***
Когда Раф проснулась в следующий раз, за окном была уже глубокая ночь. Одноместная палата вдруг показалась чрезвычайно большой, темной, пугающей; вызывающей лишь чувство удушающего одиночества. В голове промелькнула мысль, что она безумно соскучилась по своим подругам. В особенности по Ури, с которой они с самого детства были неразлучны; практически едины. До не давних пор Раф делилась с ней всеми переживаниями и невзгодами, зная, что ее поймут, поддержат и помогут. Решение отстраниться, чтобы не травмировать, теперь казалось глупым: кому, как не друзьям, позволено узнать обо всем первыми и иметь возможность провести последние мгновения рядом; попрощаться, как положено? Она вдруг осознала, как жестоко и эгоистично поступила. Лишила и себя и девочек драгоценных крупиц времени, которое они могли провести вместе. Трусливо прикрывалась отговорками, что им так будет лучше. Теперь же оставалось молиться, что они смогут понять и простить ее. Безумно хотелось прямо сейчас сорваться и вернуться в ангельское крыло, чтобы увидеть их; поговорить, утешить, объясниться. Ведь Раф все эти годы так свято, бережно относилась к их клятвам о дружбе и девизу команды, что придумала Дольче. «Друзья-ангелы вместе навсегда» — повторяла как мантру, и первая же, как выяснилось, предала весь заложенный в этой фразе смысл. Посмотрев на стрелку часов, Раф с грустью осознала, что время давно перевалило за полночь. Девочки спят, вымотанные выпускными экзаменами и беспокойствами последних дней. Будить и тревожить их сейчас из-за своего очередного эгоистичного порыва — жестоко. Решив, что уснуть у нее уже не получится, откинула одеяло и заставила себя приподняться. Медленно свесила ноги с кровати, чувствуя, как холодный кафель приятно холодит ступни. Для ее изнывающего от высоких температур тела это казалось чем-то почти спасительным. Крепко вцепившись в спинку мебели, заставила себя встать. Мышцы затекли и ныли после долгого обездвиживания. С третьей попытки у нее все же получилось устоять и сохранить равновесие. Придерживаясь за стену, Раф осторожно, не обращая внимание на боль из-за кровоточащих ран, побрела в сторону санузла. Хотелось как можно скорее смыть с себя все ужасы последних дней, проведенных в бреду и беспамятстве. Скинув больничную робу, с отвращением посмотрела на себя в зеркало. Десятки, нет, даже сотни отвратительных цветков распустились на коже, делая ее похожей на ходячее растение. Синяки под глазами, впалые щеки; до безобразия острые, торчащие ключицы — Раф за такой недолгий промежуток растеряла всю свою былую красоту. Ни о какой ангельской миловидности и притягательности больше не шло и речи. Бледная, потрескавшаяся, влажная от пота и крови кожа делала похожей на труп. Желудок ныл от чувства голода, но Раф понимала, что просто не в состоянии заставить себя проглотить хоть что-то съестное. Потому что горло опять беспощадно жгло, а грудная клетка сжималась, сигнализируя об очередном приближающемся приступе кашля. Холодный душ подействовал отрезвляюще, и, благодаря Вселенную за небольшую передышку, она с чувством полного удовлетворения натянула на себя чистую одежду. Кое-как высушила волосы полотенцем и поспешила вернуться в палату, надеясь, что заботливая Джоэль оставила несколько зелий про запас. Однако, открыв дверь, не смогла заставить себя сделать больше ни шагу. Не нужно было обращаться к шестому чувству или пытаться что-то разглядеть в бесконечном мраке, чтобы осознать, что что-то не так. Его присутствие Раф узнает из тысячи. Его энергию, его запах, его тьму, что поглощала собой целую комнату. Все то, что мучило ее по ночам в кошмарах и наяву, никак не оставляя разум в покое. Сульфус расположился на одном из кресел, что предназначались посетителям. Сидел, закинув ногу на ногу и выжидающе постукивая пальцами по колену. Василиск извивался по предплечью левой руки, едва слышно шипя. Когда она только появилась на пороге, он тут же перевел свое внимание на нее, одаривая безразлично-холодным взглядом. Так, словно это Раф пришла на его территорию и вторглась в личное пространство. Внутри все забурлило от недовольства и злости. Что ему надо? Что еще он не успел ей высказать, сделать? Пришел поглумиться, в очередной раз потешить свое эго? — Ты выглядишь лучше, — прерывая, наконец, затянувшееся молчание, произнес Сульфус. Разглядывая при этом ее так, словно она была прокаженной или сказочным, диковинным зверьком. — Даже на ногах стоять можешь. — Мне дают зелья, которые сдерживают развитие болезни. Спасибо за заботу, — сухо ответила, прислоняясь к стене в надежде найти опору. Падать перед ним и показывать свою слабость больше не хотелось. Достаточно унижений. — Ты ведь понимаешь, что это полная херня? Они могут пичкать тебя любой дрянью сколько угодно, но это не поможет до тех пор, пока к этим склянкам в подарок не буду прилагаться я. Голый и обмотанный розовым бантиком. Раф раздраженно выдохнула, уверяя себя, что не станет реагировать и тратить силы на споры. Он в очередной раз доказал, что все происходящее для него — шутка, забава; то, над чем можно пошутить. Ничего не изменилось. Моральной боли, при этом, как ни странно, она не ощутила. Только пустоту. Как же все это уже надоело. Стучаться в закрытые двери — унизительно, бессмысленно и глупо. Ты можешь сделать это раз, два, но на третий должен, наконец, осознать. Заиметь хоть капельку гордости и самоуважения. — Зачем ты пришел? Мне казалось, что ты все сказал при нашей последней встрече, и говорить нам больше не о чем. — Ошибаешься, — с улыбкой протянул, откинувшись на спинку кресла, — ведь, как я вижу, ты так ничего и не поняла. Что неудивительно — с тобой всегда было сложно договориться. Я упоминал, что больше всего в нашей совместной работе меня раздражало твое упрямство? — Так ты пришел, чтобы сделать мне прощальный комплимент? — язвительно выпалила, прибегая к его излюбленному трюку: отвечать сарказмом на все, что тебе не нравится. — Я пришел, потому что пару часов назад одна сострадательная богадельня отправила к моим дверям одного из ваших бойцов, на коленях умоляя меня помочь. Убедить тебя в необходимости сделать операцию и спасти свою жизнь. Жизнь, которую ты почему-то не ценишь. Раф нахмурилась, пытаясь понять, о чем он говорит. Дурацкие аналогии и шуточки были отброшены в сторону. Кто и зачем пошел к нему? Кто мог знать точно о том, кого она любит? Подруги? Профессор Аркан? Но девочки не присутствовали при разговоре с Архангелом Ханиэлем, а профессор не стал бы опускаться так низко. Уговаривать студента дьявольского потока? Глупо и нелогично, несмотря на всю его почти отеческую любовь к своим ученикам. Но ведь был и еще один свидетель. Джоэль — милая, всем сострадающая и готовая помочь однокурсница. Но как она все-таки догадалась? Впрочем, значения это все равно не имело. — Скажи, Раф, неужели я того стою? — с фальшивой нежностью в голосе спросил Сульфус. — Неужели это все стоит того, чтобы пожертвовать собой? Своими мечтами, целями? Гребаными подружками, что будут лить потоки слез, стоя у твоего гроба? — Ты тоже не умеешь слушать, не так ли? — хмыкнула, скрещивая руки на груди. — Я не желаю становиться такой, как ты. Бездушной, бессердечной, способной только все разрушать и гнить в своем одиночестве. Почему ты вообще решил, что все постоянно сводится к тебе? Сульфус усмехнулся, и, поднявшись, медленно направился в ее сторону. Движения его были четкими, осторожными, просчитанными. Так, словно он был хищником, вышедшим на охоту. В его глазах блеснул огонек азарта. Он остановился в полуметре от нее и поднял голову за подбородок, заставляя смотреть на себя. Пугающе ласково провел рукой по спутанным волосам, заправляя прядь длинной челки за ухо. Впервые за вечер улыбнулся мягко, без оскала; так, словно улыбался возлюбленной. А после — склонился и запечатлел мимолетный, почти целомудренный поцелуй на щеке. Раф казалось, что весь воздух разом выбили из легких. Тело пробила дрожь, а колени подогнулись, выдавая истинные эмоции вопреки ее воли. Там, где он до нее дотрагивался, цветы мгновенно исчезали, даруя долгожданное облегчение. На секунду ей даже показалось, что они вновь вернулись в тот маленький домик, что был ее персональным оазисом и Раем на Земле. — Хочешь сказать, что все действительно не сводится ко мне каждый раз? — с соблазнительной хрипотцой в голосе прошептал, опускаясь с легкими поцелуями к шее. Взял ее за запястье и указал на покрытую мурашками кожу. — Тогда что же это? Она поморщилась, проклиная себя за то, как легко поддалась и повелась. Подсознание в очередной раз ее подвело, а тело — тут же предательски выдало истинную реакцию, потаенные желания и неправильные мысли. Нужно было спасать себя, и как можно скорее. Да, ангелы не умеют врать, но Раф никогда и не была настоящим ангелом. — Мне просто холодно, — равнодушно изрекла, стараясь придать голосу как можно больше уверенности. Он цокнул, неодобрительно покачав головой. — Ложь. Ты ведь помнишь, что я всегда понимаю, когда ты пытаешься солгать? Раф закрыла глаза, отдаваясь секундным ощущениям. Она до сей поры и не представляла, как успела соскучиться по нему. Его прикосновениям, голосу, запаху, поцелуям. Ей до безумия, до боли его не хватало. И хотелось сознаться, пасть на колени, умолять никогда больше не уходить. Но так было нельзя. Непозволительная роскошь для той, кто всю жизнь цеплялась за свою гордость. Оттолкнув его без особых усилий, Раф выпуталась из объятий. Отошла на достаточное расстояние, хватаясь за стол с медикаментами, чтобы не упасть. — Уходи. Я больше не стану просить тебя быть моей сиделкой. Ты свободен. Передай Джоэль, что сделал все, что было в твоих силах. Я справлюсь, — кивнула в сторону склянок и банок. Столик был действительно заставлен многими припасами, но зелье, спасающее ее от безумной агонии, осталось всего одно. Ее пробил озноб от осознания, что прямо сейчас прогоняла своего единственного спасителя. Когда последнее обезболивающее закончится, Раф, вероятно, будет загибаться от боли и вспоминать эту секунду. Плевать. Сульфус, впрочем, на ее смелые изречения не обратил никакого внимания. Засунул руки в карманы штанов и начал мерять шагами комнату, сводя с ума своим молчанием. — Я слышал, что любовь, — выплюнул это слово с особым отвращением, — это нечто, что заставляет идти на неожиданные поступки. Наступать на горло своей гордости и убеждениям. Ради этого многие готовы пожертвовать бессмертием, амбициями, жизнью. Влюбленный даже не понимает, почему делает те или иные вещи — просто делает, надеясь, что объект его любви будет счастлив хотя бы на мгновение. Говорят, что ради любимого существа ты будешь готов сделать все. Это правда? — Да, — неуверенно протянула, не совсем понимая, к чему он клонит. — Так сделай это ради меня, Раф, — спокойно произнес, облокачиваясь на противоположную от нее стену и смотря прямо в глаза. — Сделай эту чертову операцию и не оставляй меня с гребаным чувством вины на тысячелетия. Я демон, но не ублюдок, и не хочу жить с осознанием, что косвенно виноват в смерти той, с кем бок о бок провел два последних года. — Это манипуляция. И довольно бесчестная, — горько усмехнулась, чувствуя, как глаза начинают слезиться. — Да, но я никогда и не заявлял о наличии чести. Когда-нибудь ты даже скажешь мне за это спасибо. В любом случае, решать тебе, и я не могу тебя заставить. Но я даю выбор, — сделал выразительную паузу, давая время осмыслить. — Выбор, чтобы решить, какой ты хочешь остаться в моей памяти. Трусихой и безумной мученицей, что обрекла себя на бессмысленную смерть. Или сильной, несломленной девушкой, которая смогла выжить несмотря ни на что. — После операции я даже не буду помнить твоего имени. Однажды ты можешь пожалеть об этом, — тихо, едва слышно проговорила Раф, уже не пытаясь остановить поток слез. — Тебе в любом случае будет уже плевать. Сульфус пожал плечами, как бы показывая, что это не имеет никакого значения. Он перевел взгляд, смотря куда угодно, только не на нее, зареванную и разбитую. Но почему-то стоял на месте, не уходил, дожидаясь, по всей видимости, ответа. Раф закрыла глаза, собираясь с мыслями. Он поступил крайне жестоко, начав с философских рассуждений о любви и ее силе, и закончив манипуляциями, вынуждающими ее принять решение, которого она больше всего боялась. Но чего еще стоило ожидать от демона? Сульфус, как и всегда, обыграл ее хитростью и вышел победителем. Ей не хотелось признавать поражение; не хотелось говорить о том, что согласна. Но в глубине души понимала, что все действительно решено. «Пойти на все ради своей любви» — глупый принцип, за который она столь цепко, преданно держалась, и за который он зацепился, нанося решительный удар. Все остальное больше не имело значения. Раф чертовски устала. Даже прерогатива быть бездушной, безэмоциональной больше не пугала. Какой отныне смысл сражаться за что-то, что однажды точно также растопчут и бросят тебе в лицо, как старый, ненужный хлам? Все вокруг без устали твердили ей, что пора сдаться, отступиться. Подумать о себе и вспомнить, ради чего она однажды ступила на Землю. Ради мечты о светящемся нимбе и ранге ангела-хранителя. Возможно, все они правы. Раф получит все, чего давно хотела: построит карьеру, добьется высокого положения в обществе, и, быть может, даже прославится, как лучший защитник душ смертных. Кто знает, вдруг у нее получится даже создать семью, родить детей? Найти другой смысл жизни? И плевать, что смысл уже не будет полноценным. Что сердце больше никогда не забьется быстрее от любви, а в животе не поселятся пресловутые бабочки. Да, вкус жизни больше не будет таким ярким. Но эта жизнь хотя бы будет. — Хорошо, — хрипло прошептала, понимая, что окончательно сдалась.***
Небо заволокли темные, беспросветные тучи; несколько дождевых капель упало на землю, разбиваясь о некогда горячий песок. Такая погода преследовала людей все последние три месяца, несмотря на громкие прогнозы синоптиков о том, что лето будет жарким, солнечным и сухим. На деле же — влажно, пасмурно и холодно. Нескончаемая серость и уныние — явно не то, чего ожидали школьники, когда грезили о каникулах. Даже море было неспокойным, бушующим. Ледяные, необузданные волны размывали берег, словно предупреждая о том, чтобы к нему не смели приближаться. Со стороны даже начинало казаться, что природа взбунтовалась, яро показывая свое недовольство. Сульфус с кривой ухмылкой перевел взгляд с горизонта на старые, потрепанные временем половицы. За все это время ни черта не изменилось: захудалая лачуга так и стояла на своем месте, нетронутая и забытая всеми. К ней не приближались даже бездомные, обходя десятой дорогой. Словно чувствовали, что это место, таящее в себе множество секретов, помечено кем-то свыше; кем-то, в чье существование люди порой даже боятся верить. И это действительно было так, ведь Сульфус как будто до сих пор ощущал ее светлую, теплую энергию; вдыхал ее запах и, кажется, даже слышал смех. Но все это было, конечно же, чем-то эфемерным. На самом деле от Раф осталось только воспоминание в виде нескольких капель крови, что впитали в себя давно прогнившие ступени этого дома. Это нельзя было оттереть, замыть или спрятать. Сколько бы дождей не обрушилось на землю — красные разводы никуда не девались. Как в упрек ему. Поначалу он даже не замечал этого. Потом, все больше сходя с ума и пытаясь найти хоть какие-то зацепки, напоминающие о ней, совершенно случайно наткнулся. В аккурат после того, как от злости перевернул всю мебель в доме. Нервно сжимая от осознания своего бессилия кулаки, вышел на крыльцо, чтобы успокоиться. Достал из заднего кармана джинс пачку сигарет, выкраденную у смертных, и закурил. Сульфус не знал наверняка, откуда здесь ее кровь, но не был идиотом, который не может сложить элементарные факты воедино. Когда они сидели здесь в последний раз, рассматривая пробуждающееся небо и обсуждая разные мелочи, лестница была чистой. После их ссоры Раф больше сюда не приходила; провела несколько дней в больничном крыле, а после — вернулась в город ангелов. Значит, последнее воспоминание, оставшееся после нее — это кровь, которую она в муках проливала из-за него же. Было бы, наверное, до смешного иронично, если бы не это ощутимое отвращение и ненависть, что встали поперек горла. К самому, мать его, себе. Он не знает, в какой момент все начало катиться в бездну. Когда-то сам спрашивал Раф о подобном и не понимал, почему она теряется и не может дать точный ответ. Привыкший с раннего детства к собранности, глубинному анализу своих поступков и запоминанию всего самого важного, Сульфус действительно не мог принять, как можно так просто упустить момент, после которого твоя жизнь превращается в сумасшествие. А потом все-таки понял. В ту самую секунду, как впервые вернулся на этот пляж, на их место. Не до конца даже осознавая тогда, зачем это делает и какая невиданная сила его сюда ведет. Просто придя сюда он, наконец, почувствовал, что может снова дышать. Прошло почти три месяца, которые казались ему нескончаемо долгими. Совсем скоро начнется учебный год, и многие бессмертные возвратятся, чтобы продолжить свое обучение в Золотом Университете. Демоны сделают это с недовольством, внутренним отторжением. Ведь им опять придется расстаться с излюбленным образом жизни, который сопровождали пьянки, дебош, гонки и остальные развлечения. И ему раньше казалось, что он явно будет в числе первых выражать свое негодование по этому поводу. До того, как провел на Земле целое, мать его, лето. Потому что в один день понял, что сходит с ума. Задыхается. Смрад родного города впервые начал душить, заставляя легкие болезненно сжиматься. Порой даже казалось, что еще чуть-чуть — и его вырвет. Хотелось немедленно вернуться обратно, к свету, солнцу, теплу. К запаху свежести и соленого моря. К тому, чем пахла она. Демон, тянущийся к чему-то светлому и отвергающий на физическом уровне все то, что присуще ему природой — это какой-то сюр. Ему, наверное, пора лечиться. Но Сульфус лишь пытается натянуть на лицо привычный хладнокровный оскал, понимая, что все это бесполезно. Пытался ведь бороться. Сражался сам с собой денно и нощно, убеждая, что все это — минутное помутнение. Проиграл. Теперь все, что ему остается — это проклинать себя. За то, что однажды позволил ей приблизиться, залезть в голову и поселиться там. Он ведь как мог боролся. Когда Раф вернули в Энджи-Таун, чтобы провести операцию, Сульфус, как ни в чем не бывало, пошел на выпускной. Смотрел на обеспокоенные лица ее подружек и смеялся над шутками Кабирии, которые та отпускала в адрес одного «блондинистого недоразумения, что даже не явился на выпускные экзамены». Заплаканная Дольче и разгневанная Ури едва не вцепились однокурснице в волосы, но были остановлены Мики. Она не хотела отвечать на неприкрытые провокации и убеждала ангелов в том, что им просто нужно отойти подальше. А Сульфус все стоял и смотрел, гадая про себя, когда же они сорвутся и расскажут правду при всей школе. Этого не произошло, и он, кажется, даже впервые их зауважал. Но быстро отбросил все эти мысли в сторону, потянувшись за пятой порцией алкоголя. Смертное пойло, добытое Гасом, было отвратительно на вкус, но все же хорошо глушило навязчивые мысли и стирало память. Жаль, что ненадолго. Ибо каждый раз, когда он ловил на себе проницательный взгляд одной ангельской зубрилки, рассудок прояснялся. Джоэль — кажется, так звали это недоразумение, — разглядывала его украдкой, словно пытаясь прочитать его эмоции. Он никогда не забудет, как обнаружил ее посреди ночи у дверей собственной спальни. С мольбой в глазах и дрожащими от волнения ладонями. Она раздражающе заискивала и сбивалась, прося об одном: убедить Раф на гребаную операцию. Как будто бы он не пытался до этого. Его даже не удивил тот факт, что Джоэль обо всем известно; что она знает, к кому идти, чтобы добиться своего. Ведь словил однажды на себе ее ошеломленный взгляд в тот момент, когда в ночи тайком пробирался в палату бывшей соперницы. Сульфус всегда был достаточно собран, расчетлив и осторожен, чтобы не заметить чье-то присутствие. Но наплевал тогда на это, понимая, что первостепенная задача — увидеть Раф, а не разбираться с ее сиделками. И шел с единственной целью: убедиться, что после их последней встречи, закончившейся его трусливым побегом, она в порядке. Когда он увидел ее, калачиком свернувшуюся на постели; беззвучно плачущую в бреду и покрытую открытыми ранами, Сульфус не смог сдержать эмоций. Тихо выругался, гадая, почему ее никто не спасает. Ведь уже всем профессорам и целителям известно; так какого хрена они, собственно, бездействуют? Просто стоят, наблюдают за ее болью, кровью и хрипами, и ничего не делают? Вот и вся мощь их святой богадельни — просто бросить ее на кровать, как мешок картошки, и поставить в надзор сокурсницу? На прикроватной тумбочке было расставлено множество колбочек и склянок с разноцветными жидкостями. Вероятно, обезболивающими и прочей хренью, которая абсолютно точно не помогала. Проклиная все на свете, Сульфус приблизился, осторожно разглаживая морщинку между ее бровей. После этого Раф мгновенно затихла. Отпустила сжатое в кулаках одеяло и расслабилась, приняв удовлетворенный вид. Словно одним своим движением он стер любые страдания, что уничтожали ее изнутри. Тогда он понял, что вынужден остаться. Просто не может уйти. Пробыл с ней почти до рассвета, расположившись на краю кровати и положив ее голову себе на грудь. Гладил по спутанным волосам и слушал ее тихое, спокойное дыхание. Несмотря на изможденный вид и блестящую от пота кожу, Раф была прекрасна. Хрупкая, уставшая, но великолепная и сильная в своем стремлении жить и сохранить все то, что ей было дорого. Сульфус пришел и в следующую ночь, с сарказмом подмечая, что становился ее сторожевым псом. Просто наблюдая за ней, принося долгожданный покой, чувствовал себя живым, как никогда прежде. Как иронично, учитывая, что в первоначальной концепции мира должен был оказаться с ней спящей только для того, чтобы уничтожить. Когда же на третий день Джоэль сообщила о ее пробуждении, неся попутно всякую чушь о совести и том, как важно поступить правильно, он и так уже собирался навестить Раф. Планы лишь слегка подкорректировались тем, что им предстоит очередная встреча лицом к лицу, в ходе которой Сульфус разобьет ей сердце, но спасет жизнь. Сделать было это необходимо, потому что Раф заслужила все это: шанс на лучшее будущее, карьеру, семью. Никто и никогда еще не сражался за все это так рьяно, чтобы в конечном итоге получить глупую смерть. Ради этого он был готов идти на самые изощренные методы — манипулировать, лгать и играть чувствами. Несмотря на всю свою силу и характер, она оставалась глупым маленьким ангелом, что не хотел снимать розовые очки и верил в сказки о всепоглощающей, непобедимой любви. Винить в этом нельзя — навязанные устои общества и вся та пурга, что они тоннами льют в уши с самого детства, запудрят мозги кому угодно. Для этого, в равновесие, и были созданы дьяволы. Чтобы показать, как на самом деле устроен мир. Уговорить ее оказалось довольно просто. Видимо, Раф и сама уже потеряла веру, надломилась, устала. Она выглядела покорной и принявшей свою участь. Что было неудивительно, когда все, включая объект твоей любви, топчут ногами эту самую любовь, и постоянно напоминают, какая ты идиотка. Или это все-таки была своеобразная, прощальная попытка доказать глубину своих чувств и то, на что Раф готова ради этого. Значения уже не имело. Ведь, покидая палату, Сульфус чувствовал себя победителем, пытаясь при этом доказать уже самому себе, что все сделано правильно. Воспоминания о последней встречи пролетели вихрем, оставляя после себя лишь ощущение какой-то странной пустоты. Анализируя, пытаясь разобраться, он не понимал, где совершил ошибку. Раф жива, дышит; больше не загибается от боли, выхаркивая из себя проклятые лепестки. Возможно — уже строит грандиозные планы на дальнейшее обучение. Или пытается свыкнуться с мыслями, что Землю больше не увидит — на тот случай, если покидать город ей запретили из соображений безопасности. Но почему же тогда ему так плохо? Почему он, как последний жалкий смертный наркоман, приходит сюда, чувствуя странную зависимость? Почему вглядывается в линию горизонта и пытается ее там разглядеть? Уже почти девяносто, мать его, дней. В какой момент его маленький эксперимент вышел из-под контроля? Ведь все начиналось с до банальности простого: интерес, скука, желание порезвиться и разузнать побольше о таком странном явлении, как ханахаки. Юный, мать его, натуралист. Загнанный в клетку собственным оружием. Сульфус в очередной раз проигрывает воспоминания, пытаясь восстановить цепочку причинно-следственной связи. С самого начала. Когда он обнаружил ее на этом пляже впервые, им не двигало ничего, кроме намерения пустить пару едких шуточек в сторону отлынивающего от работы ангелочка. Ее присутствие вызвало даже шквал некоего негодования: как Раф посмела запятнать собой его сокровенное, любимое место? С которым связаны лучшие воспоминания из детства, где они с отцом учились плавать после вылазки в город. С тех пор этот пляж стал его отдушиной в те моменты, когда хотелось проветрить голову и о чем-то подумать. А она усадила здесь свою задницу и загрязняла атмосферу своей чрезмерно чистой энергией. Но в ту секунду, как ее впервые одолел приступ, и к его ногам полетели иссиня-черные лепестки, Сульфус был обескуражен. Узнал цветки мгновенно, ведь мальчиком часто портил мамины букеты в отместку за наказания. Это показалось шуткой и плохо спланированным розыгрышем, но полные отчаяния глаза Раф убедили в обратном. И он остался, выслушав ее историю. Даже вернулся на следующий день, чтобы окончательно во всем убедиться. Не заметив, как пролетели часы, и разговор сместил фокус на что-то отстраненное от главной темы. Они проговорили почти всю ночь, разглядывая звезды и делясь различными фактами. Обсудили Эндрю, его фантастические комиксы про параллельные вселенные, которые они оба, оказывается, прочли. Смеялись над этим, и он неожиданно поймал себя на мысли, что у Раф потрясающе приятный слуху смех. Совсем как у его матери. На следующий день даже возложил на себя лишнюю работу в том, чтобы научить ее плавать. Возможно, это было связано с неизвестным доселе чувством неудобства из-за собственного опоздания, что стоил ей очередного приступа. Его пунктуальность впервые была поставлена под сомнение по вине Кабале, которая устроила истерику из-за того, что он отлынивает от подготовки к выпускному и возлагает всю ответственность на друзей. Кабирия решительно поддакивала, причитая, что, пока он прохлаждается, они вынуждены терпеть общество «облакоголовых летающих зефирок». И только Гас понимающе кивнул, взглядом показывая пути отступления. Или, вероятно, тот его тренерский порыв можно обосновать банальным желанием подарить Раф хоть какие-то новые эмоции, кроме агонии. Первоначальный план, конечно, состоял в том, чтобы просто разыграть и закрыть собственный гештальт, полученный после первого, унизительного состязания. Однако то, как доверчиво она прижималась и боязливо смотрела, заставило отступить. Что-то защитническое, мужское пробудилось, вынуждая крепче взять ее за руку и оказать поддержку. В тот момент Сульфус с недовольством отметил, что эта девушка способна навести в его голове полный беспорядок, подчиняя себе. Пробудить ту его сторону, о существовании которой он все эти вспышки и не догадывался. Он ощутил тогда к ней что-то, что с натяжкой можно было бы назвать приятельской привязанностью. Весь следующий день провел в библиотеке смертных, пытаясь найти больше информации о такой редкой заразе, как «ханахаки». И нашел ведь, не понимая, почему Раф убеждала, что излечиться невозможно. Почему предпочитала страдать? Ведь, сделав операцию, получила бы не только освобождение, но и гарантию, что это не повторится. Чертов джек-пот. Большинство демонов рога бы продали за такой подарок, как полное избавление от возможности стать когда-то слабым, уязвимым и эмоционально привязанным к кому-то. А Раф разбрасывалась этим так просто, продолжая играть в мученицу. Это вызывало непонимание, отторжение и злость. Привыкший любое дело доводить до конца, Сульфус не отступился, продолжая свой «эксперимент», чтобы, наконец, понять и разузнать больше. Начал позволять себе то, чего никогда бы не позволил раньше при здравом рассудке. Чтобы «прощупать», увидеть все возможные способности столь необычайного феномена. Возможно, однажды о нем напишут в летописях, и его имя войдет в историю. Азарт и проблеск славы ослепили, отчего он, вероятно, и сорвался. Изо всех сил держал себя в руках, но беспомощно проиграл. Смотря на Раф, извивающуюся под ним и сладко стонущую, не проследил тот момент, когда перешел все границы. Сначала это было практически чем-то невинным и — с натяжкой можно даже сказать, — сострадательным. Он с упоением наблюдал за тем, как под его руками и губами цветки растворялись, словно их никогда и не было. Убеждал себя, что это было помутнением, но теперь осознает, что все оправдания — трусливая ложь. Ему нравилось целовать ее; нравилось ласкать податливое тело. Ее запах, вкус, смущенные стоны сводили с ума. Раф была восхитительна в своей неуверенности и неловкости. А собственнические, невольно возникающие мысли о том, что он первый, кому позволено лицезреть подобную картину, лишали последних остатков воли. Имевший до этого дело только с опытными девушками из родного города, Сульфус не мог насытиться тем, что было в его руках. Ее подчеркивающее невинность белое платье было торопливо сброшено на грязный пол, пока он сам наслаждался идеальным телом. Раф краснела, нервно кусала губы, но прижималась ближе, прося еще. И он давал. Столько, сколько мог. Впервые не только беря для себя, но и равнозначно отдавая. Даже поступил, как положено, предварительно подумав о ее чувствах и честно предупредив, что это ничего не значит. Хотя сам был не уверен, что сможет остановиться, если она передумает. В ту ночь многое произошло в первый раз не только для нее, но и для Сульфуса. Он впервые был нежен и осторожен. Впервые заботился о чувствах и чужих потребностях, стараясь, несмотря на свою сущность, свести любые неприятные ощущения к минимуму. Впервые остался после этого и уснул с кем-то в одной постели. А когда проснулся спустя примерно сорок минут беспокойного сна, возненавидел себя. Понял, какую непростительную ошибку совершил, позволив ей приблизиться. Нет, не в физическом плане. В эмоциональном. Не зря же столько вспышек он старательно избегал любых проявлений заботы и проблесков привязанности. А потом взял и растоптал все свои принципы. И ради кого? Ангела? Сгорая от злости и ненависти к себе, выпутался из ее рук и запустил обратное превращение. Но уйти почему-то все-таки не смог, охраняя ее сон где-то поблизости. Как действительно сторожевой пес. Все следующие полтора часа провел на крыльце, собираясь с мыслями. Вернул себе хладнокровие и пытался успокоиться, разглядывая беспокойное море, что как будто намекало ему о том, в какую задницу он влип. Ни к чему хорошему это не приведет однозначно, поэтому весь этот цирк нужно было заканчивать как можно скорее. Иначе что ждет их дальше? Она сможет влюбить его в себя, растоптав все заложенные с рождения установки и принципы? Обведет вокруг пальчика и заставит забыть о собственных устремлениях? Все то, ради чего Сульфус трудился в этом поганом месте последние два года? И кем он будет для остальных? Посмешищем, грязным пятном на репутации демонов? И ради чего? Какой исход их будет ждать? Позорная жизнь в своих мирах, где каждый, кто знает эту историю, будет плевать им вслед? Или, быть может, Раф предложит ему пройти Путь Превращения и лишиться своей силы, бессмертия и всего того, что их отличает от жалких смертных? Людишек, чей век так кроток, что даже не имеет никакого смысла. Нет. Он определенно не собирается идти на жертвы ради какого-то эфемерного, глупого чувства. Вот почему любовь называют слабостью. Она либо убивает, либо лишает всего, что тебе доселе было дорого. Единственное, что остается — это забыть обо всем и жить дальше. Не подпускать к себе, игнорировать, стереть. Но и бросить Раф на смерть он однозначно не сможет. Не так просто. Ведь тогда изведет сам себя, проклиная, ненавидя и коря за трусость. Нужно было найти другой выход. Когда она проснулась и вышла, смотря на него этими своими наивными, потрясающими-небесно-голубыми глазами, Сульфус понял, что пропал. Не сделай он все, как нужно сейчас, — и потом не сможет. Не разорвет эту порочную связь. Нужно резать наживую, пока больно. Так эффективнее. Так вероятнее, что сработает. Но язык не поворачивался сказать все то, о чем думал мозг. И он отчаянно тянул время, наслаждаясь последними минутами, что им, как тогда казалось, суждено провести вместе. Поддерживал глупую беседу и терпел все эти россказни о соулмейтах, судьбе и прочей херне. Даже почти отвлекся, забывая о самом важном. Но все само как будто подвелось к тому, что необходимо было решить. И он сорвался. Накричал, обматерил, бросил ей в лицо все то, чем Раф жила и во что верила. Два противоположных мира и взгляда схлестнулись, как было всегда. Как было, в общем-то, правильно, если вспомнить, кто они такие на самом деле. Ангел и демон. Свет и тьма. Добро и зло. Все просто встало на свои места. Но на нее, упрямую, эти слова, конечно же, не подействовали. И он лгал себе и ей, говоря о том, что это упрямство его бесило. Нет, оно скорее всегда вызывало скрытое восхищение. Пусть даже именно это и привело его потом к ее больничной койке, продолжая общую на двоих пытку. Сульфус хмыкает себе под нос, потянувшись за новой сигаретой. Рвано выдыхает дым, осознавая, что мысли сбились в кучу, хаотично подкидывая разные воспоминания. По ее вине он не может даже собраться, чтобы все обдумать. Лишь прокручивает отрывки в сумбурном потоке, не имея ни малейшего шанса построить реальную цепочку причинно-следственной связи всего того, что произошло. И так уже три гребаных месяца. Каждый раз, приходя сюда, пытается сделать это — и все никак. Словно Раф размозжила его мозги и забрала с собой все способности к некогда хваленому хладнокровному и четкому анализу. Оставив после себя сплошной хаос. Теряясь в прошлом, совсем не может жить настоящем. Не думает о будущем, о котором так бравадно когда-то кричал. И каждый день лишь умирает, умирает, умирает. По кусочку. Чувствует непонятную, странную тягу; ищет ее во всех смертных девицах, что хотя бы чем-то похожи. Но все не то. Не того оттенка глаза — совсем не небесно-голубые, а скорее сероватые. Или не такие длинные волосы. Не та фарфоровая, нежная кожа без единого изъяна. Однажды, правда, на второй месяц, все-таки встретил девушку, что была так похожа на Раф. Но ее руки были на ощупь грубыми и холодными, а не теплыми и ласковыми. И улыбка была совсем другой — сдержанной, натянутой, какой-то неправильной. И смеялась она совсем не так. В тот момент Сульфус понял, что окончательно проиграл. Побежден и поставлен на колени. Ведь Раф стала не просто наваждением или навязчивой идеей. Она стала всем. Всем, до чего он больше никогда не посмеет дотронуться. И теперь он не имел даже права посмотреть на нее хотя бы издалека. Это было жестоко. Судьба обошлась с ним даже хуже, будто в насмешку и наказание. Ибо когда от любви к нему умирала Раф, у нее была возможность поговорить, увидеть, коснуться. У него же нет ничего, кроме ненависти к самому себе и нескончаемого, горестного чувства утраты. Но, вероятно, все это было справедливо. «Мы в итоге пришли к тому, на что ты надеялась. Жаль только, что немного разминулись во времени», — подумал про себя, непроизвольно ухмыльнувшись. Оставалось совсем не много времени до той поры, когда все бессмертные вернутся на Землю. Это было единственным, что спасало его от глупого, безумного порыва прямо сейчас сорваться и насильно прорваться в Энджи-Таун. Интересно, как все теперь будет? Как будет вести себя теперь Раф, абсолютно ничего о нем не помнящая и лишенная всех чувств? И — что самое важное — как заставить уже самого себя держаться от нее подальше и ничего не предпринимать? Как удержаться в стороне, когда она вновь будет рядом, на расстоянии вытянутой рукой? Как не сорваться, если однажды станет свидетелем ухаживаний какого-то ангельского мудака в ее сторону? Одни мысли об этом вызывали жуткое чувство ревности и злости. Сжав до боли ладонь в кулак, заставил себя оторваться от разглядывания капель ее крови на досках. Вновь, по привычке, бросил быстрый взгляд на берег, собираясь после этого вернуться в Серный город до того, как его отсутствие кто-либо заметит. Это уже стало обыденным ритуалом: сбегать на пару часов, изводить себя, а потом из последних сил возвращаться в то место, что теперь всегда казалось пустым и одиноким. Однако внимание привлек чей-то силуэт, не спеша прогуливающийся вдоль берега. Горло сжалось в тиски, когда зрение обострилось, и расплывшаяся тень, наконец, обрела четкие очертания. Это была девушка с золотистыми, переливающимися в лучах закатного солнца локонами, что ниспадали по плечам. Одетая в длинное, белое, почти консервативное платье, если не считать небольшой вырез в зоне декольте. Она вдруг остановилась, повернувшись к нему спиной. Приподняла подол своего одеяния и по щиколотку зашла в воду, застыв на месте, словно прекрасное каменное изваяние. Будто боялась зайти дальше. Первой мыслью было то, что он все-таки сошел с ума. Или умер и попал в свой собственный Ад, где ее призраки будут преследовать его на каждом шагу. Сульфус не знал наверняка, но не стал терять времени. Как безумец сорвался и побежал за ней, одержимый страхом, что еще пару секунд — и она растворится так же внезапно, как и появилась. Не отдавая отчета в своих действий, коснулся ее руки, вынуждая обратить на себя внимание. Девушка вздрогнула и развернулась, непонимающе смотря на него. Он был готов выдохнуть от облегчения, понимая, что не ошибся. Хотел прижать к себе и шептать на ухо тысячу извинений. Целовать, пробуя на вкус. Вдыхать ее запах, что все эти месяцы преследовал его наяву и во сне. Но не смог. Мозг прорезала ужасающе-отвратительная мысль, что перед ним уже не та Раф, которую он помнил. Да, ее кожа все еще была такой же теплой и мягкой на ощупь, а волосы — такими же непослушными, как раньше. Но не глаза. Глаза были холодными, отчужденными, пустыми. В них не читался привычный азарт или нежность. В них, в общем-то, не читалось больше ничего. — Я могу вам чем-то помочь? — напряженно спросила, устав, по видимости, от его бесконечно долгих разглядываний. Голос казался безжизненным и каким-то чрезмерно искусственным. Сульфус моргнул, избавляясь от оцепенения. Вопрос был весьма логичным, но ему отчего-то стало нестерпимо больно. На языке вертелось множество фраз — признаний, исповедей, — но он осознавал, что это было бессмысленно. Не так представлял себе их встречу, и оказался совершенно к ней не готов. Перед глазами опять замельтешили отрывки из прошлого. — После операции я даже не буду помнить твоего имени. Однажды ты можешь пожалеть об этом. — Тебе в любом случае будет уже плевать. Ненависть и отвращение к себе прожгли грудную клетку в очередной раз. Она оказалась права. Как и всегда. Теперь Сульфус не просто жалел об этом, но и был готов собственноручно вырвать себе сердце. Лишь бы не чувствовать, как оно болезненно сжимается. Лучше уйти, пока не стало поздно. — Нет. Я, кажется, обознался, — сухо ответил, пряча руки в карманах джинс. Не позволяя себе даже посмотреть на нее в последний раз, отвернулся и стремительно зашагал прочь. Как самый настоящий трус, которым, впрочем, и являлся. Раф кивнула, будучи полностью удовлетворенной таким ответом. Заметила, конечно, что в словах незнакомца сквозила боль и опустошение, а в глазах неприкрыто читалась бесконечная тоска. Но ей с некоторых пор стало абсолютно все равно на чувства других. Хоть Ури и говорила, что раньше она была стопроцентным эмпатом. Самым милосердным и чувствительным ангелом из их компании. Разглядывая постепенно удаляющегося парня, не смогла не заметить в нем нечто странное. Его душевное состояние ее не заботило, но вот физическое — вполне заинтриговало. — Ты ведь демон, не так ли? Извини за грубость, но от тебя исходит очень темная энергия, — задумчиво произнесла, склонив голову набок. — Нечасто встретишь бессмертного, который проводит свободное время в облике человека. Это… довольно необычно. — Сказал ангел без крыльев и нимба, — насмешливо произнес, остановившись. Развернулся к ней лицом, прилагая все возможные усилия, чтобы сохранить остатки самоконтроля и с равнодушием выдержать ее взгляд. — Да, ты прав, не мне об этом говорить. Не знаю, почему это делаю и зачем вообще сюда пришла. Просто мне кажется, что раньше я любила это место. А теперь пытаюсь вспомнить, за что, — натянуто улыбнулась, вспоминая наставления Мики о том, что улыбка — признак хорошего тона и способ завязать душевную беседу. С некоторых пор ей приходилось заново учиться многим базовым вещам. Заставлять себя делать те или иные вещи, которые даже не приходили в голову. Например, проявлять сочувствие к упавшему ребенку или подбадривать расстроенных знакомых, которые ждали от нее этого. Жить в Энджи-Тауне и быть лишенной всяких эмоций оказалось сложнее, чем она думала. А еще к этому приплюсовывалось то, что Раф не помнила многих деталей из своей жизни и не понимала, почему так произошло. Ей сказали, что это — последствия операции, которую пришлось сделать, потому что подхватила какую-то людскую заразу. Как грипп. Люди ведь часто болеют? Во всяком случае, теперь она здорова, полна сил и совсем скоро вернется к тому, о чем мечтала с десяти звезд — борьбе за сияющий нимб. Ури говорила, что ей стоит держаться от демонов подальше. Особенно от представителей мужского пола. Но это казалось полным вздором. Что они, в конце концов, могут ей сделать? Тем более, что этот парень вовсе не казался опасным. Она ведь помнила Гаса, Кабале, Кабирию, Мефисто и многих остальных студентов, которые учились под началом профессора Темптель. Но не помнила его. Вероятно, это новый ученик, который недавно перевелся и прибыл пораньше, чтобы изучить обстановку? Что ж, они в чем-то похожи. — Я Раф, — проговорила как можно более дружелюбно, выходя из воды и приближаясь ближе. Протянула руку для рукопожатия, ожидая его реакции. Нет ведь ничего плохого в том, чтобы познакомиться с другими вечными перед началом учебного года в Золотом Университете? Он ухмыльнулся, чувствуя, как ностальгия буквально бьет его по лицу наотмашь. Именно так все однажды началось. Как иронично и жестоко даже для такой бессердечной твари, как мироздание. Едва сдержал себя, чтобы не рассмеяться и не закатить глаза. Было больно. Очень больно. И все же внутри на мгновение поселилась надежда, что если сыграть по всем правилам, повторить сценарий, то Раф все вспомнит. Как в тех глупых романтических сказках, которые она когда-то так любила и рассказывала ему. — Меня зовут Сульфус. Ты, наверное, слышала обо мне, — ответил с тем же вызовом, что и два года назад. Но в этот раз не рассмеялся и руку не отдернул, вкладывая свою ладонь в ее и крепко сжимая. Круг замкнулся. Судьба все равно рано или поздно сведет тех, кто предначертан друг другу, как бы сильно не расходились их дороги, — ее слова, сказанные однажды, набатом прозвучали в его голове. Возможно, это действительно был его шанс. Шанс все исправить и поступить в этот раз правильно. Ведь Сульфусу показалось, что в ее холодных небесно-голубых глазах мелькнул огонек интереса. Всего на секунду — и, вероятно, это было всего лишь его помутнением и желанием выдать больные фантазии за реальность. И все же поклялся себе, что больше не облажается. Найдет способ вернуть прежнюю Раф; ее память и чувства. Докажет ей и всем остальным, что она однажды все-таки не ошиблась, полюбив своего врага. Но все это будет позже. А пока Сульфус нежно держит ее за запястье и тянет за собой, к воде. Волны наконец успокоились, и последние лучи солнца пробились сквозь облака, даруя невиданной красоты закат. — Хочешь поплавать? Она недоверчиво посмотрела на него, гадая, можно ли довериться. Страха, неуверенности или смущения перед незнакомцем, конечно же, не было. Это было одним из очевидных преимуществ ее безэмоциональности. Однако, в голове опять всплыли наставления Ури о том, чтобы держаться подальше от демонов-мужчин. Прислушавшись к своей интуиции и инстинктам, Раф не нашла ничего, что могло бы ее разумно оттолкнуть и отпугнуть. Даже наоборот — рядом с ним, как ни странно, было вполне спокойно. Поэтому, равнодушно пожав плечами, лишь произнесла: — Не уверена, что умею плавать. Точнее сказать — не помню. Сульфус хмыкнул, и губы его непроизвольно растянулись в улыбке. Посмотрел ей прямо в глаза, насмешливо, с озорством. — Я научу. Просто держи меня за руку до тех пор, пока не почувствуешь, что готова отпустить, хорошо? Раф кивнула, медленно ступая за ним. Она не знала, почему вообще все это делает, ведь это — абсолютно точно иррационально. Плавать в незнакомом месте, с незнакомым парнем, который, к тому же, является демоном — несусветная глупость. И все же она не могла отделаться от мысли, что это — правильно. — Только не обмани меня. — Не посмею.