Граф Кусакула

Три… Чонгук делает небольшой шаг вперед. Два… Он чуть сгибает ноги в коленях и отводит руки за спину. Один. Сразу две сочные белки оказываются в его цепких ладонях после молниеносного прыжка. Чонгук, предвкушая сытную трапезу, облизывается и откладывает свежие тушки в корзину к уже пойманным существам. Правда… Никакой радости добыча у него не вызывает. Но. Выживает сильнейший. И он не является исключением из этого правила. Неторопливо направляясь в сторону полуразрушенного замка, ставшего ему домом в последние двадцать лет, Чонгук, крепко сжимая корзины в руках, в… он не помнит какой раз, думает о том, как он, чистокровный вампир, потомок почитаемой в его клане семьи, докатился до такой уныло-однообразной жизни. Утром он охотится, днем гуляет по лесу, читает сворованные в ближайших окрестностях книги или тихонько музицирует на слегка расстроенной скрипке, позволяя добыче остыть как следует, а вечером после еще одной долгой прогулки ужинает пойманными зверьками, после чего, напившись до отвала, отправляется смотреть сладкие сны. Все могло быть совершенно иначе, родись он, как все. Он должен был стать типичным чистокровным вампиром. Безжалостным и бездушным, заботящимся лишь о пропитании, выживании и процветании собственного клана. Он должен был питаться людьми, не испытывая никаких сожалений, ведь, в отличии от полукровок, обращенных укусом, он не знал, что значит быть человеком и, следовательно, не мог питать к людям никакого сочувствия. Но… Никто не мог объяснить, в чем именно было дело. Но он не испытывал никакой радости от перспективы ежедневных убийств. Даже во времена его юношества, начавшегося в его двадцатилетие — возраст, когда чистокровные детеныши окончательно обращались и начинали свою бессмертную жизнь — когда ему еще не нужно было подвергать себя опасности в поисках пропитания, ему хотелось только спрятаться за юбку матери, когда к нему подводили жертву, которую он должен был обескровить. Первые семьдесят лет его вампирской жизни члены его клана предпринимали упорные попытки перевоспитать его. Но Чонгук ничего не мог поделать с тем, что люди, которых до трапезы держали в отдельной клетке, скорее казались ему интересными, чем съедобными. Люди выглядели точно так же, как и он. Разве что одеты были как-то иначе. Так почему ему должно было хотеться их съесть? Люди (по большей части) плакали, но все же иногда и робко улыбались ему, когда понимали, что он лишь разглядывал их, а не планировал сожрать. И ему вовсе не хотелось лишать их жизни, когда можно было и дальше наблюдать за ними. Поэтому в следующие десять лет его соплеменники один за другим постепенно теряли веру в возможность его перевоспитания. Сколько бы ему ни объясняли, что вампиры — вершина эволюционной цепи, а люди – лишь пища, Чонгук отказывался мириться с этим, то и дело закатывая истерики и сбегая в леса в попытках добыть иное пропитание. Когда же наконец и его родители окончательно разуверились в нем, Чонгук в его сотый день рождения был поставлен перед выбором: или он начинает вести себя, как подобает приличному вампиру, и ест людей, или отправляется в вечное изгнание. И… Чонгук много плакал. Что бы ни происходило за последние восемьдесят лет, он был крайне привязан к родне, но… Он не мог сознательно причинять людям вред. Это претило всей его сущности. Поэтому после долгих скитаний он обосновался в пустынном замке, где постепенно все сильнее обживался. Из соседних имений он натаскал множество предметов обихода, одежды и целую библиотеку. И в основном его жизнь протекала крайне размеренно, не суля ждавшей его впереди вечности никаких интригующих перспектив. Иногда в окрестности его жилища забредали люди. И тогда он принимался злобно фырчать и угрожающе надвигаться на них, выпуская клыки, как и учили его родители. Для того чтобы сильно напугать. А не чтобы слопать. Он был бы вовсе не против немного поболтать с ними и узнать (не из книг), какой была жизнь за пределами его замка. Но боялся вызвать в них отвращение своей кровожадной сущностью. А затем… Затем внезапно, когда он был занят доделыванием коврика из беличьих шкурок и не был готов принять достаточно устрашающий вид, к нему ворвался этот странный незнакомец. И… Разумеется, Чонгук не ждет его возвращения. Особенно спустя две недели его отсутствия после данного обещания вернуться. Наверное, это было свойственно людям — врать? Чонгуку в целом нет до этого дела. Ну и что, что этот человек — имя которого он даже не запомнил — отчего-то совсем не испугался его фирменного шипения и почему-то так по-дружески(?) улыбался ему. Чонгук все равно совершенно его не ждет. Но… Совершая обыденную прогулку перед ужином по комнатам замка, Чонгук резво прыгает за широкую колонну, когда ему вдруг чудится звонкий стук шагов в парадной зале. Он прикусывает губу и выжидательно замирает. Неужели… Неужели этот Ким Тэхен все-таки вернулся?!