Too much pain Is what we’ve endured Lost in time we nearly lost our minds Preserving us and all that we had
Мимо мелькают подворотни. Неяркий свет фасадов заливает пространство, мерцая на периферии зрения оранжевыми бликами фонарей. Тёплый ночной воздух кажется загустевшим и немного тяжёлым. Восприятие будто размывается, а взгляд выхватывает только дорогу впереди, змеящуюся асфальтовой лентой. Это она вьётся, или у него ноги заплетаются? Да нет, вроде бы не заплетаются. Он пил? Вроде бы не пил… Не помнит. Улицы становятся у́же, дома ютятся друг к другу плотнее и поглощают его своим лабиринтом, уводя куда-то вглубь. Направление словно выбрано заранее, и даже если захочешь — не свернёшь. Одно из невысоких зданий внезапно преграждает путь, а ноги останавливаются перед деревянным порогом. В нутро подвального помещения с расписанными под андеграунд стенами уходят дощатые ступени крутой винтовой лестницы. Всего секундное замешательство, и рука сама тянется к перилам. Одновременно с глухим ударом сердца пальцы касаются чуть шершавого металла. Несколько шагов вниз ощущаются как погружение глубоко под воду, уши будто закладывает. Его немного ведёт из стороны в сторону, а в нос бьёт терпкий запах благовоний, почти сразу оседающий в грудной клетке теплом и приятной тяжестью. Глаза быстро привыкают к полумраку, и вырисовывающийся антураж привлекает внимание: невысокие потолки, каменные арки переходов одного зала в другой, винтажные лампы, лучащиеся тусклым светом из-под медных плафонов. Деревянные столы и стулья, плотно стоящие друг к другу, но не создающие тесноты. Картины — настоящее модерн искусство, — а кое-где даже лепнина, сушёные травы и сухоцветы. Всё это навевает ассоциации с современным средневековьем. Всё это окутывает уютом и спокойствием. По одному из узких проходов шаг за шагом ноги вновь, словно без участия хозяина, приводят к барной стойке. Высокий стул скрипит ножками по паркету, а ладонь с неожиданной нежностью проводит по затёртому лакированному столу. — Здравствуй, Цзян Чэн. Цзян Чэн поднимает глаза и видит перед собой парня, которого мгновение назад здесь точно не было. Или его так опрокинуло в атмосферу, что он просто не заметил? У парня высокий хвост, волной спускающийся с одной стороны на ворот чёрной рубашки. Яркие серые глаза. Светлые, но с тёмной окантовкой вокруг радужки и густыми ресницами. В них сложно не смотреть, поэтому Цзян Чэн ничего не отвечает и в какой-то прострации изучающе наклоняет голову, не отводя взгляда от красивого лица с точёными скулами. — Ты не узнаешь меня? — незнакомец чуть хмурится, а в глазах читаются лёгкая скорбь и сожаление. — Нет. А должен? — Это… — он немного теряется. — Это место даёт человеку то, что необходимо ему больше всего. — И что же мне необходимо? — с иронией переспрашивает Цзян Чэн, чувствуя, как запах благовоний окончательно заполняет легкие и растекается по телу, доходя теплом до самых кончиков пальцев. — Как минимум — отдохнуть, — парень беспечно пожимает плечами. — Здесь всё настраивает на расслабляющий лад, ведь правда? — Пожалуй. — А ещё… — он с хитринкой улыбается. — Тебе нужен я. — Очень самонадеянно, — хмыкает Цзян Чэн. — Как мне может быть нужен тот, кого я даже не знаю? — от абсурдности чужого заявления хочется рассмеяться, но почему-то не получается. — Это сложный вопрос, я вряд ли смогу объяснить. Да и не думаю, что сейчас тебе действительно нужен ответ. Поэтому давай я просто угощу тебя выпивкой? Меня, кстати, Вэй Ин зовут. Вэй Ин улыбается светлее, звенит посудой и какими-то бутылками. Когда он размешивает коктейль длинной ложкой, Цзян Чэн совсем зависает, и ему кажется, что время растягивается в бесконечность, а крошечный водоворот в стакане — это бездонный омут. — Вот, тебе должно понравиться. Насыщенный цвет гренадина омывает стеклянные стенки, а на крупном куске льда лежит красный остролист и большая ягода брусники. «Похоже на шипастое сердце, вывернутое наизнанку,» — думает Цзян Чэн и пробует на вкус. Жар тут же стекает вниз по пищеводу. — Как ощущения? — любопытствует Вэй Ин, внимательно его разглядывая. — Как будто я пью сладкую лаву и надышался какой-то наркотой. Время замедлилось, — можно просто сказать как есть, кажется, здесь и сейчас незачем лукавить. — Кто знает? — хмыкает собеседник, и его голос становится более глубоким и размеренным. Обволакивающим. — Выглядишь уставшим, значит, пора сделать паузу. Хочешь чего-нибудь ещё? Каждое слово отдаётся в черепной коробке и резонирует по внутренностям вязким жаром и нарастающим желанием. — Тебя. Я хочу тебя. Почему он говорит это? В жизни бы никогда себе такого не позволил… — Ну надо же, видимо, твоё подсознание всё-таки лучше знает, что вам обоим нужно, — Вэй Ин ловит его явно ошалевший поплывший взгляд и медленно наклоняется, оставляя на губах короткий поцелуй. Мягкий, но всё равно обжигающий. — Не скажу, что не рад этому, — он отстраняется, огибает барную стойку и останавливается перед Цзян Чэном, который, несмотря на заторможенное состояние, успел повернуться. Вэй Ин оказывается с ним нос к носу, укладывает ладони на бёдра, чуть разводя их в стороны, и просит: — Не думай ни о чём, ладно? Тебе понравится, обещаю. — Вряд ли я смогу о чём-то думать, даже если захочу, — Цзян Чэн может смотреть только на его губы. — Закрой глаза. Он выполняет просьбу, понимая, что так будет правильнее. И потом чувствует руки Вэй Ина там, где прикосновений сейчас хочется сильнее всего. А затем не только руки, но и губы. Цзян Чэн уплывает. Его уносит куда-то за пределы осознанного. Он опирается локтями на стойку и откидывается назад, невольно прогибаясь в спине. Ощущения одновременно дурманящие и очень яркие. Голова, как в мареве, а чувства будто, напротив, обостряются. Наверное, будь он в более привычном состоянии, от такого внезапного желания и дальнейшего обилия впечатлений его бы почти сразу накрыло оргазмом. Но напряжение в мышцах только нарастает, наполняя тело томлением и жаром, неспособным никуда вырваться. Это буквально сжигает изнутри, пуская сладкую лаву теперь уже и по венам, а не только по пищеводу. В какой-то момент из груди вырывается несдержанный глухой стон. Цзян Чэн вплетается пальцами в волосы Вэй Ина, но тот как раз решает прерваться и выпрямляется в полный рост. Впрочем, надолго без внимания не оставляет, бережно сжимая рукой возбужденную плоть и продолжая движения. — Здорово, правда? — его губы и зубы оставляют жгучие следы на шее. — Замедляется не только твоё время, но и восприимчивость. Вероятность кончить откидывается как можно дальше… — Не хочу, чтобы это заканчивалось, — Цзян Чэна прошивает очередным тягучим спазмом, и он обхватывает Вэй Ина за затылок, чтобы поцеловать по-настоящему. — Ну… Совсем так не получится, — хрипло выдыхает тот, когда их губы размыкаются. — Почему? Ты же сам сказал, что это место даёт то, чего я хочу. — Не так… Оно даёт то, что тебе нужно. — Мне нужно остаться здесь с тобой, — продолжает гнуть свою линию Цзян Чэн. — Я тоже не хочу, чтобы все закончилось, но так надо. Чтобы у нас было продолжение. — Ты о чём вообще? Но ответа он не получает, потому что теперь уже Вэй Ин порывисто и глубоко целует. Словно пытаясь впитать в себя всё, что только можно, и добраться до самой души. Его рука ниже пояса двигается увереннее, усиливая напор, и тут уже нет никакого сомнения, что в бездну оргазма опрокинет в любой момент, стоит только пальцам сжаться сильнее. — Держись на краю, — на пределе слышимости шепчет Вэй Ин ему в губы, после чего слегка кусает за подбородок. — Не сорвись… — Смеёшься? — еле выдыхает Цзян Чэн. — Ты сам меня к этому краю подводишь… — Нет. Не про то… Не падай… А-Чэн, не падай. Не падай… Почему-то это обращение действует как последний сорванный стоп-кран. Внизу живота всё скручивает сильной судорогой, и наружу выплёскивается такое резкое удовольствие, от которого кости почти выламывает. Из горла рвётся едва ли не крик, руки впиваются в спину Вэй Ина настолько крепко, что наверняка останутся синяки. Цзян Чэна перетряхивает всем телом, и он распахивает глаза. — Твою мать..! У него перехватывает дыхание. Он дёргается и тут же замирает, понимая, что смотрит на дорогу внизу с высоты шестнадцатого этажа. Ветер треплет пряди чёлки перед самым лицом, потому что его сильно кренит вперёд, и только каким-то чудом ему удалось ухватиться рукой за выступ пристройки сбоку. От усилий аж костяшки пальцев побелели. Он заснул. Мать его, он умудрился заснуть на краю сраной крыши, где взял в привычку сидеть по ночам. Всё ещё с замершим дыханием Цзян Чэн пару секунд смотрит на огни проезжающих внизу машин и медленно, стараясь не совершить опрометчиво резких движений, дёргает себя назад, тут же прикладываясь о жёсткую крышу спиной. И, наконец, начиная дышать. Вот это он идиот, боже… Как обычно, к вечеру устал до одури, притащился сюда, чтобы почувствовать каплю свободы. Выкурил почти пачку сигарет, выпил пару банок пива и заснул, сидя на краю крыши. Он всегда любил сидеть именно на краю, ему казалось это самым удобным местом. Можно было откинуться спиной или плечом на невысокую пристройку рядом и свешивать ноги вниз. А ещё можно было отрубиться и максимально по-идиотски сдохнуть. Нет, Цзян Чэн соврал бы, если бы сказал, что никогда не думал о подобном. Как минимум — обстановка располагала. Как максимум — всякую возможность нормально жить убивали учёба на последнем курсе, бесконечные тренировки и доп занятия, навязанные матерью, а также её постоянная ругань с отцом, не дающая заниматься или отдыхать даже за закрытой дверью комнаты. Всё это крайне выматывало и давило. Порой настолько, что только на высоте он ощущал подобие жизни. Порой настолько, что иногда он думал о том, что мог бы её прекратить. Но Цзян Чэн всегда знал, что по своей воле никогда бы не сделал ничего по-настоящему фатального. Просто эта крыша и нахождение на краю позволяли ему почувствовать хоть какой-то контроль над ситуацией. Только вот на этот раз перегруженный мозг попросту отключился, да ещё и подкинул слишком щедрый на впечатления трип… Не падай. — Я не свалился, только потому что кончил и проснулся… Серьёзно? — слегка подрагивающим голосом спрашивает Цзян Чэн у тёмного неба над головой. Его слова наполнены сарказмом, но где-то между рёбер до сих пор гнездится липкий страх. А, ну и ещё остывшее последствие глючного сна крайне мерзко ощущается на внутренней стороне джинсов. Дальнейшие действия очень просты: успокоить сердцебиение, забрать пустые пивные банки, привычно устранив следы своего пребывания здесь, вернуться домой и привести себя в порядок. Только вот из головы не выходит одна мысль: — Я не помню, как тебя зовут… Блять. Он помнит яркие серые глаза, но не помнит имени.︵‿︵‿︵‿︵
Цзян Чэна не слишком удивляет отсутствие родителей в квартире. По большей части ему всё равно, где каждый из них пропадает. Мать, скорее всего, оставила голосовое с предупреждением, которое у него пока нет никакого желания слушать, а отец не отличался привычкой сообщать, куда уходит. Тем не менее, данный факт радует и позволяет думать, что временная передышка в одиночестве продлится ещё какое-то время. Цзян Чэн идёт в душ, переодевается и даже соображает себе пару горячих бутербродов, чувствуя, как желудок предательски сводит от голода. За окнами сумрачно, но уже занимается рассвет, и, прежде чем попытаться нормально поспать, он ловит себя на желании выкурить ещё пару сигарет. Дома дымить не хочется, поэтому ему остаётся только наскоро натянуть кроссовки, щёлкнуть замком входной двери и подняться на пару пролётов выше, где на подоконнике стоит пепельница. Но до нужного этажа Цзян Чэн так и не доходит. На ступеньках одной из лестничных клеток сидит знакомый мальчишка, напряжённо обхватив руками коленки, обтянутые домашними штанами, и потерянным взглядом смотрит в стену. Цзян Чэн проходит мимо, насчитывая с десяток ступенек, а затем всё же останавливается и, обернувшись, спрашивает: — Вэнь Нин, у тебя что-то случилось? С сестрой поругался? — странно задавать такой вопрос, потому что, насколько ему известно, отношения с Вэнь Цин у парнишки довольно тёплые. Он знал этих двоих не слишком хорошо, просто случайно помог с вещами, когда они заезжали пару месяцев назад, да потом пересекались несколько раз в лифте и коридорах, как обычные соседи. Вэнь Цин была на пару лет старше Цзян Чэна и, в силу жизненных обстоятельств, одна приглядывала за братом, только перешедшим в старшую школу. Она тоже иногда курила в ту же форточку, до которой так и не дошел Цзян Чэн. — Ох, — Вэнь Нин поднимает на него более осмысленный взгляд и поджимает губы, явно смущённый тем, что ответил не сразу. — Нет, сестра уехала по работе на все выходные. — Ты один, что ли? Сомнительно, что Вэнь Цин оставила бы его одного так надолго, что тут же подтверждается следующей фразой: — А-Цин попросила своего друга побыть со мной. — Это не объясняет того, почему ты сидишь здесь в прострации посреди ночи, — брови сходятся к переносице сами собой. — Он тебя обидел? Не нашли общий язык? — Нет-нет, Цзян Чэн, честно, — Вэнь Нин в оправдательном жесте выставляет ладони вперёд. — Ничего такого не случилось. — Тогда что? — конечно, это не его дело, но бросить мальчишку вот так и уйти он попросту не может, чувствуя за него некую ответственность. — Я уже спал, а потом услышал, как он ругался со своим другом… — неловко начинает Вэнь Нин, опуская погрустневший взгляд. — Очень сильно. Никогда не слышал, чтобы кто-то так кричал. Чтобы телефон разбил и что-то в комнате тоже… Вообще никогда его таким не видел, хотя мы давно знакомы. Но он очень злился, как будто это стало последней каплей. Говорил, что его достал контроль и чуть ли не сталкерство… Не знаю, о чём шла речь, но что-то окончательно сломалось… — Вот как… Цзян Чэн толком не успевает переварить сказанное, как вновь слышит запальчивое, ещё более смущённое и даже испуганное: — Чёрт, прости, я не должен был так говорить. Это его личное дело, уж точно не моё… — Не важно, — отмахивается Цзян Чэн и, сев рядом на ступеньку, уточняет: — Так он не выгонял тебя из квартиры? — Нет, — мальчишка активно мотает головой. — Немного позже я спросил не нужно ли ему чего, а он попросил принести пива, если я могу, — у ног Вэнь Нина действительно стоит пакет из круглосуточного, где возрастом никто никогда не интересовался. — Но я не уверен, стоит ли мне сейчас возвращаться, потому что он как будто просил меня уйти, просто чтобы остаться одному. — И давно ты тут сидишь? — Около часа, наверное… — То есть этот идиот отправил тебя неизвестно куда и даже не позвонил, когда ты не вернулся через час? — Цзян Чэн чувствует глухое раздражение и злость на подобную безответственность. — Вряд ли он соображает в таком состоянии… — Так, пойдем, — он встаёт и тянет мальчишку за руку. — Сейчас ты спокойно ляжешь спать, а я отдам этому придурку пиво. И пусть только попробует и дальше мешать чьему-то сну или душевному спокойствию. — Ты только не бей его, Цзян Чэн, — на всякий случай просит Вэнь Нин, зная о суровом нраве своего соседа. — Ему и так паршиво. На самом деле Вэй Ин очень хороший, просто сейчас не в себе. Цзян Чэн замирает. «Меня, кстати, Вэй Ин зовут.» «…так надо. Чтобы у нас было продолжение.» «Ты говорил не о нашей связи. Ты говорил о продолжении нас самих… Неужели… так скоро?» — мелькает у него в голове. К горлу подступает комок, а сердце пропускает пару ударов. Он смотрит на дверь чужой квартиры и просто говорит: — Пойдём. — Вот твоё пиво, — пакет с банками с характерным звуком опускается на стол небольшой тёмной кухни. Свет никто так и не включал. Вэй Ин сидит на стуле, и его взгляд ничего не выражает. У него всё тот же высокий хвост, только сильно растрепанный. Домашняя футболка помята. — И ещё раз позволишь себе что-то подобное, я тебе эти банки поочередно в глотку запихну. Додумался отправить мальчишку неизвестно куда ночью и забыть про него. Страдающий гений в ауте, блять. — Где А-Нин? — Вэй Ин резко вскидывает голову. Последние слова явно пробудили в нём осознание и нехилый страх, промелькнувший в глазах чуть ли не паникой. — Я забрал его с лестничной клетки и отправил спать. — А ты… Кто такой? — он озадаченно и с подозрением хмурится. Цзян Чэн хочет спросить: «Ты не узнаешь меня?», но знает, что это абсолютно неуместно. — Сосед снизу. Не стоит благодарности. И если ты больше не доставишь парню проблем и не заставишь его за себя переживать, то я пойду. Надеюсь, извиниться перед ним утром мозгов хватит. Он разворачивается, понимая, что кроме как уйти, ему больше ничего не остаётся. Уже почти переступает порог кухни, как слышит негромкое: — Останешься со мной? Если можешь, конечно, — голос звучит неуверенно. — Просто посидим молча… Не хочу быть один, а то меня опять затянет. Цзян Чэн медлит всего несколько секунд, а затем возвращается к столу. Достает из пакета пару банок. — Странно просить побыть со мной незнакомца, правда? — Вэй Ин щёлкает жестяным ключем. — Немного. Но всякое бывает, — Цзян Чэн пожимает плечами и наблюдает, как немногословный собеседник постепенно оживает, задумчиво поворачиваясь к окну и глядя на плотные низкие облака, из которых пробиваются столбы света. — Мне всегда нравилось это явление. Оно называется «сумеречные лучи». Напоминает о реальности. О том, что даже если солнца не видно, рассвет всё равно наступит. — Да, возвращайся-ка ты в реальность, — значит, теперь его очередь. Наверное, нужно представиться? — Меня, кстати, Цзян Чэн зовут. Вэй Ин, наконец, поднимает взгляд, и с серых глаз словно падает застилавшая их мутная дымка. В глубине загорается знакомая искра осознанности и жизни. Та самая, которую Цзян Чэн совсем недавно видел во сне. На губах появляется лёгкая улыбка. — Вэй Ин. Не падай.