Она клюет на наживку, как птица, попавшая в паутину загадочного обаяния, где каждое движение, каждое слово рейнджера – нить, тонкая и ловкая, ведущая ее в неизведанное, манящее своим мраком воспоминаний. Все их встречи подобны игре с огнем – обжигают, опаляют и оставляют незаживающие раны. Боялась ли она? Определенно. Но ей оставалось лишь одно – танцевать, танцевать до конца, до последнего вздоха, до самого края пропасти – пока ее, глупую добычу, не растерзает кровожадное, ненасытное чудовище.

Ее лицо остается пустым, ее невыразительное поведение не выдает ничего, кроме глубоко укоренившейся меланхолии. Цзинлю уходит. Вновь он чувствует опустошение.

О, что за упорные путники-странники, у подножия гор пеплом погребенные?

Фурина боится ночи, но каким-то образом возбуждается от ужаса, который она приносит.