Теория вероятности

      Когда он пришел во второй раз — буквально на следующий день после того, как обо всем узнал, — Раф было волнительно, неловко и, наверное, даже стыдно.       Стыдно, потому что думала, что навязывает себя ему; что Сульфус делает это лишь из чувства долга и моральных соображений. На что соперник лишь посмеялся и сказал, что она явно перепутала его с одним из своей пресловутой «ангельской гвардии». Ощетинился, будто оскорбленный таким предположением. Но на косвенно заданный вопрос «почему же тогда вернулся?» не ответил, быстро переведя тему.       Неловко ей же было, потому что Раф совершенно точно не знала, чем им заниматься и о чем говорить. Выросшие в противоположных по своей сути мирах, сражающиеся по разные стороны баррикад — они едва ли могли найти что-то общее. За два земных года, проведенных бок о бок в борьбе за Эндрю, так и не успели друг друга узнать. Да и зачем сближаться с врагом, учитывая, что более старшие и опытные бессмертные не раз судачили, что общего у них нет и не должно быть?       Но, чувствуя как сжимается сердце от одного взгляда на Сульфуса, она понимала, что наставники ошибались. За что-то и почему-то Раф ведь его полюбила. И полюбила столь отчаянно, безрассудно, сильно, что была готова кричать об этом. Доказательства этого буквально отпечатались на ее коже.       Безумно хотелось понять, как такое возможно. Какие вообще могут быть объяснения появлению этого чувства, что одновременно и убивало, и придавало сил? Разве ангел, несущий во всеобщем понимании свет, чистоту и доброту в этот мир, может хотя бы гипотетически влюбиться в того, кто является олицетворением тьмы, грязи, похоти и зла?       Это поселившееся внутри нее чувство было неправильным, деструктивным… невозможным? Может быть, виной всему, как и всегда, ее людская натура? Та, что по природе своей имеет склонность к искушениям и слабость пред соблазнами? Ведь Сульфус, как дьявол, и вправду хорош — ни одна смертная девушка не пройдет мимо и поддастся, стоит ему только пальцами щелкнуть.       Раф пытается убедить себя в этом, найти объяснение и достойное оправдание своему, как другие бы сказали, «падению». Но сама не верит. Знает ведь, что это ложь и эгоистичный порыв обелить себя, свою репутацию и имя.       Эта любовь, выросшая из семян ненависти и предрассудков, явно не имела ничего общего с ее человеческим происхождением. Ибо любую болезнь, помутнение, затмевающее рассудок, можно вылечить и исправить. А она — сколько бы ни старалась — не смогла прогнать Сульфуса из мыслей.       Поэтому и сделала первый, неуверенный шаг в его сторону. Нарушила затянувшееся молчание и начала говорить обо всем, что только приходило в голову: о погоде, школе, подопечном. Боялась быть отвергнутой, но все же решилась, убеждая себя в том, что, раз он пришел, то явно не будет проигрывать типичный сценарий пренебрежения, который был всякий раз, стоило им встретиться на глазах у остальных.       Сульфус, как ни странно, действительно ее не отверг. Продолжал сидеть на расстоянии нескольких метров и напряженно разглядывать горизонт, но разговор поддерживал. И, как ей показалось, был даже вовлечен.       Они тогда проговорили до поздней ночи, узнавая друг друга, периодически смеясь и шутливо споря. Раф узнала, что он, вопреки всем ожиданиям, тоже довольно заинтересован в личности Эндрю: наблюдал за мальчиком во внеурочное время; читал его любимые комиксы, чтобы лучше понимать, и даже понемногу им проникся. Это было одновременно и открытием и ответом на все вопросы о том, почему же Сульфус так успешно порой воздействовал на подопечного.       Так прошло еще несколько дней: постепенно открываясь друг другу, снимая маски, они даже стали походить на кого-то, кого можно было назвать приятелями. Разговоры казались душевнее, открытее, а общих интересов — все больше.       И Раф чувствовала, что ей легче, спокойнее: приступы не мучали в течение дня, а новые бутоны почти не прожигали и не разрывали плоть. Наверное, она бы уже как последняя влюбленная дурочка настроила себе кучу планов и ванильных фантазий, но нутром понимала, что это — несбыточное.       Сульфус подпустил ее ближе, да, и это факт. Но все же недостаточно для того, чтобы на что-то надеяться. В его глазах читался холод, безразличие, а в поступках и движениях не проглядывался порыв быть ближе или случайно дотронуться. Он лишь, как благородный рыцарь, исполнял свою роль исправно и даровал ей небольшое облегчение. Вероятно не хотел, чтобы последние недели жизни той, с кем бок о бок провел столько времени, прошли в мучениях.       Раф одновременно проклинала и благодарила свою болезнь. Ведь механизм ханахаки устроен умно: боль приглушается от близости любимого, но окончательно симптомы не пройдут, пока он не полюбит ее. Это придавало трезвости рассудку и разбивало розовые очки, которые ей так не хотелось снимать. А еще продлевало агонию, поддерживая организм, но продолжая уничтожать изнутри. Как иронично и жестоко.       Потерявшаяся в своих мыслях, Раф вернулась в реальность только когда ощутила на себе изучающий и напряженный взгляд. Черт, она давно потеряла нить разговора. Кажется, Сульфус говорил о море и о том, как сильно его любит. Его мощь, необузданность и загадочность. О том, что часто в детстве прилетал с отцом на Землю, чтобы поплавать — конечно, после того, как получит парочку наставлений касательно искушения невинных душ. Наглядных.       — Я не умею плавать, поэтому не могу разделить твоего восхищения, — обреченно призналась, качая головой, — то есть, нет… я, конечно, люблю море, соленый воздух и горячий песок. Обожаю гулять по берегу или просто сидеть и смотреть на волны, думая о своем. Именно поэтому я провожу здесь все свое свободное время: красота человеческого мира меня поражает. В Энджи-Тауне, как ты, наверное, догадываешься, такого нет.       — О да. Там вы лишь утопаете в облаках и спорите о том, кто кого первым пропустит в музей, который вы и так уже знаете наизусть. А потом приходите домой, читаете пару сотен молитв и ложитесь спать. Обязательно вовремя, иначе небесный патруль покарает за нарушение правил.       В его голосе слышалась неприкрытая насмешка, и Раф, не сдержавшись, легонько толкнула его в плечо. В ответ получила еще один смешок, на что лишь закатила глаза. Непробиваемый.       — Все совсем не так! — буркнула, обиженно надув губы. — У нас есть много интересных занятий, и никакого «небесного патруля» нет! И вообще — можно подумать, в Серном городе есть хоть что-то интересное.       — Пабы, гонки, пещеры с ловушками и препятствиями — это, как мне кажется, намного увлекательнее музеев и вечно зеленых парков с цветочками. Ваша жизнь скучна, пока наша — полна впечатлений, эмоций, адреналина. Мы не отказываем себе в желаниях, не думаем о репутации и прочем. Просто наслаждаемся, не боясь, что кто-то осудит.       Раф опустила глаза, задумываясь над услышанным. В этом действительно был смысл. Пока жители Небес прозябают свою жизнь, опасаясь быть в чем-то обвиненными, демоны вольны жить так, как хотят.       За всю свою короткую жизнь она познала не так уж много, и было грустно вдруг это осознать. Не ощутить вкус свободы; затмевающий рассудок чувство драйва, настоящего страха — все это казалось страшно, особенно когда понимаешь, что никогда уже и не успеешь.       Сульфус, кажется, прочитал ее мысли. Встал со своего места и, отряхнувшись от песка, протянул руку.       — Пойдем. Научим тебя плавать.       Недоверчиво оглянувшись по сторонам, Раф ощутила прилив паники.       — Но море ведь сегодня не спокойное. И уже темнеет.       — Да, — заговорчески улыбнулся, — в этом весь смысл.       Поразмыслив, она все же неуверенно вложила свою ладонь и поднялась. Пыталась подавить чувство первобытного страха перед неизведанным и, на первый взгляд, опасным. Другие ангелы абсолютно точно не оценили бы идею купания в буйной воде и под ручку с демоном. Но топить ее и бросать на глубине абсолютно нелогично, учитывая и так недолгий оставшийся срок жизни и талисман, который она в любой момент может призвать, чтобы перевоплотиться обратно.       — Только пообещай, что не станешь опять изображать тонущего и обманывать меня, — с улыбкой протянула, вспоминая первое совместное состязание.       Теперь глаза уже закатил Сульфус, издав при этом смешок.       — Чтобы избавиться от тебя мне больше не нужно хитрить. И как ты вообще умудрилась чуть не победить меня, учитывая неумение плавать?       — Тогда у меня под ногами была доска для серфинга, а за спиной — крылья. И я бы победила, не воспользуйся ты моей добротой. Ведь я хотела спасти тебя, позабыв даже о долге и собственном страхе.       Он смерил ее долгим, пронзительным взглядом прежде, чем задумчиво произнести:       — Разве объяснишь, почему люди, не умеющие плавать, бросаются с моста за утопающим? Ты — невероятный феномен. И это не комплимент.       Раф запнулась от неожиданности и удивленно на него посмотрела. Рука Сульфуса, такая холодная и твердая, до сих пор была в ее руке, и это было единственным, что спасло от падения. Неужели он и впрямь сказал это? Процитировал одну из ее любимых книг; одну из книг смертных писателей?       — Ты изучал земную литературу?       — Хочешь быть лучшим — узнай все о деле, что тебе поручено. Пойми, как это работает и найди слабости, чтобы если ударить — то наверняка, — сказал спокойно, пожав плечами. Так, словно рассуждал о выборе печенья на завтрашнем чаепитии.       Раф прикусила нижнюю губу, задаваясь сотнями вопросов. Было не до конца понятно, что именно Сульфус имел в виду: изучение людей, их психики, особенностей поведения, или же ее саму? Все это так и осталось очередной загадкой, потому что в следующую секунду он потянул за собой, увлекая в воду.       Было холодно, мокро и крайне необычно — все то, чего она не могла постичь в облике бессмертной. Разные эмоции накатили как ураган: от восхищения до ужаса. И Раф вдруг осознала, что одна минута, проведенная человеком, стоила сотню ангельских звезд.       Неуклюжесть и первобытный страх сковали, заставив инстинктивно прижаться к его груди. Сульфус хрипло рассмеялся, обнимая одной рукой за талию.       — Если бы мне только сказали в первый учебный день, что однажды я буду держать в своих руках беспомощного и дрожащего ангела, я бы точно не поверил.       — Ох, заткнись.       Получив в ответ еще больше раздражающего смеха, Раф отпрянула, цепляясь за остатки своей гордости. Но Сульфус твердо притянул обратно, помогая справиться со страхом и неуверенностью.       — Думаю, на сегодня достаточно, — жалобно протянула, пытаясь нащупать ногами дно.       Подняв ее голову за подбородок, он вынудил смотреть на себя. Едва сдерживая снисходительную ухмылку, тихо прошептал:       — Давай так: я обещаю, что не отпущу тебя, пока ты не почувствуешь себя уверенно. И буду рядом до тех пор, пока ты не будешь готова отпустить мою руку, хорошо?       Раф обреченно кивнула, заставив себя проглотить ком в горле. Желудок сжался от нервов, но она понимала, что лучше бороться со своим страхом, чем трусливо бежать. Тем более, что Сульфус дал обещание помочь. И в его голосе не слышалось ни намека на ложь, так что, наверное, ей действительно стоит поверить в его искреннее желание заняться… благотворительностью? Хотя он и так занимается ею все последние дни; поэтому это не должно казаться чем-то странным.       Соперник и впрямь ее не обманул. С практически святым терпением учил плавать, поддерживая и направляя. И, нужно сказать, добился успеха: спустя некоторое время она уже неплохо держалась на воде и даже кое-как плавала. Неуклюже и неуверенно, но лучше, чем ничего.       Сульфус, называя себя превосходным педагогом, вставлял идиотские комментарии и шутки, за что получал в отместку брызги в лицо. Наигранно злился, бросаясь в «погоню» и хватая под водой за лодыжку. Она смеялась, захлебывалась, злилась, но не могла не признать, что улыбка в первые не сходит с лица по естественным причинам.       Когда спустя час, уставшие и продрогшие, они вылезли из воды, Сульфус сам, не спрашивая, усадил ее себе между ног. Растирал руками предплечья и запястья, помогая согреться. Несмотря на то, что его кожа была мертвецки ледяной, Раф было невероятно жарко. Откинув голову ему на грудь и провожая взглядом последние лучи солнца, она едва слышно прошептала слова благодарности.       Так проходили все последующие дни. В ожидании, предвкушении и постоянном отсчете оставшихся часов до их очередной встречи. На одном и том же месте. Они смеялись, шутили, ругались, но были, как ни странно, ближе, чем за все прошедшие месяцы совместного обучения.       И она с ужасом осознавала, что влюблялась все больше — пусть это и казалось невозможным. А еще понимала одну простую вещь: страх смерти отошел на второй план; теперь гораздо страшнее было умереть, не увидев его перед этим в последний раз. Такое люди, кажется, называют зависимостью?       Нервно переминаясь с ноги на ногу, Раф не сводила взгляд с горизонта. Солнце медленно, но верно опускалось все ниже, отбрасывая красивые тени на воду. Закат был ее любимым временем: множество красок перемешивались, превращая небо во что-то нереальное, загадочное и прекрасное. Все эти оттенки хаотично накладывались друг на друга — прямо как ее эмоции в последние дни — путая, пугая и вызывая странную зависимость.       Да, наверное все это определенно можно было описать только одним этим словом. Иначе как еще объяснить нервозность, страх, стыд, волнение, смешанное с разрывающей на кусочки нетерпеливостью? Она была оголенным нервом, который мог перегореть в любую секунду.       Каждая их встреча — глоток свежего воздуха. В прямом и переносном смысле. Облегчение накатывало волной, прогоняя физические страдания и заставляя морально погибать всякий раз, как это заканчивалось. До одури хотелось схватить его за руку и попросить остаться. Крепко обнять, прижавшись всем телом и никогда не отпускать, позволяя себе вдыхать его запах, касаться и засыпать, зная, что наутро проснется без приступа.       Это была болезнь. И если раньше она выражалась только в кашле, судорогах и остальных симптомах ханахаки, то сейчас все границы стали размытыми. Познав облегчение от его близости, Раф стала желать этого каждую секунду своей никчемной, сузившейся до атомов, жизни. Имея чуть меньше гордости уже давно бы, вероятно, пала на колени, прося не оставлять в одиночестве. Но гордость все-таки сохранилась.       Как и разум. Понимала ведь, что это все ненадолго. Совсем скоро Сульфусу все это надоест, и он перестанет приходить. Наиграется, пресытится, заскучает. Для него это ведь не больше, чем азарт, игра, научный интерес или очередное самолюбование.       Что делать, когда этот момент настанет? Она не знала. Это было похоже на тупик.       Привыкшая всегда и во всем находить проблеск надежды, добиваться своего и побеждать даже когда ситуация уже заранее безнадежна, Раф с горечью осознавала, что здесь выхода нет. Поэтому цеплялась за всякое мгновение, проведенное с ним, судорожно хватаясь за жизнь. Со страхом и сводящим с ума отчаянием представляя, как совсем скоро опять начнет отхаркивать черные лепестки и выдирать из тела новые бутоны.       Ее конец будет печальным, но, вероятно, красивым. Падший ангел, окруженный сотнями дьявольских цветков. Об этом обязательно напишут песню.       Уже почти стемнело, и Раф с тяжелым вздохом опустилась на песок, чувствуя, как першит в горле, а к глазам непроизвольно подступают слезы. Зная, что будет дальше, мысленно подготовилась, стараясь размеренно дышать. Во рту появился привкус железа и чего-то цветочного — все по сценарию. Прошло двадцать четыре часа с их последней встречи, и она, в общем-то, даже долго продержалась. Возможно, его близость имела накопительный эффект?       Ясно было одно: сегодня Сульфус не придет. Ведь он никогда не опаздывает, будучи совершенно пунктуальным вопреки своей натуре. Может быть, ему надоело играть роль доблестного рыцаря и спасать ту, что должен был желать уничтожить еще с первой встречи.       Сейчас он, наверное, развлекается с друзьями, празднуя последние учебные дни. Готовиться к экзаменам — не то, на что искусители станут тратить свое драгоценное время. Тем более, что и так потратил его впустую слишком много, проведя с ней всю эту неделю.       Раф надеялась, что у нее будет больше времени. Что ей хватит сил, чтобы продержаться до выпускного. По скромным подсчетам, ханахаки, даже в такой запущенной стадии, должно было милостиво отпустить ей хотя бы четырнадцать дней. Осталось семь. И, молясь Сферам, она рассчитывала, что «дозированного лечения» достаточно, чтобы увидеть горящие глаза подруг и их почти-светящиеся-нимбы. Обещала ведь.       Грудная клетка сжалась, сигнализируя о нехватке кислорода, а гортань и глотку начало нещадно жечь. Разрываясь от боли и тихо хрипя, Раф пыталась сдержать кашель. Вдох-выдох. Несмотря на все усилия, инстинкты оказались сильнее.       Перед глазами все поплыло, и, не помня себя от разрывающей на части агонии, она сдалась. Черные лепестки заполонили собой все вокруг, контрастируя с капельками крови. Кажется, математические расчеты — не ее сильная сторона. Сколько ей вообще осталось?       Проклиная себя, свои чувства и вообще все вокруг, она не сразу ощутила чье-то нежное, успокаивающее поглаживание по спине. Забравшее в одно мгновение всю боль и отчаяние. Голова все еще кружилась, а мозг отчаянно пытался справиться со стрессом, спасая психику. Новые цветки, разрывая плоть, хаотично вылезали наружу, делая ее похожей на живую изгородь.       — Всего пятнадцать минут — и ты уже собралась умирать? — насмешливый голос раздался совсем близко.       Пораженная и испуганная чужим присутствием, Раф вздрогнула и резко обернулась, встречаясь взглядом с тем, кто был ее наказанием и спасением одновременно. Сульфус рассматривал ее с интересом и… обеспокоенностью? Кажется, теперь ее мучают и галлюцинации.       Слегка отодвинувшись, она опустила глаза в пол, пытаясь восстановить дистанцию. Было так стыдно и неприятно показывать свою слабость тому, кому абсолютно на это наплевать. Умирающая, зависимая, влюбленная, но не сломленная.       Расценив молчание по-своему, Сульфус опустился на корточки и осторожно прикоснулся двумя пальцами к ее подбородку, вынуждая снова на себя посмотреть. В нежной, несвойственной ему манере, провел по уголкам губ, что-то вытирая.       — У тебя кровь, — шепотом произнес, а потом, словно что-то вспомнив, торопливо оглядел ее с ног до головы. — Везде.       Раф кивнула, не зная, что можно ответить. Да, она чувствовала, как одежда прилипла к телу, чем-то пропитавшись. И также ощущала, как множество цветков распустилось на ее теле, опутывая, словно кокон. Такое не пропустишь.       — Пойдем, — строго проговорил, протягивая руку, — надо тебя вымыть.       Неуверенно поднявшись на ноги и крепко за него держась, Раф отрицательно помотала головой. На языке скопились миллионы слов протестов, потому что ей совершенно точно не хотелось прямо сейчас лезть в воду. Несмотря на стремительно приближающееся лето на улице было прохладно, а они оба, как уже завелось, были в облике смертных.       Мокрая одежда, дрожащая от холода хрупкая человеческая оболочка, испорченная прическа — не так себе Раф представляла этот вечер. Как же много у людей проблем и неудобств!       Запускать обратное превращение — еще одна не самая соблазнительная идея. Она слишком привыкла уже проводить свои ночи, лишенная крыльев, магии и талисмана. Это позволяло смириться и свыкнуться с мыслями о смерти той, кому с самого раннего детства обещали бессмертие.       Однако все возражения так и остались неозвученными. Сульфус, вопреки всем ожиданиям, повел ее не к воде, а к тому самому маленькому дому, где Раф коротала одинокие часы до рассвета. Откуда он мог знать, что это ее убежище?       — Как ты?..       Сульфус хмыкнул, бросив на нее быстрый взгляд через плечо.       — Я довольно наблюдательный.       Он бесцеремонно распахнул входную дверь, осматривая помещение. Да, это место абсолютно точно нельзя было назвать роскошными апартаментами или хотя бы чем-то достойным. Одна небольшая комната, где из всех удобств была только старая, скрипучая кровать у окна, деревянный стол, один стул и поржавевший от долгого неиспользования холодильник. Стоящий здесь, кажется, еще с прошлого столетия.       Ободранные стены, обшарпанные полы, паутина — все это совсем не добавляло уюта. Но Раф все равно любила это место. Хотя бы потому, что считала его своим. Чем-то личным, о чем никто не знает. Где она может, не боясь быть пойманной, выплакать всю свою боль и кричать об этом, сколько захочет. Где не приходится собирать за собой черные, выхаркиваемые с кровью лепестки, и стыдливо их прятать.       — Если бы я только знал, что ты любительница подобных интерьеров, я бы обязательно организовал тебе тур в Серный город, — саркастично протянул Сульфус, проводя пальцем по слою вековой пыли на столе.       — Будь у меня силы, я бы непременно навела здесь порядок, — обиженно буркнула в ответ, садясь на кровать. — Но все они уходят на то, чтобы умирать от любви к тебе.       — Как поэтично звучит.       Он вновь обвел ее изучающим взглядом и, недовольно поджав губы, скрылся в смежной комнате. Послышался скрип сантехники, а следом — тихое журчание воды. Внутри же поселился всплеск своеобразного удивления, ведь Раф была уверена, что здесь недоступны блага цивилизации. Хотя бы потому, что тут никто не живет и, соответственно, за это не платит. У людей ведь с этим все намного сложнее.       Через мгновение Сульфус вернулся, держа в руках влажное полотенце. Присел перед ней на корточки и начал осторожно оттирать с нее запекшуюся кровь. Лицо, шея, руки — все, до чего мог дотянуться. По телу пробежали мурашки, и она вздрогнула, прикрыв глаза от удовольствия. Он не прикасался к ней напрямую, только через ткань; и все же Раф млела, стараясь незаметно придвинуться поближе.       Проявление заботы — пусть и мнимой, фальшивой — заставляло влюбленное, глупое сердце биться чаще. Щеки покрылись румянцем в тот момент, когда вдруг пришло осознание, что ей определенно хотелось бы большего.       Закончив, он деликатно передал ткань, чтобы Раф провела ею там, где его прикосновения показались бы неуместными. Прикусив губу, чтобы скрыть свое разочарование, она принялась за дело, проводя медленно вниз от ключиц до зоны декольте. Ее платье было легким, свободным, длиной почти до пола, и, наверное, его можно было бы назвать консервативным, если не брать в расчет оголенные плечи и глубокий вырез.       Не поднимая головы, она украдкой на него посмотрела, ожидая увидеть желание или хотя бы заинтересованность. Но взгляд Сульфуса был ледяным и безразличным; он словно смотрел сквозь нее. По сердцу будто провели лезвием в тот момент, когда Раф поняла, что все попытки соблазнить его тщетны. Ему не нравилось ее тело, она сама, и никакое глубокое декольте и неумелые намеки это не исправят.       Он, вероятно, видел десятки обнаженных женских тел. Намного более красивых, с правильными формами и изгибами. И с чего Раф вообще взяла, что бледный, исхудавший, гниющий изнутри ангел вдруг сможет его обольстить? Сульфус вырос ведь в месте, где похоть, нагота и желания не осуждались, а скорее даже поощрялись.       Дышать стало трудно; так, словно в комнате перекрыли кислород. Разочарование, боль, стыд — все это захлестнуло огромной волной, и ей хотелось немедленно убежать отсюда. Мало того, что она и так навязывает свое общество, так теперь еще и буквально себя предлагает, совсем позабыв о чувстве собственного достоинства! Мерзко. Как же ей, черт возьми, мерзко. А еще больно — но уже от осознания своей непривлекательности.       Оттерев последнее красное пятнышко с особым усилием — чтобы причинить секундное страдание и привести мысли в порядок, — Раф бросила полотенце на пол. Вздохнула, судорожно пытаясь придумать тему для разговора, лишь бы только нарушить эту давящую на психику тишину.       Одновременно хотелось, чтобы он ушел, позволив ей захлебнуться в слезах и ненависти к себе, и при этом — чтобы остался и стер собой, как ластиком, всю боль.       — Спасибо, — неуверенно произнесла, натягивая улыбку. — За это и за все остальное. Но я так и не понимаю — почему ты это делаешь? Зачем приходишь каждую ночь?       Сульфус пожал плечами, меряя шагами комнату.       — А ты как думаешь?       Раф нервно облизала губы, задумываясь. Ей не нравилось, когда отвечали вопросом на вопрос. Но с демонами так всегда и происходило. Изворотливые, хитрые — они придумывали тысячу способов, чтобы уйти от ответа.       — Думаю, что ты намного лучше, чем хочешь казаться. Что ты на самом деле добр и способен на сострадание.       В ответ на это Сульфус рассмеялся. Громко, язвительно; так, будто только что услышал самую смешную шутку.       — Ты так ничего и не усвоила, мой ангел, — с трудом поборов смех, издевательски протянул, — те, кто верит, что демоны делают что-то по доброте душевной, обычно горько об этом потом жалеют.       Поморщившись, Раф сжала руки в кулаки. Когда над тобой смеются — всегда неприятно, особенно, если ты открыл собеседнику душу и был искренен.       — Тогда что же это?       Вернув своему лицу непринужденность и безразличие, Сульфус смерил ее долгим, ехидным взглядом. Таким, каким смотрел на нее в день знакомства, когда она поверила его дружелюбному жесту и протянула руку.       — Скука? Научный интерес? — сдержанно перечислял, загибая пальцы. — Или, быть может, нежелание выходить из зоны своего комфорта? Умрешь ты — и мне дадут нового соперника. Не хотелось бы тратить время на его изучение. С тобой мне уже давно все понятно: я знаю, когда ты злишься, недовольна, хочешь напасть. Вижу, когда смущена или строишь глобальные планы по спасению душ смертных. Ты для меня открытая книга, и я не хотел бы тратить силы на прочтение другой.       Задохнувшись от неожиданно жестоких слов, Раф разочарованно покачала головой. Это было больно; больнее, чем она могла себе представить. Да, биться в конвульсиях, кашлять кровью и ощущать, как стебли цветов рвут кожу, просясь наружу — тоже не очень приятно, но это не шло ни в какое сравнение с этим.       В горле запершило, и ей отчаянно хотелось прогнать его отсюда. Но сделать это сейчас означало бы показаться жалкой, слабой, проигравшей. Такого удовольствия она ему не подарит.       — Ты ничего обо мне не знаешь, — прошипела ледяным тоном, гордо вздернув подбородок.       — Правда? — с вызовом спросил, склонив голову набок и двумя быстрыми шагами оказываясь рядом. — Я знаю, что когда тебе стыдно, ты опускаешь глаза в пол и забавно дергаешь носом. Когда страшно — начинаешь накручивать прядь волос на палец или теребишь браслеты на запястьях. Когда злишься — сжимаешь кулаки и расправляешь плечи. Когда же твоя гениальная светлая голова придумывает план по моему свержению, ты непроизвольно бросаешь в мою сторону полный гордости взгляд. Все это, кажется, азы людской психологии, и теперь я понимаю, почему это так отменно на тебе работает.       Сульфус в очередной раз скептически ее оглядел, и, не сдержавшись, добавил:       — А еще я знаю, что ты каждую ночь засыпаешь в обнимку с плюшевым мишкой.       Последние слова повлекли за собой довольную ухмылку, и Раф инстинктивно ударила его по груди. Но он, кажется, даже не заметил толчка, убирая ее волосы за спину, чтобы склониться над ухом.       — А вот когда соблазняешь, — сделал многозначительную паузу, — прикусываешь нижнюю губу и покрываешься румянцем.       Он наконец замолчал и, празднуя свою маленькую победу, коснулся губами ее оголенного плеча. Этот жест не был милым, нежным или романтичным. Скорее насмешливым, показывающим всеобъемлющую власть над ней. Тело тут же отреагировало, покрываясь мурашками, вопреки ее воли.       Раф была готова завыть от абсурдности ситуации и осознания своей беспомощности. Он знал о ней все. Знал, на какие точки давить и куда целиться, чтобы сделать больнее. Цепляясь за остатки своей гордости, повела плечом, как будто пыталась скинуть с себя груз его прикосновений. Отодвинулась, чтобы не чувствовать чужое дыхание, и попыталась встать. Но Сульфус вдруг крепко схватил ее за предплечье, останавливая.       Повернувшись к нему лицом, Раф собиралась высказать сотню ругательств, но застыла, так и не успев произнести ни слова. Они оба с удивлением разглядывали, как цветы на ее плече постепенно исчезают, оставляя после себя лишь чистую, здоровую кожу. Ни крови, ни шрамов.       Там, где побывали его губы, болезнь отступала.       — Так вот как это работает, — с почти детским энтузиазмом произнес.       Он прижался ближе, проводя дорожку поцелуев от ее шеи до запястья. Раф тяжело сглотнула, ощущая, как внутри нее разгорается странное, непонятное, пугающее своей силой желание. Будто с каждым движением Сульфус возвращал ей жизненные силы, напитывая собой. Все больше цветов растворялось, принося долгожданное облегчение, и даже проглядывающие под кожей вены больше не казались черными.       Шумно вздохнув, она постаралась справиться со смущением, когда его руки осторожно приспустили бретельку платья. Еще были живы воспоминания, как совсем недавно он демонстративно отказывался смотреть на нее. Сейчас же, на секунду поймав его взгляд, Раф успела разглядеть в нем все то, о чем мечтала: интерес, восхищение и… вожделение? Убедиться в этом не успела — демон, как и подобает его сущности, тут же скрыл свои эмоции и поспешил отвлечь.       Уложив ее на спину, навис сверху и лизнул языком впадинку между ключиц. Не останавливаясь, опустился ниже, обходя стороной грудь и касаясь ребер. Цветы исчезали прямо под его пальцами и он, завороженный этим зрелищем, как ребенок, трогал все больше, помечая собой каждый участок кожи. Его действия были расчетливыми, аккуратными; так, будто Сульфус старательно проводил эксперимент в лаборатории, а не ласкал извивающуюся под ним девушку.       Действовал почти по-джентльменски, если это слово вообще можно было применить в данном контексте. Раф испустила едва заметный смешок, закрывая глаза. Он искусно держал себя в руках, даруя лишь облегчение, при этом не заходя за черту непозволительного. Хотя о каких границ вообще может идти речь, когда два существа противоположной расы лежат в одной постели, наплевав на все предрассудки?       К черту все. К черту нимб, ангельские правила и даже собственную гордость, за которую она столько держалась. Все провально. Сейчас ей хотелось большего.       Тихо позвав его по имени, Раф встретилась с ним взглядом, теперь уже отчетливо читая там то же желание, что изводило ее. Даже если Сульфус никогда ее и не хотел, против банальной физиологии пойти тяжело. И этот самоконтроль почти умилил. Притянув к себе, неуверенно коснулась его губ своими.       Тут же отпрянула, как последняя трусиха, ожидая ответной реакции. И получила ее. Сульфус схватил двумя пальцами за подбородок, удерживая, и поцеловал. В этот раз по-настоящему. Неистово, глубоко, бесцеремонно. Не давая возможности отступить или оттолкнуть от себя. Простонав в губы, она закинула руки ему на шею, прижимаясь еще ближе. Казалось, что между их телами сейчас не поместится даже лист бумаги. Все границы были стерты.       Разорвав поцелуй, Сульфус одарил ее проницательным взглядом, словно пытаясь найти намек на смятение. Возможно думал, что все это — проявление болезни, застилающее разум.       — Ты уверена? — нетерпеливо прошипел. Получив в ответ кроткий кивок, усмехнулся. Но не так, как раньше. Не ядовито. Скорее обреченно. — Тебе будет больно. И я говорю не о сексе.       Раф не была идиоткой, прекрасно понимая, что он имел в виду. Это ничего не значит. Ничего не поменяет между ними. Для него это просто очередная интрижка и ночь, проведенная с той, о ком через пару часов и не вспомнит.       И завтра, вероятно, она будет сильно страдать. Но это будет завтра. Сейчас же единственное, чего ей хотелось — чувствовать тяжесть его тела, его поцелуи и касания. Чувствовать, чтобы все это запомнить; и, умирая, вспоминать, как самое счастливое мгновение. Прочитав ответ в ее глазах, Сульфус вернулся с поцелуями к шее, покусывая нежную кожу зубами. Оставляя отметины.       — Скажи, если захочешь остановиться.       Раф знала, что не захочет. Поэтому, закрыв глаза, отдалась ощущениям. Его ласки больше не были похожи на точно просчитанные прикосновения в нужных местах. Теперь это стало чем-то более провокационным и хаотичным. Она громко застонала, запоздало прикусив костяшку указательного пальца, когда его губы опустились на грудь. Это было слишком. Слишком горячо, интимно, неправильно. Но так хорошо. Густо покраснев, она заерзала, когда его зубы слегка царапнули сосок. Сжала бедра вместе с особым усилием, понимая, что белье стало неприлично влажным.       Заговорчески улыбнувшись, Сульфус проложил дорожку мокрых поцелуев вниз, обводя языком пупок и одним быстрым движением раздвигая ее ноги.       На секунду оторвавшись, он позволил себе восхититься открывшимся видом. Такая невинная, смущенная, боящаяся собственных желаний и не знающая, как их удовлетворить. До сей пор Сульфус еще не имел дело с неопытными девушками, которые, к тому же, с самого детства были бы окружены пуританскими правилами. В этом было что-то завораживающее и по-своему прекрасное.       Она выглядела почти как невеста в этом своем белом платье, что теперь бесформенно скомкалось на талии. Спутанные золотистые волосы, испуганный и в то же время полный вожделения взгляд — все это невероятно возбуждало. Что было очень странно, ведь он привык всегда держать себя в руках.       Ее кожа была мягкой, нежной, теплой и шелковистой в тех местах, где проклятые цветки больше не терзали плоть. Совершенной. Хотелось очистить, исцелить как можно больше, чтобы вернуть прежний идеал. И все же легкий, горько-цветочный аромат, исходивший от Раф, пробуждал в нем что-то собственническое, непонятное, почти звериное.       Ее руки в привычном, но уже ставшим забавным неуверенном жесте потянулись к краю его рубашки. Сульфус, сочтя это справедливым, позволил снять с себя верхний атрибут гардероба. А после вернул свое внимание к ее широко разведенным ногам. Маленькие, нераскрывшиеся бутоны были разбросаны по всей внутренней стороне бедра. И, не помня себя от накатившего безумия, прикоснулся к каждому губами, вырывая очередной стон из ее рта. Фанатично наблюдал, как они тотчас растворяются.       — Да ты же чертов полигон для экспериментов.       Когда цветы исчезли, Сульфус скользнул выше, поддевая пальцами резинку нижнего белья. Белые с цветочным принтом. Иронично. Если бы не собственное возбуждение, звоном отдающее в ушах, он бы обязательно над этим посмеялся. Избавив их обоих ненужной детали, медленно скользнул вдоль влажных складок и ввел в нее один палец, подготавливая и расслабляя. Раф поморщилась от неприятных ощущений, поэтому вторым он тут же закружил по клитору, отвлекая. Пряча свое смущение, она вновь притянула его к себе, вовлекая в поцелуй.       Почувствовав ее готовность, Сульфус торопливо стянул с себя джинсы. Не смог сдержать усмешку, когда поймал ее заинтересованный и в то же время испуганный взгляд. Кажется, он никогда не устанет от этого. Не насытится.       Раф вздрогнула и невольно вскрикнула, когда он проник в нее. Это было резче и намного больнее, чем она себе представляла. Шумно втянув воздух, постаралась сдержать подступившие к глазам слезы. Ощущение растянутости и наполненности было чем-то новым и явно не самым приятным.       Сульфус застыл лишь на мгновение, давая привыкнуть. А после продолжил двигаться. Быстро. Глубоко. Вцепившись в бедра и оставляя отметины, которые завтра, вероятно, превратятся в синяки.       Она знала, на что шла, когда приняла решение разделить свой первый раз с демоном. С теми, кто не привык церемониться или шептать романтичные фразочки на ухо. Учитывая, к тому же, что он ее не любил и попросту не знал, что такое нежность. Раф понимала это и принимала, выгибаясь и подмахивая бедрами. Хотелось принести ему удовольствие, потому что, кажется, это абсолютно естественно — желать сделать приятно тому, кого любишь.       Неправильно, но естественно. Как и все то, что между ними происходит.       Сульфус, кажется, отвечал ей взаимностью в своей привычной манере. Сдерживался, насколько это позволяла его темная сущность, и пытался принести наслаждение иным способом — зацеловывая каждый сантиметр кожи, до которого только мог дотянуться. Принося облегчение. Залечивая раны.       Это было странно, и никто из них не нашел бы этому рациональное объяснение. Демон, думающий не только о себе. Что-то сюрреалистичное.       Кровать тихо скрипела в такт его ритмичным движениям. Она мазнула губами по его щеке, оставляя нежный, рваный поцелуй, в который вложила все терзающие ее чувства. Вцепилась ноготками в спину и плечи, царапая, норовя оставить о себе воспоминания. Боль и неудобство постепенно отошли на второй план, а на смену им пришло даже какое-то едва заметное удовольствие. Теперь становилось понятно, почему демоны и люди считают данный процесс занимательным. Это было приятно, но все же недостаточно.       Еще спустя пару мгновений он тихо простонал и уткнулся носом ей в основание шеи, удерживая собственный вес на предплечьях. Закрыл глаза, собираясь с мыслями, а после перекатился на свободную часть кровати. Раф облизала губы, чувствуя, как странно тянет внизу живота. И тревожно проследила за Сульфусом, который, отдышавшись, вдруг резко поднялся и, не сказав ни слова, вышел из комнаты.       Неужели она сделала что-то не так? Прикусив внутреннюю часть щеки, привстала с постели и прижала колени к груди. Чувство отчаяния и страха начали постепенно поглощать, превращая помещение в непроницаемый черный вакуум. Истерика почти подступила к горлу, когда спустя пару минут Сульфус вернулся, протягивая ей чистое влажное полотенце.       Она не смогла сдержать улыбку. Действительно джентльмен.       Вытеревшись, Раф все-таки осознала, как жалеет об ограниченных удобствах этого дома. Душа здесь, конечно же, не было. И ей, привыкшей к чистоплотности, данное обстоятельство казалось чрезвычайно удручающим.       Кровать прогнулась и заскрипела, объявляя о том, что Сульфус лег рядом.       Повисло неловкое молчание. Опустив глаза в пол, она нервно прикоснулась к волосам, накручивая прядь на палец. О чем говорить? Сказать что-то в духе «спасибо, что лишил меня девственности и сейчас не ушел»? Или «спасибо, что нашел способ избавить меня хотя бы на какое-то время от смертельной болезни»?       — Кажется я впервые не могу понять, о чем ты сейчас думаешь. Нервничаешь и боишься одновременно — это интересно. Особенно учитывая, что должна была испытывать все это пять минут назад, — лениво протянул, закидывая руки за голову. — Вселенная схлопнется быстрее, чем все живущие поймут, что творится в женской голове.       Раф хмыкнула, оглядываясь через плечо. Щеки вспыхнули, стоило только осознать, что он лежит обнаженным. Абсолютно не стесняясь. Сульфус удовлетворенно улыбнулся, наслаждаясь ее смущением.       — Что? Как будто ты ничего там не видела те же пять минут назад, — фыркнул, закатив глаза. — К тому же, ты забрала единственное одеяло.       — Ты мог укрыться простыней.       — Которое бы пришлось сначала вытаскивать из-под твоей прелестной задницы. Зачем мне напрягаться? Тем более, что я бы выслушивал недовольства в любом случае, — произнес голосом, полным неприкрытого сарказма, а после взглядом указал на подушку. — Поспи, тебе надо отдохнуть. Сегодня я, так уж и быть, исполню роль твоего плюшевого мишки.       Тихонько простонав, Раф все же не смогла сдержать счастливую улыбку. И, положив голову ему на грудь и закрыв глаза, все же еле слышно прошептала:       — Спасибо, — поблагодарила, сама не до конца понимая, за что именно.       Когда она проснулась спустя пару часов, за окном только-только начинало светлеть. Проведя ладонью по второй половине кровати, с горечью осознала, что там пусто. Простынь была холодной, а это означало, что Сульфус, по всей видимости, ушел почти сразу. Заставил поверить, усыпил бдительность и растворился в ночи так искусно, словно его здесь никогда и не было.       Но его запах до сих пор кружил в комнате, пропитал собой постельное белье и, кажется, даже ее саму. Давая понять, что все произошедшее не было сном или плодом больного воображения. Раф ведь помнила, как засыпала, прижавшись к его груди. Чувствовала, как чьи-то пальцы перебирали ее волосы, отлепляя от мокрой спины. Он был здесь, но сбежал, так и ничего не сказав. До отвратительного банально. Хотя чего она вообще ждала? Признаний в любви и завтрак в постель от демона, который из жалости и экспериментального интереса переспал с ней?       Пшикнув и мысленно отбросив в свою сторону парочку проклятий, приподнялась на локтях. Осмотрела себя, с ужасом замечая множество засосов и синяков. Шея, грудь, живот; даже между ног — все было в красно-синих разводах. На бедрах так и вовсе можно было проследить следы от его пальцев. Прекрасно. И как теперь это все замаскировать?       Подруги наверняка упадут в обморок, увидев ее в таком состоянии. Со стороны это выглядело скорее как последствия изнасилования, хотя никто и ни к чему ее не принуждал. Раф сама отдалась ему и ни капельки об этом не жалела. Было даже приятно видеть собственное тело, помеченное непосредственно им, а не очередными цветами, которые только и делали, что напоминали о скорой незавидной участи.       Воспоминания о ночи пронеслись вихрем в голове, и на губах расцвела довольная улыбка. Неужели ей и впрямь удалось стать инициатором и соблазнить демона? Расскажи кому — и не поверят.       Подавив идиотский смешок, встала с постели, разглядывая сброшенное в порыве страсти на пол платье. Сейчас оно было мало похоже на то элегантное и невинное одеяние, каким было всего пару часов назад. Ведь белое, смешавшись с черным, навсегда утрачивает свою чистоту и первоначальную красоту. Становится серым. Полуоттенком, несущим в себе два противоположных начала и не имеющим возможности когда-либо отмыться. Только еще больше запачкаться и уйти во тьму.       Стараясь не думать об этом, Раф запустила обратное превращение, впервые ощущая тяжесть нимба и крыльев. Воспользовалась магией исцеления, пряча все «улики», что были оставлены на ней в порыве страсти. А после скомкала в руках платье и швырнула в мусорную корзину.       С ноющем сердцем осознала, что пора возвращаться, пока не проснулась Ури. Но, дернув дверную ручку, застыла, не веря тому, что видит.       Сульфус сидел на крыльце и задумчиво разглядывал горизонт.       — Не спится?       Она поджала губы, медленно переваривая информацию. Он не ушел. Остался. Не это ли повод для радости? От осознания этого по телу разлилось приятное тепло, а ладони вспотели.       — Проснулась, потому что постель показалась мне ледяной. Никто ведь больше не грел ее для меня, — произнесла елейным голосом и, поморщившись от странного дискомфорта, мгновенно преодолела расстояние, садясь рядом. Между ног все ныло.       — Ты так брыкалась во сне, что я подумал, что тебе необходимо личное пространство, — хмыкнул в ответ. Переведя взгляд нее и, считав эмоции, настороженно нахмурился. — Все еще болит?       — Да, — немногословно кивнула, краснея. Обсуждать с ним это казалось чем-то крайне неловким.       — Мне жаль.       Раф покачала головой, пряча лицо за волосами. Хотелось немедленно сменить тему. Но что можно было обсудить? Погоду? Планы на будущее и кто чем планирует заниматься после окончания школы? О чем вообще говорят партнеры по случайному сексу? Раньше, до болезни, все их разговоры сводились к подопечному или бесконечным спорам. Поэтому выплеснула первое, что взбрело на ум:       — Почему гиацинты?       Сульфус бросил в ее сторону предостерегающий взгляд, как будто говоря, что она только что задела его личные границы и спросила нечто неподобающее. Но после минутного раздумья, глубоко вздохнул и на выдохе произнес:       — Это любимые цветы моей матери. На самом деле единственные, что способны вырасти и выжить в Серном городе. Отец дарил их каждое воскресенье, несмотря на то, что считал их запах отвратительным. Понятия не имею, почему ты решила выблевывать из себя именно их, но это даже забавно.       Раф горько усмехнулась, разглядывая браслетики на своих запястьях.       — Да уж. Очередная насмешка судьбы. С натяжкой все происходящее можно было бы интерпретировать как знак свыше о родстве наших душ. Извращенный знак, — поспешно добавила, разглядывая бьющиеся о песок волны. Море сегодня было на редкость неспокойным. — В последнее время не могу перестать думать о том, что, возможно, в другой вселенной все было бы иначе.       Она не была уверена, что противник ее правильно понял. Но, судя по ставшему вдруг насмешливому взгляду, убедилась в этом. Ведь они, в конце концов, слишком долго опекали одного человека. А Эндрю был буквально помешан на комиксах и всей этой фантастической тематике.       — Веришь в теории смертных о параллельных мирах? Что где-то сейчас ходит другая ты, не влюбленная в дьявола, и радостно проживет свою скучную жизнь?       «Вероятно, я бы любила тебя в любой из этих вселенных, Сульфус».       — Да, почему нет? — равнодушно пожала плечами, пытаясь скрыть свою нервозность. — Или, быть может, в том мире судьба милостивее и не убивает за любовь. Возможно, дает другие знаки о том, кто тебе предначертан. Я провела довольно много времени, изучая людскую литературу — искала лекарство или способ это исправить. В одной из книг писали, что ханахаки — это разновидность такого термина, как «соулмейт». Что эти две странные связи схожи в своей силе и нерушимости; что от этого не сбежать и не изменить.       Сульфус приподнял одну бровь, смотря на нее так, словно Раф говорила на неизвестном ему языке. Обреченно вздохнув, прибегнула к своему приобретенному ангельскому терпению.       — Соулмейты — это те, кто предназначен друг другу свыше; их связь определена еще до того, как они даже узнают о существовании друг друга.       — Бред какой-то, — с отвращением процедил. У демонов определенно были проблемы с принятием даже мысли об эмоциональной и душевной связи с кем-то. Но все же, ведомый интересом, спросил: — И как же они это понимают?       — По-разному, — развела руками в стороны, — говорю же: все это считают выдумкой. Кто-то считает, что соулмейты слышат голос своего партнера, и их тянет даже сквозь тысячи километров. Кто-то пишет, что эта связь обозначается рисунками на теле, числами или даже именами. Достоверной информации нет. Но судьба все равно рано или поздно сведет тех, кто предначертан друг другу, как бы сильно не расходились их дороги.       — И что, любовь у этих… — напрягся, вспоминая слово, — соулмейтов обязательна?       Раф одарила его снисходительной улыбкой, осознавая, что зря вообще завела этот разговор. Во всем невозмутимый, кичащийся глубокими познаниями в любых сферах Сульфус был совершенным невеждой в таких простых вещах, как любовь, взаимопонимание и привязанность.       Это секундное осознание заставило ее по-другому на него посмотреть. Он не был жестоким или бесчувственным. Просто искренне всего этого не понимал. В их обществе не принято испытывать что-то подобное и, тем более, выставлять напоказ. Демонам никто этого не показывал и уж точно не учил.       — В этом весь смысл, как понимаешь, — хихикнула, — но, вероятно, что есть исключения.       «Да, абсолютно точно есть. Ведь ты бы не полюбил меня ни в одном из этих миров бесконечной вселенной».       — И что… — задумчиво протянул, поморщившись, — ты бы сейчас предпочла быть связанной какой-то мистической хренью? Быть помеченной, как человеческий скот, только потому, что так решил кто-то свыше?       — Ну, это, по крайней мере, меня бы не убивало, — горько улыбнулась, сглотнув ком в горле, а после тихо добавила: — вероятно.       — Теория вероятности — наш сегодняшний друг, не так ли?       — Скорее враг. Она дает мне какую-то глупую надежду на счастливую и долгую жизнь хоть где-то.       Раф закрыла глаза, представляя бесконечное множество вариаций их жизни. Хотелось верить, что где-то там, далеко, живет хотя одна ее более удачливая версия. Та, что не плачет каждую ночь в подушку и не воет от боли; та, что может без всякого стыда и страха быть отвергнутой подойти к нему и прижаться к груди, зная, что не оттолкнут.       Какова вероятность, что хоть где-то ей светит счастье и покой рядом с ним?       «Возможно, в другом мире мы были бы просто соперниками, которые полюбили друг друга взаимно наперекор всему миру. Как Ромео и Джульетта. И сражались бы отважно с десятками врагов плечом к плечу, доказывая свою любовь. Однажды, наверное, мы бы взяли друг друга за руку и объявили всем, что хотим начать все сначала. Нашли бы способ пройти таинственный Путь Метаморфоз.       Или, возможно, в другом мире мы и впрямь были бы соулмейтами? Наверное, я была бы горда носить на своем теле твой знак и с трепетом ждала, когда же мы встретимся. Благодарила Высших и радовалась бы нашей связи, уверенная, что ты меня никогда не оставишь.       А, быть может, в каком-то из этих бесконечных миров мы были бы простыми людьми изначально? Мы бы поженились и растили сына. С золотисто-карими глазами как у тебя. Все это — лишь мои мечты, но, вероятно, я бы бесконечно любила тебя в любом из миров».       — И каков же шанс на твое выживание, согласно теории вероятности? — шутливо спросил, скрывая напряжение в голосе.       Раф хотелось рассмеяться, пусть ситуация и не была даже близка к чему-то комичному. Но сдержалась, понимая, что это — защитный механизм психики и попытка справиться со стрессом. Прикрываться фальшивыми эмоциями, чтобы спрятать настоящие — это так по-человечески. Как и все в ней.       — Мне солгать или сказать правду? — выдавила из себя, склонив голову.       Она не поняла, почему Сульфус вдруг разозлился, резко вскочив на ноги. Тяжело вздохнул, смотря со злостью и неодобрением.       — Но ведь есть способ! Можно пойти к смертным и сделать операцию! Можно рассказать все гребанному Аркану. Ваша сострадательная богадельня вряд ли забьет на свою лучшую ученицу и найдет, блять, способ вырезать все эти чертовы соцветия самостоятельно! Почему ты так упряма?       Раф удивленно заморгала, гадая, откуда у него столь обширные познания в этом вопросе. Откуда он мог узнать об операции и том, как ее проводят? Но, вспомнив его характер, едва заметно улыбнулась уголками губ. Это же Сульфус. Он всегда все знал. Или находил возможность узнать. Особенно, если это становилось интересно. А интерес был однозначно — прошедшая ночь хорошо это доказала.       Она ведь его, в общем-то, экспериментальный полигон? А о своем эксперименте каждый исследователь должен знать все. Для чистоты самого эксперимента, разумеется.       — Потому что тогда я потеряю все чувства. Способность любить, радоваться, сопереживать — я не буду чувствовать ничего. А какой смысл в бессмертии и долгой жизни, если все, что меня будет окружать — пустота?       — Невозможность испытывать чувства — это дар, а не недостаток, — прошипел яростно, склонившись над ней. — И ты последняя идиотка, если не понимаешь этого! Если готова пожертвовать всем, захлебываясь собственной кровью, лишь бы только удержаться за эту слабость.       К глазам подступили слезы. То, за что Раф так трепетно цеплялась и крепко держалась, как за спасательный круг, только что обесценили. Все мучения, через которые пришлось пройти, чтобы спасти свои чувства к нему же. Она ведь ни о чем его не просила! Не просила советы и помощи. Стойко терпела и сама сделала этот выбор. Так почему же Сульфус решил, что имеет право все это растоптать?       Все иллюзии касательно его души рассыпались, как карточный домик. Превратились в пепел. Бороться за любовь и свои принципы — это не слабость. И это то, чего он никогда не поймет.       — Чтобы в конце концов стать такой же, как ты? Жестокой, черствой, безжалостной? Чтобы прожить жизнь, не имеющую никакого смысла? — процедила в ответ, впервые не опуская голову и не разрывая зрительный контакт.       — Но так ты хотя будешь жить! Не превратишься в чертову клумбу, которую кто-то однажды из жалости поставит у себя в саду.       — Еще немного — и я подумаю, что тебя беспокоит вопрос моего выживания, — саркастично протянула. — Уже могу расценивать это как знак внимания?       Сульфус хмыкнул, одаривая ее одобрительный взглядом. Вперемешку с презренным, конечно. И все же это подействовало хоть немного, но отрезвляюще для него. Былая агрессия исчезла, оставляя после себя только яд, холод и отвращение, что читались в каждом жесте.       — Я просто не понимаю, как можно выбирать смерть, когда есть логичное решение. А я ненавижу все, что не могу понять. Ты строишь из себя гребаную мученицу и жертву. И во имя чего? Призрачной надежды, что мое сердце растает, и я влюблюсь в ангела?       «Ненавижу все, что не могу понять».       «Ненавижу».       Это было похоже на удар под дых, разом выбивший весь воздух из легких. В ушах зазвенело, и Раф показалось, что ее поместили в непроницаемый вакуум. Она не слышала, не видела и не осязала больше ничего. Внутри образовалась огромная пустота. Стало больно как никогда прежде. Все пережитые за последние месяцы физические страдания теперь казались абсолютно незначительными.       Торопливо стерев скатившуюся по щеке слезу, она молча наблюдала за тем, как Сульфус стремительно удалялся. Он больше ничего не сказал, лишь ударил кулаком по перилам. И ушел, ни разу не обернувшись. Оставляя по себя только нескончаемую боль, недосказанность и обиду.       Погрузившаяся в свои мысли Раф даже не заметила, как почернела кожа на предплечье левой руки.       Несколько новых отвратительно-прекрасных соцветий гиацинта распустились, разрывая плоть.       И капли ярко-алой, густой ангельской крови стремительно потекли вниз. Пропитывали собой старые, деревянные доски дома, который был ее убежищем и хранил в себе отныне слишком много воспоминаний.