квинтэссенция штампов

чонгук, полусонно медитирующий на корточках у визжащей стиральной машины, отгрызает своей непосредственностью часть души юнги, который позволил себе проспать до девяти утра не шелохнувшись. одна рука чонгука обнимает колени, а в плече второй — перекресток из коленных чашечек. обнять и плакать. и, наверное, не отпускать. — чонгук, — бубнит он после озадаченного «доброе утро», — ты мой запах чувствуешь? — не-а, — зевает тот, мотая головой с гнездом вместо волос. юнги с небольшой досадой и открывающим кучу дорог «ну и хрен с ним» приглаживает чужие растрепавшиеся пряди. — у меня же фильтр. — а можешь на секундочку снять? — говорит мин, шмыгая носом. — из-за насморка не могу понять, пахнем ли мы друг другом или нет. большие глаза чонгука отрывают еще по куску души на каждый блик доброты и отзывчивости. на пачках сигарет нужно печатать чонгука, а не фотографии рака легких — чоновская многогранность убивает. наносит смертельные повреждения сердцу и мозгу. — конечно, сонбэ, — внимательный и ласковый взгляд. чонгук поднимается на ноги и разворачивается так, что получается ограничить юнги в движении, прижав к стиральной машинке и выставив по бокам руки. взвизгнувшая искра волнения ударяет юнги молнией в солнечное сплетение. в эту субботу его дорогое пойло — чонгук: мин совершенно пьян. кажется, мин больше не может пить. и связно мыслить, к тому же. — блин, чонгук, прекрати, — бурчит, становясь совсем непохожим на себя в офисе. — прекратить что? — негромко интересуется чонгук и вкусно дышит ему на ухо, одной рукой вынимая фильтр и закидывая его на специально постеленное бумажное полотенце на полке около стиральной машины. — не панмалить? или зажимать? — бесит, что ты подчеркнуто вежливо общаешься, — криво улыбается юнги. заползает задницей на машинку, усаживаясь поудобнее, и чонгук так естественно вписывается между раскинутых в разные стороны худощавых ног, что мин едва сдерживает себя от порыва обнять того до смерти, вцепившись пиявкой. — не чувствую, — говорят ему с удивлением, проводя прохладным кончиком носа по шее. мурашки марафонят от затылка к копчику и обратно. — точнее чувствую, — дышит как собака, — но не как обычно. приглушенно. — и я твоего, — обнимать чонгука — классно. шорох ткани приятный и легкая сухость и шершавость миновских рук не мешает ему наслаждаться звуком, который издает кожа, когда проезжается по ткани или по чоновской коже. — блядство? — улыбается чонгук, слегка отстраняясь и встряхивая головой. одна из прядей падает на лоб. — сейчас начнется, — утвердительно кивает юнги. возмущенно тараторит: — обидно ведь — просто поспали рядом, а пропахли так, словно тр… чонгук кладет ему палец на губы, качая головой: останавливая. юнги приоткрывает рот, позволяя чужому пальцу проникнуть внутрь. и есть в мешанине чувств на лице напротив что-то такое, наталкивающее на мысль — тот засмущался. может, дернувшаяся рука, заалевшие кончики ушей или неуверенно закушенные губы со рвущейся наружу стыдливой улыбкой. — будь готов, стажер, — бормочет юнги, по-собственнически хватаясь рукой за заднюю часть шеи, — сейчас начнется блядство, — и притягивает чонгука к себе другой рукой за ворот, останавливаясь за миг до. — я приступаю? чонгук усмехается, выжимая телом весь оставшийся воздух между ними, и в притворном ужасе шепчет, касаясь чужих губ своими: — я похож на несогласного? — ты похож на мечту, чонгук, — сопливо перебивает мин, крепко обнимая его ногами, на краю сознания ловя мысль о том, что симпатия, помноженная на гормональный всплеск, вещь ядреная и нехило развязывающая язык, но это ничего. сейчас он завяжет его обратно. чонгук смеется ему в губы — юнги пробует чужую радость на вкус. помимо того что он чувствует ее пахом, как и чонгук, он еще и пробует. юнги не очень любит целоваться без повода — в этом нет никакого смысла, если его не перемалывает жерновами в труху. если это просто какие-либо действия без эмоций. если это не как когда чонгук с грохотом вмазывается коленом в верхнюю грань барабанного окошка стиралки. если у юнги не переворачивается все вверх дном от того, как чонгук мнется, теребя кромку пижамной рубашки и не решаясь куда-либо деть непослушные руки. от переполняющих эмоций хочется то ли орать, то ли конвульсивно задыхаться, словно десять километров без подготовки заставили бежать. наклонять голову для большего удобства, обхватывать руками чужое лицо, привыкать к щекотке от трения языков — меньшее, что юнги хотелось бы делать. — значит, насчет языка не показалось, — задумчиво говорит он, отстраняясь и с трудом переводя дыхание, пока бордовый чонгук, просовывая руки под ноги, поднимает с насиженного места и прижимает юнги к кафельной стенке, выцеловывая шею. — проколот. чон что-то мычит невнятное, марево жара опускается на мысли и заставляет окружающую обстановку плыть перед глазами. юнги забирается руками под футболку и ощупывает все, что ему даже рассмотреть особо не довелось. вслепую изучать чужое томящееся от жара тело — волнует. кровь, кажется, от вдарившей температуры сворачивается в разы быстрее. кипящую в венах лаву остужает кафель и влажноватое дыхание чонгука, стягивающего с него чоновские же спальные штаны вместе трусами. юнги приходится ослабить хватку, опуская ноги, и позволить свободным штанам упасть вниз. юнги, отчаянно целуясь, возвращает ноги на место. мстительно прикусывает мякоть чужой нижней губы и, игнорируя холодок, проходящийся по ногам и низу живота, дергает чужую футболку наверх, давая понять, что ждет содействия в таком нехитром деле. — юнги, — чонгук шумно втягивает носом слабый запах юнги, сжимая руки на пояснице и ягодицах. тепло обнаженной груди чона невыносимо необходимое, оказывается. мин жмется ближе. и несмотря на то, что он пьянеет от просыпающихся чувств и гормонов, он вполне себе ясно осознает — этого хочет в первую очередь именно он, а не его сущность. потому что они все — не животные. — я тебя такими темпами укушу, — и трется настойчиво, пока юнги сдавленно дышит, боясь уронить сладостное и порочное «не останавливайся». — почему? — в бурном потоке чувств думать — последнее, что ему бы хотелось. нега сосредотачивается под эпидермисом, грозясь пустить ручейки из-под ногтей. — ты такой вкусный, а я не завтракал, — хмыкает, оставляя засос над ключицей. мин пленяет чужие губы своими ненадолго.— юнги, — пауза. пауза-пауза-пауза. столько пауз, которые нихера не признак ожидания и тишины. в паузе столько невысказанного и того, что нельзя словами произнести, древнее знание, заключенное в угловатых наскальных рисунках. — а мы не слишком торопимся? — мы можем прекратить, — обеспокоенно говорит мин, переживая оглушительное временное разочарование, но, тем не менее, откидывая голову назад, чтобы чонгуку было удобнее проворачивать махинации с тем, как он надавливает на кадык накруткой от штанги в языке. — ты… — запинка, — нормально? правда? — оставляет засос на шее: кажется, у юнги неделя водолазок. — я вполне себе сейчас взорвусь от того, как сильно хочу тебя, — юнги лупит в чужие глаза до последнего, надеясь хоть на секунду засмущать чонгука еще больше — и тот тушуется в странном восхищенном нокауте из одного прицельного откровения. юнги довольно лыбится, ерзая так, что обжигается подмерзшей задницей о пресс чонгука. — оке-ей, — вытягивает чонгук и уточняет, — я сверху или ты? юнги смотрит на чонгука темно-темно. и… все. пиздец. вниз с грозовым грохотом летит карниз шторки, потому что им обоим срывает крышу, юнги — благо у чонгука не узкая душевая — опрокидывает альфу на пол без летального исхода: чонгук все-таки обалдеть какой ловкий и сильный, хотя не особо раскачанный. они отбивают все кости. чонгук смеется, матеря юнги и поскуливая от боли, и позволяет себя распять, закрывая вопрос о том, кто сверху, кто снизу, а кто — прямиком в сердце. оставшаяся одежда летит прямиком в корзину для грязного белья. юнги сдирает все колени, локти, у него затекают ладони, которые он подложил под голову чонгука, чтобы тот не ударялся о пол каждый раз, как их кожа встречается со шлепком. гортанные стоны, которые пару раз отзвучали неоконченной симфонией, юнги слушал бы до скончания веков. их тела липнут друг к другу, их взгляды — липнут друг к другу. юнги ненадолго утыкается лбом в чоновскую переносицу, а тот не прекращает с м о т р е т ь. палитра оттенков эмоций чонгука, мелькающих в его глазах, иногда пугает своей разношерстностью. смесь неприкрытого обожания под вязкой пеленой возбуждения и доверчивой черноты сводят с ума. юнги мало — мало собственной выдержки, ему нужно изучать тело чонгука вдоль и поперек всеми возможными способами, ему нужно видеть его улыбку хотя бы раз в день для доброго здоровья, ему нужно внезапно трепетать от преступно притягательной дерзости, ему нужно- ему так много нужно и он столько готов отдать, что аж страшно, с чего это вдруг. откуда это все взялось. и почему он, блять, плачет от того, насколько приятно видеть метания чонгука от пронизывающего удовольствия, когда тот кончает, не давая юнги даже полноценно прикоснуться к себе для помощи.