Первая положительная

На следующий день. В подвале Универсама шумно. Срочные утренние сборы не нравились никому, ведь не все ребята присутствовали. Скорлупа ожидала старших, поэтому вдоволь шумела в помещении. — Тихо! — кричит Вова, выходя вместе с Кащеем и суперами из коморки. Голоса сразу же смолкают от серьезных и отрешенных лиц старших. — Срочные новости. — проговаривает Кащей, закуривая и садясь на свободный тренажер. Лидер тяжело вздыхает, затягиваясь сигаретой, выпуская дым. — Скажу вкратце, сегодня с родными своими, на всякий случай, попрощайтесь. Добрые слова скажите им. — после этих слов тут же проносится гул по помещению. — К чему нам с родными прощаться? — кричит кто-то из толпы. — К тому, что может больше никогда не увидите их. — Кащей затягивается и продолжает. — Домбыт в штыки нас принимает. Желтый только один вариант предложил, как ситуацию разрешить. Ледовое побоище помните? В помещении стоит полная тишина. — Значит помните. Завтра чтоб в 8 утра все тут как штык были. Кащей уходит обратно в коморку, за ним следом и Адидас, оставляя остальных ребят в помещении. — Турбо, Зима, скажите что это все не правда. — кто-то из скорлупы спрашивает у старших с надеждой. — Ты Кащея слышал? Сто раз тебе повторить что-ли нужно? — Турбо с агрессией отвечает, выдвигаясь на улицу. Вахит следует за ним, полностью отрешенным от всего мира, забываясь в своих мыслях. Он думал о родителях, о том, смогут ли они пережить потерю сына. Ведь он понимал, что конкретный замес с Домбытом не сможет кончится без смертей. Могут пострадать как он, как Турбо, как Шпала или остальная скорлупа. Так же он думал о Даше, ведь она сейчас занимала не последнее место в его жизни. Валера на улице начинает колотить стену здания, разбивая костяшки пальцев. Сейчас в нем было очень много агрессии и ее нужно было куда-то деть. — Турбо, успокойся. — А че успокойся? Ты думаешь завтра закончится все хорошо? Да нихера ничего хорошо не закончится. Первым же рейсом в морг все полетим. Вахит лишь молчит на слова друга, понимая его. А Валера продолжал: — Только в жизни что-то начало налаживаться, а тут снова херня какая-то. — он снова бьет рукой в стену. — Думаешь отцу я нахер сдамся, если сына мертвым увидит. Да нихера. Закопает меня как собаку и найдет лишний повод побухать. Никому я нахер не сдался в этой жизни. — А Вика как же? — Да и я ей нахер не сдался. — Не дури. Сегодня хотя бы загляни к ней. — Не зайду. Я не вынесу этого. * * * * * После того, как Вахит привел друга в чувство, он отправился к Даше. Он стоит возле ее двери и звенит в звонок. Долго ждать не пришлось и уже перед его глазами на пороге стояла Михайлова. — Вахит, здравствуй. Проходи, дома никого. Вахит ничего не отвечает ей, а лишь молча проходит за порог квартиры, закрывая за собой дверь. — Я ненадолго. Мне нужно кое-что сказать тебе. — Хорошо, что-то случилось? — Даш, просто знай, что ты мне не безразлична и что ты мне уже долго нравишься. Даша тут же оживается, начиная улыбаться своей широкой и счастливой улыбкой. Для нее и он давно был значим в жизни, и она давно питала к нему симпатию, надеясь что и парень питает такие же чувства к ней. Она хотела бы утонуть сейчас в его объятиях и признаться в том, что это все взаимно, но Вахит опережает ее словами: — Я тебе обещаю, если завтра со мной будет все хорошо, то я сделаю все возможное для тебя. — А что может быть не хорошо завтра? — У нас стрелка с Домбытом. Я не знаю, вернусь ли живым. Вахит тут же меняется в лице, сменяя воодушевление на разочарование. Даша же пребывает в шоке, начиная понимать смысл сказанных слов. Девушка тут же бросается ему на шею, пачкая своими слезами его куртку. Вахит лишь прижимает ее к себе, закрывая глаза. — Нет, нет, нет… Ну зачем вам это… — заплаканным голосом тараторит она, пребывая в бреду. — Так нужно. Не вдавайся в подробности. — Не уходи, Вахит. Ты мне нужен тут, со мной. И под ее напором он сдается. Он разрывает объятия, снимает куртку, шапку и обувь. И весь вечер он проводит с ней. Проводит вечер в объятиях, пытаясь запечатлеть тактильные ощущения в своей голове. Так же он все время смотрел на нее, пытаясь запомнить каждую родинку на лице, каждую улыбку и искрящиеся глаза. Сегодня у ребят было много разговоров про будущее. Даша не теряла веры в то, что с парнем будет все хорошо. А вот Вахит эту веру терял с каждой минутой. — Вахит, — начала девушка, беря его ладонь в свою. — ты тоже мне давно нравишься. Наши чувства взаимны. — Если мы суждены друг другу судьбой, то завтра я буду цел и невредим. Ты только верь в это. — с полной уверенностью говорил парень, переплетая пальцы с рукой девушки. — Я никогда не потеряю веру в тебя. С тобой завтра будет все хорошо. * * * * * Никита возвращается домой. Его встречает запах запеченного мяса, отчего в его желудке крутит. Он раздевается и проходит на кухню. — Как вкусно пахнет, мам. — О, сыночек. Как бокс твой? — мама переводит взгляд на вошедшего Никиту, отвлекаясь от нарезки овощей для салата. — Да все хорошо. А папа где? — Вещи собирает, завтра срочно ему нужно по работе в Москву. — А ты с ним поедешь? — Думаю да. Хочу чего-нибудь нового в дом купить. — с улыбкой произносит мама, выключая вскипятившийся чайник. — Руки мой и за стол. Мама расставляет посуду на всех членов семьи, накрывая на стол. Никита моет руки и зовет отца с сестрой. Вся семья усаживается за стол, начиная трапезничать. Никита не знал, что будет завтра, поэтому пытался запомнить этот вечер в деталях. Пытался запомнить лицо улыбающегося отца и его шутки. Пытался запомнить ласковые прикосновения мамы. И самое главное, насмешливые взгляды сестры. Он должен был запомнить все это. — Мам, пап, я вас очень сильно люблю. Извините, если я для вас не самый лучший сын и за мной много косяков. Я стараюсь быть лучшим как могу. — Сынок, ты чего? — с обеспокоенным видом спрашивает его Ирина Игоревна. — Мы тебя тоже очень сильно любим, что бы не случилось. Ты у нас самый лучший сын на свете. Мой родной, мальчик мой. Мама встает и обнимает его. Никита растворяется в материнских руках. От переполненных эмоций, в его глазах стоят слезы, но он быстро их смахивает, не показывая их всем. — И тебя, мелочь, я тоже очень сильно люблю. Вика тут же вскакивает со своего места, обнимая и маму и Никиту. — Я тебя тоже очень сильно люблю. Братик мой. От предстающей картины перед глазами, отец тоже поднимается и обнимает своих родных. Теперь вся семья стояла в кругу, в объятиях друг друга. Этим же вечером, после того как родители уснули, Никита пробрался в комнату сестры. Та лежала и читала какой-то рассказ по литературе, заданный на домашнее чтение. — Вик, мне нужно тебе кое-что сказать. — Что случилось? — она отрывается от своего занятия, ставя закладку из бумаги в книгу и откладывая ее в сторону. — Я правда не знаю, вернусь ли я живым завтра. — В смысле вернусь ли живым? — Вика просто в шоке пилит в него своим взглядом. — Завтра у нас с другой группировкой драка. Может произойти все что угодно. — Никита, ты дурак. Ты никуда завтра не пойдешь. — Пойду. Я уже все решил. Я не какой-то там ссыкун, понимаешь? Просто знай, что ты для меня самая лучшая сестра. Не бросай только отца и мать. — Никит, ты чего, не говори так… — уже захлебываясь в слезах, проговаривает Вика, хватая его за руку. — Не могу не говорить. Так нужно. Иди сюда. Он обнимает сестру, пока та глотает свои слезы и марает ими его футболку. Никита сам чуть ли не плачет, но не хочет показывать это сестре, глотая ком в горле. — А Валера? Он тоже там завтра будет? — Да. — Мне нужно позвонить ему. Знаешь его номер? — Вика, не нужно. — он отговаривает ее, зная что Валера даже не поднимет трубку. — Никита, пожалуйста. Мне нужно поговорить с ним. Никита сдается под взглядом сестры и называет цифры телефона Туркина. Девушка тут же срывается с места и бежит в коридор к телефону. Трясущимися руками водит по циферблату и ждет ответа на том конце провода. Проходят пара секунд, которые для Шпаловой тянутся, кажется, целую вечность. — Алло. Кто? — проносится усталый голос Валеры на том проводе. — Валер, это я, Вика. — тихо, с дрожащим голосом произносит она. — Скажи чт… Но на том проводе Валера не слышит ее слов, сбрасывая трубку. Он понимал ее зареванный и дрожащий голос. «Похоже Никитосик все-таки рассказал…» — думает он про себя. Для него это было невыносимо. Его сердце тут же сжимается, не давая спокойно вздохнуть. Сейчас, самое страшное и больное было для него, это слышать ее. Как бы он не хотел сегодня примчаться к ней и провести последний вечер вместе с ней, но он не сделал этого. Он не хотел видеть ее реакцию на это, не хотел слышать всхлипы и утопать в ее объятиях. Это было бы в тысячу раз больнее чем сейчас. Телефон снова оповещает о звонке, но он только поднимает трубку и кладет ее обратно. Так повторялось много раз, и каждый раз он сбрасывал. Он садится на пол возле стены в коридоре, закрывая свое лицо руками, пряча слезы. Ему больно. Но боль не физическая, а душевная. Как же он хотел сейчас плеваться кровью и кряхтеть от поломанных ребер, а не от того, что сердце сильно бьется и колет, не давая прийти в себя. Для него это все невыносимо и слишком больно.