Кабуки: насекомый романс

Спустя секунду дверь распахнулась, и перед японцем открылось просторное помещение размером в два с половиной татами, выполненное в уже знакомых ему оттенках клубного зала. Стена напротив встречала посетителей плотно завешанными окнами, выходящими на спокойную и мирную городскую аллею. Слева красовалась королевских размеров кровать, лаконично вписывающаяся в богатое убранство комнаты и занимающаяся почти всё её пространство. Обшитое кожей изголовье постели, упирающееся в добротную стену, красовалось каретной стяжкой. Коичи за пару шагов пересёк комнату и присел на коричневое кресло, стоящее напротив нее. Оценивающим взглядом он огляделся вокруг: масса древесных и металлических оттенков, смело переплетающаяся в тканях, плавно переходила в однотонные обои и завершалась высоким потолком с неоновыми софитами — пожалуй единственным, что выдавало в комнате ее реальное предназначение. Томаш, уже сидящий на краешке постели, элегантно перебросил одну ногу через другую. Ткань, вспорхнув, сползла с его бедра, обнажив молочного цвета кожу. Рельефные юношеские коленки с двумя выразительными ямочками розовели в полумраке. Как затаившийся в листве охотник, японец ловил взглядом каждое движение кузнечика, так и кричащее о его инопланетном происхождении. Он поразился: под невесомым телом юноши кровать едва ли претерпела изменения. Лишь пара волн от постепенно сползающего вниз пледа возвращала мужчине уверенность в том, что происходящее — не вымысел, не игра его разгоряченного воображения. Не совсем понимая, что творит, он опустил взгляд ниже: там прозрачная, точно речная вода, капля, стремительно спускалась вниз по чужой ноге, серпом обводя лодыжку. Она, как кричащее откровение, бросила японца сначала в жар, а затем в резкий холод. Боясь и вовсе свалиться в обморок, Коичи посмотрел на склонённый ко входу профиль: полуприкрытые янтарные глазки Томаша вспыхивали в полутьме, как бы тлея от взмахов его ресниц. Тканевая диадема зрительно вытягивала круглое личико, вместе с тем создавая крайне невинный образ. Он, в свою очередь, резко контрастировал с улыбкой самого настоящего суккуба, голодного и изнеможенного. Это сочетание святости и неприкрытого похабства, сосуществующее и дополняющее друг друга, и вовсе затуманило разум японца. Рамеш, зашедший третьим, змеёй обернулся вокруг спинки кресла и уткнулся в чужую шею. Его горячее дыхание со звучным и тягучим «Ха…» обожгло кожу и заставило Коичи ненадолго оторваться от наблюдения, блаженно прикрыв глаза. Свободно откинувшись назад, он почувствовал, как прядь чужих волос ненароком касается его ключицы. Стрекоза, вдруг изменившаяся в лице, начала хищно исследовать его тело. Японцу казалось, что руки юноши трогали его в десятках мест одновременно: изящные пальцы, жёлтые от хны, проводили по квадратному подбородку и в то же время холодели где-то на уровне солнечного сплетения. Или то был его собственный разум? Ему вдруг почудилось, всего на пару мгновений, будто Рамеш преобразился в Шиву — виденного им в книгах бога с несколькими руками. Иначе как ещё можно было объяснить эту преумноженную настырность, скорость жестов и опьяняющую ауру, если не связью с чем-то неземным? Отдавшись божеству в руки, японец позволил себе погрузиться в мир, полный странностей: ему показалось пространство, а он в этом пространстве летал, и не было ничего, кроме этого самого места, раскинувшегося на километры вперёд. Воздух вокруг него трещал и сверкал от напряжения, заполненный хной и кусковым золотом, на котором никак нельзя было сфокусировать взгляд. Очарованный этим коротким мгновением, Коичи и думать забыл о кузнечике, соблазняющем его друга. Пользуясь моментом перехваченной инициативы, стрекоза вовлекла японца в глубокий и чувственный поцелуй. Чужие языки переплелись с той пылкостью, как если бы были хорошо знакомы друг другу. Почти с животной яростью стрекоза овладевала ослабевшим мужчиной, понимая, что может лишиться контроля над ним в любую минуту. Так и произошло: спустя время Коичи ленно открыл глаза. Взгляд его неизбежно упал на Томаша и Даниэля, сидящего чуть поодаль. Кузнечик, скинув танкетки, с лёгкостью приземлился верхом на испанца. Расставив босые ножки, согнутые в коленях, по обе стороны от чужих бедер, он как дворовой кот ёрзал о пах мужчины, ища удобное положение тела. Молочного цвета стопы юноши удивили японца нежностью своих очертаний: чернела тень в каплевидных углублениях у основания розовых пальчиков; блестели под софитами, точно речная галька, мягкие подушечки манящих ног; свод на стопе обзавелся парой не примечательных складок тонкой кожи… Все это вкупе создавало картину, глубинную эротику которой Коичи мог бы ещё долго разбирать на составляющие. Очнулся японец лишь тогда, когда ноги кузнечика задвигались у него перед глазами: это Томаш находил опору покрепче сползающего вниз пледа. С прильнувшим к сокровенному месту жаром Коичи наконец осознал, что промежностью кузнечик сейчас касается эрегированного члена его друга. Испанец, как бы в подтверждение этому, удовлетворённо улыбнулся и отклонился назад, одной рукой опираясь о постель, а другой берясь за чужое личико, избаловано тянущееся к нему навстречу. Из-под полуприкрытых век мужчина неспеша изучал раскрасневшегося эскортника — так, как если бы тот был элитным вином, возможность распробовать которое выпала ему одному. Его черные волосы, убранные назад, мягко мерцали под рассеянным светом; также мягко им вторила капля, выступившая у него на виске в предвкушении грядущей ночи. Черты его лица, заострившиеся от потолочных ламп, отбросили глубокие тени, создавая совершенно иной, незнакомый Коичи образ. В это короткое мгновение, запечатлённое цепким взглядом, молчаливый испанец едва ли был похож на того хамоватого мужчину средних лет, которым знало его вынужденное окружение. Даниэль, выглядящий таким неприступным в своём амплуа, сейчас ненадолго отдался моменту, позволяя чужим ручкам обернуться вокруг его шеи. И лишь дотошно закрученные эспаньолки возвращали Коичи к мысли о том, что человек перед ним остался всё тем же развязным бизнесменом, каким был ещё полчаса назад. По крайней мере именно так это видел Коичи, жадно следящий за чужими томными прелюдиями. Сердце его затрепетало, когда Даниэль позволительно притянул Томаша к себе, давая право на долгий и страстный поцелуй. Маленькой ладошкой эскортник слепо водил по небрежно наброшенному поверх рубашки пиджаку, то и дело касаясь оголённой груди мужчины. Его полуприкрытые ресницы трепетали, стоило Даниэлю с чувством насесть на юношу, и умоляюще приподнимались, когда тот прерывал поцелуй. Ненавязчивым жестом испанец провел по кромке бархатного белья, вызывая у кузнечика трепетный вздох, переходящий в стон нетерпения. Перстень на смуглом пальце блекло сверкнул, прежде чем скрыться в белоснежной ткани напротив. Томаш, чья кровь глухо пульсировала в паху, безмолвно откинул голову — точёная шея, обнажившаяся в этот момент, показалась Коичи до того кукольной, что трудно было поверить в её подлинность. Юношеский профиль, окруженный ореолом света, подобно кружеву, удивил мужчину плавной линией губ и носа. Последний, чуть бликующий от выступившего пота, казался крохотным на фоне искусанных вишнёвых губ. С чувством оттянув ткань, стискивающую сочные ягодицы, Даниэль громко выдохнул — так наслаждался чужими беспорядочными движениями, осаждавшими его член. Изобилие тягучего предэякулята, так и сочащегося сквозь откровенный наряд эскортника, влажными полосами протянулось по всей длине брюк вплоть до колен испанца. Заметив это, Даниэль лишь хищно улыбнулся, подводя руку всё глубже к подрагивающему члену Томаша… Декоративные шортики скрывали происходящее от глаз японского наблюдателя, тем самым только больше распаляя его воображение. С головой ушедший в созидание, Коичи не заметил Рамеша, медленно обходящего кресло и опускающегося перед ним на колени. Возбужденному кузнечику хватило всего пары движений опытных рук, чтобы изогнуться в приступе сухого оргазма. Мальчик до того напрягся в немом экстазе, что тонкие белоснежные предплечья выгнулись вперёд, когда тот опёрся руками о чужой пах. Пухлые губки приоткрылись, выпуская сдавленный звук, а янтарные глазки закатились вверх от наслаждения, заставляя ресницы кузнечика мелко трепетать. От картины подобной неуёмной страсти Коичи отвлёк Рамеш, воспользовавшийся ситуацией и ловко оголивший его член. Парень с наслаждением обхватил порозовевшую головку, видно опасаясь того, что Коичи остановит его раньше, чем тот успеет что-либо сделать. Несколько раз мастерски заглотив венистый член и оставив на нём толстый слой слюны, он подключил к процессу изящную руку. Коичи и тут нашел, чему приятно удивиться: возвышенная натура стрекозы была до того прозрачна, что заставила Рамеша художественно отставить мизинец. Совсем скоро в голове у японца не оставалось места наблюдению. Подстрекаемый соперничеством, Рамеш с чувством сосал его член, чередуя ротовую стимуляцию с языком, которым нежно проводил по яйцам и припухшей головке мужчины. Член Коичи дрожал от возбуждения, все чаще выталкивая из себя сгустки вязкого предэкулята, своевременно слизываемые стрекозой. От накатывающих волн наслаждения Коичи крепко зажмурился, с напряжением свёл брови и впервые за весь вечер тихо простонал. С нежностью девственника он взялся за чужой затылок, игнорируя удобный для захвата хвостик, так как считал этот жест грубым и неприемлемым. Японец никак не контролировал взятый стрекозой темп; вместо этого он наслаждался текстурой чужих волос, неспешно перебирая их подушечками пальцев. Черные локоны, собранные в скромную прическу, подобно самой тени просачивались сквозь фаланги мужчины, оставляя на местах мимолётного касания приятное чувство щекотки. Из абсолютной сосредоточенности Коичи вывел ещё один звук, подозрительно выбивающийся из амплитуды движений порозовевшей стрекозы. Неохотно приоткрыв глаза, японец увидел, как Томаш, идентично Рамешу стоящий на коленях, без видимого усилия заглатывает весь член Даниэля вплоть до самого основания. По фигурно расставленным пальчикам кузнечика текла вязкая струйка слюны, в то время как он сам с упоением сжимал чужой орган своей гортанью; где-то в глубине тени, в месте воссоединения черноты кровати и его собственного бедра, мелькала и вторая ладонь, мягко поглаживающая узкую промежность. Прерывисто вдохнув, откинул голову разомлевший Даниэль. Пара слипшихся от пота черных локонов упала ему на лицо. Глаза мужчины, крепко зажмуренные, подрагивали смольными ресницами; бронзовая кожа искрилась от испарины; беглые тени очертили и без того рельефную грудь с чуть привставшими темными сосками. Демонстративно выставленный вперёд торс ласкал глаз обилием плавных линий, также как и бугорок живота, вздымающийся в протяжных, чуть сдавленных стонах. С похабным звуком выпустив изо рта обласканную розовую головку, Томаш припал губами к дрожащей груди испанца. Кузнечик с жадностью втянул губами солоноватую кожу, на что Даниэль ответил чуть задержанным в истоме дыханием. Уже в следующую секунду мужчина запустил смуглую руку в пшеничные волосы и крепко взялся за корни спутавшихся прядей, заставив юношу сесть у его колен. Пара локонов с шорохом соскользнула с румяного личика, открывая кокетливую родинку у глаза; пухлые губки, обильно покрытые чужими выделениями, приоткрылись в предвкушении; мерцали в полумраке янтарные глаза, чей таинственный блеск сменился яркой искрой удовольствия и азарта. Картина столь сердечного подчинения заставила японца прищуриться в резко нахлынувшей волне наслаждения. Даниэль, по-хозяйки держащий розовощекого мальчика, с протяжным и неприкрытым стоном кончил, завершив дело свободной рукой: длинная лента вязкого и густого семени обильно покрыла чужое лицо, громадными каплями скатываясь с подбородка. Разгоряченный кузнечик по-кошачьи прикрыл глаза и игриво повёл круглой задницей. Вид его точёной поясницы, немедленно переходящей в широкие бедра, приобрел пикантную окраску. Пошловато приспущенное белье позволило рассмотреть пару манящих ямочек Венеры, а собравшийся у горловины топ открыл вид на узкую грудную клетку, ещё согретую фруктовым пушком. Захотелось обхватить чужой торс, подобно священному Граалю, прочувствовав пальцами каждую впадинку в промежутке между фарфоровыми ребрами; сжать в руках скользкие от пота и спермы ягодицы, оставив на тонкой коже собственническую подпись; и, наконец, припасть губами к шейной артерии, пульсирующей в такт учащенному сердебиению. Мазок тени, залегший у позвоночника, наново увел взгляд Коичи вверх, где оказался прерван мягкой резинкой одёрнутого юнцом топа. Там, в хаотичном переплетении шелковистых прядей, виднелось розовое ушко — трогательно девственное и не отягощенное никакими аксессуарами. А жемчужная россыпь, покрывшая нежное лицо, до странного хорошо вписывалась в духовенский образ. Именно в этот момент, полный обманчивой уязвимости, Томаш стал ощущаться японцу ближе, чем он был на самом деле. Кузнечик был уже не тем таинственным юношей, что встретился ему в главном зале, но фигурой куда более значимой и символичной. Теперь и цена, которую Коичи готов был заплатить за его внимание, стала, пожалуй, слишком высокой. В местах, где ткань брюк плотно облегала кожу японца, касания стрекозы ощущались почти нативно. Так что скольжение длинных пальцев о внутреннюю сторону его бедра отдались приятным покалыванием в паху. Откинувшись на спинку кресла, Коичи позволил квадрату неясного света упасть на худощавую спину эскортника; затрепетали огни золотой вышивки, паутиной стелющиеся по полам сари. Секунды, в которые Рамеш довёл японца до оргазма, казались Коичи неизмеримо долгими. Вначале всё его нутро напряглось, встреченное змеиным взглядом, в преддверии скорой разрядки. Выгнувшись в пояснице и до боли сжав ягодицы, Коичи слабо толкнулся в расслабленное горло эскортника. Рамеш с похабным звуком вобрал его дрожащий член, жадно утыкаясь носом в паховые волосы. От нахлынувшего оргазма закружилась голова. Японец сдавленно застонал, откинув голову, пока его торс не начало трясти от напряжения. Густое семя с силой выстрелило в чужую глотку, мягко сжимающую пульсирующую головку, и также мягко отпустило, позволяя Коичи с рваным выдохом упасть на кресло. Паутина слюны, смешанной со спермой, протянулась между ним и нежно отстранившейся стрекозой. Тяжело дыша, Коичи ещё некоторое время наблюдал, как Рамеш слизывает белые подтёки с его опавшего члена. Каждая минута, проведенная в этом месте, затягивала мужчину всё глубже в пучину духовных страстей. Обнародовав это, японец с удивлением осознал, что не чувствует себя заложником, но самым настоящим счастливцем.