The brand of the righteous

Ты никогда не задумывалась над этим всерьез, но, наверное, у тебя было необычное детство. Всю жизнь ты знала, что за высоким забором существует остальной мир и детское любопытство не раз побуждало тебя предпринять попытки выведать, что же находится за пределами поселения. И каждый раз это заканчивалось для тебя весьма печально. Ты привыкла к наказаниям. В твои десять лет родители приняли решение бесповоротно изменить свою и своей дочери жизни, переехав в это место. С самого детства тебя приучали к тому, что Проповедник Панталоне — посланник Всевышнего, а его слова нерушимы и неоспоримы. И, что самое важное, ни в коем случае никому из присутствующих внутри этих стен не стоит пытаться разгневать его. Но было трудно донести такие сложные истины до ребенка, поэтому разочарование не раз касалось сердец твоих родителей. Синяки не успевали сходить с твоего тела, снова и снова приобретая багровый цвет за каждый твой проступок. Физические наказания хоть и имели разные оттенки, но самыми тяжелым для тебя всегда были те наказания, при которых присутствовал сам Проповедник. Он никогда не применял по отношению к тебе физическую силу. Нет, Панталоне не любит марать руки и всю «грязную» работу оставляет на приближенных к нему людей, а сам он редко удостаивает кого-либо чести остаться с ним наедине. Но почему-то ты всегда была исключением из его правил. Иногда Панталоне заставлял тебя исписывать тетради на тридцать шесть листов повторяющимися предложениями, вроде: «Поселение — мой дом», «Мир снаружи опасен», «Люди в поселении — моя семья». И чем чаще ты мысленно повторяла эти слова, тем больше верила в их истинность. Иногда Проповедник просто беседовал с тобой. Когда он предложил поговорить в первый раз, ты заметно расслабилась, решив, что тебе удалось избежать наказания, и, по сути, так ведь и было… верно? «Тебе никто не причинит здесь вреда, Т/И, тебе не нужно пытаться сбежать отсюда» «Ты ведь хорошая девочка, не так ли? Умная и сообразительная, так что должна понимать, что я желаю тебе лишь добра» «Я всегда буду рядом, Т/И. Ты особенная, помни об этом» И со временем твое отношение к нему и всему поселению изменилось. Внешне может показаться, что отношения между живущими здесь семьями построены на исключительном доверии и бескорыстной доброте, но с возрастом ты начала замечать, что это не совсем правда. — Милая, ты сегодня придешь на общий ужин? Ты любишь свою мать и отчасти коришь себя за то, что в детстве позволяла себе позорить ее перед Панталоне, поэтому сейчас, когда ты уже стала взрослой и самостоятельной, ты всеми силами стараешься заставить ее тобой гордиться. Хотя путь к этому лежит далеко не через ее сердце. — Прости, мам, сегодня Панталоне просил зайти к нему. — Милая, — строгий тон матери сразу же заставляет тебя прочистить горло, виновато притупляя взгляд в пол. — Проповедник Панталоне. Прости. — Так-то лучше. Ты всегда должна относиться к нему с уважением и любить его даже больше, чем все мы, ведь он выбрал тебя. Это такая гордость для нашей семьи, — мать поправляет воротник твоего скромного платья, в котором ходят все молодые девушки поселения, прежде чем взять твою ладонь в обе руки, расплываясь в благодарной улыбке, которую ты видишь на ее лице с тех пор, как была еще маленькой. — Не опозорь нас, Т/И. Делай все, что тебе велят. — Да, мам. Она повторяет это каждый день, как только ты выходишь из дома, словно мантру, которая уже успела пустить корни глубоко в твоем сознании, и ты действительно стала той дочерью, которую мать хотела видеть рядом с собой. Прилежная, послушная, скромная и тихая. Эти качества должны определять тебя как хорошего друга и вполне обычного члена общества вашего поселения, но это вовсе не так. Каждый раз, когда мать спрашивает тебя о друзьях, ты утешаешь ее тем, что все в порядке, и у тебя есть несколько подруг, с которыми ты якобы проводишь время, однако, на самом деле, ты попросту уходишь к стене, чтобы почитать книгу. Девушки, парни, их родители — все относятся к тебе с неприкрытым пренебрежением, когда ты встречаешься им одна, и дружелюбно улыбаются, заявляя, какая хорошая выросла дочь у твоей матери, когда вы встречаетесь семьями. Ты знаешь, почему остальные жители относятся к тебе так, ведь еще с самого детства Проповедник держал тебя при себе. Быть может, даже ближе, чем кого-либо другого. Выйдя из дома, ты поздоровалась со всеми поселенцами, встретившимися тебе на пути, уже привычно получив от них сдержанное, сказанное из приличия приветствие в ответ. Все знают, куда ты направляешься, и все знают, что им едва ли удастся оказаться на твоем месте. Отчасти тебе обидно за то, что их отношение к тебе несправедливо, но с другой стороны ты можешь понять их зависть. Панталоне красив, умен и добр. Спаситель жизней каждого, живущего здесь. Ни у кого нет сомнений в том, что он был избран Всевышним, и оказаться в близком кругу Проповедника — огромная честь, ведь это означает, что они будут проживать свои жизни под защитой самого Бога, определившего их достойными устами Панталоне. Но ты, вероятно, отличаешься от остальных. Тебе всегда казалось, словно сам Проповедник и есть тот самый Бог, справедливый и честный, карающий грешников и дарующий счастье праведникам, и ты прочувствовала на себе все, на что он способен. Детство было тяжелым, но ты не винишь никого, кроме себя самой, за то, через что тебе пришлось пройти, и сейчас ты даже не можешь вообразить себе ни единой причины, по которой тебе могло хотеться сбежать отсюда или увидеть внешний мир. Земли за стенами — это земли заблудших душ, которые нуждаются в спасении, и однажды они сами придут сюда, чтобы расплатиться за свои грехи. — Т/И, ты как раз вовремя, — Проповедник совсем не изменился за прошедшие десять лет, и разве это не еще одно подтверждение тому, что он Бог? Он встречает тебя с такой типичной для него мягкой улыбкой на губах, заботливо открывая для тебя двери в его собственный дом. — Проходи. — Благодарю, Проповедник. — Просто Панталоне, милая, — под кожей пробегает приятное тепло, когда ты чувствуешь, как ладонь Панталоне ложится на твои лопатки, мягко подталкивая тебя, пока мужчина не закрывает за тобой двери. — Простите… Я все никак не привыкну, — ты неловко складываешь руки на бедрах, притупляя взгляд в пол. — Так и зачем Вы хотели меня видеть? Внешность далеко не самое главное в человеке, но тебя всегда завораживало просто смотреть на Проповедника, любуясь его бледной кожей и смольными волосами. Панталоне — воплощение идеала как снаружи, так и внутри. Он прекрасный эрудированный собеседник, непревзойденный лидер и… Тебе всегда стыдно думать о подобном, но наедине с собой иногда ты размышляешь о том, что он мог бы быть хорошим мужем. Но, нет-нет, ты не влюблена в него. Скорее ты видишь в нем сочетание всех тех качеств, что определяют его для тебя, да и, ты уверена, для всех остальных в этом поселении, как человека, до которого невозможно дотянуться. Проповедник выше любых из людей, но не высокомерен. И это то, за что ты восхищаешься им и готова следовать за Панталоне до тех пор, пока не станешь для него бесполезной. — Ах, сущие пустяки. Просто хотел обсудить с тобой одно дело. Присаживайся. Дом Панталоне сильно отличается от тех, в которых живут другие семьи поселения. Здесь есть огромная гостевая, где ты находишься сейчас, в которой стоит камин, набор из роскошных бархатных кресел и дивана и мебель из неизвестного тебе темного дерева, большая ванная с чистым новым туалетом, кабинет Проповедника, исполненный в стиле, подобном тому, что в гостевой, и второй этаж, на котором ты никогда не была. Наверняка там находится его спальня и еще несколько комнат. Ты делаешь, как велит Панталоне, и устраиваешься на диване. Он всегда садится рядом, и сейчас ничего не изменилось. От Проповедника всегда приятно пахнет, ты любишь сидеть рядом с ним и наслаждаться окружающей вас дымкой из его аромата: сладкого, пряного и слегка резкого, но идеально подходящего этому мужчине. — Помнишь, ты приходила сюда еще совсем маленькой? Тебя так тянуло за стену, что никакие наказания не могли остановить тебя, пока я лично не взялся за твое воспитание, — Панталоне вспоминает давно забытые всеми события с ностальгической улыбкой, и ты подхватываешь его легкое настроение, улыбаясь в ответ. — Да… Я была проблемным ребенком, простите за это. — Ха-ха! Не стоит извиняться, ты уже расплатилась за свои ошибки, не так ли? — ладонь мужчины находит место на твоем бедре, нежно сжимая его через хлопчатую ткань платья. Ты не возражаешь, Панталоне всегда так делает, и это абсолютно нормально. — Ты была очень полезна мне все эти годы. И предана. Ты смотришь в его глаза так завороженно, словно его слова и его прекрасное лицо повергли тебя в глубокий гипноз, в котором все, что существует для тебя сейчас — только Панталоне. — Благодарю. Для меня и моей семьи честь служить Вам. — И я ценю это. Как человек, прошедший через наказания, ты исполняла их без нареканий. Я считаю, что все мы совершаем грехи, но только те, кто ощутит их тяжесть на собственной шкуре, способны встать на правильный путь, ты так не считаешь? — Мне стыдно за мои прошлые проступки, но они многому меня научили… Вы меня многому научили, — последние слова ты произнесла тише, на секунду смущенно отводя взгляд, но пальцы Панталоне крепче сжались на твоем бедре, заставляя тебя снова взглянуть на него. — Да. Я всегда говорил тебе, что ты особенная, Т/И, но теперь я сделал тебя идеальной, — от его слов твое сердце заходится в груди, а к лицу мгновенно приливает кровь. Ты всегда чувствовала себя так рядом с ним и полагала, что так проявляется твоя верность Проповеднику, но… Почему-то тебе хочется, чтобы он повторял тебе эти слова снова и снова, если бы только ты могла попросить его об этом. — И сейчас я хочу, чтобы остальные тоже увидели, что ты — мое творение, моя преданная последовательница и сомневаться в твоей добродетели равноценно тому, чтобы сомневаться во мне. — Н-но… Разве не все уже знают об этом? — Скромность — еще одна черта, за которую я избрал тебя, милая, — Панталоне усмехается, свободной рукой хватая тебя за подбородок. Это касание не так приятно, как-то, что ты ощущаешь на своем бедре, но ты привыкла к боли и не станешь подавать виду, что это причиняет тебе дискомфорт. — Я знаю, как остальные относятся к тебе. Зависть — страшный грех, и вместе мы будем обязаны спасти этих бедных людей. Поэтому… — длинные пальцы в черной перчатке приподнимают тебя за подбородок, пока Проповедник внимательно изучает твое лицо, словно драгоценный камень, лежащий в его руке. — …ты станешь моей женой. — Ч-что?.. — Ох, я смутил тебя? — мужчина мягко усмехается, слегка ослабляя хватку, прежде чем склониться к твоему лицу. — Ты уже достаточно взрослая, Т/И, тебя не должны смущать подобные вещи. Или ты этого не хочешь? — Н-нет, нет, конечно, я хочу! — ты выпалила, даже не подумав ни секунды. — Это будет для меня большой честью! — Умница, — Панталоне отпускает твое лицо, вместо этого беря твою руку в свою и поднося ее к своим губам. — Ты будешь прекрасной женой, — оставив на коже тыльной стороны твоей ладони короткий, но нежный поцелуй, Проповедник встает с дивана, утягивая тебя вслед за собой. — В таком случае, приступим. — П-постойте! — ты вдруг хватаешь Панталоне свободной рукой за запястье, вынуждая остановиться, как только он сделал первый шаг вперед к горящему камину. — Разве я не должна… Сказать об этом родителям? — Они могут быть против? — тон голоса Проповедника приобрел мрачный оттенок, а взгляд — остроту, когда он остановился, пристально глядя на тебя сверху вниз. Он недоволен? Он злится? — Конечно же, нет! Просто… Я не знаю, как это происходит… — Оу, ты боишься? — легкая ухмылка вновь появилась на губах Панталоне, и тебе вдруг стало неловко из-за собственной неопытности. — Не волнуйся, Т/И, ты уже давно принадлежишь мне, я лишь хочу, чтобы больше никто не смел косо смотреть на тебя, ведь ты всегда будешь под моей защитой. И брак… — Проповедник отворачивается, сопровождая тебя до камина. — …почти ничего не изменит между нами. У тебя нет причин не верить Панталоне, ведь это было бы наивысшим оскорблением для того, кто взрастил из тебя идеал, не так ли? Ты понятия не имеешь, что значит брак, не знаешь, каково это быть чьей-то женой, что тебе нужно делать, но ты не боишься. Пока он рядом, страху не место в твоем сердце. Отпустив твою руку, Проповедник потянулся к небольшой подставке, стоящей около камина. Ты и раньше замечала в ней металлический предмет, напоминающий кочергу, но теперь, когда Панталоне взял его в руки, прежнее предположение мгновенно рассеялось. — Ч-что это?.. — ты испуганно поджимаешь руки к груди, пока Проповедник отправляет этот неизвестный тебе предмет в огонь, после чего разворачивается к тебе все с той же улыбкой на губах, что и прежде. — То, что свяжет нас вечными узами, милая. Ты ведь больше не боишься боли? — Будет больно? — ты поднимаешь на Панталоне округленные глаза, блестящие в мягком свете танцующих огней в камине, ощущая неприятную дрожь, поразившую позвоночник, когда он бросает на тебя острый взгляд из-за стекол очков. — Я бы не сделал с тобой ничего такого, что бы ты не смогла вынести, — его ответ не слишком успокаивал, но ты всегда держишь в голове мысль о том, что Проповедник никогда не причинит тебе вреда. Что бы он не собирался сделать, это все ради твоего блага. Ради блага всех людей. Поэтому ты не издаешь ни звука, не сдвигаешься с места и не произносишь ни слова, когда его длинные пальцы в перчатках начинают медленно расстегивать пуговицу за пуговицей на твоей груди. Хищный взгляд сканирует каждый оголяющийся кусочек твоей кожи, заставляя твое сердце еще громче и сильнее колотиться в груди. Он не спешит, словно разворачивает фантик конфеты, осторожно, чтобы не повредить упаковку, а затем насладиться содержимым. — Все будет в порядке, если ты не будешь дергаться. Кончики холодных пальцев скользят по коже твоей груди, как и взгляд Панталоне, что следует за ними, пока мужчина не выпрямляется, убирая руку с твоего тела и возвращаясь к камину. Хотя разумом ты осознаешь, что с тобой не случится ничего плохого, тело почему-то отчаянно отказывается слушаться. Пальцы сжимаются в кулаки, а в горле образуется ком, когда Проповедник вновь оборачивается к тебе, держа в руке тот самый предмет, на конце которого нагревшийся до пугающе яркого оранжевого цвета металл в виде символа, напоминающего тебе четырехлистный цветок, точно такой, как на перстне Панталоне. — Будь хорошей девочкой и не кричи слишком громко, иначе нас могут неправильно понять, — он продолжает улыбаться, говоря такие пугающие вещи, но ты позволяешь ему поднести клеймо к своей груди. Кожу мгновенно пощипывает жар, испускаемый раскаленным металлом, и тело рефлекторно вздрагивает, но ты заставляешь себя оставаться на месте. Ради него. — Но я бы все равно хотел услышать твой прелестный голосок. После этих слов Панталоне не дает тебе ни секунды, резко прижимая клеймо к груди. Поначалу, всего лишь на жалкое мгновение, тебе показалось, что кожу лишь слегка ущипнули, но затем под ней словно разлился жидкий огонь. Невыносимо горячий, моментально расплавляющий плоть и словно прожигающий грудь насквозь. Как бы ты не пыталась держать рот закрытым, горло разрывается от истошного крика, который вылетает в тишину просторной комнаты под шипящий звук горящей кожи. Ты слышишь собственные вопли, но они так далеко, а кровь, пульсирующая в ушах, бьет все громче и громче, словно вот-вот вырвется наружу. Твои глаза закрыты, но ты чувствуешь, как Проповедник заботливо придерживает тебя за талию, надавливая клеймом еще сильнее. Запах горящей плоти вызывает головокружение и тошноту. Ты никогда не вдыхала запаха омерзительнее, чем этот смрад, исходящий от твоей плавящейся груди. Это длилось всего несколько секунд, но для тебя прошли словно целые часы, пока Панталоне наконец не оторвал клеймо от твоей кожи. Боль не утихла, лишь распространилась еще дальше, глубже, проникая в каждую клетку твоего тела, пока ноги не начали тебя подводить, угрожая уронить тело на пол. Громкий звон металла о металл, когда Проповедник бросил клеймо обратно в подставку удерживая тебя в равновесии одной рукой, словно вырвал тебя из кошмарного сна, невыносимая боль которого проследовала за тобой в явь. — Ты прекрасно справилась, милая, — теперь обе его руки придерживают твою талию и голову, пока ты пытаешься приоткрыть глаза, видя лишь размытый силуэт нависающего над тобой Панталоне. Это черное расплывающееся пятно едва можно было бы идентифицировать, как Проповедника, однако его улыбка… Ее ты видишь так четко, как минуту назад, когда он с таким же выражением на лице расстегивал твое платье. — Спасибо… Я… Я никогда не подведу Вас, — даже на грани потери сознания ты предана ему, бормоча обещания, которые ласкают слух Панталоне, точно переливающееся пение птиц по утру. — Теперь ты моя, Т/И. Навсегда, — он осторожно прижимает твое тело к своему, мягко касаясь губами твоей макушки. — Ты счастлива? — Д-да… Я счастлива… — хотя он не видит того, как ты из последних сил пытаешься улыбнуться, Проповедник знает, что твои слова искренни. Ведь ты не способна солгать ему. — Родители будут гордиться тобой, милая. Но для начала нам нужно скрепить наш союз, — мужчина аккуратно подхватывает на руки твое обмякшее тело, и грудь снова пронзает острая боль, когда ткань платья слегка касается ожога, заставляя тебя проглотить очередной крик, зародившийся в горле. — Эта метка означает, что твое сердце принадлежит мне, осталось лишь отдать мне свою плоть.