О неосторожном языке и прощении

Это стоило все же признать, Лололошка во многом прелестен. Он умеет терпенье взорвать и повсюду без спросу залезет. В извинениях тоже хорош. Взгляд послушный и мягкие губы, Целовать и кусать их — балдеж, да и пофиг, что может быть грубо. А еще веселей под столом, под негромкое стукание клавиш — Ло умело работает ртом, если верно на точки надавишь. Дилан начал уже привыкать к непристойным вечерним секретам — Звуков минимум, тишь-благодать, да еще и блаженство при этом. Нет, не может все так хорошо без конца и краев продолжаться, Потому не кривил он душой, говоря, что хотел б разобраться. Почему? Почему не уйдет? Почему согласился на это? Не настолько же он идиот, да и вродь не любитель минетов… Но Лоло, на мгновенье взглянув на погасший экран ноутбука, Вдруг сказал, разорвав тишину: «Ты напомнил мне старого друга». Предпочтя остроту языка, Дил не лез в бесполезные драки, Но сама замахнулась рука на соседа по тесной общаге. Он не знал Лололошку таким, чтоб с залитыми кровью губами Тихий парень еще говорил и гордился своими словами: «У него голубые глаза. Он любил разговаривать матом И за словом в карман не влезал, истекал в комментариях ядом. Все, о чем беспокоился он — быть свободным с большими деньгами, И в него был когда-то влюблен тот, чье имя носил я веками. Я не тот Лололошка, кем был, но и ты не…» Запинка. Молчание. Это игры злодейки-судьбы? Или снова простая случайность? Только Дилан не стал узнавать, чье же имя осталось несказанным. Все, неважно. Ему наплевать. И ничем ему Ло не обязан. И зачем ему знать имена? Будто станет от этого легче, Ведь его, Лололошки, вина в том, что с призраком ищет он встречи. Пальцы бледные крепко впились в аппетитные мягкие щеки, Повторять бесполезно «не злись», даже взгляд прожигает упреком. «Поебать, кто тебя до меня поимел во все дыры, придурок, Даже если твой бред и принять, что ты сам далеко не отсюда, Я не ебаный призрак в ночи, я живой, твою мать, настоящий!» Ло не слышал, как Дилан кричит. Он обычно всегда леденящий, Раздражительный, злой — это да, но, похоже, сейчас ему больно. Он — единственный. Он… навсегда? А он сам в это верит? Довольно. Лололошка поднялся с колен. «Рад, что ты можешь чувствовать тоже». И молчание. Яростный плен губ чужих до погибельной дрожи. Шепот: «Мой». Скрип постельных пружин. Лунный свет и молчащие звезды. Будет сладко. Лоло заслужил. Извиняться не может быть поздно.