А может ночь не торопить?

Перед Андреем любая мораль рушится, как и все пацанские понятия. Это Марат понял давно, ещё в первую их встречу, когда забил на запрет водиться с чушпанами. Васильева при всём желании не хотелось так называть. Не хотелось ударить в еблет, не хотелось на счётчик поставить, просто деньги отжать, как он обычно с такими, как Андрей поступал. Весь этот примерный образ отличника ему шёл. Светлые волосы, небесного цвета глаза, руки изящные, без сбитых в мясо костяшек. Шёл даже больше, чем группировки и пацанская жизнь. Ради Андрея Суворов был готов мириться с любыми неудобствами. Был готов учить этот ёбанный английский, хоть он ему и не нужен совсем. Готов был в музыкальную школу таскаться на концерты отчётные, только ради того, чтобы игру друга послушать. Готов был терпеть то, что не нравилось и чего делать не хотелось вовсе. Как и сейчас. Ему все собравшиеся в Универсаме теперь не нравились от слова совсем. Не были они для него больше идеалами. Не являлись теми, на кого стоит равняться. Хотел ведь даже отшиться самостоятельно. Но Андрей пальцем у виска покрутил да сказал, что не стоит. Всё равно, в скором времени Суворов школу окончит, учёбой больше займётся и с группировками завяжет. Если не полностью, то хотя бы частично. А так ему же прохода не дадут. В прошлый раз он хотя бы с Комсомолами был, поэтому Универсам приебаться и не решался. А теперь кто его защитит? Вова при всём желании чушпану мало чем поможет. Поэтому и приходилось мириться. В глубине души Марат сам прекрасно понимал, что Васильев прав. Но всё равно группировка ему больше не казалась родной. Не была она для него домом. Не хотелось там оставаться, проводить с универсамовскими большую часть времени. Наверное, потому что он увидел из настоящие лица. Знал о том, что на самом деле изначально тут был мало кому нужен. Взяли его только из-за брата. Из-за того, что тот был авторитетом уличным. Даже погонялодали такое же. Адидас Младший, блять. Он без Вовы был никем. Держали тут чисто потому что отшить было не за что. А он, идиот, думал, что нужен. Верил в это. За пацанов горой стоял, считал, что они не бросят никогда. Ире тогда божился в Доме Культуры, что пацаны спасут, если случится что-нибудь. А в итоге то что? Кинули его при первой же возможности. И даже комично получилось, что ментовка, оказывается, была права. Сейчас же было противно видеть все эти универсамовские рожи. Воротило от наигранного поведения Турбо, который в последние несколько дней после разговора старательно делал вид, будто ничего между ними и не было. Но Марат же не идиот совсем. Видит прекрасно на дне зелёных глаз отвращение к себе. Тошнило и от Вахита, который даже не попытался что-нибудь предпринять, когда на Суворова Валера накинулся со словами, что тот вафлёр. Плечами пожал да сказал, мол, отшивай. Хотя сам за старшего остался. Словно так и нужно было. Никто не кинулся тогда защищать, никто не встал на его сторону, никто не пришёл. И никто не поддержал. Кроме Андрея. И Васильев наверно был сейчас единственным спасением. Он выслушает всегда. Если нужно, промолчит, а когда потребуется, поддержит словами, посоветует что-нибудь. Не осудит никогда. Обнимет, притянет к себе. По голове потреплет. Даст понять, что всё в порядке, всё хорошо. И всё действительно было в порядке, пока Андрей был рядом. *** От зимы уже не осталось даже намёка. Снег растаял, слякоть закончилась. Заметно потеплело. Ветер больше не сносил всё на своём пути, неприятно дуя в лицо, а мягко поддувал, будто окрыляя. На деревьях стали проявляться первые почки. Светлеть стало раньше и теперь не приходилось по темноте добираться до школы. Птицы потихоньку начали возвращаться обратно в родные края. Середина марта, всё таки. Любил всё же Марат весну. С её приходом становилось как-то легче. Мрачные мысли отступали на второй план, оставляя оставляя за собой место для других, более светлых. Да и гулять можно было почаще и подольше, не заботясь о том, что можно замёрзнуть. Не приходилось больше прятаться в чужих погребах, дабы согреться. И, несмотря на недовольство матери, можно было скинуть куртку вовсе и щеголять по улицам без неё. Но эта весна была особенной. Последняя школьная весна. И все учителя, понимая этот факт, озверели окончательно. С отличников драли три шкуры, а с троечников да хорошистов пять. И Суворову не повезло попасть под вторую категорию. Как будто бы нужно ему это всё. Отец сказал, что в университет на юридический пропихнёт, а потом к себе устроит, так зачем ему учить дохуя ненужного? Он то и не уверен, что на юридическом выше троек получать будет. А так, Марат уже тысячу раз пожалел, что послушал родителей и пошёл в этот ёбанный десятый класс. Хотя никаких перспектив кроме предложения отца не видит. Андрею то повезло, пропасть со своими знаниями до умениями у него не выйдет. А вот Марат пропасть может вполне. Васильев английский знает, учителем пойдёт если что работать, музыку чувствует, играет охуенно, это тоже может в качестве будущей профессии сгодиться. Да и вообще, такие как он нарасхват. И в музыкальных училищах, и в консерваториях, и в университетах. Везде короче. А он то кому сдался? Суворову только по стопам отца, получается. Или по Вовиным. Но себя в милицейском училище он отнюдь не видел. Марат и милиция—это два разных полюса, которые совмещать ну никак нельзя. *** —А чё ты в Универсаме музыкалку то бросил, раз музыкантом стать хотел?-Суворов честно не понимал такой логики. Пацаны пацанами, но не стоит же из-за группировки себе все цели жизненные перечёркивать. Марат закинул руки, собранные замком за голову, устраиваясь поудобнее. Кровать неприятно скрипнула. —Да не знаю,-Андрей пожал плечами, закидывая старые листы с нотами, которые дал Суворов, куда-то на полку, и пристроился на кровати рядом с Маратом,-не до этого было. А потом и мама ещё, так что о музыкалке в последнюю очередь думать приходилось. А она и так такую профессию не одобряла. Суворов пожал плечами. —Тогда нахуя она тебя сама в музыкалку запёрла? —Чтоб хуйнёй не страдал.-Сказал, как отрезал Андрей. Кстати, в прошлый раз ему это не послужило преградой. Спустя несколько мгновений, проведённых в тишине, которая изредка прерывалась тиканьем часов добавил. —Я пойду уже. —Куда?-Спросил Марат и слегка нахмурил тёмные брови, вставая с кровати. В этом вопросе не было необходимости, так как он прекрасно понимал к кому и куда идёт Васильев. —Да пора мне,-Андрей уже надевал светлое пальто, поэтому останавливать его было бессмысленно. Да Суворов и не собирался. Пусть идёт куда хочет. —Давай, пока.-светловолосый улыбнулся, слегка приобнимая брюнета, и, не дождавшись ответа покинул квартиру. Дверь захлопнулась, оставляя одного тонуть в своих размышлениях да доводах. Мысли невольно понеслись в тот день, а точнее ночь, когда им вчетвером всё же пришлось поговорить. *** Желтоватая лампочка лишь изредка мигала, на секунду погружая комнату во мрак. На столе покоилась бутылка водки. Марат нервно постукивал ногой, понимая, что ему за это влетит от Вовы. А если ещё и от Кащея? Андрею же было похуй, также, как и Зиме с Валерой. Васильев понимал, что не ему влетит за алкоголь, а кому-нибудь другому. А уже изрядно подвыпивший Турбо вряд ли мог здраво оценивать последствия. —Да я вообще сначала думал, что с катушек слетел,-хрипловато сказал Зималетдинов после очередной затяжки. —Не беспокойся, ты не один такой уникальный.– Съязвил Туркин и кинул истлевшую сигарету в пепельницу, раздобытую Кащеем где-то за границами Казани. Вахит пропустил мимо ушей предыдущее изречение Валеры и продолжил. —Не ну там типа, синдром какой-то или просто ебанулся. Адидас же ещё рассказывал, что после Афгана у многих такая хуйня была…-Защёлкал пальцами в попытках вспомнить нужное название. —Реактивный психозчто ли?-вопросительно вскинул голову Васильев. За время того, как его мать пребывала в психиатрической лечебнице, пришлось многое узнать. Светлане какой только диагноз поставить не хотели. Не понимал Андрей, зачем идти в больницу работать, даже если она психиатрическая, когда тебе это нахуй не надо. Хотя, судить других людей было ни к чему, он вообще не знал, как сложились их жизненные обстоятельства, и что привело их в качестве санитарных врачей в психушку. —Да, оно!-Воскликнул Зима хлопая себя по ноге. —Здравствуй, дурка.-Марат откинулся на спинку дивана, слегка притягивая Андрея за плечо поближе к себе. На самом то деле Суворов вообще такого не ожидал. Ожидал разборок, наездов и прочего, а тут вот так. Сидят и болтают, как будто не было ничего. Так, собрались старой компанией да молодость вспоминают. Но всё же, презрение в глазах Валеры, когда тот глядел на него или слушал, приходилось невольно замечать. Да и не он один скорее всего это видел. Просто никто не собирался поднимать эту тему и нарываться на агрессию Турбо. Хоть Марат и долгое время размышлял о произошедшем и даже начал понимать Туркина, некая обида всё же оседала глубоко в душе. Суворов соображает, что Валера за группировку горой стоял. Вот поэтому так всё и вышло. Не было у Турбо ни матери адекватной, которая поддержит, если нужно, поможет. Ни отца нормального. У Марата он хоть и строгий был, поорать мог, но потом успокоится и как ни в чём не бывало денег карманных подкинет. Ни брата, который крепкое плечо в трудный момент подставит. Поэтому и пошёл так называемую семью на улицах Казани искать. Вот и посчастливилось найти Универсам. Породнился со всеми и привязался душой да сердцем. А после того, как узнал, что один из пацанов ихних с «нечистой» девчонкой водится, так решил за честь группировки топить. Марат понимал, что если бы кто-нибудь из других группировок, что было бы маловероятно, разболтал о произошедшем и всплыла бы правда о том, что универсамовские оказывается такое скрывали, то не поздоровилось бы всем без исключения. Но всё же одно оставалось непонятным. Неужели уличные понятия настолько затмили базовые человеческие морали? Неужели ужасный случай с изнасилованием ещё совсем юной девочки никак никого не задел. Никто не почувствовал вину, что не уберёг? Да блять, ни одна живая душа не посочувствовала даже. И тут варианта было два. Либо старших боялись, мол отошьют, если не по понятиям будете поступать, либо всем действительно наплевать с высокой колокольни на чужие жизненные проблемы и трудности. Почему никто не встал на его сторону? Даже Вове, казалось, было похуй. Зачем Турбо решил поднять эту ситуацию, хотя разбираться в ней уже не было смысла? Айгуль нет и никогда больше не будет. Хоть Марат и не переставал лелеять надежды о том, что Ахмерова с матерью просто куда-нибудь перебрались. В другой город, где их никто не знает. Но сам понимал, что это полный бред, и воспалённое горем сознание просто пытается отрицать столь очевидный факт, как гибель близкого человека. Хотя в некотором плане Валера всё же усовершенствовался. Теперь, в той или иной ситуации Суворов мог не переставать ему удивляться. Как это Турбо, блять Турбо, который бьёт рожи, орёт при любом случае и переходит на угрозы, так легко сидит и даже не психует, когда находится рядом с человеком, который чуть ли не загнал его в тюрягу. Либо тот за последние четыре года стал обладателем стального терпения, либо он пересмотрел своё отношение к Суворову. Хотя второе—это очень вряд-ли. Даже невозможно. Туркин от своих понятий и мнений не отступал, не отступает и не будет отступать. Вот такой вот он человек, ничего не поделаешь. —Так я до сих пор и не понял,-откашлявшись произнёс Вахит,-в чём проблема была нормально с самого начала рассказать и поговорить? —А ты это как себе представляешь?-нахмурился Валера.-Слушай, я тут во времени перемещаюсь, и мне кажется, что ты тоже. Это правда? Андрей рассмеялся и опрокинулрюмку водки. Алкоголь обжёг горло и по ощущениям осел где-то в районе лёгких, разливаясь теплом в груди. Он вообще особо не пил, даже когда был в Универсаме. Практически ни разу не пробовал. Но зато отчётливо помнит то, как они с Маратом из неизвестного погреба спиздили чью-то полную бутылку такой же неизвестной самогонки. Особенно запомнилось то, как он потом пьяного в стельку Суворова до дома тащил на себе. —А ты то как про Зиму узнал то? Задал Васильев вопрос Туркину, стуча сапогом по кафелю. Хотелось спросить об этом ещё давно, но никак руки не доходили. —Не спрашивай.-Отмахнулся Валера, явно намекая, что не при Марате. Суворова это начинало раздражать. Будто он вообще больше не часть Универсама, а так, псина подзаборная. Хотя, возможно, так и есть. Но спорить всё равно было особо ни к чему, только проблем себе заработать. Захочет–расскажет. А не загорится таким желанием, то и не надо. *** Воспоминания резанули острым лезвием где-то в глубине души. Марат бы был уже рад, если Турбо снова отошьёт его. Потому что находиться в Универсаме с каждым днём становилось всё труднее и труднее. А тут ещё и Андрей зачастил к ним мотаться. Ну, ни ко всем конечно. К Валере с Вахитом блять. Не давала спокойствия мысль о том, что их теперь вообще объединяет. Раньше группировка была, общие замесы, сборы и прочее. А сейчас что? Васильев больше не в Универсаме, разумеется, что с пацанами мотаться не сможет. А другие виды деятельности Туркина с Зимой мало интересовали. Не обсуждают же они там сонаты Моцарта и не книжки читают, так ведь? *** Андрей откинулся на спинку скрипучего дивана, вздыхая. —Да я ж уеду всё равно, нахуй вступать? Тем более вдруг в колонию опять залечу. А мне что-то не особо хочется. —Чё надраился полов?-Усмехнулся Турбо, подпирая голову рукой. —И не только.-Вынуждено вздохнул Васильев, припоминая то, как приходилось пахать на исправительных работах. В сновидениях страшных он это видел. А потом ещё и борзые всыпали так, что даже самые страшные драки казались лёгким хаем. Кинул взгляд на стрелки часов. Время спешно приближалось к отметке в одиннадцать часов ночи. Маме он сказал, что у друга останется с ночевой. Та побрюзжала да ничего не сказала. Мол, иди куда хочешь. А Андрей то и не против. Только вот куда теперь переть он не знал. Засиживаться до утра не особо то и хотелось. Сам понимал, что супера сейчас напьются, а ему расхлёбывай. Оставалось переться только к Марату, больше вариантов нет. Мог бы в подвал, но чушпанам там не место. Если среди ночи придёт кто-нибудь, то потом не объяснишься, что он там забыл. И не помогут здесь ни Зима, ни Турбо. —Ладно, пацаны,-Васильев встал с просиженного дивана и поочерёдно пожал старшим руки,-я пойду уже тогда, к мамке надо. —Ну давай, бывай.-Похлопал по плечу Зималетдинов. *** После душного и прокуренного квартирного помещения слегка морозный уличный воздух казался спасительным. Лёгкий ветер слегка дул в лицо мягким потоком воздуха. Уже не нужно было кутаться в шарф да посильнее захлопывать пальто. Скоро лето, а там ещё легче должно было быть. Должно. Ничего там не легко, у Андрея экзаменов непочатый край. И если со столицей да музыкой не сложится, то действительно придётся идти в Суворовское училище. Но не этот факт будет заставлять чувствовать себя униженным и жалким, а то, что мама по итогу окажется правой. Будет правой в том, что у него ничего не выйдет, и никому он в столице не нужен. И станет она тогда со своим Ильдаром ему это припоминать всю оставшуюся жизнь. Вон, мол, музыкант нашёлся. Васильев вообще не понимал почему мать так относится к увлечению, на которое она сама его надоумила. Правильно Марат говорил. Чего она ждала, когда пихала его в музыкальную школу? Что он просто походит и забудет? Возможно, но не в его случае. Почему не может поддержать, помочь? Светлана сама рассказывала, как всю жизнь мечтала актрисой стать. Наперекор всем. Родителям, родственникам, друзьям. Уже и в Ленинградский институт собралась поступать, но в последний момент отступила. Почему—не сказала. Может не сложилось у неё ничего, вот и думает теперь, что раз она не смогла, то и другие не смогут? Так наоборот же должна поддержать, потому что знает, как это трудно. Когда все вокруг твердят забросить то, что нравится и жить как все. Андрею было непонятно. Как это, «как все»? Как все—это ненавидеть собственную должность, иметь нелюбимую жену и непослушных детей? Считать последние копейки и надеяться, что хватит хотя бы на достаточное количество еды? Или следовать неведомым понятиям, которые непонятно кто и неизвестно когда установил? Не иметь своей точки зрения, своего мнения, а просто идти за толпой и думать так же, как и большинство, даже если ты в корне с этим не согласен? Но всё равно, как это понятие не крути, он под категорию «как все» никогда не подходил. Абсолютно всем. Да, зачастую молчал и против толпы не смелился переть. Но если было то, с чем он не согласен мириться, то мог идти наперекор всем. Тогда, после того, как Марата отшили, плюнул на пацанские понятия и ходил к Суворову после того, как его отшили. И плевал на то, что нельзя так. На то, что если вдруг узнают, то мало не покажется. Из размышлений выдернул резкий крик из-за спины. Принадлежал он явно кому-то незнакомому. —Эу, чушпан! Васильев обернулся на незнакомца и заприметил паренька лет шестнадцати и ещё парочку неизвестных личностей. Видимо, его дружков. И вся эта ситуация явно не походила на хорошую. И то, что ему за что-нибудь, да пробьют фанеру, было очевидно. А может, просто так. —Сюда поди! Чё как столб встал?!