче, несмотря на тесноту, а сердце на несколько мгновений радостно затрепетало.       — Всё-таки, пожалуй, немного восторга всё же есть, — признался Саске, когда старший брат снова отстранился. — Когда ты ведешь себя так, чувства распирают, а душа словно хочет покинуть тело. Не это ли полёт?       — Со мной тоже такое случается, — украдкой улыбнулся Император. — И в эти минуты как никогда ощущаю себя живым и счастливым. Прежде я даже не знал, что такое возможно.       — Знаешь, раньше я не верил, что ты любишь меня, — признался Саске. — Даже когда узнал обо всём, даже когда мы вернулись во дворец, я не верил. Или, скорее, боялся верить. Я хотел этого, очень хотел, но опасался, что ты снова обманешь. Тогда в темнице, во время полнолуния, ты признался мне, и что-то во мне дрогнуло, но я боялся принять твои чувства. И только недавно, с тех пор, как между нами возникла близость, я постепенно начал осознавать. Смотря в твои глаза, я видел… — он на мгновение запнулся. — Нет, даже не море, а океан. Бескрайний, бездонный, бесконечный и чистый. И мне впервые захотелось упасть в него. Я не боялся утонуть, несмотря на то, насколько глубоким он был. Твои чувства могут и задушить, и причинить боль, и утянуть на дно во время шторма, но однозначно — ничего более глубокого и поглощающего я не встречал. Да, пожалуй, так и есть, — сам себе кивнул Саске. — Я не лечу, я тону. И больше я не боюсь этого.       — Я тоже боялся и до сих пор боюсь, что ты перестанешь верить мне, — проронил Император.       — Это уже зависит от тебя, но я вижу, что ты начал исправляться, — подбодрил его Саске. — К слову… — младший Учиха вернулся к насущным проблемам, обуздав свои чувства. — Тебя можно поздравить? Уже весь двор шушукается об этом.       — Да, Императрица в положении, — подтвердил Итачи. — Вчера я был у неё. Попросил прощения за свой поступок. Я опасался, что был слишком груб с ней и, возненавидя меня, она может избавиться от ребенка, но… Она выглядела довольно спокойной. Полагаю, так же, как и я, она понимает, что наследник нам необходим. К тому же, забота о ребенке заставит её забыть о своём любовнике.       — Что ж, надеюсь, что в этом деле ты окажешься удачливее меня, — скривился Саске. — Если снова родится девочка… Будешь опять пробовать? — недовольно спросил он.       — Да, придётся, — вздохнул Итачи. — Трон может занять только мальчик, а из побочной ветви Учих никого не осталось. Даже если я сделаю наследницей дочь… Боюсь, тогда восстания не избежать.       — А вдруг дело во мне? — насупился Саске. — Что, если из-за меня будут получаться одни девочки?       — Не волнуйся, глупый брат, — Итачи не удержался и легонько щёлкнул его по лбу. — На этот раз всё получится. Я уже позаботился об этом.       — Да ну, — скептически пробормотал Саске.       — Да, свою часть ты выполнил, всё остальное — моя забота, — неожиданно бодро отозвался Итачи и коснулся его руки, мягко обхватывая запястье. — Пойдём, хочу показать тебе кое-что, — он потянул его за собой, и они вместе сошли с мостика, а после направились вглубь императорского сада по витиеватым тропинкам. Саске очень нравилось гулять по саду — тот был огромным, и сколько юноша ни ходил, всегда открывал для себя что-то новое и прекрасное. Они прошли через несколько небольших павильонов, обогнули берег озера с цветущими лотосами, задержавшись там на несколько мгновений, чтобы насладиться их красотой. Вышли к изумительной бамбуковой роще. Чтобы прогулки по ней приносили удовольствие, по всей протяженности рощи были проведены мостики и дорожки, освещенные небольшими светильниками. Ступив в неё и оказавшись среди этой тысячи высоких и стройных стволов деревьев, которые, казалось, тянулись до самого неба, Саске ощутил себя настолько ничтожным созданием, что даже хотел раствориться. Итачи тоже ощутил на себе всю мощь этой первозданной природы, он замедлил шаг и затаил дыхание, вслушиваясь в каждый шорох. Саске последовал его примеру, и когда налетел ветерок, бамбук буквально запел. Даже при самом легком и едва уловимом ветерке бамбуковая роща, словно в такт какой-то мелодии, начала ритмично покачиваться и издавать приятные и мелодичные звуки, чем-то напоминающие тихий звон колокольчиков. Саске настолько поразила столь уникальная музыка природы, что хотелось остановиться и наслаждаться ей до бесконечности. Прежде чем он осознал это желание, оказалось, что они с братом уже стоят посреди этой рощи и внимают каждому шелесту ветра, и сами словно растворяются в этом звуке.       — Это…. восхитительно, — прошептал Саске, когда на несколько мгновений наступила звенящая тишина. — Как будто душа обратилась в музыку и пела вместе с ней…       — Да, — губы Итачи тронула улыбка. Он стоял с закрытыми глазами, обострить свой слух до предела. — Это место особенно. Оно удалено от дворца и гарема, наложницы и слуги здесь не гуляют, эта роща принадлежит только мне. Я часто скитался по ней, когда начали проявляться первые симптомы моей болезни, — его улыбка стала печальнее. — Когда я ещё пребывал в здравом рассудке, музыка бамбука успокаивала меня. Я приходил сюда по ночам и слушал её до рассвета. Жаль, что она не смогла исцелить меня до конца, — он взглянул на Саске, а тот в знак поддержки стиснул его ладонь.       — Это часть того, что я хотел тебе показать, — спустя ещё некоторое время, проронил Итачи. — Другая часть находится за рощей.       — Разве может быть ещё что-то более удивительнее? — изумился Саске, когда они с братом неторопливо шли по длинной тропинке, продолжая вслушиваться в перезвон бамбука.       — Для слуха — нет. Но услада для глаз есть, — загадочно ответил старший брат. Саске в предвкушении следовал за ним, с одной стороны мечтала скорее увидеть нечто, а с другой желая, чтобы эта роща с волшебной музыкой не заканчивалась никогда. Но всё же, как ни сладки были минуты в ней, бамбук начал редеть, свет проникал всё чаще, а вскоре длинные стволы исчезли. На пути появился лёгкий округлый мостик, за которым раскинулось царство глициний.       Итачи был прав, говоря, что это настоящая услада для глаз. Хоть Саске и видел прежде цветущие глицинии по отдельности, но сейчас их красота произвела на него более сильное впечатление, поскольку здесь было очень много деревьев, причем с разными цветами. Ещё один чарующий сад внутри императорского сада, с тропинками, мостиками и беседками. Едва подойдя к глициниям, братья казались в живописных тоннелях из пурпурных, розовых, белых, голубых, жёлтых, фиолетовых цветов. Свисающие грозди цветов были похожи на водопад, или на фонтан, где капли воды заменяли лепестки, низвергающиеся каскадом. А чего стоил аромат! Сладкий и нежный, он был похож на лёгкое вино и также пьянил. Цветки глицинии, белые, голубые, фиолетовые и пурпурные были похожи на мотыльков. Цветы в этом саде были посажены очень тесно и создавали очень красивые и причудливые композиции. Некоторые из них, особо старые деревья, поддерживали опоры и арки, благодаря чему кисти цветов буквально заменяли небо.       — Удивительно, сколько красоты создала природа, — пробормотал Саске, гуляя под водопадом цветов и вдыхая благоуханные ароматы. — Сколько я ни посещал императорский сад, я не знал об этом месте.       — Да, оно особенное, — когда они дошли до самой пышной, старой глицинии с сиреневыми цветами, Итачи коснулся её изогнутого ствола. — Моё секретное место, — улыбнулся он. — О нём никто не знает, здесь бываю только я, или садовники по моему приказу, которые ухаживают за деревьями. Эти глицинии старые, некоторым из них — сотня лет.       — И ты решился показать его мне, — отметил Саске, приближаясь к брату. Тот, отняв руки от ствола, кивнул головой.       — Да. Та бамбуковая роща — словно моя душа, а сад глициний — моё сердце, — проронил Итачи, нежно поглаживая щёку младшего брата. Саске, ощущая благоговейное волнение, потянулся и обхватил Императора за плечи.       — Я рад, что ты открыл мне своё сердце, — прошептал он. — Я буду беречь его, — юноша коснулся его кончика носа своим, а Итачи, стиснув лицо ладонями, прильнул к его губам. Саске ощутил очень сильный порыв чувств, словно старший брат пытался передать их через поцелуй. И Саске почувствовал это. Его словно охватило волной, ноги задрожали и занемели, а руки с силой вцепились в плечи Итачи, будто он падал. Он снова вспомнил слова про океан и убедился, что он и правда тонет, а чувства, как водоворот, утягивают его всё глубже. Но вместе с тем, он ощущает небывалый восторг и самозабвение, сердце ликующее трепещет, и снова что-то рвётся из него. Эмоции так обуревают, что хочется кричать о своей любви, напитывать ей каждое слово и каждое прикосновение.       Саске долго не мог оторваться от губ Императора, напитываясь его чувствами и передавая свои. Когда же они, наконец, отстранились друг от друга, юный Учиха ощутил, что задыхается от переполняющих эмоций, а щёки старшего брата покрыла краска. Саске так и хотелось смотреть и смотреть на него, запоминать каждую черточку на лице, каждую ресничку и каждый блик в глазах. Но чувства переполняли его, он не мог насытить себя одним лишь взглядом. Поэтому стиснул брата в объятьях и крепко прижал к себе. Итачи, улыбнувшись его порыву, тоже обхватил его руками и склонил голову к плечу.       Эта близость понравилась Саске гораздо больше. Она насыщала его. Он держал брата в своих объятьях, чувствовал его тело, слышал его сердцебиение и вдыхал его запах. В эти мгновения младший Учиха как никогда никогда ощущал, что Итачи принадлежит ему. Что он буквально держит его жизнь в своих руках и даже в минуты их соития он не был так эмоционально близок с ним, как сейчас.       — Как же я рад… — прошептал Саске, сжимая его ещё крепче и впиваясь пальцами в спину. — Как же я рад, что ты жив, что сейчас ты рядом со мной, что ты любишь меня и позволяешь любить себя. Держал бы тебя вот так вечно и никуда не отпускал… — добавил он, тоже пряча голову у него на плече.       — Если ты рад, то представь, как рад я. Я, который считал смерть избавлением от всего. Я не знаю, как благодарить тебя за этот дар, который должен был стать для меня проклятием, — Итачи, отстранившись, поцеловал его в щёку, а когда Саске приподнял голову — в лоб. — Наверное, всей моей любви будет мало…       — Ты правда любишь меня? — потупив взгляд, спросил Саске, хотя и так уже давно знал ответ. Ему просто хотелось ещё раз это услышать. Слышать каждый день, как Итачи любит его. Старший Учиха, ухмыльнувшись, легонько тронул его по лбу, а затем, отстранившись, двинулся к мостику под белой глицинией. Саске, слегка нахмурившись, остался стоять на месте. Итачи был недалеко, поэтому он прекрасно слышал его голос. Я помню первый день — твои глаза горели любопытством. Впервые ты увидел свет, меня, отца и мать. И суждено было в тот день второму чуду появиться: Мой взор, мой слух и душу вмиг объяла благодать. Я был готов любить тебя безмерно, бесконечно — неделю, месяц, год, десятки, сотни лет. Но сделала судьба меня таким бесчеловечным, Что вместо всей любви, я причинил лишь вред. На сердце и в душе мне не было покоя ни минуты, терзала мысль о том, что горем ты объят. И сам себя заковывал в железные я путы, Чтобы узреть в конце твой леденящий взгляд. Спустя года, дождался я расплаты неизбежной, Твой острый взгляд и меч насквозь меня пронзил. Во тьме ночной я не искал прощенья, и как прежде С последним стуком сердца я тебя любил. Моя душа во мраке лабиринтов царства мёртвых Блуждать была готова, не находя покой. Но ты настроен был тогда решительно и твёрдо — Заставил жить меня, и быть вовек с тобой. И понял я, что только мукой и страданьем дано мне прошлые ошибки искупить. Но почему заслуженное наказанье Ты вдруг решил со мною вместе разделить? Моя душа, опустошённая терзанием и болью, Израненная скорбью, кровью и виной, Внезапно стала наполняться прежнею любовью, И исцелить меня задумал брат родной. Те чёрные глаза, пылающие гневом и презреньем, Всё реже видел я и начал забывать. Всё чаще отражалось в них былое восхищенье, И тихо стал меня по имени ты звать. И вновь пропал покой в душе и сердце возрождённом, Смятеньем пламенным объят я день за днём. В том океане чувств бескрайнем и бездонном Тонул сначала я. Теперь же мы вдвоём. Бесценны для меня твой осторожный взгляд, твоя улыбка, За них готов отдать я жизнь, всю власть и титул свой. Молить тебя не смею я за прежние ошибки, Но смею я желать навеки быть с тобой.       Саске, выслушав его признание, некоторое время не мог двинуться с места, безотрывно смотря на брата. За это время он даже забыл, как дышать и как глотать, а потом, когда пришёл в себя, невольно усмехнулся и мотнул головой.       — Вечно ты не можешь ответить на вопрос прямо, нии-сан, — пожурил брата он и направился к нему, тоже заходя на мостик.       — Прости, я подумал, что сказать «я люблю тебя» будет слишком просто, — беззаботно ответил старший Учиха, а Саске коснулся его руки и мягко стиснул ладонь.       — Ну, учитывая то, что я не часто слышу это от тебя… было бы достаточно этих слов, — пробормотал он и, подняв руку Итачи, прижался к кисти губами. — Теперь я чувствую, что недостаточно сильно признался тебе в любви, — хмыкнул он и, потянувшись, снова обхватил старшего брата за плечи и прижался к нему, делая глубокий вдох и ощущая его аромат, который был созвучен аромату глициний.       — Только вот так, держа тебя в объятьях, могу легко дышать, — проронил он, ощущая ответные объятия.       — Без тебя не будет и меня, Саске. По-другому никак.