Драконий гон

***

— Поздравляю с победой. Вернувшись в гостиницу с призом в виде ящика пятисотлетнего виски, Тарталья наполняет бокалы и подносит один Мораксу. — Ты счастлив? — интересуется архонт, снимая камзол и глядя на что-то за круглым иллюминатором. Хотя там только темнеющее небо и подкрашенные розовым облака. — Я ведь свою проиграл… — Но главный приз мы выиграли, верно? — Вы выиграли, сяньшэн, — буркает Тарталья, терпеливо дожидаясь, пока Моракс усядется в кресло, расстегнёт верхние пуговицы рубашки и наконец посмотрит на него. «Чувствую себя лакеем». Когда Моракс всё-таки замечает протянутый бокал, то отводит взгляд: — Благодарю. Однако я, пожалуй, откажусь. — Разве это не ваш приз? Вы так самозабвенно сражались за него… — Только потому, что ты хотел попробовать это старое виски. — Хах… «Для меня, значит?» Почему-то такой ответ совершенно не радует, наоборот: стоит вспомнить, какое напряжение царило в конце партии, как во рту появляется кислый привкус. Ладно бы драконы решили продолжить партию, устроив дуэль, но нет же, враждебностью там и не пахло! И… в общем… хоть его карта и продержалась каким-то чудом до самого конца, а Моракс вышел победителем, за ужином Тарталья с трудом запихивал в себя пищу, даже не разбирая, что именно подали. «Гон, значит? Гон…» — Х-ха… — Ну хватит вздыхать. Обняв за талию, Моракс усаживает его себе на колени, а когда Тарталья по очереди отпивает из принесённых бокалов, нахмуривается: — Алкоголь не способствует твоему восстановлению. — Какую ещё придумаете отговорку? — «Отговорку»? Всё-таки трудно иметь дело с драконом. Пусть Моракс за последний год и стал больше походить на обычных людей, угадать его истинные чувства всё ещё сложно. Вот и сейчас он вроде бы озадачен, однако это наверняка маскировка — в конце концов, драконы отлично умеют подавлять свою ауру в присутствии обычных смертных, так что им мешает прятать эмоции? «Снова чувствую себя игрушкой». Да, год назад с Тартальей хорошо поиграли… Что если и сейчас Моракс лишь использует его? «Ну теперь я хотя бы тоже могу тебя использовать». Снова отпив из бокала и немного жалея, что это не сладкое вино, Тарталья не глотает жидкость, а наклоняется к губам Моракса. Пусть и не сразу, но ему позволяют поделиться крепким виски. Языки сплетаются в обжигающей нёбо и горло влаге, становится трудно дышать… Гул двигателей разрезает звон разбившихся бокалов, когда Тарталья отпускает их, чтобы сжать голову Моракса в ладонях и углубить жадный поцелуй, пытаясь при этом незаметно привстать с его колен. Почти тут же в бёдра впиваются сильные пальцы, мешая подняться, но Тарталья всё-таки умудряется усесться верхом. «Ну… давай же… ты же хочешь меня…» Не успевает он как следует потереться о твёрдую выпуклость внизу живота архонта, как стальные пальцы сжимаются ещё сильнее — не отталкивая, лишь по-прежнему пытаясь удержать на месте, пока выпуклость внизу растёт, всё ощутимее надавливая на пах сквозь несколько слоёв плотной ткани. — М-м-мн… нет. Хватит, Чайльд! Отвернув голову и тем самым разорвав поцелуй, Моракс прикрывает блеснувшие раскалённым янтарём глаза. — Но почему?! — Потому что ты ещё не в том состоянии, чтобы… — О, неужели? — перебив, Тарталья обдаёт ухо Моракса горячим дыханием, вдыхая собственные алкогольные пары. Ловит мягкую мочку губами и принимается дразнить языком, пока рука соскальзывает вниз по груди к животу до выпирающей ширинки. Приходится привстать, чтобы обхватить через ткань член Моракса или хотя бы как следует сжать — благодаря полугодичному опыту отношений Тарталья в курсе, как разбить скорлупу выдержки этого дракона: нужно всего лишь скрестить любимые им сильные ощущения с нежными ласками. По крайней мере, это работало раньше… …До того, как Тарталья отправился в Фонтейн, попал в тюрьму и сразился с межпланетным монстром. Сразился несмотря на то, что в первую их встречу «кит» вызвал благоговейный восторг, ведь во вторую это восхищение мгновенно переросло в дикий азарт — всё на свете потеряло значение: зло и добро, жизнь и смерть… Лишь придя в себя в Снежной, Тарталья вспомнил про Моракса и на миг представил, что было бы, останься он там, в Первозданном море, навсегда. «Вы бы грустили по мне?» Тарталье очень захотелось узнать ответ, поэтому, прибыв в Ли Юэ, он почти тут же задал Мораксу этот вопрос. И немного опешил, когда вместо покровительственной и немного насмешливый улыбки наткнулся на крайнее недовольство. Кто научил Моракса такому выражению лица? Тарталье в тот вечер показалось, что на плечи взвалили многотонную гору. — Ты совсем не ценишь свою жизнь, Чайльд? — Ценю и наслаждаюсь ею по полной! Моракс ни разу ни в чём не упрекал его, никогда не спрашивал про службу Царице, и уже полгода их встречи начинались с пространных разговоров о местах, где оба побывали, а заканчивались постелью. В свою очередь Тарталья тоже не приставал к Мораксу с лишними вопросами, словно забыв про обстоятельства их знакомства — не сговариваясь, они не лезли в дела друг друга. Так с чего вдруг внезапный выговор? — Хотите, чтобы я, как и вы, ушёл на покой? — Нет… конечно же, нет. Ссора закончилась, не успев начаться, но ту ночь Тарталья провёл в постели один. А на следующий день ему принесли письмо с приглашением от Нёвилетта вновь посетить Фонтейн и обещанием создать комфортные условия для восстановления здоровья. Вроде как в благодарность за то, что Тарталья оказал неоценимую помощь в спасении страны от пророчества. Подозревая ловушку и в целом не горя желанием куда-либо ехать, он хотел отказаться, однако Моракс неожиданно поддержал эту затею. И вот они уже двое суток заперты на летающем корабле, где практически всё время проводят в компании юдекса и герцога, причём Тарталья вынужден каждый день приходить на процедуры к мелкой мелюзине, а ночи коротать в одиночестве. . . . — М-н… Чайльд… Х-ха… — Всё нормально, я чувствую себя отдохнувшим и полным сил. Соскользнув вниз, Тарталья устраивается между разведённых колен, освобождая на волю истекающий прозрачной влагой и местами поблёскивающий золотом член. Как и всё тело Моракса, этот орган в моменты возбуждения меняет не только размер и форму, но и цвет… и ласкать его приходится обеими руками, потому что целиком эта штука точно не войдёт даже в самый вместительный рот. В первый раз Тарталья был уверен, что просто порвётся. И, если честно, опасения сохранились до сих пор… Но когда его останавливало что-то подобное? Вот и сейчас он снова пытается протолкнуть толстую головку как можно глубже в горло, игнорируя дискомфорт от жёстких выпуклостей под ней. — Ч-чайльд… На затылок надавливают, потом сжимают виски в ладонях, словно в тисках, но снова не отталкивают, а лишь фиксируют. Моракс не спешит вытаскивать член из его рта, и Тарталья чувствует, как пульсирует кровь внутри прижатого к языку органа. Как из толстой головки, уткнувшейся в нёбо, прямо в горло сочится влага. И как напряжённо подрагивают колени, сдавившие его рёбра. — Агхр-р… Это уже не совсем человеческий голос. Больше похоже на рычание зверя. Тарталья косится вверх, но ему почти тут же закрывают глаза ладонью. Однако при этом голова его получает свободу, и, отпрянув, он перехватывает руки Моракса, поднимается, нависая над ним и вглядываясь в изменившиеся глаза: весь белок залило золотом, как и вытянувшийся зрачок, а вот радужка стала чёрной. Ещё от уголков глаз до самого воротника проступил узор, напоминающий чешую. — Тебе лучше уйти, — хрипло, но твёрдо произносит Моракс. — Ни-хре-на. — Т-ты… Агх… Удлинившиеся клыки, сверкнувший раскалённым пламенем взгляд — всё это не столько пугает, сколько будоражит. Неумолимо тянет к себе. Завораживает… «Кажется, я уже видел его таким? Да, той ночью, перед тем, как отключиться». Руки сами собой тянутся к прозрачной чешуе на лице, подушечки пальцев проходятся по гладкой поверхности, добираются до уплотнившейся кожи на потемневших губах, оттягивая и раздвигая, задевают острый кончик клыка… — Ты совсем ничего не боишься? — Боюсь, — всё ещё заворожённый, сдавленно отвечает Тарталья. — Только дураки ничего не боятся… — Тогда почему… Вряд ли ты настолько влюблён, чтобы ослепнуть… — Тс-с, — прижав ладонь к затвердевшим губам, Тарталья наклоняется, пристально глядя в светящиеся глаза с вертикальными зрачками… приподнимает ладонь и почти целует, однако прежде, чем губы соприкасаются, тихо спрашивает: — Но и вы, господин Чжун Ли, вряд ли настолько влюбились в меня, чтобы терять контроль от самых обычных ласк, не так ли? Моракс не дышит. По крайней мере, Тарталья не чувствует его дыхания. Отстранившись и присев на одно из колен, он снова касается напряжённого члена архонта, задумчиво скользя пальцами по твёрдым выступам под крупной головкой. Член вздрагивает, и из расширившегося тёмного отверстия выступает крупная перламутровая капля. — Ч-чайльд, — укоризненно выдыхает Моракс. — У вас близится гон, сяньшен? — …От…куда ты… — Так это правда? — Как ты узнал? — Неважно. Главное, что не от вас. Сжав пальцы, длины которых едва хватает, чтобы обхватить член дракона в человеческой форме, Тарталья жёстко проходится по всему стволу — и ствол этот ещё больше разбухает. Моракс же, сжав зубы, откидывает голову на спинку кресла. «Почему он сдерживается? Словно стоны — это что-то зазорное?» Наклонившись, Тарталья легко касается губами заострившейся линии подбородка, но его вдруг хватают за плечи и толкают назад — прямо на кровать-полку. Деревянное кресло, в котором сидел Моракс, врезается в дверь каюты и разбивается в щепки, а Тарталья оказывается в ловушке — по бокам и за спиной стены, над головой второй ярус кровати, а впереди… возбуждённый архонт, балансирующий на грани человеческого и драконьего облика. Вцепившись в верхнюю полку, Моракс явно пытается взять себя в руки, но от былой его невозмутимости не осталось и следа. — Я не боюсь, — вздыхает, заставляя себя расслабиться, Тарталья. — И вам тоже не нужно бояться. Вот он я, перед вами. Делайте, что хотите. — Ты просто не понимаешь… — вновь голос на грани рычания отражается эхом от металлических стен. Эху вторит жалостливый скрип рамы второго яруса, сминающейся от давления пальцев. Вся конструкция дрожит. Даже стены! Гул в ушах нарастает. Тарталья спускает взгляд с мерцающих глаз на слегка уменьшившееся, но словно просящееся в руки чужое достоинство… и тянется к своему, пытаясь расстегнуть смявшуюся молнию. Судя по состоянию Моракса, достаточно раздеться и раскрыться перед ним, как сопротивление этого упрямца рухнет. И тогда он наконец-то заполнит его до краёв, накроет волной пусть болезненных, но сумасшедших ощущений, от которых кружится голова, а тело будто обдаёт то ледяным ветром, то жаром огненной бездны. Однако едва Тарталья начинает ласкать себя, как оказывается вбит в стену… толстым и мощным хвостом, придавившим руку к животу, словно поленом. — Да какого хре… Тц! Вот значит, как, да?! — Как? — щурясь, переспрашивает Моракс, дыша через приоткрытый рот. — Сгораете от желания, однако хотите не меня?! Я настолько жалок? Настолько противен?.. — О чём ты… говоришь? — О вашем сородиче, сяньшен Чжун Ли. У вас близится гон, и другой дракон разжигает в вас страсть, подобно которой человек разжечь не в силах… Х-ха… Вот же ж… Проклятье! — Чайльд, это… Моракс осекается и бросает взгляд на дверь. Только сейчас сквозь скрип и гул пробиваются обеспокоенные крики. «Так стены трясутся не из-за нас?!» Гул нарастает ещё — кажется, корабль сейчас или взорвётся или просто развалится на куски… но не успевает Тарталья набрать воздуха в грудь, как тряска внезапно прекращается и настаёт тишина. А потом облака за иллюминатором резко прыгают вверх, и макушку припечатывает чем-то жёстким. В глазах тут же темнеет, однако в теле поселяется странная лёгкость, даже невесомость.