labour of love

Солнце ярко светит на голубом небе, изредка скрываясь за пушистыми облаками; птицы услаждают слух своими незамысловатыми песнями; распускающиеся майские цветы радуют глаз, как и зеленеющие деревья с пестрящей яркостью в горячих лучах травой. Сегодня так тепло, что пришлось даже куртку нести в руках, оставшись только в белой футболке и светлых джинсах. Се Лянь искренне сочувствует уже не раз пожаловавшемуся на жару Хуа Чэну, идущему рядом полностью в чёрном — в футболке и брюках. Но всё же иногда его ворчания искренне забавили омегу. Памятуя о словах друзей насчёт намерений мужчины, он раздумывал несколько дней об этом, подмечая, что в некоторые моменты действия Хуа Чэна и впрямь выглядели как ухаживания. Альфа, вызывающий у него поначалу опаску и отторжение своим мрачным, надменным видом, сейчас открывался перед ним совсем с иной стороны, представ внимательным слушателем, заботливым другом и крайне интересным собеседником. Общаясь с ним день ото дня, Се Лянь проникается симпатией всё больше, совсем уж позабыв о своих ошибочных суждениях в «Призрачном Городе». Хуа Чэн оказался тем ещё любителем вбросить среди разговора крепкое словцо, чем смешил просто невероятно, не упускал возможности угостить омегу во время прогулок, подвозил до дома и иногда даже предлагал встретить с работы, чтобы подбросить. Но мужчина вежливо отказывался, ведь его дом находится не так далеко от кофейни, и проделывать такой путь ради подобного было бы жутким расточительством топлива чужого авто. Се Лянь продолжая замечать весьма неоднозначные знаки внимания со стороны альфы, но не знал, как реагировать, и чувствовал, что тому определённо удавалось задевать некоторые струны его души. И ведь не в подарках и разговорах дело, а в отношении к нему. Прошлые романтические связи омеги были ещё в студенческие годы и вряд ли были чем-то серьёзным, особенно если учитывать то, что обоим его партнёрам будто было всё равно на его чувства. Неудивительно, что с ними он не чувствовал себя комфортно и в безопасности, и находился в вечном напряжении, пытаясь заслужить крохи внимания. Учась в лучшем учебном заведении Пекина, он довольно сильно нашумел из-за своей семьи и стал широко известен всем и каждому, нередко появляясь в новостных статьях рядом со своими родителями. К нему часто пытались набиться в друзья как омеги, так и альфы, некоторым удавалось это сделать, а кто-то даже добился сердца на тот период романтичного и юного Се Ляня. Но оглядываясь на те годы сейчас, он может смело сделать вывод, что всё это было лишь попыткой привлечь к себе внимание и вырваться «в люди» через любовную интрижку с небезызвестной личностью. Полоснуло по сердцу, конечно, неслабо, но больней, чем семья, не бил ещё никто, так что оба неудачных опыта в делах любовных омега принял проще. Жаль только, что шрамы на психике никуда не убрать, как и зажимы, без должной работы над собой. И несмотря на это, Хуа Чэн не вызывал отторжения, вместо этого только больше к себе располагал. Это может быть, конечно, напускным, но стал бы человек с его статусом якшаться с давно почившей звездой скандального мира из-за скуки? С Се Ляня сейчас ничего, кроме кофе, не спросишь, причиной, по которой альфа с ним общается, может быть либо искренняя симпатия, либо жалость. Но и здесь есть несостыковка — немного узнав его, мужчина не сказал бы, что Хуа Чэн из тех, кто будет манипулировать чувствами тех, кто очевидно слабее и ниже по статусу. И не в его понятиях быть с кем-то из жалости — это лишь пустая трата времени. А потому омега склоняется к единственно верному по его мнению варианту. Случай на аллее знатно подкосил Се Ляня, повезло, что альфа оказался рядом и помог, а после ещё и настроение попытался поднять, угостив. Причину своей внезапной слабости он ему так и не озвучил, сочтя эту информацию пока достаточно личной. Хуа Чэну не будет никакого проку от его проблем, на которые он не сможет повлиять, даже если очень сильно захочет помочь. Но тем не менее каждый день (а в тот вечер и каждый час) омеге приходили сообщения, в которых справляются о его самочувствии, и хоть тысячу раз ответь, что всё хорошо, тебе в ответ отправят эмодзи с огромными слезящимися глазами. Небезучастность альфы трогала и вызывала улыбку, как и его «тайные» посылки ему на работу. Конфеты, небольшой букетик гипсофил, шоколадка и другие сладости, и ведь ни к одной не было даже записки, а в переписке стояло гордое молчание партизана. Се Лянь не стал уже спрашивать или открыто благодарить мужчину, один раз только выложил в сторис фото цветов с рабочего места, на которое получил реакцию улыбающегося лица с красными щёчками от Хуа Чэна. Он же и не пытался скрыть причастность к внезапно заполнившимся сладостями полкам в холодильнике омеги. Было приятно, что уж скрывать? Действительно очень умиляет — получать от кого-то такие скромные подарки без какого-либо подтекста. Хотя здесь может послужить причиной и то, что к Се Ляню уже, не скрываясь, подкатывают, но сам он не выражает возмущений и не сопротивляется, ожидая, что же будет дальше. Говоря иными словами, он был не против этого. Было бы хорошо обсудить всё с альфой, чтобы не получилось недопониманий, но мужчина вряд ли надёт в себе смелость для этого. Хуа Чэн вновь вздыхает, приставляя ко лбу ладонь, чтобы укрыться от выглянувшего из-за облаков солнца, возмущённо приподняв голову к небесному светилу с поджатыми губами. Се Лянь рядом прыскает. — Может, тебе всё же взять мои очки? — омега не один раз уже предлагает надеть овальные очки в толстой белой оправе, которые сейчас красовались у него на голове, но ему постоянно отвечали отказом. — Мне не идёт такая оправа, — отвечает мужчина. — Мне тоже, но разве это должно волновать? Если что-то причиняет тебе дискомфорт, не лучше ли наплевать на мнение окружающих и сделать то, что будет полезней для тебя? — Я по часу кручусь у зеркала перед выходом, проверяя — нормально ли выгляжу, а ты мне говоришь закрыть глаза? — беззлобно усмехается альфа. — Такую красоту, как у тебя, сложно испортить одними очками, — говорит первое, что пришло в голову, Се Лянь, чем получает искренне поражённый взгляд карих глаз на себе. — Гэгэ правда так считает? — с нескрытым удивлением говорит Хуа Чэн. — По-моему, это очевидно, — пожимает плечами омега. Альфа задумывается, опустив взгляд, а после переводит его вперёд. — Не всё, что очевидно, озвучивается, — говорит он бесцветно. — Но если и озвучивается, то твоё восприятие зависит только от человека, сказавшего их. Только в этом случае они имеют значение. — Выходит, моё мнение для тебя не пустой звук? — улыбается Се Лянь, зацепившись за эту мысль, и стараясь всё вывести в позитивное русло. — А ты думал, что это не так? — на лице едва мелькает тень улыбки, а голос смягчается. — Не всё, что очевидно, озвучивается, — возвращает сказанную фразу мужчина, чем всё-таки заставляет альфу улыбнуться. Хуа Чэн, убрав руку от лица, снова с недовольством щурится, раздражённо фыркнув, и Се Лянь, покачав головой, останавливает его за руку. Оказавшись перед высокой фигурой альфы, он снимает с макушки солнцезащитные очки и аккуратно надевает их на мужчину, скрывая его глаза от ярких лучей. С довольным видом оглядев его, он говорит: «Тебе очень идёт». Хуа Чэн, смотря через тёмные стёкла в упор в блестящие янтарём глаза, спрашивает: — Правда? — голос его сделался бархатистым, немного игривым. — Правда, — тихо ответил Се Лянь, а короткое слово растворяется между ними. Омега и правда считает его очень красивым человеком, о которых обычно говорят «подлецу всё к лицу», нередко безмолвно восхищается его внешностью и голосом, которым он так мастерски управляет и с помощью интересных интонаций может завлечь. И вот сейчас, когда между ними небольшое расстояние, тот стал ниже и в какой-то степени пикантней. Се Лянь невольно возвращается к разговору с друзьями, в котором они говорят ему не просто попробовать с Хуа Чэном, а с ним доказать себе, что секс может приносить удовольствие. От подобных мыслей он тут же чувствует, как щёки наливаются румянцем, и спешно отходит в сторону, чтобы продолжить идти и не дать заметить своего смущения. Альфа успел уловить случившиеся перемены на чужом лице, но не стал акцентировать на этом внимания, чтобы не смущать мужчину сильней, посчитав, что того вогнало в краску воцарившееся молчание и долгая игра в переглядки. Возобновив шаг, Се Лянь ушёл немного вперёд, пришлось его догнать. Пройдя немного в молчании, Хуа Чэн спрашивает, повернув голову: — Ты ещё не устал? — А что? — делает то же омега. На миг забыв, что отдал ему свои очки, Се Лянь подавляет в себе желание улыбнуться и поджимает губы. — Просто ты постоянно на ногах, я подумал, что это тяжело. Вот и спросил. Может, они у тебя болят. — Если честно, — тупит взгляд омега, — немного. — Давай тогда найдём место, где можно присесть, — оглядевшись, мужчина понимает, что до скамеек идти слишком далеко. — Или лучше знаешь что, — сведя к переносице брови, говорит, — давай прямо здесь? — указав рукой в сторону на стриженный газон. — На траве? — поднимает брови Се Лянь. Он, конечно, не против, ноги и правда отваливаются, но услышать подобное предложение было весьма неожиданно. Хуа Чэн не похож на человека, любящего валяться на траве. Особенно, если учесть, что его очень заботит собственный внешний вид. Стал бы он из прихоти идти на подобное? Но возвращаясь к своим недавним мыслям, Се Лянь понимает, что судить человека по одной внешности и построенным на её основе представлениям в голове — неразумно. Альфа же только слегка пихает его локтем, заговорщически сказав: — Только если ты не боишься вдруг испачкаться. — Сейчас так всё равно, что я готов на это пойти, — усмехается Се Лянь. Футболка на нём почти такая же, как новая, которую он получил недавно, если эта испортится, будет не жалко. Некоторые специально приходили в парк, чтобы расстелить плед на мягкой траве и посидеть в компании друзей, кто-то прямо так садился без страха испачкаться, дети и вовсе резвились, носясь туда-сюда, падая и катаясь по траве в случае падения. Если так подумать, все здесь имеют риск «позеленеть», и никому до этого нет дела. А омеге, которому на мнение общественности было всегда абсолютно всё равно, так и подавно было по барабану, когда он садится на нагретую солнцем траву, откинувшись назад на вытянутые руки, и подставляет лицо под тёплые лучи. Хуа Чэн сел рядом, но спиной к солнцу, что было ещё удобно для разговора с мужчиной — они как раз смотрели друг на друга. Улыбчивое лицо Се Ляня расслабилось, в наслаждении питаясь светом, глаза были закрыты, слабый ветерок обдувал его шею, тревожа убранные назад волосы. Альфа, нагло пользуясь тем, что его глаза скрыты за цветными стёклами, открыто рассматривал его, закинув локти на согнутые колени, и едва заметно улыбался. — Ах, — вздыхает удовлетворённо омега и открывает глаза, — сейчас только музыки не хватает, — но говорит без сочувствия, а скорее подметив это, как деталь, которая идеально вписалась бы. — Можно устроить, — внезапно отзывается Хуа Чэн, переманивая заинтересованный взгляд мужчины. — У меня с собой наушники. — Давай. Достав проводные белые наушники и помучившись немного с их распутыванием, альфа перемещается немного вперёд, чтобы быть головой ближе к Се Ляню, когда ляжет. Подсоединив их к телефону, он протягивает один ему, а сам надевает второй, удобно располагаясь на траве, а после отдаёт гаджет омеге. — Выбирай. Се Лянь, немного покопавшись в музыке Хуа Чэна, с очередным удивлением подмечает у него в плейлисте крайне романтичные композиции. Говорят, что, чтобы понять, какой человек на самом деле, достаточно узнать, что он слушает. Пролистав ниже и найдя достаточно много знакомых песен, омега останавливается на одной из них, включает и, вторя мужчине, отсаживается вперёд, чтобы лечь и быть головой на уровне чужой шеи. Выдохнув, он вновь закрывает глаза, положив одну руку поперёк живота, а другую у лица. Композиция Ланы Дель Рэй «Religion» заиграла в наушниках, одних на двоих. Хуа Чэн снимает очки, позабыв о надоедливом солнце, и вновь это делает — смотрит на омегу так, будто он — что-то не из этого мира, нечто нереальное, чего не может быть в этом здесь. Его простота, лёгкость и непринуждённость — такие немыслимые, если подумать о его происхождении, о том, через что он прошёл, и при этом остался таким же добрым и открытым, таким искренним, что успеваешь несколько раз словить диссонанс. Не бывает таких людей сейчас. Просто не бывает. Поддавшись порыву, альфа поднимает руку к лицу и аккуратно подхватывает пальцами ладонь Се Ляня, будто хочет проверить, действительно ли он реален. Взгляд янтарных глаз непринуждённо касается черт лица Хуа Чэна. Омега, слегка повернув голову в его сторону, встретил ответный, такой завораживающий и чистый, без тени мрака в себе. От того, что на глаза Хуа Чэна попадает солнечный свет, зрачки его сузились, а тёмная радужка заиграла новыми красками, явив множество узоров. Сердце на этот миг едва не замерло — на Се Ляня никогда не смотрели с таким восхищением. И сам он прежде не испытывал ничего подобного при простом пересечении взглядов. Пальцы осторожно подались навстречу, откликнувшись на прикосновение. У Хуа Чэна они тёплые, приятные, совсем невесомо касаются его собственных, но когда альфа почувствовал безмолвное одобрение, то обхватил ими омежьи, слабо улыбнувшись. Се Лянь, глянув на него последний раз одобрительно, вновь закрыл глаза, сжав пальцы и взяв мужчину за руку. Внезапно изменившаяся с дружеской на романтическую обстановка не напрягала никого из них. Расслабившись в компании друг друга, они не думали ни о чём лишнем, предавшись моменту. Кажется, это именно тот отдых, о котором омега мечтал очень долгое время. Неизвестно, сколько проходит времени, прежде чем Хуа Чэн почти шёпотом спрашивает, стоит солнцу зайти за облака: — Ещё не уснул? — Ха-ха, нет, — отвечает Се Лянь, разулыбавшись, и меняет позу, перевернувшись на живот, нехотя отняв свою ладонь от чужой и сложив обе руки перед собой, чтобы было удобно опираться на них. — А что бы ты сделал, если бы уснул? Хуа Чэн тоже меняет позу, перевернувшись на бок и подперев голову поставленной на локоть рукой. — Что бы сделал? — повторил, пальцами задумчиво перебирая травинку, а потом вдруг усмехнулся и сказал, подняв брови: — Съел. — Я серьёзно, — продолжает улыбаться омега. — А кто шутит? Гэгэ, я разве похож на шутника, когда речь идёт о таких серьёзных вещах? — наигранно возмущается мужчина, чем только больше веселит Се Ляня. — Ну что бы мне оставалось делать? Разбудил бы, когда похолодает. Не думаю, что здесь можно настолько крепко уснуть, что потом будет невозможно проснуться. — А мне кажется, здесь очень уютно. Ты не голоден? — внезапно сводит брови. — М-м-м не особо, а что? Смутило, что мне хотелось съесть тебя? — И это тоже, — усмехается Се Лянь. — Я просто подумал, что мы могли бы потом пойти ко мне. Я такие десерты вкусные недавно купил, хотел угостить. — Как-нибудь в другой раз, — не без нотки грусти говорит мужчина. — Я сегодня должен вечером уехать из города по делам, а до этого ещё заглянуть в «Призрачный Город». К сожалению, дела отложить не получится. — Значит, в другой раз, — не унывает омега. — В любом случае я могу купить их когда угодно. Ты только скажи, как освободишься. — А если завалюсь без приглашения? — чуть щурит игриво глаза Хуа Чэн. — То можешь не застать меня дома. Каким бы это странным не казалось, я там не частый гость конкретно днём. Не люблю сидеть в четырёх стенах в свои выходные, — низкий поклон забитому в юности расписанию и ограничениям родителей за это, ибо в четырёх стенах он тогда насиделся на полжизни вперёд. — Поэтому лучше предупреди. — Как скажешь, гэгэ. Гэгэ… Се Лянь улыбается, хмыкнув под нос. Как будто иное обращение от Хуа Чэна было бы странно услышать, словно других не существовало и мужчина в любом случае называл бы его именно так. Но что самое интересное — омега считает, что именно из его уст это короткое слово звучит правильно по отношению к нему. И это не может не приносить свою долю удовольствия. С ней он и кладёт чужой телефон между ними, сказав выбирать следующую песню альфе.

~

— Пять! Шесть! Семь! Восемь! — сопровождая каждое слово громким хлопком, командует Сяомин, корректируя чёткость движений омеги. — Отстаёшь, Му Цин! Ещё! Повинуясь указаниям, мужчина ускоряется, прислушиваясь к ритму, и пытается собраться. Взмах руками — поворот — конец. Тяжело дыша, он замирает вместе с играющей мелодией, встретившись со своим же взглядом в отражении зеркала. Часть чёлки намокла от стекающих по вискам капель пота и прилипла к лицу; лёгкие горят, а в глазах, кажется, темнеет… — Эй-эй-эй! — подлетает к нему омега, заметив, как неустойчиво чужое положение, и приобнимает, не позволяя упасть. Для хрупкой девушки она была достаточно высокой и сильной, чтобы если что не позволить Му Цину осесть. — Спокойно… — на миг опешив, говорит тише Сяомин. — Что с тобой сегодня? — Скоро показ — работаю наизнос, — поясняет Му Цин, зажмурив глаза и выпрямившись из последних сил. — И не ешь? — девушка не знала, что у него происходит, и лишь предположила это, судя по его состоянию. — Ем, — отвечает омега, но в словах есть как доля правды, так и ложь. Он ест, это так, но только тогда, когда может, или когда вспоминает, что вообще-то человек и должен нормально питаться, чтобы просто-напросто не умереть. Вздохнув, Сяомин поджимает губы и говорит тоном, не терпящим возражений: — На сегодня всё. Иди домой. Му Цин, взглянув на часы, висящие на стене, с горечью подмечает, что из нужных полутора часов они отзанимались всего тридцать минут, но не возражает — только тупит взор серых глаз в сторону, не осмеливаясь посмотреть на хореографа. И ведь и её не в чем винить, и себя. Он мог бы закопаться, решив, что слабак, сдал позиции, ослабев, и только зря потратил чужое время. Но рациональная часть его понимает, что внезапная слабость не беспочвенна. Да, он сам себя довёл до такого состояния, ответственность целиком и полностью только на самом Му Цине, однако в появлении диагноза и недостатке времени вина лежит не только на нём. Посидев недолго в раздевалке, чтобы прийти в себя, приняв душ и переодевшись, мужчина решает сначала пойти перекусить, прежде чем садиться за руль и ехать домой, но в кафе неподалёку еда кажется просто ужасной на вкус. И дело вовсе не в отсутствии навыка у повара или несоответствии вкусовых предпочтений с тем, что подали, — организм отказывается принимать еду в любом виде. От неё сразу мутить начинает, а только что съеденная ложка риса встала поперёк горла, отказываясь идти дальше. Запив еду простой водой, становится немного легче, но вот новая проблема — по ощущениям желудок словно переполнен. «Только не снова» — сокрушается в мыслях омега, на деле лишь устало вздохнув и повесив голову на поставленную на стол руку. Проблемы с питанием и последующими осложнениями в простых приёмах пищи уже можно считать у него обыденностью, но они редко приводят к тому, что он чисто физически не может есть. — Смените обстановку, отдохните с кем-нибудь из близких и соблюдайте вот эту диету, — говорил ему диетолог, отдавая листок с перечнем того, что ему можно есть, что нельзя, как часто это нужно делать и в каких количествах. — Большинство ваших застоев происходят не только из-за загруженности, но и из-за постоянной стрессовой атмосферы. Было бы неплохо «сменить обстановку» и «отдохнуть с кем-нибудь из близких» сейчас, но загвоздка в том, что в данный момент это невозможно, а нервы уже начинают сдавать, крыша — протекать, а желудок — отказывать. Посидев ещё немного, Му Цин снова делает попытку поесть, но на этот раз лёгкий суп, и всё равно не выходит. Всё ещё слишком много. В дополнение ко всему почувствовав, что начал дёргаться глаз, омега покидает заведение, садится в машину и едет домой, где живёт уже почти две недели другой раздражитель. Теперь и в квартире не скроешься от проблем — они достанут в лице его недалёкого прошлого, полосующего по остаткам разбитого сердца. Фэн Синь не упускает возможностей завести беседу о них, но чаще отмалчивается, видимо, боясь, что вышвырнут до завершения ремонта. Но его оправдания ему даром не сдались. Было достаточно сделано год назад, но также не было сказано ни слова в протест.

Год назад

Вечер пятницы, только пять часов, но их уже отпустили с предпоказа, согласовав всё с директором и дизайнером — всех всё устроило. Му Цин на радостях тут же заказал такси и поехал домой, получив ещё и дополнительный выходной на завтра. Фэн Синь ещё об этом не знает, он хочет лично его обрадовать, не через переписку. В последнее время они совсем отдалились друг от друга, встречаясь только утром или вечером, реже — днём, когда альфа просыпается после смены, а у Му Цина либо выходной, либо он ещё не отправился на работу. Фэн Синь держит обиду на него, хоть и не говорит ничего, вот только это видно невооружённым глазом. Омега слишком долго с ним прожил, чтобы определить, какое у него настроение, и, как он к чему-то относится. Наконец выдался момент, чтобы они побыли вдвоём, вспомнили, что не чужие друг другу, и насладились отдыхом вместе. Омега с воодушевлением едет домой и думает, чем бы им заняться, но, отбросив несколько вариантов, решает, что они выберут вид отдыха вместе. Они могли и сходить куда-то, и остаться дома для просмотра чего-нибудь, и зарубиться в видеоигры Фэн Синя, да что угодно, только бы вместе! Му Цин так соскучился по нему, по ним, что не мог спокойно высидеть эти несчастные полчаса пути от студии до дома. Поднимаясь на лифте, он чувствует, как улыбка от предвкушения начинает слабо проявляться на лице, даже появляется настроение устроить сюрприз своим приходом. Наверняка альфа сейчас погружён в обработку фотографий, ведь недавно ходил с Пэй Су на какую-то уличную выставку картин. Он звал Му Цина с ними, вот только из-за загруженности тот вынужден был отказаться. Но омега обязательно оценит экспонаты через видение Фэн Синя на получившихся фото. Он тихо открывает дверь в квартиру, так же тихо закрывает, чтобы не выдать своего возвращения, и наклоняется, чтобы разуться, как замечает незнакомую пару туфель. Женских. Не позволяя панике разыграться, Му Цин решает сначала проверить, что у них за внезапные гости, и… уж лучше бы он оставался в неведении, ибо то, что предстало перед глазами, стоило зайти в гостиную, отпечатается в памяти навсегда. Слёзы в мгновение ока застыли в глазах, как застыли и секунду назад целующиеся Фэн Синь с неизвестной особой в светлых джинсах и майке на бретельках. — Му Цин!.. — Чтобы когда я вернулся, тебя и твоих вещей здесь не было, — вложив в голос всю твёрдость, которая только имелась, говорит омега, почувствовав, как в конце он всё же дрогнул, и, развернувшись, спешно покидает квартиру, не желая оставаться здесь ни минутой дольше. За захлопнувшейся дверью, к которой Му Цин прислонился, послышался отчаянный крик Фэн Синя. Закрыв ладонью рот, мужчина весь начинает дрожать, не в силах подавить слёзы, покатившиеся по щекам сразу же, стоило выйти в подъезд. Истерика поглотила с головой едва ли не сразу же. Пытаясь заглушить её, он вызывает такси снова и уезжает в другом направлении — в сторону отеля, чтобы провести там пару дней в одиночестве и дождаться ухода альфы из квартиры. Номер, в котором была лишь кровать, пара тумб, телевизор и небольшая ванная комната, кажется, сразу сдавил в своих тисках ослабевшего за путь омегу. Едва дверь захлопнулась — он упал на пол и стал без стеснения рыдать. Лицо искривилось от боли, ладони сжимались в кулаки, сердце болело и заливалось горечью вместе с ним. Хотелось разрушить к чертям снятый на две ночи номер, превратить в хлам каждый предмет, который тут есть. На звонки Фэн Синя он не отвечает — сев на кровать, блокирует номер, а после удаляет его абсолютно отовсюду, пресекая попытку как-то связаться с собой. Телефон выпадает из мокрых от слёз пальцев и ударяется о пол, ладони снова накрывают лицо, кожа на котором не успевает высохнуть. Му Цину так больно становится, что он кричит, завалившись на бок, бьёт мягкий матрас руками и по-настоящему задыхается, когда силы иссякают и он заваливается спиной на избитые простыни. Физически тяжело дышать от боли в груди, на душе, по которой будто потоптались. Но глупо было думать, что всё будет иначе — к этому всё шло, кто-то из них должен был когда-то это сделать. Отношения держались на честном слове. Недопонимания, ссоры, игнорирование друг друга, недостаток времени вместе — всё в совокупности и привело бы к угасанию чувств, к разрыву. И вот… Случайность. Стечение обстоятельств. Один промах — неучтение того, что омега может вернуться домой раньше. И как часто Фэн Синь её водил к ним домой? Как давно? Наверное поэтому он и опустил руки в отношении Му Цина — тот ему просто перестал быть нужен. Больно. Больно! Больно! Отрыв на дне сумки, с которой он не расставался, пачку старых сигарет, купленную когда-то давно менеджеру, но которую он так и не отдал, и зажигалку, Му Цин дрожащими руками подносит сигарету к губам, зажимает её ими и подпаляет кончик, чтобы с новой порцией слёз выпустить белый дымок и в очередной раз спрятать лицо в притянутых к себе коленях. Даже пепел стряхивать не приходится — он сам осыпается от дрожи омеги. А ведь он изначально бросил курить из-за того, что сблизился с Фэн Синем… — Сука, сука, сука! — по нарастающей кричит мужчина, ударяя свободной рукой пол, на котором не помнит, как оказался. Не докурив сигарету, отбрасывает её куда-то в сторону, не заботясь о том, что может устроить пожар. А после всё же не сдерживается и опрокидывает стоящую на тумбе настольную лампу, сбрасывает всё постельное на пол, желая на самом деле всё разорвать к чертям, и ревёт, ревёт и ревёт, пока снова не падает на мягкий ворс ковра без сил и не засыпает. Проснувшись, понимает, что щёки вновь влажные, коснувшись кончиками пальцев висков. Накрыв глаза ладонью, снова предаётся эмоциям. Слишком много накопилось и вылилось в самый болезненный момент. Остановить бесконечный поток солёной влаги было невозможно, всё, на что способен Му Цин сейчас, — это плакать. И даже вернувшись в никаком состоянии домой, всё равно надеясь в душе увидеть его здесь, в квартире, омега не может понять, что это всё — конец. Больше не будет их. Отныне только он и одиночество. Полностью выжатый, как лимон, Му Цин сначала идёт в ванную, чтобы увидеть в отражении зеркала своё опухшее, потерявшее хоть какой-то цвет лицо, высохшие губы и красные глаза. А позже, оказавшись на кухне, чтобы сделать что-нибудь быстрое на поздний завтрак, застывает напротив холодильника, на котором был прикреплён жёлтый стикер с надписью, оставленной почерком Фэн Синя: «Если надумаешь поговорить, позвони. Мне есть, что сказать». Но неактуальность этой записки в том, что омега не будет ничего слушать. Скомкав несчастный листик, он выбрасывает его и достаёт упаковку яиц, кладёт её на стол и снова замирает. Нет, это не может быть реальностью, просто не может. Он не верит. Настолько, что со всей силы бьёт кулаком по столу, причиняя себе боль, и оседает на пол, ощутив недостаток кислорода от приближающейся волны истерики. Этого не может быть. Не может! Он не справляется, не может это выдержать. Боль топит его, давя на макушку раз за разом, не позволяет выбраться из океана агонии и слёз, которыми он сам его наполнил. Взяв телефон, он набирает контакт человека, одному из которых может довериться, находясь в настолько уязвимом состоянии. — Се Лянь… — дрожащим голосом говорит в трубку, а на оставшуюся часть предложения не хватает сил — слёзы вновь сдавливают и не дают слова сказать. Закрыв рот ладонью, мужчина крепко жмурится, беззвучно позволяя дорожкам влаги появиться вновь на лице, повезло, что омега на той стороне сразу уловил нехорошие изменения в чужом тоне. — Что случилось? Ты дома? Сделав глубокий вдох и вложив все усилия в то, чтобы внятно всё сказать, Му Цин отвечает: — Приедь, пожалуйста. — А… — немного опешив, тянет мужчина — видимо, был не в тех обстоятельствах, в которых мог бы сразу сорваться к нему. — Сейчас, я найду замену и приеду. Зайдя спустя час в открытую квартиру, Се Лянь находит сидящего так же на полу в кухне Му Цина, прижавшего к себе колени и смотрящего заплаканными глазами куда-то прямо. — Му Цин, — отбросив шоппер, подоспел омега, не задумываясь и почти падая на колени рядом. Положив ладонь на его плечо и обеспокоенно оглядев его скорым взглядом, он повторил вопрос, который задавал по телефону: — Что случилось? Но ответа не последовало, вместо этого мужчина в отрицании быстро замотал головой и, скривившись, упал в надёжные руки друга. Се Лянь ошарашенно прижал его к себе, принявшись успокаивать, и не мог припомнить, когда видел Му Цина хотя бы раз таким разбитым. Омега едва стоял на ногах от слабости, они кое-как дошли до спальни, чтобы тот сел на кровать, а его гость убежал за стаканом воды. Вернувшись, Се Лянь протягивает его Му Цину и осторожно спрашивает: — Ты не расскажешь? Сделав несколько мелких глотков воды, омега с трудом отвечает, заикаясь: — Фэн… Фэн Синь, он… м-мне… изменил. Удивившись, Се Лянь округляет глаза, чувствуя, как внутри него всё замирает. — Он сказал тебе об этом? — спрашивает, но смотря на вид Му Цина, понимает, что всё куда хуже. — Я застал их. Услышав то, чего боялся, мужчина вновь притягивает омегу к себе, прижимая так сильно, чтобы тот понял, что не один, что можно поделиться болью, освободить от тяжести свою душу. Чуть позже, выслушав рассказ Му Цина о том, как всё было, Се Лянь с напряжённым лицом наблюдая за его бесконечно трясущимися руками, думает: насколько же сильную боль причинил Фэн Синь своей изменой, что он не может успокоиться вот уже три дня, плача часами напролёт и не выходя на работу? Он же никогда не показывал им с Цинсюанем, как ему дорог альфа и их отношения, было непонятно, что у них происходит. Но учитывая то, что творится сейчас, Му Цин был слишком сильно привязан к нему и любил всем сердцем, раз не может избавиться от боли и так страдает. Омега прожил с ним неделю, взяв на работе больничный, чтобы ни на миг не оставлять друга одного. Они вместе готовили, спали, общались, пытаясь как-то отвлечься, смотрели глупые телешоу, гуляли — делали всё, чтобы абстрагироваться от того, что случилось. Му Цин прижимался к Се Ляню ночью, а тот обнимал его в ответ, приглаживая чёрные, как смоль, волосы, успокаивая своим ненавязчивым ароматом и тихим голосом. Мужчина не давал уходить в себя и развлекал его, как мог, а потом рассказал обо всём Цинсюаню, и тот приехал помогать, при этом ни разу не обмолвившись о Фэн Сине, но дав понять, что всё знает. А оставшись по истечении времени снова в одиночестве, поменяв замок на двери и вернувшись на работу, Му Цин забыл, какие бывают эмоции, кроме апатии, боли и равнодушия.

Наше время

Вынырнув из воспоминаний, омега обнаруживает себя в спальне с чем-то жирным на руках — кремом, который он растирал и задумался о попытках Фэн Синя завести разговор. Если это всё-таки случится, Му Цин уверен — беседа будет слишком эмоциональной, он точно не сможет сдержаться и выскажет абсолютно всё, что копил на душе год. Однако вместе с тем, испытает боль, сродни той, что окутала его в день расставания. Проматывать эти воспоминания по второму кругу было бы слишком невозможно, но Фэн Синь же не отступит. Может ли ремонт быть простым предлогом, чтобы остаться наедине с ним и вернуться на много дней назад? День их расставания — это боль. Боль равно разговор о прошлом. А альфа здесь будто именно за этим — за получением ответов на интересующие его вопросы и для выяснения нужной ему информации. Му Цин растирает крем между ладонями усердней, не сразу заметив сбившееся дыхание. Дышать было трудно, воздуха резко стало не хватать. — Блять, нет, только не сейчас, — сокрушается шёпотом омега, ощущая, как его накрывает с каждой секундой сильней, и, подняв руки перед собой, видит, как они трясутся. — Блять. Подорвавшись с места, он как можно скорее идёт в сторону кухни, заставляя распущенные волосы развиваться. Понимая, что уже поздно, он всё равно открывает сначала один шкафчик, а поняв, что это не тот, с хлопком закрывает его и открывает другой, не переставая судорожно хватать ртом воздух. Руки роняют нужный контейнер, забитый до отказа всевозможными таблетками, на стол — несколько коробочек, шурша, упали на пол. Му Цин тут же падает за ними на колени, больно ударившись ими, чтобы всё собрать, как замечает влетевшего на кухню Фэн Синя. — Что происходит? Альфа, увидев, как быстро мужчина побежал на кухню, а после услышав грохот, немедля пошёл за ним, прекратив собираться на работу. Найдя того на полу среди разбросанных лекарств, он опустился на корточки, рука машинально потянулась к Му Цину, чтобы помочь подняться, но омега отбил её, не позволив себя коснуться. — Не твоё дело, — более нервно, чем обычно, ответил, а Фэн Синь только сейчас заметил, как ладонь, собирающая таблетки, трясётся. Весь омега трясётся, будто в припадке. — Предлагаешь стоять в стороне, когда тебе плохо? — язвят в ответ, повысив голос. Предприняв попытки помочь Му Цину собрать лекарства, он нечаянно берёт его за руку, потянувшись вместе за одной коробочкой, как мужчина одёргивает ладонь так, будто ошпарился, и поднимается, взявшись за край стола. Выглядел он сейчас так, будто ещё чуть-чуть и упадёт, но так только казалось, потому что на деле Фэн Синь увидел, как, оперевшись обеими руками на «остров», побледневший Му Цин глубоко дышал, пытаясь успокоиться, и тогда альфа понял — паническая атака. Он никогда не видел людей, которых накрывало внезапным приступом, но знает, как это бывает. Только вот совершенно без понятия, как в таком случае помочь человеку. — Ты искал таблетки? — пытается сообразить альфа. Наверное, они должны помочь. — Какие? Скажи, я найду. — Фэн Синь… — хотел бы Му Цин сказать название препарата, но знает, что уже поздно, да и хватает его только на произнесение имени. Внезапный приступ тошноты заставляет зажать рот ладонью и, отпихнув мужчину, побежать в смежный санузел, чтобы тут же упасть перед унитазом, в очередной раз стирая кожу на коленках, и почувствовать спазм в животе, спровоцированный рвотным позывом. Фэн Синь влетает в небольшую комнату следом, не испытывая брезгливости, и убирает волосы омеги назад, слушая, как он откашливается и снова дёргается вперёд, но из желудка ничего не выходит — нечему, скудные пару ложек супа Му Цин уже отправил в небытие, нажав на кнопку смыва. — Уйди, — на удивление твёрдо говорит он, всё ещё чувствуя тошноту. Не хочет в момент слабости быть с альфой, особенно сейчас. Он не должен ему помогать. — Как только тебе полегчает — так сразу, — не отступает Фэн Синь, внимательно наблюдая за мужчиной, словно через его спину, на которой выпирали позвонки, можно было что-то понять. — Мне… нормально. — Засунь сейчас своё упрямство знаешь куда? — срывается альфа, почти прикрикнув от упёртости характера Му Цина. Подавшись снова вперёд с вздохом неожиданности, омега напрягается всем телом, ожидая очередной рвотный позыв, но ничего не происходит, и он тяжело выдыхает, опустив плечи. Напрягся вместе с ним и Фэн Синь, но после расслабился и, будто ощутив, как слабеет Му Цин, аккуратно обнимает его за плечи, чувствуя слабую дрожь. — Уйди, — повторяет болезненным шёпотом, сквозь подступающие слёзы. — Не уйду, — смягчает тон альфа, гладя угловатые плечи. — Неприятны мои касания — не буду тебя трогать, не хочешь слышать меня — я заткнусь, но не оставлю тогда, когда тебе плохо. — Как долго у тебя ещё будет ремонт? — игнорируя чужие слова, спрашивает Му Цин. Дёрнув слабо плечами и отбившись от тёплых, родных рук, с трудом поднимается, на негнущихся ногах подходит к раковине и включает воду, чтобы почистить зубы. Нужно сплавить Фэн Синя срочно. — Каждый раз прогноз меняется, — врёт альфа, не загадывая и не ограничивая себе время. — Мне надо в душ, выйди, — снова меняет тему омега, не смотря на мужчину. Фэн Синь, не споря и не препираясь, выходит из комнаты, чувствуя необъяснимую тяжесть где-то внутри. Какое-то время он не отходит от двери, прислушиваясь к каждому звуку, — боится, что Му Цину станет хуже и нужно будет немедленно что-то предпринимать. Но за звуком воды не слышит ничего, в том числе и задушенных в груди рыданий, которые омега усилием подавляет, сжав в пальцах край раковины и накрыв плотно рукой рот. Без задней мысли Фэн Синь достаёт телефон, пишет в рабочий чат, чтобы его срочно подменили, и остаётся дома. В гостиной сидящий на диване Оникс вклинился в него таким взглядом, будто требовал объяснений за то, что происходит с его хозяином, вот только альфа и сам хотел бы знать ответ на этот вопрос. Му Цин показывается из ванной спустя час. Всё это время мужчина сидел как на иголках, ожидая, когда тот выйдет, а как только это происходит — поднялся на ноги, тут же подходя к омеге. Он — уже, видимо, придя в норму, — смерил его пустым взглядом припухших глаз и, сказав, что в порядке, ушёл в спальню. Оникс незамедлительно убежал за ним. — Му Цин… — Забудем о том, что сегодня было, — не дав слова сказать, обрывает мужчина альфу и хочет закрыть за собой дверь в комнату, но Фэн Синь останавливает его, возникнув в проходе, чем вынуждает поднять на себя взгляд. — Объясни, что сейчас было, — требует тот приглушённо. — Ничего такого, с чем я бы не справился сам, — порывается закрыть дверь омега, но ему не дают. — Издеваешься? — Спокойной ночи, Фэн Синь, — пытается воззвать к чужому разуму, как-то убедить, что разговор сделает только хуже, но тщетно. — Ты выглядишь неважно, опять не ешь? — гнёт свою линию Фэн Синь, едва не перебивая его каждый раз, стоит закончить говорить. — Дай мне закрыть дверь, — едва не сквозь зубы говорит. — Не дам, пока не объяснишь. — Ты больше не имеешь права что-то требовать от меня, — заявляет Му Цин, чем враз усмиряет весь запал в альфе. — Как и лезть в мою жизнь. Фэн Синь, уставившись потерянным взглядом на него, в итоге позволяет закрыть перед собой дверь, напоследок увидев проблеск сожаления и боли в глазах омеги, и со вздохом припадает лбом к холодному дереву. Сердце болит каждый раз, когда он выстраивает между ними стены и бьёт словами, как кинжалами, точно по нему. Но альфа просто так это не оставит. Му Цин себя в могилу сведёт, а он следом пойдёт, но больше никогда не бросит его.

~

Хэ Сюань намеревается наконец всё прекратить, в этот раз он был настроен решительно. Пути назад не было. Назначив встречу в кафе, альфа ждёт прихода Цинсюаня около двадцати минут. За это время он выстраивает в голове те слова, которыми хотел как можно мягче донести, что то, что между ними происходит, уже переходит границы и выходит за рамки того, на что они договаривались изначально. И было видно — сам Цинсюань тоже понимал это и тем не менее продолжал наступать и, более того, делал всё, чтобы завладеть не только вниманием и телом альфы, но и его сердцем. Хэ Сюань и рад бы ему ответить взаимностью, но так вышло, что чувства, которые он к нему испытывает, сложно назвать романтическими. Это скорее уважение к Цинсюаню, тепло и нежелание обидеть. Ведь омега неплохой человек, как-то вредить или грубить ему — то, на что он никогда не пойдёт. Их общение началось с «Призрачного Города», завязалось в интрижку без серьёзных намерений, и обоих этот расклад устраивал. Хэ Сюань, искавший кого-то, чтобы забыться, среди танцпола, так удачно наткнулся на преследующего те же цели Цинсюаня. Они, будто ведомые красной нитью судьбы, притянулись друг к другу посреди танцпола и ушли в забытье, отдавшись смелым рукам, развязным речам и затуманенному разуму. Разгорячённые тела слишком быстро избавились от одежды в ближайшем мотеле, сплелись в неудержимом танце страсти. Сладкий голос омеги наполнил маленькую комнату, Хэ Сюань бережно покрывал его нетронутое чужими губами тело поцелуями, идеальная молочная кожа покрылась россыпью алых бутонов. Тонкие пальчики зарывались в его иссиня-чёрные волосы, язык проникал между губ в его рот при жарких поцелуях. Цинсюань всегда пытался перехватывать контроль, показывал, что не слабый и может обуздать такого сильного альфу, как Хэ Сюань. А последний в свою очередь любил его укрощать, словно дикое животное. Их первый раз он никогда не забудет. С него всё началось, тогда он пропал в этом омеге на ночь, но не ожидал, что их будет куда больше, чем одна. Идеальней любовника, чем Цинсюань, у него прежде не было. Это и подбило тогда с дуру предложить секс без обязательств. Омега был идеален во всём: начиная от внешности и заканчивая навыками в постели. Сколько бы ни проходило времени — секс с ним был так же крышесносен, как первый. Постепенно они оба начали безуметь, не обращая внимания на то, где они, с кем, и как вообще ведут себя. Это уже стало привычкой, рефлексом — при виде друг друга моментально загораться фитилём. Он горел до тех пор, пока возбуждение не шло на спад, желание — не отпускало, а разум — не прояснялся. Потом они снова были простыми знакомыми, за исключением тех моментов, когда встречи были обговорены заранее. Так было до тех пор, пока альфа не заметил. Цинсюань, в своей любимой манере выводя из себя, нередко флиртовал с ним, но со временем этот флирт начал из шуточного перерастать в реальный, где омега, не скрываясь, говорил ему смущающие и в то же время милые фразы не просто, чтобы спровоцировать, а потому, что искренне наслаждался чужой реакцией и желал понять, что чувствует к нему Хэ Сюань. Альфа же без задней мысли потакал его кажущимися на первый взгляд безобидным желаниям — открыл доступ к геолокации, дал номер телефона, принимал участие в его грязных играх, каждый раз проигрывая и идя у голубоглазой бестии на поводу. Хэ Сюань и не заметил бы, что что-то изменилось в чужом поведении, если бы не болтливость омеги, стоит ему перебрать или слишком ударить головой в мысли. — Мне кажется странным, что, потрахавшись в раздевалке, мы даже ничего не примерили из того, что набрали, — поправляя одежду в одной из раздевалок торгового центра, сказал Цинсюань. — Хэ-сюн, — ухмыляясь, протянул, — купишь мне блузочку? — Я не твой спонсор, — отозвался холодно Хэ Сюань. — Найди себе кого-то, раз хочешь, чтобы тебе что-то покупали. — А как же ты? — привалившись спиной к стенке, складывает руки на груди омега, ожидая его. — Может, я хочу, чтобы именно ты купил мне это. Как подарок. — Плата за секс? — Обидно, — поднимает брови Цинсюань, не оскорбившись ни разу. — Я ведь не дешёвая проститутка. Хэ Сюань, развернувшись к зеркалу спиной, а к нему лицом, шумно выдыхает. Омега, смотря на него с хитринкой, всё так же ухмылялся, выглядя абсолютно как всегда — бесстыдно и бесцеремонно. Но что-то поменялось в его взгляде. Он стал как-то по-другому смотреть на Хэ Сюаня, и это особенно бросалось в глаза именно перед завершением их встреч. Ничего в итоге не сказав, альфа покинул раздевалку, оставив Цинсюаня в ней усмехнуться ему в след. Другой же раз, когда он заподозрил неладное, был, когда они вновь были в мотеле. Хэ Сюань, стоя на балконе в одних брюках, расслабленно курил, а развалившийся в его рубашке на кровати омега, качая согнутыми в коленях ногами, подал позади голос: — Даже до утра не останешься? Хэ Сюань, выпуская белый дым через рот, ответил: — Останусь. — Позавтракаем вместе? — склонив растрёпанную голову к плечу, спросил мужчина. — Мне нужно на работу. — Тогда, пообедаем? — Я не обедаю. — Поужинаем? — не сдавался Цинсюань, и альфа, не выдержав, встал к нему вполоборота. — Чего ты добиваешься? — Хочу поесть с тобой, что непонятного? — искренне недоумевают в ответ. Спустя время Хэ Сюань вновь отворачивает голову к улице, чтобы затянуться, и говорит: — Нет. — Да бро-о-ось, Хэ-сюн, — тянет Цинсюань. По шуршанию постели альфа понял, что тот встал и начал идти к нему, а после, остановившись, обнял, прижавшись сбоку и поднял голову. — Разве так сложно хотя бы раз встретиться не для того, чтобы переспать? — Зачем? — смиряет его безразличным взглядом мужчина. — Просто, — пожимает плечами. — Собраться, как люди, и поесть, заведя разговор ни о чём. Я же не замуж тебя зову. Но альфа был непреклонен. В тот раз он ему отказал, но Цинсюань не сдавался, чем вызывал только больше подозрений, а потом начался пьяный бред, ставший традицией почти при каждой встрече: — Хэ-сюн, — улыбается Цинсюань, повиснув на чужой спине, пока мужчина одевается, сидя на краю кровати. Момент после проведённой с Цинсюанем течки. — А ты любишь меня? Первый раз эта фраза прозвучала как раз в тот момент, когда, смирив чужой пыл спустя несколько дней безвылазного пребывания в постели, Хэ Сюань должен был уходить. — Не городи ерунды, — ровно ответил он. — Какой ты скучный, — дует губы омега, отлипнув. — Нет бы подыграть, сказать: «О да, Цинсюань, люблю тебя больше, чем мотылёк — свет, сильней, чем герои сопливых романов, жарче палящего в пустыне солнца!», — театрально меняя интонации, сказал он, упав спиной на смятые простыни. — А ты — «нет», — спародировал его жёсткий ответ и принял сидячее положение, вытянув руки по сторонам. — Тебя, такого неромантичного, ни один омега не полюбит, ты в курсе? «Но ты же полюбил» — едва не сорвалось с губ Хэ Сюаня. Поняв, что за мысль проскочила мимолётно в голове, альфа даже стопорится, распахнув губы от осознания. До этого он ни разу не признавал чувства омеги так открыто и прямо, а в тот момент даже впал в ступор. И пугало больше всего то, что эта истина была так легко принята им, что создавалось впечатление, будто он этим вниманием и любовью Цинсюаня к себе упивался. Альфа слишком просто воспринял всё только потому, что не испытывал ответных чувств к нему и даже при всём этом продолжал идти на поводу у желаний — встречался с омегой, спал с ним, совершенно не думая, что тот испытывает. Тогда он и решил, что всё нужно прекратить. Перебирая в пальцах столовые приборы, Хэ Сюань наконец видит приближающуюся к нему знакомую фигуру с обыденно довольной улыбкой на лице и убранными в хвост на затылке волосами. Цинсюань здоровается, ставя небольшую сумочку рядом с собой и снимая лёгкую куртку. — Всё же пригласил меня в кафе, стоит ли этот день отметить красным в календаре? — отшучивается, не чувствуя подвоха. Знал бы, какой была цель встречи, не пришёл бы точно. — Нам надо поговорить, — заявляет альфа, чувствуя, что произносить слова становится тяжело. — Хорошо, но давай сначала поедим, — просит мужчина. — Я такой голодный, с самого утра ношусь, ещё ни крошки в рот не взял. Хэ Сюань безмолвно соглашается, а омега уже подаёт знак официанту, чтобы тот принёс меню. Трапеза проходит в молчании, нарушаемом короткими рассказами Цинсюаня о том, что он успел сделать за день, и бранью на своего менеджера, который словно пощады не знает. Альфа, слушая его, едва мог проглотить кусок заказанного стейка. Судя по всему, у кого-то день задался, а он должен его сейчас испортить. Но иначе нельзя. Кто-то должен завершить всё. Стоит тарелке омеги опустеть, им приносят чайник чая и две чашки для него. Цинсюань, наливая сначала мужчине, потом себе, замечает, что его еда осталась почти не тронутой. — У тебя нет аппетита? — во время разглагольствований было некогда обратить на это внимание, но сейчас омега в недоумении поднимает на собеседника округлившиеся глаза. — Цинсюань, — встретившись с чужим взглядом, говорит Хэ Сюань, немного сжав пальцы в кулаки от волнения. — Ты хотел поговорить, — вспоминает. — Да. — Я слушаю, — оставив чайник, внемлет каждому слову. Сделав глубокий вдох и закрыв глаза, альфа открывает их, когда говорит: — Нам нужно всё прекратить. — «Всё» — это что конкретно? — после небольшой паузы переспрашивает омега. — Наш уговор. Всё зашло слишком далеко… Мы… можем поддерживать связь, как старые знакомые, но спать с тобой я больше не буду. Столь прямая формулировка заставила Цинсюаня на миг опешить, отвести взгляд и задумчиво поджать губы, чтобы в итоге спросить: — Так, давай разбираться. Я что-то сделал не так? — Нет. Просто всё давно вышло за рамки «просто секса». И ты это знаешь. — И что? — пожимает плечами так, будто то, что им, его телом и вниманием пользуются себе в угоду, нормально. — Я не могу дать тех чувств, которые тебе нужны, — пытается донести Хэ Сюань. — Спать можно и без твоих чувств. — Это насилие над собой. Тебе будет нормально при таком раскладе? — начиная потихоньку выходить из себя, альфа не замечает, как начинает напирать. — Да! — нервно усмехается Цинсюань. — Потому что секс это всё еще секс. И именно на него у нас был уговор. — Нет, хватит. Тебе не это нужно. Ты достоин гораздо большего. — Хорошо, почему ты думаешь, что я не могу получить этого «большего» с тобой? Потому что у тебя нет чувств ко мне? — поняв, что скрывать всё нет нужды, говорит омега. — Мы совсем друг друга не знаем. Это глупо. — Так давай познакомимся, — хмурится омега, разводя руками. — В чём проблема? Будем ходить на свидания, как все нормальные люди, в кино там или… — Ты не понимаешь, — перебивает Хэ Сюань. — Я ничего не чувствую к тебе. Мы не будем ходить на свидания. — Тогда к чему слова о том, что мы друг друга мало знаем, если основная причина в отсутствии чувств? — почти оборвав его на полуслове, спрашивает мужчина. — Но чтобы узнать меня и понять, есть ли что-то ко мне, нам нужно перестать видеться только для того, чтобы переспать. А ты этого не хочешь. Ты будто пытаешься найти причину проблемы, решив которую, сможешь ответить мне взаимностью, и доказываешь мне, что её нет, а значит, и нас тоже быть не может. — Всё не так. — Я вижу. И понимаю, что это сложно. Но я готов подождать, помочь понять твои чувства ко мне… — Цинсюань, хватит! — повышает голос Хэ Сюань, позабыв, где они находятся. Этот омега окончательно запутался в своих фантазиях, раз всё ещё верит в то, что что-то может получиться. — Да почему?! — не стесняется своего тона и Цинсюань. — Ты строишь иллюзии того, чего никогда не будет! Они тебя угробят. Ты сам себя убьёшь ими! — А если я хочу в них верить, в эти иллюзии?! — Прекращай. Это не доведёт до хорошего. Между нами больше ничего не будет. — Что ж. Ладно, — остужает свой пыл омега, опустив плечи. — Не будет так не будет. Его голос стал безразличным, безэмоциональным, будто у робота, лишённым жизни. Мужчина, поняв, что мягче всё-таки не получилось, наблюдает за тем, как он спешно забирает свои вещи с ничего не выражающим лицом, и, будто в отключке, машинально зовёт: — Цинсюань… — Нет, ты прав, — обрывает его тот. — Я глупый наивный омега, надеющийся на долго и счастливо после пары перепихов. Всё окей, я это понимаю, — поднимается и, последний раз встретившись взглядами, говорит: — Прощай, Хэ Сюань, — а после — уходит. Непривычное обращение резануло слух. Хэ Сюань, добившись, чего хотел, — отторжения омеги — не чувствует себя удовлетворённым, оставшись сидеть в кафе со своим недоеденным стейком и полными чашками горячего чая. Цинсюань же, добравшись до дома, закрывается в своей комнате и, скатившись по двери, чувствует, как грудь внезапно прошибло тупой болью, а по щекам покатились слёзы. Не думал он, что то, чего он боялся, и знал, что оно вот-вот настигнет, в реальности окажется таким болезненным.