***
Её Оператор стоит перед ней, как прежде. Сарина пытается тянуться к ней, но её тело скованно параличом. Она совсем отвыкла от этого ощущения, и теперь оно кажется ей нестерпимым. Оператор не смотрит в её сторону. Сарина пытается кричать, чтобы привлечь её внимание, но не выходит даже хрипа. Перед Оператором на коленях — Нидус. Должно быть, она только перенеслась из его тела, потому что его голова склонилась на плечо, руки безвольно повисли. Оператор касается его затылка обеими руками и минуту стоит неподвижно. Сарина пугается, что её саму разбил паралич, но Нидус вдруг поднимает голову, и Оператор отходит от него на шаг. Нидус упирается в пол и медленно неуверенно становится на одно колено, потом садится на корточки, потом всё так же медленно поднимается на ноги. Заторможено, болезненно, как заржавевший древний механизм. Сарина видит, что Оператор, которая прежде едва доставала макушкой до груди фрейма, сейчас ему по плечо. И что её детская фигурка теперь вовсе не детская. Сарина не слышит, что Оператор говорит Нидусу, но её пугает нехорошее предчувствие. Нидус отшатывается от неё и падает на одно колено. Сарина помнит, как двигалась сама в первые минуты после пробуждения, и проникается к нему сочувствием. Но то, что случается дальше, почти физически вышибает из неё дух. Нидус прыгает – и вокруг него раскидывается поле техноцита. Оператор брезгливо отступает ещё на три шага, чтобы не задеть ни усика. Щупальца, покрытые жгутиками, тянутся к телу хозяина. На концах острые хитиновые крюки. Они ловят тело Нидуса этими крюками, как рыбу в сети, обвивают конечности и связывают их у него за спиной, цепляются за броню на груди, животе и голове. Нидус повисает животом вниз, изогнувшись всем телом.В наступившей тишине слышно, как хитин трётся о хитин. Сарина не понимает, что происходит, но ещё никогда в жизни ей не было так страшно. Щупальца натягиваются и с оглушительным треском разрывают броню Нидуса. Она едва поддаётся, жгуты дрожат и рвутся, но на их место становятся новые. Мелкие куски брони откалываются, обнажая багровое слизистое мясо. Крюки радостно впиваются в открывшуюся плоть – так рвать удобнее. Первым с чавканьем поддаётся живот. В открывшуюся расщелину лезет пульсирующая плоть. Крюки поддевают её, разводят в стороны, открывая ещё больше заражённой массы, которая топорщится жгутиками, не понимая, от кого спасаться Грудь ломается следом.Личинки вырываются наружу и испуганно мечутся по телу хозяина, пытаясь как-то помочь ему, но он дёргается всем телом, смахивает их на пол. С каждой секундой ему труднее держаться. Его бьёт судорога. Но он не способен остановиться. У него есть приказ. Тяжелее всего ломать шлем. Щупальца соскальзывают, продлевая пытку, монотонно бьются о хитин всё сильнее и сильнее, всё злее и ожесточённее. Наконец от шлема откалывается крошечный фрагмент. Под ним оказывается глаз, мутный, белёсый, полный нестерпимой боли. Сарина ловит его взгляд всего на секунду, и в него почти сразу вонзается крюк. Крепко вонзается, надёжно – и тащит в сторону. Броня наконец-то поддаётся. Левую сторону поддевает и тянет влево. Сарина умоляет, чтобы хитин выдержал и не раскололся на более мелкие куски, потому что это означает новые страдания. Скрежет сливается в сплошной гул, когда на поверхность выбрасываются потоки слизи и стекают по израненному телу. Нидус бьётся на крючьях с такой силой, что они рвутся и едва не выпускают его. Новые жгуты свиваются вместе для большей прочности и с остервенением впиваются в открывшееся тело по нескольку сразу. Шлем выдерживает и отходит двумя сплошными половинами. За ними тянется и отрывается прилипающая плоть. В проём уже видны части лица – нос и искажённый широко распахнутый рот. До Сарины доходит, что это не гул – это крик. И тут створки шлема расходятся до конца и наконец-то ломаются. Голова Нидуса, не поддерживаемая жгутами, падает и повисает на шее. Его трясёт. С его тела капает слизь и отваливаются куски заражённого мяса. Щупальца медленно сокращаются и почти бережно опускают его на ковёр из усиков. С усилием вынимают крюки, усыхают, сгибаясь под собственным весом, и отваливаются. Они больше не нужны. Оператор смотрит на него, заложив руки за спину, а затем склоняется к нему, держа спину ровно. Нидус едва шевелится. Он безумно устал, но не собирается заставлять Оператора опускаться перед ним на колени. Вместо этого он с трудом встаёт на одно колено сам. Изувеченная плоть затягивается. Подсыхает живот, грудь перестаёт быть болезненно красной. Продольные раны на лице пульсируют всё меньше. Но по его щеке из раненого глаза до сих пор течёт на шею. Нидус прижимает к нему ладонь. Ему стыдно за эту уязвимость. Оператора, кажется, это совсем не беспокоит. Она довольно треплет Нидуса между рогов, не замечая, как его бьёт маленькая судорога от каждого прикосновения. Она выпрямляется и поворачивается к Сарине. На её взрослом лице спокойная добрая улыбка. Почему-то от этой улыбки Сарине горько. Оператор поднимает руку и указывает пальцем на неё, дважды покачивая запястьем. Нидус поднимает голову и смотрит на Сарину не мигая. Дрожащими губами произносит свои первые слова. Сарина не слышит их, но они разрывают её изнутри, как хитиновые крючья. В животе вокруг его пуповины болит и ноет. Сарина медленно отрывается от его губ и пустым взглядом смотрит в глаза. Она ожидала чего угодно, только не этого. Нидус смотрит в ответ устало. Он переживал это сотни и сотни раз, как в первый. Гельминт заботливо сохранил для него каждое мгновение в его первозданном ужасе и боли. Сарина коснулась этого всего на секунду, и ей хочется умереть. Потому что это несправедливо. Потому что это неправильно. По справедливости поступают с Орокин, а не с инструментами. Инструменты чистят, затачивают, придают им форму, нужную именно сейчас. Неважно, какой ценой. - Почему ты не сказал мне? – дрожащим шёпотом спрашивает она. Не сказал, что? Что всё это время она ненавидела его за то, что он просто исполнял приказ её любимого Оператора? Нидус невесело усмехается. В жизни он ничего не сделал из собственных побуждений. Им командовали и помыкали и отобрали единственное осознанное решение, которое он мог принять – покончить с собой. Но если он притворится, что сделал нечто ужасное, просто потому что так захотелось? Потому что ему понравилось её милое лицо и тело, потому что он не хотел, чтобы её обглодали и превратили в очередного инфестоида? Тогда станет легче? Ему не стало. Но это всё ещё лучше, чем ничего. Сарина медленно сжимает его пуповину и осторожно отсоединяет от себя. Ей даже не нужно прилагать усилия, чтобы сделать это. Она утыкается ему в плечо, обхватывает его под грудью. Нидус усаживает её к себе на колени, прижимает покрепче, медленно качает из стороны в сторону под влиянием инстинкта древнее, чем сама Империя. Сарина плачет.Часть 1
16 марта 2021 г. в 16:06
Сарина просыпается.
Сарина никогда не спала. Та, кем она была до обращения, делала это. Но её имя стёрлось в веках, забылось вместе с истинной империей Орокин, будто её никогда не существовало. Сарине спать было не нужно.
И всё же она чувствует себя так, будто её тысячелетний сон наконец завершился.
Над ней пульсируют узлы, усики, ножки рыжего, кислотно-розового, ярко-алого на старом мутном потолке. В воздухе носятся частички заражённой плоти. Отвращение поднимается откуда-то из глубин естества. Нужно всё здесь вычистить, выжечь спорами. Сарина пытается поднять руку, но её тело отказывается повиноваться. Не двигаются руки, не двигаются ноги, не повернуть голову. Даже взгляд не отвести.
Сарину охватывает панический ужас – и пробуждаются воспоминания.
Она уже лежала здесь вот так, парализованная, бесполезная, а вокруг неё бушевал ад. Её колотили Бегуны, рвали на части Древние, поливали кислотой Ползуны. Она не ощущала боли, но слышала затхлое дыхание смерти. Той самой окончательной смерти, которую Орокин лишь на время загнали в самые дальние уголки космоса, а она прокралась обратно и была готова забрать своё.
И ещё был страх. Не за себя, за её Оператора. Девочку, которая растворила остатки её слабости в темноте и дала в её руки оружие. Снова.
Сарина знала, что если позвать её, она услышит даже за сотни тысяч световых лет. Сарина взывала к ней. Но Бездна отвечала только звенящей тишиной.
Заражённые сменяли один другого и продолжали бесконечную однообразную работу по её расчленению. Разбили её щиты, растащили руки и ноги, раскромсали шлем и голову. Раскололи крепкую кость и принялись высасывать вкусный мозг, жадно чавкая. Присоединяя её к своим полчищам.
Всё это время Сарина была в сознании. А потом её внезапно стало двое, трое, тридцать, триста, три бесконечности, и все Сарины выли, кричали, щёлкали, булькали, просили жрать, блевали на её останки, дрались за куски её брюха. И страх превратился в истерику, тоску, гнев, лень, любовь, страсть, похоть, уныние, жадность, и часть её захотела умереть так сильно, что частицей этого желания можно было взорвать звезду, но смерть глумливо посмеялась над ней и уползла обратно в чертоги космоса, и Сарина любила саму себя, и ненавидела саму себя, и пожирала саму себя вечно, вечно, вечно.
А потом она проснулась от реальности – и всё закончилось.
Сарина дрожит и напряжённо вслушивается, прокручивая воспоминание перед глазами. Она ожидает услышать вопль заражённой твари – «Смотрите, она зажила! Её снова можно сожрать!». Но вокруг неё ни звука, кроме гудения аварийного питания.
Её спина или что-то, похожее на спину, чувствует мягкую пружинистую поверхность. Ладони, пальцы обвивают тонкие щупальца и скользят вверх-вниз. Сарину вновь сотрясает дрожь омерзения. Она напрягается и едва сгибает один палец, пытаясь избежать странного прикосновения. Это не помогает, но следом за одним пальцем поддаётся второй. Сарина ликует. Значит, хоть одна рука и часть туловища у неё есть. Восстановить остальное – вопрос времени.
Медленно, палец за пальцем, Сарина «оживляет» всю кисть и неистово трясёт ей. Щупальца держат крепко и даже переползают на плечо.
Нет. Это Сарина вдруг осознаёт, что щупальца покрывают всё её тело.
Под пальцами немедленно набухает крупная спора и с кислотным шипением лопается. Отростки сворачиваются и исчезают. Теперь Сарина может приподнять руки, слабые, как у смертельно больного. Она делает это и смотрит на свои ладони.
Это всё ещё её зелёная броня с круглыми выступами на тыльной стороне. Сарина удивлена, что после пожирания в ней вообще хоть что-то осталось прежним. Да и было ли оно, это пожирание? Может, в своём анабиозе варфреймы видят кошмары? Никто, даже её собственный Оператор, никогда не говорили о подобном.
Внезапно чувство опасности вопит где-то между затылком и шеей. Сарина пытается откатиться в сторону, тело не слушается. Сарина прижимает руки к груди и с хрустом разворачивает голову к угрозе.
Из угла старого гниющего корпуситского корабля, залитого красным светом, на неё смотрит Нидус. Вместо закрытого шлема с прожилками заразы у него изуродованное лицо юван. Чёрно-красные шрамы, похожие на отпечатки соматики, тянутся наискось к углам тонких изборожденных губ и век. Один глаз залит кровью, в нём плавает тёмная радужка. Другой – белёсый, со зрачком, сжатым в точку. Сарина ловит его пронизывающий безумный взгляд, и Нидус неспешно двигается к ней.
- Не… не по… н-не подходи! Н-не тро…
В глотке у неё хрипит и клокочет, когда она в ужасе и отвращении пытается отползти. Ей невыносимо присутствие концентрированного заражения, и ещё хуже ей от того, что эта тварь теперь имеет лицо, так похожее на лицо её Оператора. Всё это неправильно, безумно, невозможно и не должно существовать.
Нидус не слышит её, ускоряет шаг и присаживается рядом на корточки. Его лицо нависает над ней, когтистая лапа тянется к её голове. Сарина пересиливает отвращение и чудовищную слабость и бросает спору. Нидус с лёгкостью уворачивается, хватает её за подбородок, вжимает затылком в пол.
- Тихо. – Его голос усилен эхом множества организмов в его теле. От этого голоса хочется бежать в ужасе. Но не Сарине. Сарина приходит в ярость и ещё усерднее старается вцепиться ему в лицо. Нидус одной рукой сжимает оба её запястья и прибивает возле её головы.
- Успокойся, - повторяет он. Сарина видит, как двигаются его губы, как поблёскивают за ними зубы и язык, и ей представляются личинки, копошащиеся в трупе.
- Не трогай меня! – чуть внятнее хрипит она, пытаясь освободить руки.
Нидус касается большим пальцем её головы, и Сарину прошибает незнакомое ощущение. Там, где должна быть выпуклая поверхность шлема, теперь что-то мягкое, бугристое, чувствительное. Нидус проводит пальцами чуть выше. Сарина с ужасом понимает, что чувствует каждую неровность, каждую острую грань его брони. Что ей больно от того, как шершавые пальцы перекатываются по изгибам её… лица.
Сарина холодеет от осознания. Нидус смотрит на неё своим безумным взглядом.
- Ти-ихо… - повторяет он звенящим полушёпотом.
- Дай… - тяжело выдыхает Сарина. – Дай мне…
Зеркало. Она хочет сказать «зеркало», но не получается вспомнить слово. Варфреймам не нужны зеркала, они нужны операторам, а они не Операторы, они не Орокин, они инструменты, куклы…
Нидус догадывается сам. Он поднимается на ноги и вытаскивает откуда-то из заражённых руин гладкий кусок металла. Он покрыт пятнами ржавчины, но кое-что в блестящей поверхности разглядетьещё можно. Нидус стряхивает с него пыль и подносит к голове Сарины.
В тусклом красном свете из осколков шлема на неё смотрят огромные глаза на бледном худом лице. Приоткрытые пухлые губы нервно вздрагивают. Вздувшиеся шрамы тянутся от висков и ушей, но не доходят до скул. У Сарины не получается собрать облик воедино, части лица плывут, смешиваются, разваливаются.
- Этого не может быть… - хрипло шепчет она. – Этого просто не может быть…
У варфреймов нет лиц. Нет ничего, даже отдалённо похожего на лица.Орокин знали свою работу.
Кто же она теперь, если у неё оно есть?
Неужели, теперь она сама – Оператор?
Нидус отбрасывает металл в сторону, и он грохочет по искорёженному полу. Сарина зажмуривается, стискивает зубы, прижимает ладони к глазам. Не рассчитывает силу, в голове хрустит – мутно, больно. Пальцы проваливаются в мягкую массу. По щекам течёт что-то тёплое.
Нидус снова оказывается рядом, отводит её руки, кладёт в её глазницы бархатистые подушки щупалец. Сарина мотает головой.
- Убери! Убери это!
- Мы тебя свяжем, если не прекратишь, - спокойно говорит он и крепко держит её за висящее украшение на затылке.
До Сарины вдруг доходит.
- Это… Это ведь ты сделал?! – восклицает она. – Ты ободрал мой шлем?! Ты слепил мне лицо?!
Нидус молчит. Сарина наощупь протягивает руку и хватается за отросток, покрытый такими же щупальцами, что копошатся в её искалеченных глазах.
- Отвечай!
- Мы тебе жизнь спасли, - наконец произносит он. Сарина слышит в его голосе уловку и свирепеет.
- Да разве это жизнь?! – кричит она. – Нет никакой жизни без воли Оператора!
Нидус с силой толкает её. Сарина бьётся спиной об пол и жалко отползает, толкаясь руками и ногами. Ей некуда бежать. Весь этот корабль, вся эта планета – вотчина Нидуса. Что она может? Кукла без кукловода, слепая, ненужная…
- Можешь отдаться Ползунам, как и хотела.
Сарина слышит цокот. Нидус уходит, оставляя её в одиночестве.
Через некоторое время щупальца на её лице растворяются и исчезают. Глаза под ними целы.
Сарина снова и снова царапает своё новое лицо, чтобы убедиться в его реальности. Снова и снова выкалывает себе глаза, разрывает рот и выдирает зубы, а потом бесконечно долго сидит у своего «зеркала» и смотрит, как они восстанавливаются. Она смотрит без глаз, как делала это всегда. Она всё ещё не Орокин, хоть и похожа на них.
Сарина чувствует присутствие чудовища за своей спиной, и ей совершенно не хочется идти туда. В её разуме сотни вопросов, на которые ответ может дать только Нидус, но глубинное отвращение не позволяет пересечь черту. Она всегда на уровне инстинктов недолюбливала этого мясистого заражённого зверя и мечтала о том, чтобы Оператор когда-нибудь просто выбросила его в шлюз. Но теперь у него было лицо. И кроме отвращения, ненависти и желания уничтожить то, чего не должно быть, прибавлялось глубинное горе. Будто Сарина не справилась со своей задачей, и заражение всё-таки настигло Орокин, исказило их, превратило в пародию на самих себя. Будто лично Сарина была виновна в этом.
Она помнила, что Орокин уничтожило вовсе не заражение. Но вина не давала ей покоя, пока Сарина сидела с ошмётками собственной заражённой плоти на пальцах.
В конце концов Сарина встаёт и медленно двигается куда-то по коридору, пока корабль не заканчивается, и начинается безграничная, заражённая, гибнущая Эрида. Там Сарина приступает к тому, что делала всё это время под контролем Оператора. Вычищает Заражённых.
У неё нет оружия, но она сама – оружие. Она разбрасывает бесконечные споры, бьёт в рукопашную, использует Ползуна, как дубинку. Она не чувствует боли, не знает усталости, сражается, пока её броня не начинает трескаться. Но заражённых становится только больше, они наваливаются на неё всех массой, и Сарина уже не успевает парировать удары всех этих ног, голов и щупалец. Они хватают её конечности и начинают рвать на части. А потом начинают жрать.
Сарина вспоминает безумие не-смерти, слияния с многоголосой безликой толпой, и в ней просыпается ужас. Она с силой толкается ногами и прыгает на голову ближайшего Древнего, перепрыгивает на его двойника и дальше, дальше по заражённому морю тел, пока не находит обломки корабля и ныряет в железный коридор. Заражённые не преследуют её там.
Эта вылазка стоила ей руки. Рука слилась с Заражёнными, и Сарина чувствовала, как они бродят в поисках еды, толкают друг друга, дерутся, просят чего-то, что не знают сами. Это был лишь след того, что Сарина ощущала в первый раз, но его хватило, чтобы Сарина снова надолго выпала из реальности, корчилась на полу и просила об избавлении – или хотя бы смерти. Это продолжалось, пока её рука окончательно не растворилась в общей массе, а на её месте выросла новая.
Тогда Сарина снова садится у «зеркала» и смотрит в собственные глаза - жёлтые светящиеся кольца в тёмных озёрах. У её Оператора были холодные фиалковые глаза, но когда она смотрела на неё, Сарина, фрейм, который не должен ощущать ничего, согревалась. Оператор видела в ней опору и защиту, Сарина видела в ней цель жизни – и дом, которого у неё никогда не было.
Сарина ищет крупицу этого тепла в собственных глазах, но не находит ничего.
Когда ей надоедают бесплодные поиски, Сарина встаёт и идёт в соседний отсек. Нидус висит там на стене, приклеившись заражённой плотью к кучам техноцита, смотрит в пустоту и не моргает. Комната наполнена розовыми личинками, они беспорядочно ползают и тычутся слепыми мордами в поисках еды. Сарина гвоздит каблуком к полу одну из них и медленно давит, пока та не начинает пищать и истекать слизью. Взгляд Нидуса тут же становится осмысленным, он молниеносно бросается к Сарине,бьёт её кулаком в грудь, и та отлетает к дверному косяку и с грохотом врезается в него. Она не успевает подняться, как Нидус хватает её за горло и вжимает в пол. Круг замкнулся, они вернулись к тому, с чего начали.
- В этой колонии ты не найдёшь то, что ищешь, - говорит он, и голос у него ровный, без злости и раздражения.
- Кол-ло-нии..? – в недоумении бормочет Сарина. Неужели здесь поблизости живут поселенцы? Но секунду спустя, взглянув в безумные зрачки Нидуса, понимает, что он имеет в виду.
Нидус называет «колонией» самого себя.
Сарина бьёт его каблуком в подбородок. Нидус отшатывается куда-то вбок и больше не пытается к ней прикасаться.
- Зачем ты сделал это? – безнадежно повторяет она, лёжа на спине и глядя в источенный заразой потолок. – Ты мог унести моё тело в безопасное место, подождать, пока отрастут мои руки и ноги. Ты мог бы спасти меня так. Но ты превратил меня в это…
Сарина с силой проводит пальцами по щекам раз, другой, третий.
- Мало тебе было туши варфрейма. Ты решил эволюционировать. Замахнуться на самих Орокин. Исковеркать, сожрать всё, что только мож…
Её резко прерывает многоголосый сипящий лай. Сарина поворачивает голову на звук и садится на полу. Личинки прекращают беспорядочно семенить вокруг, выстраиваются в цепочки и стекаются к Нидусу ровными рядами, ползут по его рукам и ногам под стыки брони в горячее мягкое нутро. А Нидус будто не замечает этого, трясётся и лает, широко раскрыв рот, зажмурив расчерченные веки.
Сарина не сразу понимает, что он смеётся над ней.
- Что смешного, животное? – мрачно спрашивает она.
Нидус продолжает ржать, пока не принимает в себя последних личинок. Створки его брони открываются и закрываются в такт смеху, как маленькие рты. Сарина медленно выпускает паразон, чтобы наконец-то закончить эту истерику, но он сам прекращает смеяться с резким шумным вздохом.
- Ис… искове-еркать… Сожрать… - протягивает Нидус почти задумчиво, но с прежней усмешкой. – Не нам тебе нужно говорить это. Хотя… Они всё равно не услышат. Можешь говорить, что хочешь.
- Мне и не нужно твоё разрешение, - огрызается Сарина, поднимаясь на ноги.
- Тогда не спрашивай, что тут смешного, - улыбается Нидус. – Всё равно ничего не поймёшь.
- Я буду спрашивать!
Сарина подходит к нему вплотную, упирается грудью в грудь. Она высокая, но он ещё выше, и ей приходится запрокинуть голову, чтобы ухватить его взгляд.
- Я буду спрашивать, а ты будешь объяснять. Что я делаю на Эриде? Где мой Оператор?! Как и зачем ты сделал всё это?!
На слове «это» она хватает его за скулу и с силой прочерчивает пальцами по лицу. У неё нет когтей, и это смазанное движение даже не оставляет следов. Но в ответ на него Нидус странно морщится и изгибает брови, склоняя голову набок. «Ему что, больно?» - Сарина не понимает его реакцию и потому раздражается ещё сильнее.
- Всё это… мы сделали из жалости, - тихо говорит Нидус, не открывая глаз. – Твой демон бросил тебя здесь и исчез. Но теперь ты можешь жить дальше. Без неё.
- Ты врёшь, - упрямо повторяет Сарина. –Я знаю, что ты врёшь! Ты никогда не смог бы сделать это без сил Бездны!
«И она никогда не бросила бы меня!». Слова рвутся из груди, но Сарина вовремя прикусывает язык. Вот это уж точно будет ложью, причём наивной. Несмотря на свою безграничную любовь к девочке, Сарина прекрасно понимала это.
Наверняка понимает и Нидус. Вместо ответа он снова усмехается. А Сарине снова хочется ударить его. И на этот раз бить до тех пор, пока его новенькое уродливое лицо не превратится в месиво.Но какой в этом толк, если оно восстановится за считанные секунды?
- Ты бесполезен. – Сарина отталкивает его плечом и проходит мимо. – Я сама найду своего Оператора.
- Хочешь знать, почему мы смеёмся? – неожиданно спрашивает Нидус. Вопрос настолько неуместный, что Сарина на секунду замедляет шаг.
- Мне не интересно, - отвечает она, не оборачиваясь. – Ты просто выжил из ума, как и всё на этой планете.
- Тогда ты поймёшь сама. – В голосе Нидуса слышна ухмылка, эта чёртова безумная ухмылка. – И ты тоже будешь смеяться. Ты будешь долго смеяться. Как золотые демоны, которые поняли, что такое смерть.
- Много болтаешь для кубрау.
Разговор окончен. Сарина выходит из отсека и направляется к себе. «К себе», подумать только! Изгаженный закуток на давно покинутом корабле теперь считается её новым домом! Сарина отказывается принимать это, но больше для неё нигде нет места. Снаружи слишком много Заражённых, да и если пробиваться через них, то куда? В ближайшую колонию? До неё можно не дойти и раствориться в желудках чудовищ. А Нидус наверняка не пойдёт за Сариной, чтобы подарить ей быструю смерть. У этой кучи мяса оказались принципы.
Сарина ложится на пол, складывает руки на груди и закрывает глаза. Она кричит в Бездну, долго-долго, пока её сознание не притупляется и остаётся только тело – кусок хитина и плоти.
Из транса её выдёргивает странное ощущение в глотке. Стенки её горла дерёт от сухости, язык прилип к нёбу. Сарина облизывает пересохшие губы, но лучше не становится. Встревоженная, она беспомощно скребёт пальцами по броне на шее, потом засовывает два пальца в рот и осторожно касается стенок горла. Глотку начинает саднить, а за пальцами тянется вязкая слюна.
«Это всё из-за него, - лихорадочно думает Сарина. – Он заразил меня какой-то новой формой, и теперь я превращусь в муталиста»
Дикий ужас захлёстывает её разум, но внезапная слабость не позволяет бежать сломя голову. Сарина едва переворачивается набок. Слюна вязкими каплями стекает на пол, перед глазами всё плывёт и дёргается. Собственное судорожное дыхание кажется хрипом умирающего зверя. В узком иллюминаторе, до которого съёжилось её зрение, виднеется край заражённого коридора. Её судьбы.
Что-то тыкается ей в руку. Сарина замечает это, только когда тычки становятся настолько сильными, что приподнимают её пальцы. Это личинка Нидуса хоботком подхватывает её ладонь и, прежде чем Сарина успевает отдёрнуть руку, подлезает под неё и замирает, раскинув лапки.
Сарина ничего не понимает. Она с трудом вскидывает неожиданно тяжёлую ладонь и тут же роняет её на панцирь личинки. Та вздрагивает, но не двигается.
Сарине кажется, что личинка смотрит прямо на неё, а через личинку – Нидус.
- Катись в Бездну, ублюдок, - еле слышно хрипит она и сжимает пальцы. Она ослабела и не может даже поднять голову, но панцирь под рукой всё равно начинает трещать. Личинка тихо пищит, бьёт задним отростком по полу, но не сбегает.
Сарине становится жаль её. Маленькое создание, не способное контролировать свои действия, не виновато в том, что делает его хозяин, и не может ему сопротивляться.
- Ладно… Живи, - вздыхает Сарина и расслабляет руку.
Личинка покачивает хоботком, будто всё понимает, и остаётся лежать под её ладонью.
Сарина мутным взглядом блуждает по её тельцу. У неё в руках маленький звероподобный варфрейм под управлением огромного заражённого Оператора под контролем безумной бесформенной пучины. Всё перевёрнуто с ног на голову, всё не так, как должно быть, но «так» никогда не было и не будет.
Мысли Сарины перетекают в бессвязный бред. Распухший язык мерзко подрагивает во рту, как червяк. Перед глазами мигают зелёные помехи. В ушах гулко и ритмично стучит жидкость её тела.
Стук становится громче и чаще. Он больше не похож на пульс, теперь это скорее перестук дождя. Или неровная дробь множества организмов.
Личинка поднимает отросток и, резко срываясь с места, семенит по полу обратно в комнату Нидуса. Сарина смотрит ей вслед. Где-то внутри вопит предчувствие опасности, но все её изменённые органы туго набиты чем-то мягким и плотным, и сквозь этот материал не прорываются ни инстинкты, ни мысли, ни призывы к действию. Сарине уже всё равно.
Из заражённого коридора доносятся первые крики. Топот слышится уже совсем рядом, и из него выделяется самый массивный, самый гулкий бег. Сарина узнаёт его ещё до того, как он подкрепляется оглушительным булькающим стоном-рычанием.
Джаггернаут. Джаггернаут со свитой пришёл за ней.
Бегуны появляются первыми. Их радостные вопли эхом катаются по комнате, но Сарина почти не слышит их. Она замирает, как животное, в предчувствии того, кто несётся следом. И он вбегает спустя секунду, огромный и уродливый. Джаггернаут с трудом тормозит на середине комнаты, его кривые задние лапы подкашиваются. Машине для убийства не нужно быть элегантной и ловкой.
У твари нет глаз, но Сарина ощущает его взгляд на своём теле. Щупальца на морде жадно подрагивают. Он знает, для чего была создана Сарина. Он помнит, сколько его копий она истребила, и как мучительно больно это – каждый раз возрождаться заново, и как кричали сотни и сотни его братьев, разъедаемые спорами.
Джаггернаут воет, и Сарина кричит, схватившись за голову, потому что в её разум вторгается грубое, жадное, едва осмысленное
«ХОТИМ ТЕБЯ»
- Никогда! – жалко стонет она из чистого упрямства, но исход уже ясен. Они хотят – они получат. Прямо сейчас.
Джаггернаут быстро топчется на месте, готовясь к прыжку, и пол под его лапами трясётся. Сарина малодушно закрывает лицо локтями. Мелькает и исчезает мысль: «Пусть это будет быстро».
Булькающий рёв. Торжествующие вопли. Время навсегда замирает.
Жуткий грохот.
Торжество сменяется ужасом и яростью.
Сарина с трудом поднимает голову. Возле неё в склизких путах бьются Ползуны и Бегуны. Сбитый с ног Джаггернаут отброшен к стене и пытается встать, по нему ползают личинки. Нидус нависает над ним, вдавливая в пол голову зверя. Его лицо перекошено яростью. Через секунду Джаггернаут вскакивает и бросает Нидуса через всю комнату.
«Зачем? – мучительно думает Сарина, глядя на это. – Теперь мы умрём вместе»
Её зрение уже давно плывёт и кружится всё сильнее и сильнее. Картину происходящего по краям охватывает темнота.
Джаггернаут встаёт на дыбы, стаскивает Нидуса со стены, швыряет на пол и начинает жрать его лицо.
Это последнее, что видит Сарина.
Очень хочется пить.
От волнения у неё всегда пересыхает в горле и говорить становится ещё труднее. Она предпочитает мило улыбаться всем и молчать, по крайней мере, так никто не испугается её клокочущего хрипа. Она садится на одну из увитых буйной растительностью скамеек и расправляет невидимые складки на юбке.
Ждёт не дождётся, когда же принесут шампанское.
К ней подсаживается мужчина и начинает вполголоса говорить что-то о бизнесе. О том, как Корпус планирует ввести новые пошлины для работающих в их регионах частных предпринимателей. О том, что это настоящий грабёж, и все они, маленькие честные дельцы, должны сплотиться перед лицом испытаний. Другая женщина вставляет своё слово, и они бурно переговариваются, поддакивая друг другу.
Она молча кивает, сочувственно сводя брови там, где нужно, а где не нужно – улыбаясь и качая головой. Быстро проводит пересохшим языком по губам, съедая свежую помаду.
Она давным-давно знает, что всё до последнего слова – ложь. С тех самых пор, как её отца, главу компании по производству полимерных материалов, нашли мёртвым в собственной постели.
Поговаривали, что он попросту откусил больше, чем смог проглотить. Во всех смыслах.
Ей было двадцать пять, когда это произошло.
Она выросла под наблюдением телохранителей, она не играла с другими детьми, потому что не было времени играть: её ждали бесконечные таблицы бухучёта и последние сводки с рынка инвестиций. Она была папиным универсальным солдатом, потому что, когда она родилась, Корпус взял курс на вселенскую монополию, и частников стали выдавливать с шахматной доски. Сначала незаметно, а потом всё быстрее, всё агрессивнее. Орокин не вмешивались. В лучшем случае им было всё равно, а в худшем – они наслаждались этими собачьими боями.
У папиного солдата не было матери. Она ушла, а он запретил ей приближаться к дочери.
Компания перешла в её руки. Не фирма, а корабль в огне, несущийся прямо в Бездну. Капитан был мёртв, и она подозревала, что виной тому был отнюдь не Корпус, эта Корпорация Зла, а такие же капитаны горящих кораблей, которые надеялись побыть на плаву ещё хоть немного.
Год спустя прошёл слух, что Орокин нужны новые поставщики материалов для изготовления ходячего оружия: Варфреймов. Она решила, что это отличный шанс подняться на ноги. Она не привыкла сдаваться без боя, в конце концов, её с детства к нему готовили.
Но сейчас на этом роскошном приёме у самих Орокин она отчётливее всего понимает своё положение. Никакой она не солдат. Она до сих пор всего лишь девочка без родителей, едва шагнувшая за порог совершеннолетия.
Перед её лицом появляется поднос с витыми бокалами. Его одной рукой держит слуга с длинными рыжими волосами, ниспадающими по обе стороны голой груди. Один глаз у него тёмно-красный. Другой – белёсый. Выглядит так, будто оба – незрячие.
К тому моменту жажда становится нестерпимой. Она хватает бокал и пьёт залпом, забыв о приличиях.
Заражённый потолок перед глазами плывёт и покачивается.
Лицо щекочет и гладит что-то мягкое, бархатистое. В этих касаниях мерещится забота пополам со слащавой нежностью.
Сарина касается губ обеими ладонями и чувствует под пальцами влагу. Постепенно она понимает, что горло больше не дерёт сухостью, что рот не наполнен тягучей слизью, и что даже покачивание перед глазами почти прекратилось. Сарина осторожно садится и видит, что под ней снова раскинулся ковёр из нидусовых щупалец. Ей по-прежнему хочется брезгливо отстраниться, но уже не так сильно, чтобы это нельзя было перебороть.
Нидус лежит рядом, так близко, что её колено почти касается его бедра. Осознав это, Сарина подбирает ногу под себя.
На его лице поверх старых борозд виднеются свежие раны от клыков Джаггернаута, которые медленно затягиваются под влажными касаниями щупалец. Чудовищные царапины тянутся до самой шеи. Броня на груди расколота, открывая бледную заражённую плоть. Но если бы Варфреймы умели спать, Сарина бы решила, что Нидус дремлет, потому что его изуродованное лицо спокойно и расслаблено. Его выдаёт только Дракгун, зажатый железной хваткой одной руки. Оружие влажно поблёскивает; щупальца наверняка жадно слизали с него брызги крови и ошмётки мяса.
Сарина забывает о Нидусе и впивается взглядом в дробовик.
Если она заберёт его, у неё будет шанс добраться до колонии. Если она заберёт его, она сможет найти Оператора. Если она заберёт…
Сарина медленно тянется к стволу Дракгуна, другую руку протягивает к пальцам Нидуса.
…доберётся до колонии, найдёт Оператора, выяснит, что происходит, что делать дальше…
Хитин под пальцами шершавый и отвратительно тёплый.
Нидус мгновенно открывает глаза и пронзительно смотрит на неё.
«Бездна!»
Другого шанса у неё не будет. Сарина бьёт Нидуса ногой прямо в зияющую рану и рвёт оружие на себя. Нидус сдавленно вскрикивает, но пальцы не разжимает, с силой тянет его обратно к себе. Сарина падает на колени и рычит от ярости. Дракгун покрывается спорами, металл под ними вскипает. Рука Нидуса начинает плавиться, он многоголосо стонет, хватает Сарину за шлем другой рукой и с силой тянет вниз. Сарина теряет равновесие, с грохотом разбивает скулу о железный пол. Но дробовик всё ещё у неё в руках, и она чувствует, как растворённая плоть Нидуса уже начинает капать ей на лицо.
Нидус заводит ей руки за спину и выворачивает до хруста. Но на это мгновенье Сарина превращается в суника кубрау — тварь, которая не разожмёт челюсти даже после смерти. Ей плевать на переломы, она бьётся и дёргается, а споры делают своё дело, и в конце концов хватка Нидуса ослабевает. Сарина тут же отталкивает его ногой, одновременно выхватывает Дракгун, перекатывается набок, отскакивает в сторону и замирает в боевой стойке.
Нидус смотрит на стволы дробовика, сжимая обожжённое запястье другой рукой. Переводит взгляд на Сарину.
- Не подходи! – предупреждает она. – Один шаг – и я стреляю!
- В нём три заряда осталось. Кого ты этим убивать собралась? – со скепсисом отвечает он и подаётся вперёд. Сарина сжимает оружие ещё крепче, делает угрожающий выпад, отгоняя его.
- Моим спорам хватит. Назад!
Нидус закатывает глаза.
- С-с-сколько ещё раз нужно доказать, что мы тебе ничего не сделаем? – раздражённо шипит он.
- Ты уже сделал! – кричит Сарина. – Из-за тебя я валяюсь на полу, как тряпка! Из-за тебя у меня в голове эти проклятые картинки! Я не знаю, во что ты меня превращаешь, но с меня хватит!
Повисает молчание. Слышно, как где-то вдалеке беснуются Заражённые. Сарина тяжело дышит, со злобой глядя на Нидуса, и не двигается с места, хотя могла бы пятиться к выходу позади неё. Нидус неожиданно низко клокочет, отчего Сарина вздрагивает, и проводит лапами по лицу с выражением смертельной усталости.
- Не делай глупостей, - наконец произносит он. – За пределами этого корабля ничего нет, только полчища Заражённых. Дробовик не поможет тебе перебить всех.
- Я знаю, что здесь живут колонисты, - упрямится Сарина. – Если я не найду Оператора, я останусь с ними.
Нидус смеётся, разводя руками, и Сарина едва подавляет желание тут же выпустить в него всю обойму.
- Ты правда веришь, что колонисты примут тебя в свои тёплые объятия… без Демона? - произносит заражённый зверь, напирая на последние слова.
Сарина стискивает зубы с такой силой, что её челюсть начинает дрожать.
Разумеется, она не думала об этом. Или старалась не думать. Она слишком долго просидела в темноте наедине с собой. Она уже была в этом мире, как отдельное существо, хотелось ей того или нет. Она приняла это, но другие не приняли. Для всех остальных ходячая заражённая кукла будет ночным кошмаром.
Нидус выбил почву у неё из-под ног, просто напомнив об этом.
Пока она размышляет, как ответить и что делать дальше, Нидус за пару шагов подходит совсем близко. Он мягко вынимает Дракгун из рук Сарины, а когда она осознаёт это, он уже разряжает его и отбрасывает в угол.
- И ещё… - добавляет Нидус как бы между прочим. – Даже будь у тебя дробовик с бесконечным запасом патронов, тебе всё равно далеко не уйти. Не сейчас.
- Что ты несё..? - устало огрызается Сарина и вдруг оседает на пол.
Её ноги слабеют и дрожат в судороге. Внутренности скручивает резкая боль. Сарина хватает ртом воздух, скребёт броню в области живота. Зрение снова туманится пылью.
- Да. Мы говорим об этом.
Сарина почти не слышит его и едва понимает. Она не чувствует, как заваливается набок, и как Нидус подхватывает её. В её корпусе – слипшаяся болезненная масса, ноющая от груди до низа живота, и Сарине кажется, что больше ничего не существует.
- Хватит… - стонет она, обращаясь непонятно к кому. – Прекрати… мучить меня…
Чужое многоголосье звучит далеко и враждебно, каждое слово отдаётся болью в голове и теле.
- Всё это ненастоящее. Всё это – твои воспоминания.
Сарина чувствует, как её тело под хитином, масса заражённой плоти и крови, сходит с ума и начинает пожирать само себя. И в безумии горячки мелькает единственная здравая мысль: наверное, именно так ощущает себя Оператор, запертый в собственном варфрейме.
- Убей меня, - шепчет Сарина, не слыша собственного голоса. – Я знаю, можешь…
Вместо ответа Нидус склоняется к ней. Его когти осторожно приоткрывают ей рот. Огни его глаз так близко, что выжигают пятна на сетчатке.
Его губы на её губах неровные и жёсткие. Сарина думает об этом всего секунду, а потом в её рот проливается что-то маслянистое, гадкое, с отчётливым запахом заражающих спор. Сарина в ужасе дёргается, но её сил не хватает, а Нидус вдобавок прижимает её запястья к полу и наваливается всем телом.
Сарина больше не пытается бороться, и масса свободно проникает в неё. Когда её поток прекращается, Нидус рвано судорожно дрожит, со скрипящим звуком выталкивая из своего нутра ещё больше, и всё начинается снова.
Сарина не знает, сколько это длится. Просто в какой-то момент пыль перед глазами рассеивается, и она отчётливо видит лицо Нидуса вплотную перед своим. Океан боли, в котором она тонула, расплёскивается по закоулкам тела и отдаётся в конечностях тупой тяжестью, так, что даже голову не повернуть. Сарина глухо недовольно мычит и едва касается запястьем руки Нидуса. Он приоткрывает глаза и поднимает голову. Когда их рты разъединяются, напоследок ласково проводит языком по нижней губе Сарины.
Ей хочется что-то сказать, потому что она до сих пор не понимает, что произошло, и ответа «Мы сделали это из жалости» уже недостаточно. А ещё он слишком близко, пристально смотрит больными глазами в её глаза, будто ощупывает её изнутри.
- Зачем? – И больше ничего не идёт в голову, как бы она ни пыталась.
- Твоё тело обманывало тебя. Мы обманули его, - отвечает Нидус. С его слов это звучит так просто, почти обыденно. Сарина мотает головой. Это не тот ответ, который она хочет услышать.
- Зачем… делаешь это? – слабо шепчет она.
- Мы ничего с тобой не делаем, - терпеливо повторяет он. – Мы всего лишь запустили процесс. Остальное происходит само.
Сарина закатывает глаза. Нидус снова увиливает и изворачивается, и это злит. Впрочем, её злит всё, что он делает, и особенно то, как он продолжает липнуть к ней, спасать её из раза в раз, когда она просит лишь покончить с её страданиями.
- Глупый зверь, - раздражённо бормочет Сарина, упираясь слабыми руками ему в грудь. – Зачем… помогаешь мне? Сначала Джаггернаут, теперь это… Хочешь меня для чего-то использовать? Или решил, что я — твоя личинка, и меня надо кормить?
- Личинки ищут себе еду сами, - с усмешкой парирует Нидус. – Использовать тебя? Даже не представляем, как. Мы уже говорили: нам жаль тебя. И ответ не изменился.
Он наконец-то отстраняется от её лица и садится на колени. Сарина мерит его взглядом снизу-вверх, медленно опускает руки и складывает их на груди.
- Опять врёшь, - вздыхает она. - Но даже если нет… Не нужна мне твоя жалость.
- Да-да, мы уже слышали. – Нидус с издёвкой треплет её по щеке. Сарина морщится; прикосновения жёсткой когтистой лапы неожиданно болезненны. Нидус проводит ей по шее Сарины, пересчитывает пальцами наросты возле плеча.
- Что ты делаешь? – хмурится Сарина, но Нидус пропускает это мимо ушей. Он мельком задевает её грудь, доходит до живота и вдруг с силой впивается в броню всеми пальцами.
И боль накатывает на Сарину шквалом.
Она запрокидывает голову, беззвучно кричит, и проваливается в темноту.
Желудок урчит и болезненно съёживается с такой силой, что она прижимает руку к животу и тихо стонет. И тут же распрямляется. Не увидел бы кто…
Кусок не лезет в горло уже третий день, но на приёме чувство голода просыпается и впивается клещами. Она отгоняет его от себя изо всех сил. Но этих сил так мало, что у неё подгибаются ноги, и она падает на скамью.
Сначала ей ненавязчиво намекнули, что контракт с Орокин – это не дело столь юной особы. Потом повторили более настойчиво. А потом прислали повестку в суд и обвинили в незаконных махинациях, настолько наглых и вопиющих, что у неё пропал дар речи. Да так и не вернулся до сих пор.
Она поняла, что ей конец. Что её впутали в дела Орокин в качестве преступника, расхитителя сокровищ Империи. Слишком значительный масштаб для её маленькой фирмы, но, Бездна, кто вообще думает головой, когда речь идёт об Орокин?!
Вот и она не подумала. И поплатилась за это.
В своём вызывающе розовом платье среди бело-золотых подолов и пиджаков она чувствует себя мишенью. Так нужно. Пускай в последний раз увидят, что она не боится их.
Живот терзает новый приступ боли. Нижняя губа предательски дрожит, и она с силой закусывает её, будто в наказание.
Тихий гул толпы постепенно умолкает. Она поднимает тяжёлую голову и видит, как мимо её «собратьев» медленно движется Баллас. И очень скоро он будет рядом с ней.
Дыхание перехватывает, тошнотный ком подкатывает к горлу. Она прижимает уже обе руки к животу и считает до десяти. Представляет рядом с собой отца. Становится ещё хуже.
Говорят, Балласу не интересна финансовая сторона вопроса. Он учёный. Мечтатель. Почти художник. Но ей всё равно до безумия страшно.
Баллас останавливается около скамейки и вежливо кивает. «Мишень» торопливо вскакивает и поправляет юбку негнущимися руками. Баллас огромен и нависает над ней, как лезвие меча над шеей приговорённого. Она ждёт от него угрожающего предупреждения или издёвки. Но вместо этого он смеряет её взглядом сверху-вниз и снисходительно улыбается.
- Прекрасный тропический цветок, ядовитый и притягательный, — произносит он, осторожно перехватывая её руку. Маленькая ладонь тонет в огромных пальцах. — Для меня было бы сущим удовольствием работать с вами.
Он почти касается губами её запястья, а затем отходит, чтобы поприветствовать других фаворитов.
А она чувствует, как десятки взглядов впиваются ей в кожу.
Неужели он не знает?
Неужели он знает, но ему плевать?
Она забывает и о боли в желудке, и о страхе, и о всеобщей злобе, и о жестоком одиночестве. Ей только что подарили надежду. Разомкнули кандалы.
Потом здравый смысл подскажет, что за этим размытым комплиментом не кроется ничего определённого. Но не сейчас.
Сейчас она медленно берёт с подноса всё того же слуги с больными глазами лёгкую закуску и медленно жуёт, торжествующе поглядывая на раздражённые лица окружающих.
Боль отступает.
Сарину долго и неудержимо рвёт остатками Нидуса. Обмануть тело получилось совсем ненадолго, усваивать смесь из спор и заражённой плоти оно отказалось. И всё же это помогло; боли и спазмов больше не было.
Сарина выкашливает последнее щупальце, которое до сих пор мелко подрагивает, и задумывается, не было ли в этой пище поверженного Джаггернаута. К собственному удивлению, эта мысль отзывается не омерзением, а злорадством.
Сарина вытирает рот тыльной стороной ладони и выпрямляется, держась за стену. Она надеется, что мучения закончились, и можно спокойно подумать, что делать дальше. Скорее всего, без помощи Нидуса ей никак не обойтись. Но к чёрту гордость, если сотрудничество с ним позволит ей выбраться из этой железной коробки. Плевать, куда, главное, подальше отсюда. Сарине слишком надоело общество Заражённой плесени и ржавчины.
Она делает два шага к соседней комнате и замирает, сжав кулаки. Сказала, что разберётся сама, а теперь приползла на брюхе. Будто мало он спасал её. Уязвлённая гордость тащит назад к насиженному месту у зеркала, но Сарина пересиливает себя и шагает ещё раз. А потом ещё.
Нидус висит на стене, как и раньше. Точнее, пожалуй, сейчас он скорее сидит на выступе заражённого месива. Одна нога согнута в колене, другая свободно свисает, спина выпрямлена и расслаблена. По всему его телу ползают личинки, трогают его своими «хвостами», скребут лапками, как каваты. Нидус ловит их, с усилием гладит по спинам, чешет брюшки и отпускает кружить около него. Улыбается. Он не улыбался так, смотря на Сарину. Скалился, корчил саркастичную гримасу, насмешливо и снисходительно кривил губы, но не смотрел с таким теплом.
Сарина вспоминает собственный пустой взгляд в отражении металла, и внутри у неё болезненно тянет тоской. Тоской, и чем-то ещё, что начинает нехорошо разрастаться, когда она снова и снова бездумно скользит взглядом по его силуэту.
У Нидуса крепкие ноги. Жилы заразы обвивают его бёдра, ритмично вспухают и опадают при каждом движении. В какой-то момент Нидус разгибает ногу, и Сарина впивается взглядом в мелькнувшую область под коленом. Почему-то ей кажется, что там у него уязвимое место. Это абсурд, инженерная мысль никогда не допустит такой очевидной прорехи. Но мысль, пойманная за хвост, продолжает раскручиваться. Если у него под коленом нежная открытая плоть, значит, такая же у него подмышками, под стыками брони между грудными выступами, между ногой и телом и между бёдрами. Если ткнуть пальцем, наверняка будет неприятно. Но если не ткнуть, а провести? Если коснуться более деликатными частями тела, например, языком?
- На что это ты смотришь?
Сарина вздрагивает и тут же отводит взгляд, словно её поймали на месте преступления.
- Ка… Какое тебе дело? – запинается она и пятится, цокая каблуками. Язык омертвел и не слушается, дурацкая игрушка Заражения.
Нет ничего странного в том, чтобы смотреть. Особенно если смотреть толком не на что. Сарина не чувствует противоречия в этих мыслях или просто усердно делает вид, что не чувствует. Ей совершенно не интересно. Вот что по-настоящему захватывает, так это ближайшая личинка, которая чистит морду. Вовсе не тот, кто её породил.
Сарине так не хочется смотреть ему в лицо, что это почти пугает.
В один момент маленькие твари синхронно замирают, а потом сбегают со стены и рассыпаются в разные стороны. Сарина настораживается. Опять почуяли что-то снаружи? Но вокруг тихо. Стихли даже Бегуны за пределами корабля.
Нидус упирается полусогнутыми руками в стену, на которой висит. Сарина видит, как натягиваются жилы у него на шее, когда он запрокидывает голову. И как он медленно, почти изящно разводит в стороны колени.
В нём ничего не поменялось. Всё тот же зверь, которого она видела тысячи раз, под контролем Оператора и без него. Всё тот же монстр, то же отродье. Но сейчас Сарина смотрит на мерцающие жилы, вычерченные углубления, поблёскивающие и матовые выпуклости, которые когда-то были живым не заражённым телом, и её бросает в жар от единственной вспышки в сознании.
Он так хочет, чтобы она на него смотрела.
Сарина позорно сбегает из комнаты, по-прежнему пятясь, прижимается спиной к стене и впивается пальцами в лицо, оседая на пол.
- Пожалуйста… - молит она неведомо кого неведомо о чём. – Пожалуйста, не надо…
Немилосердный жар сменяется ознобом. Единственное тепло скапливается в нижней части её живота, между бёдер. Сарина с остервенением царапает собственную броню, пытаясь добраться до источника, вырвать его, выкорчевать. Разумеется, у неё ничего не выходит.
Сарина разбивается на части. Одна – в комнате у выхода, крепко переплетшая ноги, обхватившая колени руками. Жалкая. Другая – там, около стены, где распластался Нидус. На его широких плечах. На его запястьях, странно хрупких для такого, как он. Скользит по трепещущему животу вниз, вниз, между его бёдер, к неестественной выпуклости. Хватает под коленями, прижимает их к его груди, чтобы было удобнее. Берёт то, что отдавалось безвозмездно, что так давно нужно было забрать.
Третья часть смотрит на происходящее с презрением. Это нелепо. У Сарины даже нет нужных органов. Её тело не вырабатывает необходимых химических соединений. Все эти эмоции насквозь фальшивы и навязаны кем-то другим. Её никто не слушает, и вскоре она совсем затихает.
Сарина стонет сквозь зубы. Вместо тепла снова приходит мучение. Но оно не похоже ни на иссушающую апатию жажды, ни на сумасшествие голода, оно куда хуже, куда злее. У Сарины ноет в животе, это больно, и от этого так восхитительно хорошо, что ноги, и без того ослабленные, начинают дрожать.
Нидус там, по ту сторону стены. Он не идёт, чтобы спасти её в третий раз. Возможно, он просто не знает, как. А может, ему надоело бежать к ней, как послушный кубрау, и не получать в ответ даже «спасибо».
Сарина с трудом поднимается, не отрываясь от стенки. Та, другая часть её, смотрит на искорёженные губы Нидуса, приоткрытые и влажные, и тянется к ним, чтобы поглотить. Сарина зажимает рот ладонью и сдавленно стонет, когда её живот отдаётся новым спазмом на это видение. На негнущихся ногах она несёт своё тело вперёд, моргает и оказывается перед Нидусом. Практически между его разведённых колен.
От последнего шага её останавливают какие-то крохи здравого смысла и то, что она по-прежнему не хочет смотреть ему в глаза. Вместо этого её взгляд сосредоточен на его плотно сжатых губах. Нидус не ухмыляется, не движется, не говорит. Тишина становится звенящей.
«Скажи что-нибудь, - думает Сарина. – Съязви. Скажи, что устал лечить меня, а потом сделай что-нибудь с этим всем»
Нидус не отзывается. Сарина смотрит ниже и замечает, как напряжены его плечи и тонкие пальцы. Зверь готов к прыжку.
- Я не знаю, что со мной происходит, - произносит она устало.
«Но это точно из-за тебя», - едва не добавляет, но в последний момент крепко закрывает рот.
Грудь Нидуса медленно поднимается и опускается.
- Сделай то, что хочешь. Прямо сейчас.
Его многоголосье прокатывается по ней тёплым приливом от головы до низа живота. Все эти голоса легко дрожат. С Нидусом тоже что-то происходит. Сарина готова отбиваться, если он нападёт, но даже не уверена, что не застонет в болезненном экстазе, когда он будет пожирать её, как Джаггернаут.
Сарина протягивает руки к его лицу. Кожа под пальцами оказывается горячей, борозды шрамов – жёсткими. Нидус приоткрывает рот, кривит губы, как в первый раз, когда она коснулась его, ловит глоток воздуха. Ему больно. Его крепко потрепало. Сарина с запоздалым раскаянием опускает руки, но Нидус внезапно поворачивает голову и трётся щекой о её ладонь.
Сарина пересиливает себя и смотрит ему в глаза. Теперь она узнаёт то, что в них видит.
Нидус голоден.
Он высовывает длинный язык и обвивает им её большой палец, с жадностью втягивает его в рот, но даже не пытается укусить. Сарина не понимает, зачем он делает это, но её тело откликается очередным импульсом, от которого подкашиваются ноги. Нидус приподнимает бёдра, обхватывает её талию коленями, тянет к себе, и Сарина практически падает на него. Их тела сталкиваются со скрежетом хитина.
Нидус сцепляет ноги у неё за спиной, его руки шарят по её телу, будто изучая. Сарина по-настоящему чувствует себя добычей, но с каждым мгновением в хватке зверя ей всё меньше хочется бежать. Сейчас её место здесь, рядом с ним, на нём, внутри него. Слиться с ним, стать его частью, успокоиться в его грудной клетке. Броня не пускает. Единственное место без неё – их лица, и Сарина неосознанно тянется и впивается в его губы. Он отвечает жадно и яростно, его язык вьётся вокруг её языка, выводит полосы на внутренней стороне щеки. Сарина не поспевает за ним, теряется. Чувство внутри неё растёт с каждой секундой, но ему не сравниться с голодом Нидуса, который всё это время смотрел на неё, думал о ней, укрощал себя, не выпуская наружу свою заражённую часть. Нидус ждал, когда Сарина сама придёт к нему, не надеясь и не требуя, и когда она пришла, сотни голосов внутри него возрыдали от безграничного счастья.
Стоп. Откуда она это знает?
Сарина с трудом разрывает поцелуй и смотрит вниз. К её животу подсоединена толстая пуповина. Другой её конец уходит в живот Нидуса. Обычно он делал так, когда в бою напарнику нужна была помощь, подпитывая силой через эту связь. Но зачем сейчас? Сарина берёт за неё и пытается рывком выдернуть из себя, но Нидус обхватывает её щёки и поднимает голову.
- Нет-нет-нет, - шепчет он. Его голоса звучат прямо внутри Сарины, как крик Джаггернаута, она в ужасе дёргается, пытаясь сбежать, пока не поздно. Нидус крепче сжимает её всеми своими конечностями.
- Мы поможем. Станет легче. Не беги.
Голоса, голоса… Сарина в гнезде заражённых тварей, они с жаждой смотрят на неё через белёсую луну и кровавое мёртвое солнце. Нидуса трясёт то ли от предвкушения, то ли от того, чтό он пытается сдержать. Сарина тоже дрожит. Участь, которой она боялась сильнее всего, совсем рядом, от неё отделяет два тонких слоя хитина. Ей всё ещё страшно, но желание сорвать хитин и вжать острые пальцы прямо в плоть сильнее и страха, и здравого смысла.
В Бездну всё. Пускай Нидус подарит ей избавление. Неважно, какой ценой.
Сарина хватает его бёдра, крепко сжимает, как в своей фантазии, и наваливается на него, ещё сильнее вдавливая спиной в стену.
- Хочешь сожрать – так жри быстрее. - Снова впивается в его губы.
Слышит внутри себя рык удовлетворения.
На её языке сладкий привкус спор. Нидус терзает её губы, прихватывает зубами, со стоном отрывается, чтобы оставить быстрые мокрые поцелуи на щеках, шее, где она уже ничего не чувствует из-за брони, и снова возвращается к её рту. Он никак не может насытиться ей, и Сарина ощущает то же самое, потому что ей хорошо, так хорошо, как никогда не было, но этого мало. Её тело болит, и ноет, и требует непонятно чего. Сарина пытается показать это, как только может. Нидус осторожно гладит её лицо, Сарина хватает его руки, кладёт к себе на грудь и жалобно, недовольно стонет. Нидус царапает когтями по броне, сжимая пальцы, и вдруг отодвигает её от себя. Сарина не успевает опомниться, как он приподнимает её и сажает туда, где только что сидел сам.
- Не бойся сейчас, - бормочет многоголосье его губами.
Хитин на груди Сарины громко трещит и разламывается, его куски падают ей на колени. Сарина инстинктивно бросается с места, но Нидус снова прерывает её попытки, прижимая к стене за плечи.
- Тихо-тихо-тихо, - почти умоляет он у её лица. – Мы вернём, как было, но сейчас не дёргайся, дай закончить.
Сарина с ужасом смотрит, как постепенно на свет появляется её собственная бледная бугристая плоть. Дыра в броне расходится крестообразно. Первой полностью открывается грудь с ярко-красными сосками. Становится виден живот, в который всё так же вплавлена пуповина Нидуса. Процесс разложения останавливается на внутренней поверхности бёдер.
Сарина знает, что варфреймы и Заражённые одной крови, но её «новое» тело, покрытое слизью и чувствительное к холоду, слишком напоминает о них. Сарину прошибает отвращением к самой себе. Но в глазах Нидуса, который неотрывно смотрит на её грудь, она видит новое выражение.
Благоговейный трепет.
Сарина не успевает сказать об этом. Нидус резко опускает голову и громко втягивает в рот её сосок, другой сжимает пальцами. Сарину выгибает яркой вспышкой боли, она громко кричит, запрокинув голову.
Именно этого она и хотела столько времени.
Сарина царапает по его шлему, пытаясь нащупать отросток. Нидус догадывается, послушно раскрывает створки. Сарина хватается за «рог», прижимает его голову к своей груди сильнее, чтобы он и не думал отстраняться. Но это и не нужно. Даже орда Заражённых не заставила бы Нидуса прекратить.
«Хватит пихать свои мысли в мою голову», - огрызается Сарина. Нидус ворчит и клокочет с недовольством или насмешкой – Сарина не разбирает интонацию и ей плевать.
Длинный язык выводит круги на её груди, малейшее касание пальцев оставляет царапины, истекающие слизью. Сарина уже вся мокрая, особенно между ноющих бёдер, где Нидус ещё ни разу не касался её. Она отводит колено в сторону, ставит ногу на своё сиденье. Нидус опережает все её действия. Одной рукой хватает её колено, другой намного осторожнее дотрагивается до покрасневших складок.
Сарина вскрикивает ещё громче и едва не отталкивает его от себя. Ей до безумия больно, рука Нидуса будто касается открытой раны внизу её живота. Нидус замирает. Он не хотел этого. Нужно прекратить, пока не поздно.
- Не вздумай! – кричит Сарина. Она хватает его за руку и с лёгкостью погружает в себя сразу два пальца. Её тело отвечает на это судорогой, но Сарине больше не страшно. Она хочет этой боли. Ещё ничто не казалось ей настолько нужным. Сарина опускает глаза и видит, как неуверенность во взгляде зверя сменяется желанием, а потом подтаскивает его голову за рог и снова целует.
Нидус быстро и с усилием вонзается в неё пальцами. Его кисть покрыта слизью до запястья. В красном свете Сарина не понимает, что из этого — её смазка, а что — её «кровь». Ей всё равно, потому что с каждым таким толчком её бёдра и ноги немеют всё сильнее, и всё сильнее в животе скручивается тугой узел. Больше всего в эту секунду она боится, что Нидус остановится, поэтому изо всех сил сжимает его запястье. Сарина не знает, что произойдёт, когда эти чувства заполнят её до предела, но ей необходимо узнать, иначе она сойдёт с ума.
«Прости нас», - эхом звучит внутри неё. Сарина едва замечает эти слова. Всё её существо сосредоточено внизу, ей нет дела ни до чего, кроме этого восхитительного движения, и она дрожит и распадается, как её броня, и чувствует резкую боль в шее…
И тут же зажмуривается от яркого белого света, бьющего в лицо. Под веками остаются серые силуэты. Она здесь не одна.
Тело болит. Хочется упасть в мягкую кровать и отключиться, но что-то насильно держит её в вертикальном положении. Она шевелит руками, потом ногами и понимает, что прикована. Сонливость тут же слетает.
Что здесь вообще происходит?!
Она пытается вырваться, но на каждый рывок оковы только сильнее сжимаются, и скоро ей становится очень больно. Она замирает и сквозь зубы пытается просить пощады. Из её рта не доносится ни звука. А через секунду она осознаёт, что не может открыть глаза.
- Дайте ей ещё… Только не отключайте.
Она узнаёт этот голос, и ужас сковывает её. Совсем скоро ей придёт конец.
Потому что напротив неё стоит Баллас.
Он касается её щёк теми же длинными пальцами, которые так учтиво сжимали её ладонь. Поворачивает её голову направо, налево. Будто выбирает кусок мяса посвежее. Её тошнит от такого сравнения, но, Бездна, оно слишком хорошо подходит.
- Если это утешит, госпожа, - говорит Баллас у её уха, - я не распоряжался, чтобы вас любой ценой привели сюда. Но, должно быть, ваши коллеги услышали моё желание работать с вами. И я не одобряю их методы, но отказ от вашего присутствия – это роскошь, которую я сейчас не могу себе позволить.
Ей так трудно разобрать смысл витиеватых словесных конструкций, что начинает болеть голова. А может, у неё затекла шея от держателя в области черепа. Безупречно ясно только одно: она попалась. И попалась так глупо, что отец, будь он жив, высек бы её, несмотря на её почтенный возраст.
Конечно, нет. Он бы сделал вид, что у него никогда не было дочери. Потому что она творит глупости, которым он её не учил.
Её последним приятным воспоминанием останется тёплая кожа слуги с больными глазами, укромный сад белых цветов, ароматом пьянящих не хуже шампанского. Его прерывистое дыхание и сильные руки на её талии, когда он берёт её сзади. Быстрый удар электрошокера прямо под челюсть.
Финальный фрагмент так хочется забыть, но он застынет в ней навсегда.
Это было последнее «вот вам!» в лицо конкурентам и знакомым, которые ждали её смерти, и отцу, который лишил её жизни. Завтра она улетает на Эриду, где её никто не найдёт, потому что на Эриду отправляются только смертники. А она выживет! Выживет, и будет жить счастливо.
А этот длинноволосый юноша будет помнить её, как самое прекрасное, что с ним случалось.
В итоге он запомнит её, как очередную надоедливую сошку, которую нужно смахнуть с доски. Судя по тому, с какой лёгкостью и точностью был нанесён удар, она у него даже не первая.
Должно быть, она плачет, потому что Баллас проводит большим пальцем по её щеке и говорит:
- Это ни к чему, мой друг. Вы будете больше, чем глава мелкого торгового клана. Моя прекрасная орхидея, вы спасёте всех нас.
Она не хочет никого спасать. Она даже себя спасти не в состоянии.
Она плачет уже в голос, но до сих пор не слышит ни звука из своей глотки. Баллас убирает руку и отходит от неё.
- Начинайте, - произносит он скучающим голосом. Игрушка ему надоела.
И они начали.
Сарина кричит.
Не пытается осознать, что с ней произошло, или попробовать углубиться дальше в воспоминания. Просто кричит, пока в глотке не начинает скрипеть, и она естественным образом затихает. Потом хватается за голову и качается из стороны в сторону, ослепшая, обезумевшая.
Она уже не понимает, где находится, что реально, а что нет. Из мыслей в голове один-единственный вопрос.
Она резко разворачивается к Нидусу, который всё это время сидел на полу, упираясь локтями в колени, и издаёт хрипящий вой:
- За что?!
Нидус моргает. Сарина нависает над ним и хватает его за плечи.
- Чем я это заслужила?! Я была отличной гражданкой Империи, вовремя платила налоги, подчинялась приказам! Неужели этого было недостаточно?!
По правде говоря, она толком не осознаёт, что это такое. Слова сами идут на ум, будто внутри неё всё ещё сидит другая Сарина.
Нидус поднимает голову и смотрит на неё в упор. Улыбается. Почти мягко, почти без издёвки.
- Достаточно. Поэтому они и забрали тебя. Потому что им были нужны хорошие граждане. Те, кто платят налоги, подчиняются приказам, барахтаются, пытаются выжить по правилам.
Нидус встаёт с пола. В голове Сарины его голос звучит намного отчётливее, чем когда-либо.
- Теперь ты понимаешь, почему мы смеялись. Ты укоряла нас за то, что мы исковеркали Орокин. Но это Орокин исковеркали нас. И тебя – нами. А ты до сих пор предана им где-то глубоко, здесь. – Он стучит кулаком по её груди. – Придумываешь причину для этого. Ищешь её в себе.
Его голос надламывается и вдруг становится похожим на её – но не до конца, и от этого Сарину мутит. Она зажимает шлем ладонями там, где должны быть уши, и беспорядочно ходит туда-сюда, чтобы заглушить его шагами.
- «Может, это я виновата? Может, я плохо служила? Может, Оператор поможет?»
- Заткнись! – кричит она. Её колотит. Она замирает спиной к Нидусу, сутулясь и жмурясь. – Закрой рот!
Нидус послушно замолкает.
Сарина пытается дышать на раз-два-три. Теперь она помнит, что там, в прошлой жизни, её это успокаивало. Но сейчас ей не нужно дышать, и процесс ещё сильнее злит своей бесполезностью, и напоминает о том, что с ней сделали.
Это же было не зря, правда? Ради общего блага. Ради тех, кто ещё жив.
Нидус подходит к ней вплотную. Его руки ползут по талии Сарины, обвивают её, придвигают к себе. Сарина ощущает прикосновения его брони к своей спине.
Нидус кладёт голову ей на плечо и тихо мурлычет:
- Орокин были обречены. Потому что думали так, как ты сейчас. Кто-то достоин спасения, кем-то надо пожертвовать. Мы мыслим не так. Мы все – одно, и нас не разбить, не пустить в расход.
- Но ты убил его, - отвечает Сарина. Тихо, безжизненно. – Джаггернаута. Он хотел меня съесть, а ты не позволил.
Нидус долго не отвечает. Сарина тоже молчит. Не пытается вырваться или поторопить его с ответом. Что бы он ни сказал, ничего уже не исправить.
Нидус горько усмехается.
- Потому что мы тоже Орокин. – Он стучит пальцем ей по виску. – Гельминт помнит. И тебя, и Гару, и Оберона, и Титанию, и Эша, и Демона, и… того, кем были когда-то. И от этого…
Он запинается.
- …больно, - роняет неожиданно кротко.
- Больно? – эхом повторяет Сарина. Слышать это слово от Нидуса так странно. - От воспоминаний?
- От того, что не можем забыть, кем были. Мы делаем, как он. Не можем не делать. И это ранит нас.
Он утыкается ей в плечо, как щенок.
- Мы не хотели убивать его. Но ещё сильнее мы не хотели, чтобы ты страдала.
Горло сдавливает – не сказать ни слова. Сарина прижимает ладонь к груди и считает вдохи, пока стальная хватка ненадолго не выпускает.
- Но я уже страдаю, Нидус. Ты дал мне лицо и ощущение времени. Вернул жажду и голод. А потом ты дал мне воспоминания. Ты же знаешь, как это больно. За что ты так со мной?
Сарина чувствует, как клокочет у него в груди. Что-то рвётся из него, и он удерживает это всеми силами.
- Нам жаль. Мы не могли по-другому. Но если мы можем сделать что-то ещё, чтобы стало лучше, мы сделаем. Только скажи.
Голоса дрожат, как и руки у неё на поясе.
Минуту назад он углублялся в дебри словесности, с высоты толковал, в чём она не права, а теперь говорит коротко, чуть не лает.
Куда только подевалось всё высокомерие?
Сарина вдруг понимает, что прямо сейчас в её жалком положении, с апатией и разбитой жизнью, с унизительными мольбами, с этим грузилом в груди и стальным ошейником на горле она всё равно стоит выше, чем Нидус.
И пока у неё есть это «прямо сейчас», она им воспользуется. Потому что у неё есть дело, которое нужно довести до конца.
Сарина разворачивается и кладёт руки ему на лицо. Красивое, несмотря на все эти шрамы и жуткие глаза.
- Сними с меня броню, как ты делал тогда.
Нидус смотрит, не мигая. Сарине кажется, что он не понял её. Она готовится повторить, но что-то касается её живота и проходит насквозь. Секундное отторжение, которое тут же исчезает. Нидус тихо выдыхает, медленно закрывая глаза. Сарине вдруг становится очень тепло, как будто она вернулась домой после долгих скитаний. А потом немного тоскливо, потому что приходит осознание – это не её тепло, а его, Нидуса. Сарина старается сосредоточиться на собственных чувствах. Она зажмуривается и вслепую тянется к его лицу.
Его губы мягче и теплее, чем когда они целовались в лихорадке. Нидус всё ещё быстрее, чем она. Он обвивает её язык своим, более длинным, и водит его кольцами вверх-вниз. Пальцами бережно, почти невесомо гладит её щёки и виски. Хочет, чтобы она тоже отвечала ему. Например, коснулась нежной створки между пластинами на животе, втянула его нижнюю губу в рот, сжала его бёдра своими. Сарина громко вздыхает, разрывая поцелуй. Нидуса слишком много внутри неё, снаружи, он поглощает её, погребает под собой.
- Легче. - шепчет она. – Я не сбегу. Только не надо… напирать так.
- Как? – Он тоже переходит на свистящий шёпот. Ему страшно, что всё закончится, что она передумает, оттолкнёт его.
Сарина сжимает свою голову ладонями.
- Слишком много твоих мыслей здесь, - бормочет она. – Не передавай их все. Пожалуйста. Мне за тобой не угнаться.
Жаль. Им жаль. Им так жаль.
- Всё хорошо. – Сарина торопливо глушит этот поток. – Только сними броню. С меня и себя.
Нидус резко кивает и целует её под челюстью (куда тот парень бил своим шокером). Ещё раз целует, чуть ниже. Плечо, плечо, грудь, под грудью. Там, где касаются его губы, её броня трескается и отваливается кусками. Тело под ней всё такое же чувствительное, но, кажется, Сарина немного привыкла к этому. Теперь это чувство не похоже на боль, скорее, на предвкушение. Сарина запрокидывает голову, наслаждаясь им.
Когда Нидус опускается на колени и целует её внизу живота, Сарина накрывает рот ладонью. Она не делала так в первый раз, и нет причины делать во второй. Её стоны всё равно сольются с хрипами и воем снаружи, да и нет никому дела до этого заброшенного корабля на мёртвой планете. Но она всё равно не убирает руку, просто потому что так сделала бы та, другая, из прошлой жизни. Хорошая Сарина. Послушная Сарина.
Воспоминания выводят из себя. Сарина со злостью сжимает пальцы в кулак. Той женщины давно нет, а может, никогда и не было. Сарина не позволит этим нелепым картинкам управлять ей. Бездна, теперь она не позволит управлять собой даже Оператору!
Броня между её ногами расползается в стороны, и язык Нидуса неожиданно проникает в открывшуюся щель. Сарина ломано вздрагивает, обхватывая его затылок.
И забывает о злобе.
Нидус перед ней на коленях, там, где ему и место. Одна его рука крепко держит её за ягодицу, будто он до сих пор опасается, что Сарина сбежит. Другая гладит её бедро изнутри. В движениях Нидуса чувствуется неуверенность и скованность. Он быстро касается языком небольшого выступа между её складок (она удивлена, что этот орган до сих пор сохранился и работает). От этого приятно, но не так, как могло бы быть. И дело даже не в том, что Нидус неопытен в таких вещах. А в том, что она хочет его распластанным на полу, обездвиженным, неспособным ничего ей противопоставить.
Хочет брать сама, а не ждать, пока ей сделают хорошо.
Сарина кладёт ладонь на макушку Нидуса и отталкивает его голову от своих бёдер. Нидус хватается крепче, но всё же не сопротивляется. Сарина смотрит в его глаза, мутные, бессмысленные. Она знает, что если прямо сейчас попросит Нидуса отцепиться от неё и проваливать, он послушается. Но этот взгляд, эти влажные дрожащие губы, эти судорожные пальцы на остатках её хитина умоляют не поступать с ним так жестоко.
Что-то ворочается в груди у Сарины. Между её бёдер становится ещё более мокро.
Сарина склоняется к нему.
- Ляг на спину, - говорит она ему в лицо. – Руки над головой. Не вздумай касаться, пока не разрешу.
Нидус не спрашивает и не противится. Он демонстративно сцепляет пальцы на затылке и со скрежетом ложится на пол. Нить между их телами натягивается, несмело поторапливая Сарину. Но она и не думает торопиться. В ней больше нет навязчивого желания, от которого нужно избавиться, и она позволяет себе действовать не спеша.
Сарина ставит колени по обе стороны его туловища, упирается ладонями ему в грудь. Пластины брони поднимаются и опускаются, и угол её губ щекочет горячим воздухом. Нидус замирает у её лица. Просит поцелуй. Пока – только просит. Сарина почти касается его губ, но в последний момент отводит голову и хватает зубами одну из жил на его шее.
Под её пальцами клокочет. Сердится.
Сарина смеётся. Впервые с того момента, как осознала себя.
Гладить тело Нидуса всё равно что ощупывать закостеневший улей. Сплошь застывшие нагромождения плоти с мягкими светящимися туберкулами. Сарина находит стыки брони на боках и осторожно проникает пальцами под пластины. Внутри тепло, мягко и влажно. Нидус раскрывается сильнее, его дыхание становится чуть чаще. Ему приятно. Но не так приятно, как было ей.
Сарина проводит языком по его шее, надеясь, что хитин поддастся. Шершавая поверхность царапает кожу и никак не меняется.
- Почему ты не снимаешь броню? – бормочет Сарина ему на ухо.
Расслабленное лицо Нидуса искажается гримасой.
- Мы уродливы без неё, - отвечает он.
Слышать такое от главного вместилища заразы Сарина точно не ожидала. Она вспоминает, что когда соединилась с общим разумом Заражённых, в нём была полная какофония эмоций и чувств, но никакого отвращения к самим себе. Более того, полоумный Алад V восхищался красотой бесформенной массы.
Всё-таки Нидус больше Орокин, чем она думала.
Сарина не собирается ни заставлять, ни упрашивать, но кое-что освободить ей бы хотелось. Она медленно ведёт руку ниже по тёплому животу, хитин на котором, кажется, чуть тоньше, чем на груди. Гладит его – вверх, вниз, успокаивающе, расслабляюще, пока нахмуренные брови не выпрямляются, и складка у губ не исчезает. С каждым разом ведёт рукой всё ниже. Нидус расставляет колени и приподнимает бёдра, когда она касается его совсем рядом с выступом между ног. Сарина поднимает ладонь – Нидус опускает бёдра и щурится.
Почему-то Сарина рада этой чистой почти инстинктивной реакции.
Она перекидывает ногу и ложится набок рядом с ним. Нидус заводит руки за голову и крепко держится за локти, одновременно давая Сарине место рядом с собой и, похоже, ещё сильнее сдерживая желание коснуться её, пока она запрещает.
- Хороший зверь, - шепчет Сарина, аккуратно сжимая выпуклость внизу его живота. Нидус коротко скулит и выгибается навстречу её ладони.
Это похоже на игру на музыкальном инструменте. Каждое касание – звук, все вместе они складываются в мелодию. Но стоит коснуться неправильно, и выходит только расстроенный шум. Сарина приподнимается на локте и безотрывно смотрит в лицо Нидусу. Сейчас ей не хочется делать ему больно. Она хочет услышать мелодию. Почувствовать, что хоть чем-то в своей жизни способна управлять самостоятельно.
Сарина перебирает пальцами и с усилием водит по выступу хитина. Чувствует, как тот начинает пульсировать. Нидус дышит тяжелее, упирается носками в пол. Он всё ещё сдерживается, и Сарина не понимает, зачем, но у неё нет настроения выяснять это.
- Вытаскивай, - тихо произносит у его уха, двумя пальцами сжимая верхушку выступа. Нидус хрипло стонет, толкаясь ей в пальцы, и она повторяет ещё твёрже: - Сейчас же.
Броня под её рукой наконец-то поддаётся. Сарина чувствует, как из образовавшейся щели, подобно стеблю цветка, выбрасывается тёплое, скользкое и твёрдое щупальце. Поначалу маленькое и тонкое, оно распухает между её пальцами. На нём пульсируют прожилки, покрывающие тело Нидуса.
Сарина осознаёт, насколько же оно хрупкое, чувствительное и жаждущее, и от этого у неё сладко ноет в груди.
Она устраивается между его бёдер и берёт его под коленями. Нидус стонет, вздрагивает, отдёргивая ноги, и Сарина не сдерживает ухмылку. Чутьё всё же не обмануло её. Она пресекает сопротивление, осторожно массирует большими пальцами мягкую массу в выемках с обратной стороны колен. Нидус дрожит и неосознанно прижимает колени к груди, пытаясь отстраниться, но Сарине кажется, что если бы ему было больно или неприятно, он бы давно вырвался или подал сигнал через пуповину. Она касается языком у него под коленом и поражается тому, насколько мягкая бархатистая плоть прячется под его хитином. Совсем не похоже на Заражённых с их осклизлыми загрубевшими панцирями.
И, Бездна, какие же у него массивные бёдра. Сарина неспешно выцеловывает их внутреннюю поверхность и думает, что он вполне мог бы раздавить ими её голову, если бы захотел. Мог бы натравить на неё личинок – Сарина даже сейчас чувствует, как они копошатся под его грудными пластинами. Мог бы сделать что угодно, Сарина уже видела его в припадке ярости. Но он не станет. Поводок от его ошейника крепко врос в её живот.
Сарина касается губами его щупальца, подрагивающего и истекающего слизью. Нидус дрожит сильнее прежнего и отворачивается. До её сознания доносится робкий призыв прекратить.
Она поднимает голову.
- Посмотри на меня.
Нидус стискивает зубы. Она повторяет твёрже:
- Посмотри на меня и скажи, чтобы я прекратила. Голосом.
«Скорее, голосами», - мелькает в голове.
Нидус молчит. В полной тишине слышно только его частое дыхание.
- Я так и думала, - усмехается Сарина.
Его щупальце на вкус, как его язык, такое же сладкое и ядовитое. Сарина обхватывает губами остроконечное навершие, вылизывает по кругу, пока её ладонь непрерывно скользит по стволу. Нидус хватает её за украшение на шлеме и тут же отдёргивает руку, потому что она не разрешала трогать. Сарина слышит, как он скребёт когтями по полу. Ему всё тяжелее держаться, но он старается изо всех сил, и Сарина награждает его стоном, который вибрацией отдаётся на его щупальце, и он стонет в ответ, жалобно, призывно.
Из её рта течёт всё больше смазки, смешанной с её слюной. Сарине хочется ещё. Она освобождает руки и тут же вновь хватает Нидуса под нежными коленями, одновременно двигая головой. Головка трётся о неровную поверхность её щеки. Каждое движение – всхлип и дрожь в голосах. Сарина рассчитывает силы и пропускает его щупальце в горло. У неё нет рвотного рефлекса, и внутри неё только приятная наполненность.
Её горлу щекотно, когда она опускается и поднимается. Нидус толкается ей в глотку, и Сарина перестаёт сама двигать головой, позволяя делать так, как ему приятно. Каждый толчок отдаётся у неё в животе. Сарина осторожно касается себя между ног, и её выламывает судорогой. Она так глубоко погрузилась в ощущения Нидуса, что забыла о собственном теле, которое почти умоляет о разрядке.
- Сарина.
Нидус впервые зовёт её по имени – единственным голосом, тихим и хриплым. Сарина с трудом выпускает из горла его щупальце и недовольно смотрит, не понимая, зачем он прервал её.
Нидус приподнимает туловище, тянет к ней руки. Глаза у него слезятся.
- Иди сюда. Иди ко мне.
Её зовёт не тот Нидус, к которому она привыкла. Не то вместилище заражённых тварей. Что-то в глубине него, давно потерянное – и найденное прямо сейчас. Сарина не может не подчиниться. Она подползает ближе, с трудом перебирая конечностями. Крепко сжимает бёдра Нидуса коленями, упирается в грудь и пытается оседлать его член.
- М-можно… - шипит она.
Нидус тут же сжимает её ягодицу, веля ей прекратить ёрзать. Другой рукой хватает собственное щупальце и одним движением вбивается в неё. Сарину подбрасывает импульсом во всём теле, её голос срывается, она впивается в его плечи, как в единственную опору, и дрожит. Нидус держит её бёдра обеими руками и начинает двигаться – сразу же быстро, часто и глубоко, с такой силой, что удары хитина о хитин заглушают влажные шлепки. Сарина пытается поймать его темп, но у неё ничего не выходит. Она сжимает его горло, хочет заставить притормозить, но Нидус внезапно скидывает её с себя. Сарина не успевает опомниться, как он прижимает её грудью к полу и входит сзади.
Сарине страшно. Сарине больно – чувствительную грудь царапает неровность металла. Но эти ощущения – секундные вспышки, потому что Нидус вдруг толкается медленнее и ещё сильнее, и остаётся только удовольствие, огромное, подавляющее. Сарина глотает воздух. Нидус терзает её, то ускоряясь, то замедляясь снова, и всё вокруг перестаёт существовать, кроме его члена и его рук на её талии.
В её животе тянет, её бёдра немеют. Сарина доходит до края, и ей жизненно необходимо упасть за него, и она умоляет – без звука, потому что пуповина Нидуса всё ещё обвита вокруг неё, и он слышит её мысли, как свои собственные. Нидус прижимает её к полу всем своим телом, и вводит два пальца между её складок, размазывая влагу, и ускоряет темп до предела – и Сарина кричит. Нидус запрокидывает её голову вверх и заглушает её крик своими жадными губами.
Ему нужно больше времени, чем ей, но он тоже на пределе. Каждый его толчок отдаётся пульсацией, и Сарина сжимает его собой, и не хочет, чтобы он прекращал. Нидус стонет ей в губы, его рука на её горле дрожит, он резко останавливается, и тело Сарины наполняет горячей вязкой массой, а её сознание переполняется его блаженством. Сарина ощущает его, как своё собственное, и это слишком для неё, она в бессилии роняет голову на пол, а Нидус накрывает её собой.
Сарина приходит в себя на груди у Нидуса. Под её щекой пульсирует жила заражения. Её броня на месте, и его щупальца больше нет; Сарина проверяет это, шевеля бёдрами. Но пуповина всё ещё связывает их, и до неё доносятся тёплые отголоски удовольствия, его и её самой.
Безумие закончилось. Сарина покончила со своим последним воспоминанием, и теперь свободна. Почему-то от этого немного грустно.
Ладонь Нидуса на её шлеме, большой палец медленно гладит её висок. Другая рука на её талии. Сарина вспоминает слово, лучше всего подходящее ему сейчас: нежный. Нидус нежен с ней, как ещё никто не был. В прошлом она бы сломала ему руку за такое. А сейчас млеет и не хочет двигаться.
Сарина чувствует его взгляд. Она лениво скатывается с его тела и поднимается выше, кладёт голову ему на плечо и утыкается лицом в бронированную шею. Всё ещё не очень удобно, но хотя бы неровностей меньше.
- Можешь лечь на живот, там мягче, - неожиданно предлагает Нидус. В его голос вернулось эхо Заражённых, и от того одинокого усталого тона больше ничего не осталось.
- Я знаю, - отзывается Сарина, не двигаясь с места. Нидус прижимает её к себе покрепче и затихает.
Сарина приподнимает его пуповину, задумчиво рассматривает, наматывая на ладонь. На ощупь плотная, как резина. Если перерубить, Нидус не почувствует боли. Сарина видела, что эта ниточка творила с врагами. За пару секунд могла высосать из солдата Гринир все соки, оставив пустую оболочку с безжизненным взглядом.
А теперь, похоже, возвращает жизнь в мёртвые тела.
- Расскажи, кем ты был, пока не стал Нидусом, - просит Сарина. – Ты знаешь, кем была я, а я не знаю о тебе ничего. По-моему, это нечестно.
Нидус напряжённо молчит. Жгут сдавливает её ладонь, и Сарина сжимает руку в кулак, удерживая его и не давая разорвать связь.
- Какая разница? – бросает он. – Мы видели твои воспоминания не потому что хотели этого. Они — побочный эффект твоего пробуждения. Как и голод, жажда, похоть, которые ты чувствовала перед тем, как стала Сариной.
Сарина хмурится и садится на полу. Нидус кладёт освободившуюся руку на грудь, закрываясь от неё.
- Значит, ты всем так «помогаешь» с воспоминаниями? – Она показывает пальцами кавычки. – Гаре, Оберону, кого там ещё ты пробудил?
Нидус продолжает буравить взглядом потолок над её головой, но в груди у него начинает клокотать.
Сарина вспоминает его лицо у своей шеи, его покорность и слова утешения и намеренно посылает это воспоминание прямо через пуповину.
«Если мы можем сделать что-то ещё, чтобы стало лучше, мы сделаем. Только скажи»
Клокотание перерастает в рык. Связь между их телами резко сокращается. Сарина едва успевает схватить оторванный жгут у своего живота, как её рывком подтаскивает к Нидусу. Она падает и утыкается лицом ему в шею.
Сарина так привыкла к многократному ощущению присутствия, что без него ей пусто, хотя Нидус совсем рядом.
- Если мы помогли один раз, это не значит, что теперь так будет всегда, - раздражённо рычит он. Сарина поднимает голову, и Нидус сталкивает её с себя. Он по-настоящему злится, как во время схватки. В это трудно поверить, но злится на неё. Она била его, обзывала, пыталась застрелить, а он только смеялся и скалился. Но сейчас она перешла черту. Или исчерпала его терпение.
Оба варианта Сарине не нравятся, но она с досадой признаёт, что он имеет полное право на злобу. А значит, пора остановиться и сдать назад, пока она не потеряла единственного союзника в этой галактике.
Она покорно отпускает конец пуповины.
- Просто не нужно теперь врать, что тебе всё равно. Ты уже показал, что это не так.
Сарина подтягивает колени к груди и обхватывает их руками.
- Мне тоже не всё равно. Я вспомнила, кем была, и что потеряла. И что теперь с этим делать, я не знаю. Нет никого, кто направил бы. Раньше это была Оператор, но теперь её нет и, похоже, уже никогда не будет.
«И тебя скоро не будет», - подсказывает здравый смысл, но сейчас она гонит его прочь.
- Но есть ты. И я чувствую, с тобой обошлись так же паршиво. И, может, если ты расскажешь, как именно, мы вместе придумаем, как с этим быть. Потому что больше никого не осталось ни у тебя, ни у меня.
Она поводит плечами.
- Хотя это твоё дело. Я не буду настаивать, если не захочешь.
Сказать ей больше нечего, и она затихает.
Нидус тоже молчит.
Сарина уверена, что он так ничего ей и не расскажет. Она собирается дать ему побыть наедине с собой и пытается встать, но Нидус неожиданно хватает её за плечо и поворачивает её голову к себе.
Его лицо совсем рядом с её лицом, так близко, что Сарина разглядывает тонкий след на залитом красным белке его правого глаза. В левом глазу отражается свет её собственной радужки. Нидус тихо дышит, приоткрыв рот, его ладони накрывают его щёки. Он жмурится, прижимается лбом к её переносице. Сарина без всякой связи чувствует, как ему тяжело, и понимает, что его собственные воспоминания всё-таки всплывают на поверхность.
Сарина хочет сказать, что ему не нужно причинять себе боль, но вместо этого опускает голову и накрывает его губы своими.
«Не говори ничего, не надо».
Но ему и не нужно говорить.
Они встретились в одной из дальних ресурсных колоний на Эриде. Заражение ещё не было реальной угрозой, только небольшой неприятностью, и изучать его прислали группу учёных. Для охраны были выделены несколько солдат из местных органов правопорядка.
Она очень хотела стать архимедианом, а он хотел дослужиться до дакса и сбежать с этой проклятой планеты. Общая работа свела их вместе, и плодом этого союза стал маленький сын.
Заражение разрасталось. В бесчисленных отчётах учёные били тревогу и просили принять меры, но шестерёнки государственной машины вращались слишком медленно. Колонии сдавались Заражённым одна за другой, а Империя не делала ничего, кроме увеличения плана добычи. В конце концов, оставшиеся в живых колонисты решили, что им нечего терять, и подняли восстание.
Будущий дакс бесславно погиб, пытаясь эвакуировать свою семью с планеты. Его забили до смерти на глазах у жены и ребёнка.
Учёную пощадили. Она могла ещё пригодиться.
Они не знали, что она уже умерла там вместе с мужем.
Она часто повторяла это сыну вместо сказки на ночь.
К десяти годам он уже знал, что станет даксом и «заберёт свою мать из этой чумной ямы». К пятнадцати – что «возьмёт меч и перебьёт их всех за отца». К восемнадцати он начал приводить этот план в исполнение и вступил в ряды солдат.
Он изнурительно учился и тренировался, почти не общался с другими детьми, проводил бессонные ночи у постели матери, которая слышала, как в углу её отсека взводит курок «проклятый повстанец», — ради этой цели.
Один раз за ужином он обмолвился, что хотел бы лучше готовить еду для колонистов или чинить их жилища, чем планировать их перебить. Ответом была болезненная пощёчина и угроза, что тогда мать быстрее прикончит его сама.
В двадцать три года он взглянул в зеркало и понял, что ничего не знает о юноше, который смотрел на него по ту сторону стекла.
Тогда он пошёл по стопам отца и стал планировать побег с планеты.
В один из дней руководство решило отбить часть территорий, охваченных Заражением. Сына учёной отправили на его первое полноценное боевое задание.
Рукоять огнемёта холодила ладони даже через перчатки. Он знал про Заражённых всё, что только можно, он разбирался в них лучше, чем в гражданах Орокин. Но его зубы всё равно стучали о зубы, а колени позорно дрожали, когда мясистая масса, покрывшая землю, прогибалась и чавкала под его стопами.
Их встретили колонисты. Живые. Растерянные и испуганные, но живые. Они хлопали солдат по плечу и даже пытались шутить, что им нужно было принести не только огнемёты, но и грабли, чтобы отодрать всё это мясо с жилых отсеков. Сын учёной уклонялся от похлопываний и смотрел настороженно. Что-то здесь было не так.
Отряд рассредоточился по всей территории. Кроме заражённой массы и спор, летающих в воздухе, не было ни единой угрозы. Колонисты ворчали, что солдаты пришли не на прогулку, а на миссию по зачистке. И когда он только подумал, что, наверное, угрозы и правда нет, ему пришло в голову выйти на связь с остальными частями отряда.
Никто не ответил.
А парнишка, чинивший дверь неподалёку, судорожно дёрнулся всем телом и впился ему в плечо четырьмя рядами острых зубов.
Он бросил огнемёт и побежал.
Все его знания и умения оказались бесполезны перед мощью роя. Он был один, а их – много.Они сбросили личину колонистов и теперь все гнались за ним, выслеживали его, играли с ним. Отрезали ему путь назад и не оставили выбора, кроме как бежать глубже в больные земли. Его ноги тонули в слизи и крови, фильтр на его костюме сломался, и лёгкие были забиты спорами. Он знал, что даже если каким-то чудом найдёт людей, скорее убьёт себя сам, лишь бы не стать одним из безмозглых чудовищ и не подвергнуть опасности тех, кто ещё жив. Но всё равно продолжал бежать и прятаться. Потому что знал – они будут пожирать его долго. Или сделают точно такой же приманкой.
А ещё ему так хотелось жить, и это желание было сильнее всего остального.
Он бежал так долго, что в нём почти не осталось страха, только бесконечная усталость и боль во всём теле. Очередная дверь очередного искорёженного отсека внезапно поддалась и пустила его. Внутри не было заражённых жил, не было даже спор в воздухе. У стен валялись обломки мебели, пара детских игрушек, но самое главное – старый матрас.
Сын учёной упал на него и закрыл глаза, больше не надеясь открыть их.
Во сне кто-то ласково гладил его по голове мягкой рукой.
Не отец, потому что отца он совсем не помнил. Не мать, потому что её руки умели только щёлкать по планшету, небрежно трепать затылок и бить по лицу.
Чей-то голос с невообразимой нежностью шептал на ухо.
«Отдохни. Ты заслужил отдых»
«Ты хорошо поработал, маленький боец»
Кто-то расстегнул сломанный комбинезон, стянул с утомлённых ног тяжёлые сапоги. Погладил рваную рану на плече, и оно перестало изнывать от боли. Поцеловал в лоб и стёр мокрые дорожки с лица. Снял разбитый шлем и избавил длинные волосы от тугой перевязки.
Тепло было. Уютно.
Он уже знал, что теперь так будет всегда. Но никакой радости не было.
Вообще ничего не было.
Он разомкнул губы и попросил их прикончить его. Ему не нужны были ни тепло, ни уют. Он их не заслуживал. Он всю жизнь прожил по чужой указке и бесславно попался, чтобы теперь вечно смотреть этот дурацкий сон, как подачку для кубрау. И если у этой огромной кучи мяса есть хоть капля чести или хотя бы жалости, пусть она свернёт ему шею.
Мягкие, тёплые, влажные руки избавились от остатков его комбинезона, огладили усталую спину и бёдра, пощекотали грудь и плечи.
«Ты ненавидишь себя с такой же силой, с какой мы тебя любим»
«Ты такой благородный, выносливый и красивый»
«Мы никогда не видели кого-то настолько прекрасного»
«Никто не будет любить тебя так, как мы»
Потому что больше будет некому.
Эрида теряла колонии с удвоенной быстротой. Учёная смотрела на то, как за окном её отсека беснуется огромный человекоподобный зверь в окружении Заражённых, слышала, как кричат люди, как ломаются их кости и разрывается плоть. Зверь отшвырнул в сторону мёртвое тело на потеху радостно визжащим Инфестоидам и повернул голову к её окну. Учёная знала, что он смотрит прямо на неё.
Она улыбалась.