Памятник

— Ты здесь уже бывал? — спросил Третий. — Года два назад, — Всеволод с хрустом потянулся, разминая плечи, — когда тут от музея ещё одно название было. А потом всё дела, дела, сам понимаешь. Так что, можно сказать, я здесь тоже впервые. И мне тоже очень интересно, — добавил он, возвысив голос. — Ким, ты там где? В недрах «Синей чайки» послышались торопливые шаги. Ким спрыгнул на бетонные плиты космодрома, привычно игнорируя последнюю ступеньку трапа, и с любопытством огляделся. — Ну что, — спросил он деловито, — вы идёте? Не тормозите! Всеволод хотел что-то сказать, но сдержался. Третий улыбнулся про себя — приятно было видеть, что какие-то вещи не меняются даже после самых суровых испытаний. В воздухе послышался тихий гул, и на площадку космодрома опустился флаер. Из кабины выбрался доктор Верховцев. — Глазам не верю! — вскричал он, всплеснув руками. — Неужто сами прославленные Капитаны соизволили посетить мою скромную планетку! Всеволод поморщился: — Доктор, я вас прошу… И вообще, я же предупреждал, что мы прилетим. Вы мне ещё карту музея прислали. И брошюру. — Ладно, больше не буду, — покладисто согласился Верховцев. Судя по эмофону, он откровенно наслаждался ситуацией. — Если не ошибаюсь, вы хотели взглянуть на памятник? Как-никак, к нему приложили руку лучшие скульпторы целых восьмидесяти планет Содружества. — Разумеется! — глаза Кима сверкнули, а эмофон окрасился предвкушением. — Чего же мы медлим?! — Тогда залезайте, — Верховцев указал на флаер. — Думаю, вам захочется осмотреть памятник со всех сторон. Вообще полёты на территории музея строго запрещены… Но музей ещё не открылся, — он заговорщицки подмигнул, — так что ради вас я сделаю исключение. Флаер затормозил у самого подножия памятника, лихо чиркнув днищем о бетон. — Мы на месте, — сообщил Верховцев голосом профессионального экскурсовода. — Можете приступать к осмотру. Трое экскурсантов поспешно выгрузились из машины и застыли, запрокинув головы. Монумент выглядел внушительно. Высотой он был с двадцатиэтажный дом, и головы изваяний неизбежно тонули бы в облаках, если бы таковые существовали в искусственной атмосфере планеты. Но облаков не было, и потому каменные Капитаны взирали на настоящих сверху вниз, видимые во всей своей красе. При одном взгляде на них в голове всплывало слово «циклопический». И ещё почему-то «сквамозный». Третий не мог понять, в чём дело. Было в памятниках — в их лицах и позах — что-то неестественное. И чем дольше он смотрел, тем сильнее становилось это ощущение неправильности. Он повернулся к друзьям, собираясь поделиться впечатлениями — и вместо этого спросил: — Ким, что ты делаешь? Ким не сводил глаз с памятника и совершал странные движения нижней челюстью, словно пытался достать подбородком до носа. — Челюсть защемило, — предположил Всеволод. — От восторга, надо полагать. Ким гневно сверкнул глазами и ответил с достоинством: — С моей челюстью всё в порядке. А вот с его, — тут он кивнул в сторону своего каменного двойника, — явно что-то не то. Нет, вы видите? Я похож на этого… как его… на Бурбона! — На Габсбурга, — машинально поправил Всеволод. — Не кривляйся, а то навсегда с таким лицом останешься. — Правда? — спросил Третий с любопытством. — Ну и пусть, — упрямо заявил Ким, но всё же вернул челюсть в анатомически правильное положение. — В истории я, считай, уже навсегда с таким лицом остался. Теперь надо соответствовать. Всеволод пожал плечами: — Аргумент. Но заметь, ты сам в этом виноват. — Это ещё почему? — А что ты сказал, когда я попросил тебя выбрать твою самую удачную фотографию? — Не помню, — мрачно буркнул Ким. Третий насторожился: Ким врал. — А я помню, — молвил Всеволод веско. — Ты сказал, что у тебя все фотографии удачные. Как видишь, ответ был неправильный. Ким отвернулся и нахохлился. Его эмофон полыхнул обидой. — Сева, — кротко спросил Третий, — а ты фотографию выбирал? — Выбирал. — И это помогло? Ким одобрительно хмыкнул. Всеволод снова пожал плечами. — На себя посмотри, — ответствовал он. — Грудь в крестах, остальное в кустах. Третий окинул взглядом могучую растительность, которая должна была символизировать кустики с восьмого спутника Альдебарана. Зрелище навевало тоску. Если бы он в самом деле встретил тогда в пустыне такую богатую флору, то, наверное, блуждал бы там до сих пор. Должно быть, эти размышления отразились у него на лице, потому что Всеволод поспешно добавил: — Зато третья нога получилась просто отлично. — Какая нога? — не понял Третий. Всеволод показал. Третий вгляделся в хитросплетение веточек и листьев — и содрогнулся. Потом случайно встретился взглядом со своей каменной версией и содрогнулся ещё раз. — А вот руки скульптору явно не давались, — продолжал меж тем Всеволод. — Иначе я не могу объяснить тот факт, что на троих их у нас всего семь штук. — И три из них у тебя, — злорадно ухмыльнулся Ким. — А у тебя всего одна, — парировал Всеволод. — Тебе от этого легче? Они помолчали. — Мне бы не хотелось подвергать сомнению чьи бы то ни было таланты, — сказал наконец Третий, — но давайте признаем, что действительно удался здесь только Говорун. — А ты, Третий, как считаешь, — вкрадчиво спросил Ким, — Говорун у Севы на левом плече или на правом? — На правом, — ответил Третий уверенно. — Хорошо, — кивнул Всеволод. — Принято. А что у меня тогда на левом? — Голова, очевидно же. — А мне кажется, очень похоже, — вставил Верховцев, и только по оттенкам эмофона можно было понять, каких усилий ему стоило сохранять серьёзное выражение лица. — Особенно если закрыть глаза. А теперь, товарищи экскурсанты, прошу проследовать на базу. Музей, конечно, ещё не открылся, но уж напоить легендарных покорителей космоса чаем я просто обязан. В каморке Верховцева было тесно. Трое легендарных покорителей космоса сидели рядком на койке, стиснутые со всех сторон грудами бумаг и коробок. Груды эти выглядели крайне ненадёжно, и любое неосторожное движение могло спровоцировать обвал, так что Капитаны старались лишний раз не шевелиться, только наблюдали за тем, как Верховцев снуёт туда-сюда и с видом фокусника вытаскивает из-под завалов чашки, печенье и прочие атрибуты, необходимые для чаепития. Время от времени, впрочем, он извлекал на свет что-то совершенно постороннее и сразу же с видом заправского экскурсовода начинал об этом рассказывать. А так как музей был посвящён Трём Капитанам, то экспонаты, а следовательно, и истории большей частью сводились к их невероятным приключениям. Капитаны внимали. — А вот этот пылесос легендарный Второй Капитан собрал из подручных средств на исследовательской станции Малого Арктура, когда космическая пыль забила дюзы… Легендарный Второй Капитан слушал эти откровения, широко открыв рот. Такого эпизода в своей биографии он не помнил. — … А это гордость нашей экспозиции. В этом шлеме Третий Капитан вышел в открытый космос, чтобы разминировать пилагейский лайнер с тысячей пассажиров на борту. Видите, через щиток идёт трещина? Это след пиратской пули. Третий Капитан очень рисковал, выходя наружу в повреждённом скафандре, но он не ведал страха… Данный эпизод Третий помнил очень хорошо. Слишком хорошо. Иногда ему это снилось. Этот самый момент, когда он болтался в чёрной пустоте, цифры на таймере бежали к нулю, и нужно было срочно решать, какой провод резать, а он всё скашивал глаза к переносице и смотрел на трещину. Ему казалось, что трещина растёт. Он вдруг понял, что же не так и с рассказами Верховцева, и с памятниками (кроме того, что памятники были уродливыми). Всё это не имело отношения к живым людям. Капитаны из музея были непобедимыми и неуязвимыми. Им никогда не было больно, страшно или стыдно, они не ошибались и не знали сомнений. Отличные ребята, подумал Третий, но при чём тут мы? Он хотел поделиться этими мыслями с друзьями, но при Верховцеве было как-то неудобно. Всё-таки человек старался, экспозицию собирал… Всеволод тоже был задумчив. Время от времени он будто порывался что-то сказать и сам себя останавливал. И в конце концов не выдержал. — Доктор, — молвил он проникновенно, прервав очередную захватывающую историю из собственной биографии, — вас послушать, так мы, получается, герои галактического масштаба. — Получается, так, — с готовностью подтвердил Верховцев. Происходящее явно доставляло ему огромное удовольствие. — А сколько, вы говорили, планет участвовало в создании этого… монумента? — Восемьдесят. — Восемьдесят, — повторил Всеволод задумчиво. — Тогда следующий вопрос к вам, как к нашему главному биографу: чем мы успели так страшно насолить сразу восьмидесяти планетам?