квинтэссенция штампов

тело — пристанище пойла, которое он вливает в себя порционно каждую субботу, но сегодня — пятница, где порционно — не получается: снова корпоратив. юнги точно знает, что сегодня либо пить до потери способности двигаться, либо оставаться трезвым до скончания веков. и, если честно, улыбка у чонгука, находящегося на другом конце зала, такая заразительная, что было бы логичным топить за здравый рассудок, но даже сейчас он едва справляется с тоской, отрывающей по куску кожи с внутренней стороны каждую секунду. стоит красавец, весело болтает с тэхеном — мину только рассеянно рукой укладку на волосах портить. свидание с чонгуком прошло слишком хорошо: они вкусно поели, поболтали и разошлись — никакого вам водоворота эмоций, мешающего наслаждаться всем и сразу. свидание прошло слишком хорошо — юнги испытывает достаточно терпкое, но приятное послевкусие. или же всему виной небольшое бремя от того, что он — бета. с хосоком юнги стоит просто потому что. недавно был сокджин, а еще раньше — чимин. и чем меньше становилось людей вокруг него, тем чаще он стрелял глазами в сторону чонгука. и последний это таки заметил. а юнги в свое время замечает сменившуюся в пакостный оттенок улыбку на губах чонгука, кажется, собирающегося к нему подойти. — только не этот мелкий засра… — ещё больше кривится, цокая, — всё-таки заметил, мелочь недоразвитая. хосок кашляет в кулак, маскируя смешок. юнги приходится играть на публику, когда они пересекаются: сцены они с чонгуком, что перевелся в другой отдел, устраивали знатные, на грани бойцовского клуба с шипящей от кислоты кожей. их отделу явно нужно поставлять тонну попкорна еженедельно. и кляпов — отдельно сокджину, ехидно заваливающегося в обед к юнги в кабинет, заваливающего юнги документацией, заваливающего юнги одним-единственным вопросом не по теме. точнее утверждением: «потрахаетесь». юнги в такие минуты сидит с кирпичной рожей и отбривает набившим оскомину: «не понимаю, о чем ты». на лице джина неизменно — крупными буквами по диагонали: «да кому ты эту чушь заливаешь?» и все это — ради того, чтобы не уличили в служебном романе. хотя сокджин слишком умный для их детского сада. но пока они с чонгуком не пахнут друг другом — не подкопаешься. до поцелуев у них еще не дошло, конечно, но мин знает, что ох как дойдет, долетит, блядь, на световой и хорошо, если только ими и ограничится. и чонгуку — особенно чонгуку — нельзя предоставлять такую возможность. он же ей воспользуется на всю катушку. юнги же уже говорил, что чонгук по головам пойдет? так вот, мин неправильно выразился. чонгук сам — не пойдет. он заставит других сложить головы перед ним своим обаянием. или это только на юнги срабатывает, черт его разберет. им нужно держаться подальше от отношений. по крайней мере, пока чон пытается освоиться на новом месте. пару-тройку лет — и можно. хотя чонгук на свидании ясно обозначил, что так долго ждать не собирается: максимум год. чонгук ясно обозначил, что будет дразнить юнги. дразнить беспощадно и томить на медленном огне, не пересекая моральных границ, естественно. а ведь юнги всего лишь не хотелось узнавать о гнусных слушках из других отделов, мол, по службе продвинулся чонгук не потому что классный спец. после вестей о служебных романах, сопряженных с повышениями, мало у кого возникает желание разуть глаза, даже если их ткнуть в крутые скиллы. как говорят в народе: «насосал, а не добился». но чонгук — год, сказал, и точка. и юнги зачем-то поверил. чонгук — по головам пойдет, если чего-то захочет. и этому идиоту взбрело в голову стать начальником другого отдела за год. «на равных, а, юнги-ним?» — шептал, скорее позволял читать по губам: он перевелся, вызвав кучу добрых смешков у парочки девчонок во главе с чимином, мол, начальник, довели мальчика. юнги в первый день не знал, что и сказать, кроме как метнуть в чонгука тяжелую папку с документами с гаркающе-рычащим: «идиот!» наверное, это была единственная сцена, где юнги не играл. на равных, сказал. чего удумал, кусок идиота? и, находясь на пике ярости, мин действительно надеялся, что прилетит звонко и поучительно, но чонгук поймал, хохоча. и юнги- не смог. он просто больше не мог злиться, глядя на счастливого придурка в классических брюках и белой рубашке, застегнутой на все пуговицы, с бейджем на кармашке. тогда «потрахаетесь» из уст сокджина приобрело еще более уверенный оттенок. бог глух к молитвам — чонгук, несмотря на все внутренние просьбы юнги, подходит к их с хосоком компании, не перестраивая маршрут. — здравствуйте, юнги-ним, — радостно улыбается чон. кивает и другому, — хосок-щи. — привет, — хосок только удивленно взгляд с одного на другого переводит. наверное, странно видеть на лице чонгука столько радости к людям, устроившим новой крови сказочные и чуть ли не медовые месяцы. — здравствуйте, чонгук-щи, — размыкает губы юнги, натянуто улыбаясь. и, наверное, хорошо, что мину плохо сейчас от всего: от физиологии, от болтливого хосока, от плюшевого зайца с нагибаторскими замашками — чонгука — и от корпоративов, которые он не в состоянии вывозить, хотя того требует должность. напряжение сквозит во всей его позе, и хосок смывается раньше, чем юнги успевает взорваться. тело будто свинцом наливается от истощения, хотя поводов вымотаться особо не было. во рту сильно пересыхает, горло сдавливает, и есть ощущение, словно кто-то изнутри его царапает тупым куском стекла. неспешно расправляя плечи, юнги, будто вбирая каждую микросекунду момента, медленно втягивает носом воздух вокруг, а это, вообще-то, неприлично. еще пару вдохов, совсем чуть-чуть, и он станет заложником своих не особо ярко выраженных инстинктов. — ты слишком хорошо пахнешь, — ворчит юнги, складывая руки на груди и надуваясь. — отойди. чонгук удивлённо вскидывает брови. опускает. довольно усмехается, шаркая туфлей. — приятно, что вы заметили, юнги-ним, — в глазах пляшет огонь чертей, которые позже станцуют чечетку на миновских костях, а голос специально занижен, интимно истомлен, так сказать. эту вольность — переход на ты и легкий флирт — можно было себе временно позволить, пока поблизости никого нет. мин недовольно поджимает губы. злая его часть, обычно просыпающаяся из-под палки, ужасно нехотя, запихала бы этому обожравшемуся коту еще бидонов десять сметаны в глотку, пока не лопнет. больно довольный. руки немеют — задушить не получится. применить карательные меры — тоже. остается только немножечко обожать и едва слышно скулить внутри себя от того, какой чонгук задорный, однако (так как мин суровый начальник) — умудряться не позволять излишне поощрять и баловать. — чонгук, — тихое, — мы и на «ты» можем. — мне нравится подчеркивать ваше положение, — подмигивает, настырно пялясь на юнги, — своеобразный кинк, понимаете ли. мин сдержанно кивает, хотя покраснеть бы — до пара из ушей. жар томит его кишки и солнечное сплетение до состояния well done. в потоке хаотичных мыслей, когда думаешь одновременно и все, и ничего, отличным решением кажется смущенно увести глаза и выйти на улицу, где можно нервно (или не очень) курнуть. юнги незаметно перемещается в сумрачную зону для таких же зависимых и не решается пошуметь, чтобы включился свет. но идиллия остужающейся головы и юнги наедине заканчивается слишком быстро: набивается под бок прилично накиданная компания. мин мельком смотрит на часы и радостно понимает, что валить — можно. предупреждает чонгука об уходе и вылавливает сокджина из толпы: юнги обещал его довезти. сокджин просит зарулить в круглосуточный неподалеку от дома. — я с тобой, — говорит мин: на обратном пути все равно бы пришлось прикупить себе что-нибудь, из чего можно будет приготовить обед. удивительно ли, что чонгук выруливает из-за стеллажа с выпечкой, когда джин советуется с юнги в мясном насчет маринада для свинины. но узнает мин об этом, только когда ким оборачивается со звонким: — о, — и толкает локтем под ребра, — чонгук. и ты смотался? — ага, — снова преувеличенно радостное, — хен. погодите-ка. обращение кажется подозрительным. юнги сощуривается, застывая на месте. хен? для глубокой ночи свет возмутительно яркий и провоцирующий на новую порцию мигрени от непозволительно частых попыток умозаключений для времени, в которое юнги беззаветно слюнявит подушку. юнги каменеет — нужно же доигрывать, даже если ночью. однако его театр трещит по швам, ему ужасно плохо, его подташнивает, а чонгук пахнет так преступно хорошо, что хочется выдать себя и положить огромный болт на принципы и последствия. смотрит на чонгука исподлобья. вроде бы строго, а вроде бы — с мольбой. «вот бы джин был в зюзю», — одна из таких молитв. мин, вот честно, даже не удивлен, что встретил свою головную боль в круглосуточном в другой части города во третьем часу ночи. не договаривался ведь даже о встрече. лаконичное «я ухожу, доброй ночи» — и все. и вот они стоят втроем на крыльце дома джина, пока он же раздает сигареты. чонгук сжимает слойку с фруктовой начинкой, отказываясь от никотина и по-котячьи надкусывая слоеное тесто по три миллиметра. хотя юнги до этого посчастливилось наблюдать, как он по-настоящему ест ведрами. и вот они стоят на крыльце дома джина. каким боком тут оказался чонгук — юнги даже не догадывается. мин неловко топчется между ними, изнемогая от состояния, в котором прикосновение кожи к одежде уже вызывает сильнейший дискомфорт. вдобавок — дискомфорт наиглупейшей и наинеудобнейшей неловкости. хотя хуже быть может — юнги удалось как-то раз проспорить джину и весь день ходить в стрингах на рабочем месте. и торчать целый день в кабинете было нельзя. и вот они- — почему вы? — давит — неловкое — из себя чонгук с заминкой, мельком оглядываясь на сокджина. — я же терпеть вас не могу, вроде. мин косит взгляд в ответ и поджимает губы в неопределенной улыбке, закуривая на крыльце. — поверь, это взаимно. — чонгук, а ты почему с юнги на вы? — хмурится сокджин, присаживаясь, и манерно закидывает ногу на ногу. «чонгук, а ты почему с юнги на вы?» чонгук, а ты почему. почему ты с юнги на вы. почему ты. на вы. с юнги. треск. пустота. треск. оглушительный и- наверное, если юнги начнет все отрицать, когда сокджин — а это ясно, блять, как день, — в курсе, чонгук обидится. у юнги попытки в эмпатию плохи, но ему бы точно не хотелось, чтобы при нем же яро утаптывали в землю то, что ему хоть на секунду было дорого и важно. — я знал, — юнги вытягивает из сигареты треть за раз и чуть ли не закашливается. хрипит, — я знал, что тут что-то нечисто. сраный ты жук, ким сокджин. — и я знал, — шкодливо улыбается сокджин. — все знал. чонгук подозрительно молчит. не выделывается или откидывает свои альфачьи номера и игру мышц, приправленную удивительно добрыми и невинными переглядками. наверное, если бы осведомился кто-то другой, а не сокджин, мин бы поседел на месте. но джин, негодяй такой, слишком проницательный и загадочный, а еще невероятно тактичный в нужных моментах. их обнаженная маленькая тайна будет сохранена. наверное. джин не обещал, не обещает и не будет обещать молчания. он просто промолчит — и все. мин не раз убеждался в этом. — как? — исступленно. от дискомфорта юнги размазывает в хаотичных движениях и снижении концентрации. переключается: — и почему ты с нами сюда пошел, чонгук? — так я в соседнем подъезде живу, — мягко и ужасно виновато улыбается, мусоля перебитую титаном мочку уха в пальцах. юнги хочется запустить в него бататом, игриво и заманчиво лежащим на дне бумажного пакета — какая удача, юнги будет проще огреть чона по башке с истеричным «придурок». но это все разыгравшиеся гормоны и недостаток объятий, в которых юнги так нуждается, но не признается. это все разыгравшиеся гормоны, потому что чонгук кошмарно милый в своих попытках заботы о юнги, оставшемся ночевать у него после ехидных кимовских своднических реплик, брошенных вслед за «спокойной ночи», перед тем как тот скрылся за дверьми подъезда.