Easy in Theory

Дазай не может отделаться от ощущения, что время утекает сквозь его пальцы. Для себя свои эмоции он объясняет присутствием Чуи — тем, как не может устоять перед его телом, голосом и голубыми глазами. В тот день, когда он встретил его и начал с ним дружбу, он словил крошечного слизня. Слизни. Такие назойливые. Являясь амбициозным студентом и преданным парнем, он делает все возможное, чтобы успевать учиться и быть рядом с Чуей. Он ужинает с Мицуру и Одасаку, погружается с головой в работу, приступая к своим обязанностям раньше всех остальных. Он мало спит, но чувствует себя прилично. Вместе с Чуей он засел в пустом общественном парке, разделяя кацу сандо, который они купили в супермаркете во время прогулки. Игровая площадка пуста и бездвижна, лишь жуткая тишина переплетается со смехом, доносящимся из летних детских воспоминаний. В углу шелестят зеленые, острые листья олеандра. Если бы это мгновение было сказкой — задумывается Дазай — то Чуя был бы принцем. Он был бы Белоснежкой, которую поцелуем, пинком или обещанием лучшего будущего вернули к жизни. Все три варианта были бы идеальны. Но сам Дазай просто нуждался в причине жить; ему не нужен особый повод. — Как мирно, — бормочет Дазай, прижимаясь к плечу Чуи. — Скоро начнется школа. Конец года совсем близко, и мы не заметим, как уже наступит Рождество. Нам нужно сходить на то место свиданий. Чуя жмется ближе, смахивая крошки от кляра с клетчатых брюк. Зеленый и красный всегда подходили к характеру Чуи. — Типа рождественского свидания? — Почему нет? Если только Чуе не страшно потеряться в толпе. — Идиот, — отвечает он без намека на злобу. Это означает «Да, с тобой я пойду на тысячу свиданий.» — Знаешь, это место навевает воспоминания. — Хорошие или плохие? Чуя пожимает плечами. — Думаю, и те и другие. Как когда ты порезался ножницами, а Фёдор назвал тебя простофилей. Дазай недовольно мычит, его брови скрываются за челкой. — Ага, кто бы говорил. — Думаешь, он знал, что это обозначает? — Ох, поверь мне, он знал. У нас было словарное соревнование. — Че— чего? — Словарное соревнование? Каждый день мы учили по новому слову, которое, предполагалось, не знал один из нас, — объясняет Дазай повышенным тоном. Ему никогда прежде не приходилось описывать правила игры вслух, и поэтому Дазай не может обвинять Чую за то, что тот смотрит на него как на безумца. — Забудь. Ты был занят карточками «Покемонов» с тупым Тачи, чтобы запечатлеть наши великое сражение. На это он получает легкий удар в плечо, но оно того стоит. — Кого ты называешь тупым? Не зазнавайся, Слизень. — Я называю Тачихару тупым. Кроме того, меня не заденешь всякой крысой и его жалкими делишками. — Ты буквально вызвал Федю на дуэль. — Чуя вскидывает брови, а сердце Дазая замирает — прошло уже так много времени, неожиданно, что Чуя запомнил этот момент. — Ты ему врезал, вы подрались, а учитель заставил тебя остаться после уроков и убрать класс самостоятельно. — Чуя остался на отбывание моего наказания, — прошептал он. — Ты начал визжать. Ах, черт, так и было. — Я был чувствительным ребенком, понятно? — А я не мог оставить тебя одного. Им знатно досталось от учителя, но, надув губы и держась за руки, они стойко выдержали наказание. И теперь, спустя столько лет Дазай убежден: возможно, те восьмилетние мальчишки знали лучше, что они хотели от жизни, чем их взрослые версии. В мысленной погоне за детьми, что раньше играли в парке, и детскими мечтами, губы Чуи растягиваются в ностальгической улыбке. Он скрывается за стеной, которую Дазай — как бы ему этого не хотелось — никогда не сможет проломить. — Знаешь, это сложно объяснить, — бормочет Чуя. — Папе нравится это время года. И когда я думаю о жизни в ее широком значении, он всегда рядом. Раньше он водил нас с Мицуру в парк, там он виделся с учителями. А потом я пошел в футбольный клуб и был первым с конца, но он не пропускал ни одного соревнования. — Он вздыхает полной грудью и смотрит искоса на Дазая. — И я благодарен за эти воспоминания. Но мне страшно от того, что забуду их, и в некоторой степени забуду и о нем. У меня ощущение, что скоро воспоминания станут не теми, какими были, и чем больше я думаю о них, тем быстрее они исчезают. — Он пожимает плечами. — Извини, звучит пиздецки тупо. — Ты не тупой, — бормочет Дазай, переплетая вместе их пальцы и ласково сжимая ладонь Чуи. Может, в голосе Чуи и есть надлом, но эти слова были самыми откровенными о его утрате, Дазай воспринимает их как знак, что они движутся в правильном направлении. После двух месяцев без слез, без жалоб или чего-то подобного, он ожидал наступления этого мгновения. — Я чувствую себя в порядке, только когда сильно стараюсь. — Милый, это нормально. Горе — ужасно, но ты хорошо справляешься. Именно это и важно. — Ненавижу, что вся семья беспокоится за меня. — Они беспокоятся для тебя. Это другое. — Я делаю что-то не так? Дазай льнет ближе к нему — настолько, насколько это возможно. Потому, что несмотря на их различия, он знает, они всегда будут прикрывать друг друга — как команда, работающая как единое целое. — Нет правильного способа пережить утрату, Чуя. Точно говорю. — Все, о чем я думаю все время, это то, как я хочу домой. Дазай хмурится. — Имеешь в виду наш дом или дом папы? Чуя делает паузу, Дазай крепко сжимает его пальцы, чтобы тот не исцарапал их в кровь. Он выводит круги на ладони парня. — Я хочу домой, — повторяет он медленно, — но я не знаю, где мой дом. — Понял. — Я подумывал о смене обстановки — может, нам съездить куда-нибудь. На горячие источники в районе Пяти Озер Фуджи, что-то вроде того. Может в Киносаки. Или еще дальше — в Европу, чтобы как следует отдохнуть. Абсурдно, да? Я знаю тебя вечность, но мы никогда не ездили вместе отдыхать. Дазай задумчиво хмыкает и наклоняет голову вбок. Его расстраивают и нагнетают несколько моментов: предсказуемость поездки на гору Фуджи и ее скучные виды. Ему также не нравится ходить в горы. Если быть честным, то он бы попросил Фёдора устроить ему тур по Москве, будучи прикованным наручниками к русскому, чем провести хотя бы день на веранде рекана в горном ущелье с видом на Пять Озер и туристическим переполохом. Нет уж, спасибо. А еще он не может позволить себе сейчас поездку — не с обязанностями по учебе и состоянием Чуи — но он понимает направление его мысли. Чуя смотрит в будущее, чтобы игнорировать настоящее. Поэтому он обнимает его в поисках тепла. — Чуя мог бы показать мне Францию, — предлагает он в надежде замять разговор о Фуджигоко и никогда к нему не возвращаться. — Да, было бы здорово. Можно отправиться в круиз по замкам долины Луар, взять велосипеды— Дазай едва сдерживает поступающую тошноту. Ага, нет. Велосипеды — твердое нет. — Или съездить в Париж. Посетить любимые места папы, я могу показать тебе, где я жил и сводить в любимую пекарню. Знаешь, тебе понравится. Пекарня недалеко от реки, с сиреневыми стенами и белой мебелью из дерева. У них всегда свежие цветы. А торты — торты! Дазай тихо жмется ближе. — Чуе известно, я всегда наготове, если дело касается тортов. — Поэтому и я сказал, тебе понравится. — Покажешь? — Покажу, — обещает Чуя. Мечта, звучащая как обещание. — Я придумаю, как отвезти тебя, чтобы мы оба смогли взять перерыв от всего. Как звучит? — Как план побега. Мне нравится, — говорит Дазай, а потом замолкает. «Смелее, Дазай, у тебя получится», — думает он и облизывает губы. — Чуя, я стараюсь. Правда. Прекрасное в их отношениях заключается в понимании друг друга без слов или контекста. Их связь и абсолютное доверие находятся на врожденном уровне. И, может, порой они могут спорить друг с другом ради забавы и говорить загадками, но редкие моменты, когда их сердца связываются без преград и страха, стоят всего на свете. — Я так горжусь тобой. Его сердце поет; теперь Чуя сжимает его руку в ответ. Чуя всегда был человеком действий, а не слов, но он всегда дает Дазаю понять, что его мысли и чувства важны и услышаны. Поступки Чуи вселяют в него покой. — Спасибо тебе. — Я тут подумал приготовить тебе бенто с крабом завтра. Что думаешь? … Ах, да. И еще домашнее бенто. В этом весь Чуя. Всегда о действиях. — А можно еще маленькие онигири в форме крабов? — Конечно, — усмехается Чуя. — Послушай, мы все видим твои старания. Мицуру и Одасаку тоже. И если кто-то посмеет сказать, что с тобой что-то не так, приводи их ко мне — я втащу им за тебя. — Так грубо~ — Саму, я серьезно. Просто скажи что делать, что тебе нужно, и я буду тут как тут. — В таком случае, чтобы снизить накал драматизма, как считаешь, может, возьмем еду на вынос и— Чуя хмыкает. —… и будем играть в «Марио Карт» под пиво? Понял-принял. Я уже заказал краба в твоем любимом месте и взял твое любимое пиво. — Эй? Чуя сейчас читает мои мысли? — Если бы. Ты просто предсказуемый. — Прекрати сейчас же, пожалуйста. Иначе я подумаю, что ты влюблен в меня. — Ой! Твой рыбий разум легко понять. — Может, Чуя читает мои мысли, потому что он маленькая фея~ — Чего?! Жизнь стоит ее проживания только ради таких моментов — того, что он и Чуя могут сделать. Ради их совместного будущего. В этот момент Дазай находит губы Чуи. Вопреки всему, что он потерял в течении многих лет, он задается вопросом, было ли это все ради этого момента — момента, когда он вновь рядом со своим лучшим другом. Ради разрушения, казалось, нерушимой преграды, великого воссоединения. Его душа тянется к Чуе. В глазах рыжего все еще тлеют угольки недавнего горя, но в его боли кроется красота. Неистовая отвага и любовь. Так много любви. И чем больше Дазай любит, тем больше саднит в его сердце. Чем больше усилий он прилагает, чтобы быть услышанным, тем уязвимее и неуютнее он себя чувствует — но Чуя возвращает его вновь и вновь. Он тает в теплоте его худых пальцев и нежности его губ. Он оживает в бесконечной мягкости поцелуя. Он потерян и найден.