***
— …И именно поэтому мы именуем этот феномен эхом. На этом урок окончен, ожидаю вас грядущим утром — Заключил Джулиан, одарив нас прощальной улыбкой, такой же снисходительной и любезной, как у проповедника в конце мессы — Не забудьте перевести тот отрывок Сапфо, по сорок стихов на каждого, с комментариями. Мы уже собрали книги, и готовы были идти, когда Джулиан вдруг опомнился: — Ох, прошу прощения, совсем забыл. Завтрашний урок придется перенести. Вчера вечером мне поступило приглашение выступить на конференции в Балтиморе, посвященной теме взаимоотношений отца и сына в «Телемахии». И мне было бы чрезвычайно приятно, если бы вы составили мне компанию. — Но Мэриленд ведь находится в том конце страны, это пол жизни займет, профессор! — озадаченно брякнул Фрэнсис — На поезде это займет всего одну ночь — Джулиан смущённо махнул рукой от нелепости Фрэнсиса — Наконец-то у меня появится возможность познакомить вас с моим дорогим товарищем, профессором Лектором, человеком редкого изящества и интеллекта. Я никогда не забуду всю утонченность его обедов, вы просто должны это видеть. Думаю, я не слукавлю, сказав, что ни один из нас совершенно не хотел ехать в Балтимор знакомиться с этим профессором Лектером. Страшились мы не длинной, утомительной поездки, а целых выходных в обществе Джулиана, означающих, что нам придется играть нашу пьесу намного дольше обычного. Мы не могли быть уверенны, выдержит ли грим на наших лицах или же растает и потечёт, словно воск на крыльях Икара. Мы были искусны в притворстве, но лишь на своей сцене. Мы были искусными мастерами игры в жизнь, но лишь на своей сцене, за кулисами которой мы дирижировали спектаклем. В голове сразу всплывало: высохшие цветы в доме близнецов, терпкий аромат выдержанного джина на губах Чарльза и мертвые языки, на которых мы делимся тайнами — все это говорило о жизни, лишенной всякой искры неожиданности. Импровизация была чужда нам, мы были лишь запрограммированы на бесконечное повторение сценария этого представления. Счастливым будет наш финальный акт, или нет — уже другой вопрос, и нам в любом случае надо было продолжать нашу игру. Короче говоря, поездка стала бы для нас глупым, бессмысленным риском, и нам меньше всего хотелось подвергать себя ему. Срочно надо было придумать предлог, вроде внезапного экзамена по французскому — единственного предмета, что преподавал нам не Джулиан. Я прочистил горло, готовя речь перед профессором что вот, мы, увы и ах, не имеем возможности сопроводить его в этом путешествии, но желаем ему самого успешного выступления, однако Генри опередил меня — Принимаем за честь, профессор — кивнул он, благоговейно глядя на Джулиана, нас он, как обычно, не одарил даже взглядом — Мы обязательно будем там. На поезд мы сели поздним вечером того же дня. Дорога была бы короче, если бы мы провели ее во сне, но как я понимаю, в нашем купе смог отдохнуть один лишь профессор Морроу. Мы же всю поездку ворочались в полусне, полном кошмаров, опасений, беспокойств и сожалений. Ровно шесть спальных мест. С каким же облегчением я вздохнул, узнав, что нам не придется делить комнату со всяким незнакомцами. Но даже не смотря на это — сон мне вряд-ли светил, поэтому расположился я на среднем ярусе койки, стоящем лицевой стороной против движения поезда. Фрэнсис уже рухнул в койку подо мной, а Камилла — прямо напротив меня. Бледное личико, мягкие волосы, хаотично рассыпанные по подушке — в слабом свете она ещё более походила на Офелию, сошедшую с картины Эверетта Мелле. Она была близко, но недостаточно, чтобы я мог прикоснуться к её руке и приободрить её, хоть и меня самого не помешало бы успокоить. Она было близко, но недостаточно, чтобы я мог шепнуть ей, что все будет в порядке, что нас не посадят в тюрьму — у них все равно ничего на нас нету. Она была близко, но недостаточно, чтобы когда-то стать по-настоящему моей. Я был столь утомлен, что все ощущалось как во сне — а может это действительно был сон, — на мгновение я был твёрдо уверенность: протяни я руку и коснись Камиллы, под моими пальцами она трансформировалась бы в лавровое древо. Я продолжил просто пялится в потолок.***
Выступление профессора Морроу было запланировано на позднее утро, однако закончилась лишь в концу дня, и в итоге мы успели увидеть лишь отель «Сагамор Пендри» с его конференц-залом. Впрочем, мы не возражали, ведь тема лекции оказалась действительно интересной. Выступающих было немало, но ни один из них не смог даже сравниться с профессором Морроу. Не думаю, что я преувеличу, сказав, что Джулиан был невероятным оратором. Он прекрасно понимал и владел всеми риторическими методами Цицерона, что нас всегда восхищало на его уроках, но выступление перед более широкой аудиторией усилило наше мнение о нем многократно. Его голос перед толпой стал более твердым и строгим, жесты — более решительными и эмоциональными. Я взглянул на сидящего рядом Генри, но он не ответил мне взаимным взглядом — все он внимательно смотрел на ораторствующего Джулиана, словно на фокусника только что пообещавшего угадать карту, спрятанную Генри в кармане, пока тот не смотрит. Забавно было представлять, что на самом деле фокусниками были мы, и наш одноклассник, исчезнувший как по нашему щелчку пальца, уже появится вновь, голубь какой-нибудь голубь из рукава. Жалкие фокусники-любители, зачем-то устроившие шоу, и теперь не понимающие, как его закончить. Но Джулиан, конечно, об этом не узнает. Признаться, на уроках древнегреческого меня частенько забавляло сосредоточенное и одновременно возбужденное выражением лица Генри, стоило Джулиану только открыть рот. Но несмотря на всю его привязанность к нашему профессору, Генри поведал пугающий секрет мне, а не ему. Подарочек, который я никогда не просил, и который не мог вернуть обратно. По окончании лекции мы ненадолго заглянули в отель, чтобы принять душ и переодеться. Профессор Морроу несколько раз упомянул, что предстоит официальный ужин, а профессор Лектер крайней трепетно относится к внешнему виду и не терпит небрежность. — Не стоит заводить разговор о политике или американской тюремной системе. И, о да, если кто-то из вас вегетарианец… — он глубоко вздохнул, словно только что поинтересовался нашей сексуальной ориентацией или другими привычками, негласно осуждаемыми обществом — Конечно, в этом нет ничего плохого, но, искренне прошу вас, не говорите об этом сегодняшним вечером. Я и Фрэнсисом обменялись улыбками, но все же кивнули. Мне уже не терпелось познакомиться с этим ранимым гурманом, одержимым правилами хорошего тона. Может, поездка в Мэриленд выдастся не такой уж удручающей.***
Всю дорогу на такси Джулиан и Генри, сидевшие на заднем сиденье, оживленно вели полемику о утренней конференции, сосредотачиваться и подсушивать их разговор было выше моих сил. Сказать, что я был вымотан — ничего не сказать. В тесном номере отеля я почувствовал не покой и уют, а дискомфорт в перемешку с постоянным напряжением, первостепенно из-за того, что комнату я делил с Фрэнсисом и Генри. Конечно, это ощущение неловкости было нелепо — я знал их не один месяц, а у Генри я так вообще жил какое-то время, так что возможно, я просто был разочарован, что нахожусь не в одной комнате с Камиллой, я просто не мог выкинуть из голову взгляд, которым она одарила меня в поезде, крылось ли за ним нечто большее? Или же она бы посмотрела так-же и на Генри? — Приехали, узнаю этот бульвар. — прервал мой поток мыслей Джулиан — Да, высадите нас здесь, премногом благодарен — он вынул из кошелька пару купюр, и протянул водителю, не удосужившись даже поинтересоваться ценой. Из-за величественного вида окон, и высоких колонн в неоклассическом стиле, дом профессора Лектора выглядел скорее как особняк, сам Лектор уже гостеприимно ожидал нас у входа. Антрацитово-серый костюм, лёгкая рубашка светло кремового оттенка, галстук из синего броката, и на удивление молодое лицо, ну, то есть, относительно молодое, я-то представлял его ровесником нашего седого профессора, но мужчине перед нами было от силы пятьдесят. — Ганнибал! — взволнованно крикнул Джулиан, и тут же крепко обнял этого ранимого гурмана. На подъехало второе такси, из которого вышли близнецы и Фрэнсис, теперь мы все были в сборе. — Знакомьтесь, это профессор Лектор! — не скрывал своего торжества профессор Морроу — Несказанно рад наконец-то удостоится общества того самого греческого класса. Джулиан многое о вас рассказывал — сказал мужчина, и улыбнулся Будь здесь Банни, из его рта обязательно бы вылетело что-то вроде «Надеюсь, много хорошего», в чем-чем, а в том, чтобы пошутить, даже так банально или просто разрядить обстановку равным ему не было. Именно в такие я осознавал, насколько сердце гложило по его отсутствию, но было бы ложью сказать, что я ощущал какие-либо угрызения совести по этому поводу. Вернись мы на машине времени туда, в ночь убийства, я не сомневаюсь, мы бы не стали менять ход событий. Героям трагедий невпопад сопротивляться своей судьбе, они принимают ее, и танцуют вместе с ней в смертельном вальсе. — Мистер Ричард Пейпен, мистер Генри Винтер — принялся декларировать Морроу, — Мистер Фрэнсис Абернати и близнецы, Чарльз и Камилла Маколей. Крепко, но не грубо профессор Лектор пожал мне руку, идеально рассчитав мою силу. Его глубокие глаза орехового цвета, напоминающее цвет стола из красного дерева в доме близнецов так и привлекали мое внимание, в них блестал огонек, какой обычно отражает лезвие ножа, но тогда я не мог знать, что создало такое впечатление. Ганнибал, пожал руку каждому, а когда очередь дошла до Камиллы, почтительно склонил голову и поцеловал ее ладонь, прошептав: — Очарован знакомством с вами. Не желаете пройти со мной внутрь? Ужин уже готов. В убранстве его дома было нечто декадентское, и что-то напоминавшее мне квартиру Чарльза и Камиллы. На стенах красовались чучела голов животных, окна были задрапированы плотными шторами. Но дом близнецов выглядел заваленным предметами, словно купленными на барахолке, а особняк профессора Лектера был обставлен куда более продуманно и органично: книги на полках были расставлены строго по алфавиту, а стол накрыт с такой тщательностью, словно сошел со страниц журнала Марты Стюарт. Мы все расселись вокруг стола, оставив место главе для профессора Морроу и профессора Лектера. Стол был накрыт на одного, восьмого лишнего, меня как током ударило. Я интуитивно оглядел остальных: Камилла был бледна словно труп, и с шоком смотрела на пустое место перед собой, Генри всеми силами старался скрыть напряжение, но его сжатые кулаки на коленях все выдавали. Мы все подумали об одном и том же: профессор Лектор оставил место и для Банни. Должно быть, Джулиан всегда рассказывал о Лектору шести подающих надежды учениках, но о том, что одного из них нашли мертвым, видимо, сообщить не успел. Много времени меня мучал вопрос, какое в итоге нас ожидает наказание, но я и подумать не мог, что нам придется сидеть за столом с нашим собственноличным призраком Банко. — Уилл присоединится к нам через пару минут, у него возникла непредвиденная ситуация с одной из его собак, он просил приступать к трапезе без него — вдруг вставил профессор Лектор, видимо заметив наши взгляды. Уилл. Уилл, не Банни. Стол накрыт для какого-то Уилла, не для Банни, какое облегчение. В этот раз нам повезло, но это лишь вопрос времени: рано или поздно удача может отвернуться от нас, в трагедиях на любое преступление всегда приходится свое наказание. Судьба не церемонится, выбирая способы наказания: можно оказаться прикованным к скале, и твою печень будет медленно поедать орел, можно ослепнуть, засвидетельствовав самоубийство матери, а может, тебя убьет твоя же жена, после долгого отсутствия дома, или же люди, которых ты считал друзьями возят в тебя кинжалы двадцать три раза. Я с горечью улыбнулся: последний вариант определенно был самым несправедливым и жестоким, и как бы печально не было, наиболее вероятным для меня.***
Когда он вошёл, первое блюдо — изысканный луковый суп с рататуем и гренками из черного батона, щедро усыпанными тертым пармезаном — было уже наполовину съедено. Не то чтобы мне было до этого дело, но этот парень был действительно хорош собой, не самые симметричные черты лица и кривая улыбка казалось лишь добавляли ему шарму, стройное телосложение и широкие плечи выгодно подчёркивались простенькой рубашкой из фланели и старомодными джинсами, волосы — темные и растрёпанные. Меня озадачило, что на этого Уилла, по всей видимости, не распространялось здешний дресс-код, но увидев то, с каким очарованием Лектор взглянул на вошедшего, мне тут же стало ясно — связь между ними Ганнибал ценит намного больше приверженность светских условностей. — Простите за опоздание — сказал он тоном, показавшемся мне искреннем. — Незадача вышла с щенком, которого я пару дней назад подобрал с улицы — Уилл истинный любитель животных. — пояснил профессор Лектер. — если я все правильно помню, он собирает к себе домой уже пятнадцатого пса. — Семнадцатый — улыбнулся брюнет — Ну, как бы там не было, еще раз извиняюсь за опоздание. Рад, наконец, познакомиться с вами, профессор Морроу. С вами и вашими студентами, разумеется. Он сел справа от Ганнибала на «место Банни». — Мой друг и коллега Уилл Грэм — объявил профессор Лектор — Мистер Грэм сотрудничает с ФБР, и на его счету поимка множества преступников. Моё сердце ушло в пятки. Покинув новую Англию, мы утешались тем, что хотя-бы не будем видеть полицейских какое-то время — но вот те на, теперь мы сидим с одним из них за одним столом, поглощая овощное рагу. Фрэнсис, сидевший по другую сторону стола, с показной резко и небрежностью ослабил узел галстука. — Ганнибал преувеличивает — скромно добавил Уилл, отводя взгляд — я просто выполняю свою работу. Я надеялся, что на этом разговоры о ФБР прекратятся, но профессор Морроу уже заинтриговался. — Должно быть, твоя профессия крайней увлекательна, прошу, расскажи подробнее. — Ну, обычно меня приглашают на место убийства, и уже по нему я выявляю психологический профиль подозреваемого и анализирую методы действий… — он пожал плечами, завершая мысль. — После чего реконструирую картину произошедшего. — Уилл обладает феноменальной когнитивной эмпатией — пояснял Ганнибал — Он способен не просто понять, но и прочувствовать на себе мысли и мотивы других людей. Лишь подобный, всесторонний подход способен открыть нам объемную картину мира, подобно тому, как один глаз не в состоянии оценить глубину объекта. — Когнитивная эмпатия… — медленно повторил Джулиан — будь здесь Аристотель, он был бы весьма впечатлен, ведь это может привести к совершенно новому пониманию катарсиса… Понимаете, его теория заключалась в том, что, становясь свидетелем актов насилия, любой человек, обладающий эмпатией, мог бы очиститься чувствами вроде отчаяния или переживание, поскольку насилие, созерцаемое им было вымыслом, или, по крайней мере происходило не с ним. Теория катарсиса, само собой, уже была мне знакома с прошлых курсов, но ее истинным смыслом я кажется проникся только сейчас. По всей видимости, Аристотель нашел объяснение полному отсутствию у нас вины: мы планировали убийство Банни с той же педантичной тщательностью, с какой актеры готовятся к спектаклю. Его смерть была просто унылой постановкой, возможно именно поэтому я ничего и не чувствовал. А профессор Морроу тем временем продолжал рассуждать об Аристотеле и положительном влиянии трагедии на человеческую психику. Складывалось ощущаю, что единственной целью этого ужина для него и профессора Лектера было посоревноваться в эрудиции, а Уилл, Генри, Фрэнсис, близнецы и я — были приглашены лишь в качестве слушателей. — Становиться свидетелем насилия, не имеющего прямой угрозы для вас, может помочь в рационализации страхов — объяснял Джулиан, отпивая из бокала белое, итальянское вино. — Должно быть, вы очень психически уравновешенный человек, мистер Грэм. Я отчётливо заметил, как уголки губ Грэма тронула улыбка при этих словах, но об быстро скрыл ее за салфеткой (он кстати, до сих пор ничегошеньки не съел) — Ну, можно и так сказать, — сказал он — но что такое баланс, как не натянутый над пропастью шёлковый канат? В памяти всплыла поездка к озеру и образ хохочущей Камиллы, прыгающей с камня на камень притаив дыхание и широко расставив руки. Она тогда была в белом платье, и при каждом шаге его рукова, ее расставленных рук взрывались, словно крылья ангела. Тогда она выглядела в моих глазах как библейский или мифологический персонаж, чудом скользящий по водной глади, но сейчас я вдруг осознал: распахнув руки, Камилла просто пыталась удержать равновесие (Что ей впрочем не удалось, десять минут спустя проклятый осколок стекла вонзился ей в ногу, и Камилла хромала ещё несколько недель.)***
Беседа, сопровождаемая экскурсами в историю культуры, выступлениями клавесинистов и цитатами на латыни текла дальше. Я бы не удивился, узнав, что Джулиан и профессор Лектер познакомились на какой-нибудь конференции или выставке искусства: они оба разделяли ту же болезненную одержимость эстетикой, которую всего пару месяцев назад я бы с легкостью мог присвоить и себе. Тошнота подступала к горлу, но не из-за меню, а из-за того что мы сидели за одним столом со светилой психологии и консультантом самого ФБР: голова кружилась от того, насколько они рядом. С ними я ощущал себя как нашкодивший ребенок в кабинете директора, словно они имели особый ключик, раскрывающий нашу мрачную тайну как шкатулочку, и это ощущение полной уязвимости просто сковывало меня. Извинившись, я вышел на улицу подышать свежим воздухом обвинив во всем вино. (Хотя Чарльз, как обычно, выпил больше всех нас взятых, и по всей видимости чувствовал себя неплохо.) Несколько минут я провел на крыльце, любуясь багряным закатом над головой, в коем Генри, несомненно, увидел бы знак судьбы, но мне так надоела эта всюду видеть кровь. Я верю, что небо может быть просто так, беспричинно красным, и никакого кровавого символизма тут нету: всеми силами твердил себе я, унимая свой внутренний голос. Пока я направлялся обратно в столовую, из кухни до меня донеслись странные звуки: Ганнибал Лектор и его коллега из ФБР. Возможно, меня напряг тот факт, что говорили они шёпетом, а может, мною овладело банальное любопытство, я остановился у двери и напряг слух. — Интересных ты выбрал гостей — Мои гости всегда интересны, Уилл — Ты понимаешь, что я имею ввиду Профессор Лектор секунду помолчал, а после продолжил с тенью улыбки в голосе — Не сомневался, что ты поймёшь, свой своего всегда узнает. Я точно что-то неверно услышал. Что у нас могло быть с ними общего? Конечно, Ганнибала и Морроу объединяла страсть к искусству и истории, но что насчёт остальных? Ганнибал вновь заговорил, теперь его слова сопровождали тихим стуком ножа — видимо, он нарезал фрукты к десерту. — В глазах у убийц всегда блестит особый блеск, схожий с тем, что отличает девственниц. Люди всегда меняются после соприкосновения с физическим насилием в особо жестокой форме, независимо от того, были они его инициаторами или жертвами, секс и убийство в этом смысле довольно похожи. Сухость сдавила горло. Как они раскрыли нашу тайну? И что теперь собираются с ней делать? Расскажут всё Джулиану? Заявят в полицию? Я всеми силами старался сохранить трезвость ума. Есть ли в Мэриленде смертная казнь? А суд будет проходить здесь? Или на месте преступления, в Новой Англии? До чего же никчёмно малы были мои знания о юриспруденции… Ни Уилл, ни Ганнибал и пальцем не шевельнут: меня как молнией ударило, как только я это осознал. Их совершенно не напугало и даже не смутило, что они сидят за столом с дюжиной убийц, они как ни в чем не бывало нарезали клубнику и рассуждали о половом акте. Может это был своего рода профессиональный риск? В конце концов, они оба работали в ФБР, им, должно быть, приходилось иметь дело со множеством преступнико, но воспоминание о фразе, что проронил Ганнибал тут же опровергло мою теорию Свой своего всегда узнает У древних греков было несколько слов для обозначения этого простой концепции, но моим любимым всегда было ὁμοβώμιος, буквально означающие Молящийся у того же алтаря, или же молящийся тому-же Богу Я, Генри, Ганнибал, каждый из нас поклонялся одному богу — Богу иллюзий: Богу, окрашивающему небо в багровый цвет, Богу, требующему кровавых жертвоприношений, взамен дарующему нам привилегию избавится от всяких угрызений совести. Все сразу встало на свои места. Я понял, что значил блеск, сверкнувший во взгляде Ганнибала, когда он встречал нас на крыльце. Я был уверен: он увидел точно такой же блеск и в моих глазах. — Так что будем делать? — в голосе Уилла сквозила скука — То, что мы всегда делаем, Уильям, — ответил Ганнибал — Наслаждаться трапезой и развлекать гостей приятной беседой.***
Мужчины вернулись в столовую с древней на вид бутылкой вина, и наполненной клубникой хрустальной чашкой. Я тоже демонстративно зашёл, якобы только с крыльца. Дискуссия тем временем продолжалась, но мне было совершенно не до неё. —…Если я правильно помню, в колледже вы изучаете историю религий, да? — произнес Ганнибал. — На днях я ужинал со своим другом, он теолог, и мы наткнулись на тему, которой, мы столкнулись с любопытным вопросом, которому, на мой взгляд, в современных учебных программах уделяется незаслуженно мало места. Джулиан, заинтересованный, приподнял бровь. — Кто из богов самый жестокий? Вопрос так и повис в воздухе: никто из нас не подумал, что Ганнибал ждет услышать наше мнение. Весь ужин он и Джулиан общались поверх наших голов, будто постоянно передавая друг другу метафорический скипетр, которым в афинской βουλή наделяли правом голоса. — Ну хватит, мы же не в аудитории, — усмехнулся Джулиан — плохих оценок не будет! Более того, тот, кто даст лучший ответ, может забыть о переводе Сафо, который я задал на прошлой неделе. Конкуренция. Мне даже не нужно было смотреть на Генри, чтобы понять, что его глаза сверкают, весь вечер он ждал возможности произвести впечатление на Джулиана, и вот, наконец, ему её преподнесли на серебряном блюде.предоставили такую возможность. — Арес, — без особого энтузиазма сказал Фрэнсис. — Боги Майя — попытался добавить я, вспомнив урок истории, на котором профессор Морроу рассказывал нам о человеческих жертвоприношениях Майя проводимых прямо перед обедом. Генри прочистил глотку — Как по мне, ответ на этот вопрос очевиден… Это Иегова, Бог Иудейской и Христианской традиции. Просто вспомните чуму, посланную на Египет, всемирный потоп, или даже то, что он сделал с собственным сыном. От страниц Ветхого Завета разит кровью и жестокостью. Джулиан выглядел впечатлёным, не секрет, что Генри был его любимчиком, это было столь очевидно, что никто из нас даже никогда этого не озвучивал. — Мнемозина, — вдруг пробормотал Чарльз, весь вечер молчавший. — Мнемозина, богиня воспоминаний… — пояснил Джулиан для непосвящённых в классику — Интересный ответ Ответ потенциально опасный для нас, подумал я, и Генри, видимо, был со мной согласен, потому-что протянул ногу под столом, и не жалея пнул Чарльза. Камилла побледнела от одного взгляда на брата. Воспоминания — это проклятие, — медленно пояснял Чарльз. — И неважно, воспоминания о чем-то прекрасном, или же… менее прекрасном. В первом варианте мы скорбим о том, что навсегда утратили, ведь воспоминание всегда принадлежит прошлому, а во втором случае нас приходится переживать болезненный опыт снова и снова. Невольно я вспомнил о той ночи в лесу: как Камилла сказала мне, что принимает их коллективную амнезию за дар Диониса, избавивший их от мучительных воспоминаний. Я считал ее чокнутой, на ее месте я бы захотел узнать всю подноготную о вакханалии, но сейчас я уже не был так уверен. — Похоже, у нас есть победитель, — произнес Джулиан, бросив взгляд на Чарльза, который, впрочем, остался совершенно безучастным, ни тени улыбки не тронула его губ. — Как думаешь, Ганнибал? — Безусловно, великолепное рассуждение. Но, в целом, я считаю, что все ваши студенты попали в самое точку. Боги ничем не лучше людей. Вспомните о похоти Зевса, прелюбодеяниях Афродиты, обидах Гефеста… У богов есть страсти, недостатки, как и у нас, они бывают такими же одержимыми. И если боги столь подобны нам… — Мы способны стать богами — закончил Генри, тут же добавив: — По крайней мере, теоретически, разумеется. — Что-ж, это заслуживает тоста — Объявил Ганнибал Он откупорил принесенную с кухни бутылку, и вместе с Фрэнсисом разлил всем напиток. Мы подняли бокалы. На секунду я подумал, что мы собираемся произнести привычный нам «Живите вечно», как это всегда бывало во время обедов у профессора Морроу, но у Ганнибала была своя идея. — За юных богов, которых я имел удовольствие принимать в гостях, — провозгласил он — Dans la vie on ne fait pas ce que l'on veut, mais on est responsable de ce que l'on est. Для Джулиана, который в плане языков интересовался только мертвыми, за исключением английского, на котором он вел нам уроки, эта цитата прозвучала как набор из случайных звуков, но мы, студенты, прекрасно ее поняли. Сартр. В жизни мы не делаем того, чего хотим, но мы ответственны за то, кто мы есть. Генри чуть вином не подавился. Ганнибал, пряча садистское удовольствие от факта, что задел его за живое, небрежно спросил: — Вам понравился ужин, мистер Винтер? — Да — врал Генри. — Весьма своеобразный выбор вина. — Не уверен, но я, кажись, узнаю этот сорт, — добавил Джулиан — тысяча девятьсот шестьдесят второго? — О, на самом деле, это не чистое вино, а моя личная смесь, которую я берегу для самых почётных гостей. Джулиан кивнул, улыбнувшись. — Конечно, все по греческой традиции, считавшей признаком ὕβρις питье неразбавленного вина… Очень тонко, доктор Лектер. Ганнибал поднял стеклянный бокал, показывая таким образом уважение. Вино внутри было густым и темным, словно кровь. — Всё самое лучшее для греческого класса.