Часть 3.6. Акеми. Март, 26 лет после рождения Наруто.
Элли на маковом поле — Ближе
+++
Сай выжимает сок из грейпфрутов и заставляет его пить, глядя на нее так, что ей и спорить не хочется. Акеми безропотно со всем соглашается, потому что ее уже тошнит от того, что ее тошнит, она никакую еду в себе не может удержать, что, наверное, ненормально. Во всяком случае, Сай говорит, что не помнит, чтобы Ино было так плохо, но та и не находилась во время беременности на грани нервного срыва. Акеми пьет горький сок даже не морщась: ей не нравится вкус, но благодаря нему ей хотя бы легче. Она возвращает Саю стакан и подтягивает колени к груди. Живот у нее пока плоский, ничего не мешает ей это сделать — и так оно и останется. Все решено, ей просто нужно вернуться в Коноху и сходить к врачу. Если повезет, то никто ничего не узнает. Кай лучше всех умеет держать язык за зубами, он даже Хошиме ничего не расскажет. Акеми сходит к нему как только вернется в Коноху — в тот же день заглянет, чтобы на следующий у нее уже не было этой проблемы. «Это» и «проблема»: она старательно абстрагируется от ситуации, поступая так, как учил ее Данзо. Это происходит не с ней, это не ее история, она смотрит со стороны и потому прекрасно видит, как надо поступить. В то, что Накику что-то придумает, Акеми верит слабо. В Суне аборт сделать тихо не получится даже если Злобушка запугает всех, кого только можно; донесут об интересном положении если не самому Казекаге, то его жене, и тогда уже отвертеться не получится. Акеми хочется плакать от того, как ей погано. — Ты ничего не хочешь поесть? — спрашивает у нее Сай, присаживаясь рядом. Он обхватывает ее за плечи рукой, тянет к себе, почти укладывая на свои колени. Акеми осторожно вдыхает запах чернил и угля и расслабляется — не мутит, какое счастье. Не мутит ее и от травяного аромата Накику, от него ей даже, кажется, становится чуть полегче. Может, узнать, что там у нее за духи или крем? От сандала с кофе ей плохо совсем по другим причинам. — Ничего не хочу, — вздыхает Акеми. — Прости, Сай. Опять тебе со мной возиться. — Я привык, — отвечает он без запинки. — Все будет хорошо, слышишь? — Она это слышит, но не верит. Она знает, что Сай в ярости из-за ее беременности, что у него руки чешутся пойти к Канкуро, но не идет он только из-за нее. Наверное, даже Накику бы не убедила его ничего не делать, но ради Акеми, которая, признавшись, почти умоляет его молчать, он ничего не делает. Она не знает, одобряет ли он ее план или нет, и не спрашивает. Ей страшно, если ее начнут уговаривать оставить этого ребенка. Ей страшно, если кто-то поддержит ее в этом решении. Акеми жалко себя и его, она украдкой касается плоского живота и извиняется: это она дура, это все ее вина. Сложнее всего держать себя в руках на людях. Канкуро не обращает на нее особого внимания, что ее обижает и расстраивает, но ей же от этого лучше. Он не замечает, что Акеми почти не ест, только цедит сок, не ловит ее с утра пораньше в обнимку с унитазом, не видит, что она даже ящериц старается не призывать, потому что те реагируют на ее состояние. Не хватало, чтобы из-за какой-то ее ошибки явилась сама Кодай но Хаха: с удачей Акеми старая ящерица появится и сразу поймет, что с ней. Тяжелее всего Акеми с Цутому. Она старается никак не показывать ему, что ей нехорошо, но мальчик совсем не глупый. Он следит за ней и хмурится, спрашивает, все ли с ней в порядке и не успокаивается до тех самых пор, пока не приходит его черед выходить на арену. Аикава-сенсей и Ибики-сан приехать не сумели, поэтому за него болеет Акеми и заставляет себя отвлечься от всего, что ее беспокоит. Он выигрывает, используя родительские техники так, что они бы гордились, а она искренне за него радуется. А потом чуть не впадает в истерику, когда видит Канкуро с Сорой. Она притискивается к его боку, жмется к нему красивой пышной грудью, а он выглядит таким довольным, что если бы не возникшая рядом с ней Накику, то Акеми бы действительно сотворила какую-то глупость. Ей плохо, она по дурости своей соглашается остаться еще на полторы недели после отбытия команд Конохи. Сай, разумеется, тут же, как и Тамкен, увидеть которого она неприятно удивлена. Он смотрит на нее, и Акеми тут же отворачивается. — Акеми, мы можем поговорить? — спрашивает Кенджи и ловит ее за руку. Акеми молча качает головой, потому что ей не хочется ни о чем говорить. — Я же вижу, что тебе плохо. — Я не хочу звучать как Яхико, но мне плохо последние тринадцать лет, и ты с этим ничего не можешь сделать, — резковато отвечает она и тут же чувствует себя виноватой, потому что Тамкен придерживает ее под локоть, едва только заметив, что ей становится нечем дышать. Он выводит Акеми на улицу, чтобы ее немного отпустило на прохладном вечернем воздухе. Она опирается локтями на перила террасы и смотрит куда-то вперед. Акеми хочет домой, но Накику уже взяла с нее слово дождаться… она не сказала чего, а Акеми и не спросила. Не до этого ей. — Тебе нужно… — начинает было Тамкен, но осекается, когда на террасе появляется Канкуро. Акеми не меняет позы, когда остается наедине с кукловодом. Канкуро останавливается рядом с ней и касается напряженных плеч. Она не выдерживает и, распрямляя спину, сбрасывает с себя его ладонь. — Ты Сору затрахал и теперь пришел ко мне? — выплевывает она, пытаясь обойти его. — Прости, я не в настроении. — Надолго ли? — Канкуро ухмыляется и останавливает ее, придерживая рукой за талию и притискивая к своей груди. Опять что-то в голове щелкнуло: почему у него взгляд опять такой виноватый? Если ему не нравится ее обижать, то можно же просто не обижать, не мучить ее, не смотреть, как у нее становятся влажными глаза и бледнеют щеки? Или нельзя? Или у него встает именно на то, что она страдает? Акеми становится противно от самой себя, потому что она может согласиться. Одно ласковое слово, и она на все согласится. Ее спасает Накику, когда окликает их. Канкуро, успевший уже наклониться к Акеми и обжечь дыханием ее губы, недовольно оборачивается. Это прекрасный шанс улизнуть, и не воспользоваться им нельзя, поэтому Акеми цепляется за Накику как за спасательный круг, а Злобушка накрывает ее ладонь своей и уводит. — Может, все-таки оторвать ему яйца? — спрашивает она, приводя Акеми в свои апартаменты, в которые Канкуро точно не сунется. — Они ему явно только мешают. Акеми слабо смеется и к себе возвращается только тогда, когда через гуре узнает, что Канкуро заперся у себя. Ее тошнит в том числе и из-за качелей, потому что кукловод то ходит за ней, ловит ее в коридорах резиденции Казекаге, то обжимается по углам с какими-то суновскими девицами, имена которых Акеми не запоминает. Он что-то доказывает то ли себе, то ли ей, но она не находит в себе сил, чтобы попытаться в этом разобраться. День рождения подкрадывается незаметно, и Накику тащит Акеми в «Акасуну», потому что это ее любимый бар и там всегда весело. Сай идет с ними, с ними же идет и Тамкен, и они кидают друг на друга такие взгляды, что Акеми невольно становится смешно. Два петуха как есть, еще бы Яхико сюда, так вообще можно было бы просто наблюдать за тем, как они собачатся. С ее младшего брата еще сталось бы просто ради того, чтобы навести суеты, пару-тройку раз сменить сторону. Тамкена он не любит, но хаос обожает, поэтому выбор тут очевиден. Ей даже удается отвлечься от всего, потому что Ханаби весело шутит, Накику улыбается, и даже Сай расслабляется. О Тамкене и говорить не стоит: он в любой ситуации чувствует себя комфортно, и раз уж это ее день рождения, то он даже в сторону Сая старается не смотреть. Расстраивать ее никто не хочет, кроме, конечно, Канкуро. Акеми даже не сразу понимает, когда он появляется, но в какой-то момент видит его. Улыбка, расцветшая на ее лице, гаснет, когда держащая его под руку Сора тянет кукловода к себе за воротник и целует. Мокро, грязно, точно как он любит, еще и по шее ведет ногтями, а от этого Канкуро всегда вздрагивает. Акеми же знает, что ему нравится, сама так делает, запомнив и научившись этому. Ей резко становится плохо, и она выпутывается из рук Накику, отталкивает Тамкена и прячется в уборной. Наружу просится легкий обед, который она смогла в себя затолкать днем: ее рвет им и желчью. Кто-то держит ее волосы, чтобы они не испачкались, но ей уже плевать. У нее в глазах злые слезы, которые она никак не может сдержать. — Прополощи рот, — говорит ей Накику, но Акеми ее не слушает, она смотрит на свое отражение в зеркале и медленно стирает потешкую тушь с щек. — Неженка? Тебе плохо? — Обрежешь мне волосы? Хочу совсем коротко, — просит она и судорожно вздыхает. Накику молчит и потом, когда отбирает у нее стакан, — точно, ей же нельзя пить, — уводит к себе, действительно срезая отросшие рыжие пряди.Часть 3.6. Сай. Март, 26 лет после рождения Наруто.
FF7 Rebirth (Loren Allred) — No promises to keep
+++
Скандал выходит громкий и некрасивый. Хорошо, что детей нет, а Мичиру слишком маленький. Хотя Ханаби всё равно морщится и пихает его Баки, прося унести подальше, желательно даже вынести из резиденции Казекаге, потому что весь дворец явно в курсе того, что старший брат Гаары в пух и прах разругался с союзницей из Листа. Всем и так, конечно, понятно, что они вместе спят, но кукловод в принципе с кем только не спит. Сай не собирается слушать дальше эти вопли, но его ловит за локоть появившаяся Накику. И даже, что удивительно, одна, без Тамкена. Сай смотрит на неё исподлобья, но руку почему-то не выдёргивает. Сердце предательски дрожит от того, что он чувствует кожей её нежную, гладкую кожу. Она не касалась его с того момента, как приехала эта обезьяна Тамеру. От неё пахнет свежим травяным ароматом — они вместе его купили на рынке, хотя и её морские цветы с тыквой ему до сих пор дурманят мысли. Только ничего не поменялось между ними кроме пары недель совершенно улётных постельных приключений и совместного времяпровождения. Ёкай принёс сюда Тамеру, и она отстранилась от всех, кроме Анбу и Ящерки. Сай не попал в список избранных. Как всегда. — Вали к своей проститутке в леггинсах! Мудак с блядским характером! — голос Акеми высокий, срывающийся и противный прямо сейчас. Слишком высокий, слишком звенящий. Впрочем, у кого приятный голос, когда его пытаются сорвать в истерике? У кукловода точно такой же. — Называешь блядским, а всё равно бежишь ко мне, как послушная собачка! — Я к тебе? Ты ничего не попутал? Ты сам меня ищешь что в Суне, что в Конохе! Даже в блядском Щимо ты за мной бегал! Пальцы Кику крепко сжимаются на локте Сая, и она резко выдыхает, встречаясь взглядом с подошедшим Гаарой. Ему самому становится неуютно от того, как пронизывающе и предупреждающе Казекаге смотрит на названную сестру. Сай двигается так, чтобы прикрыть её — зачем? — и успокаивающе поглаживает по спине. Накику не отстраняется, так что он даже позволяет себе обвить рукой её талию. — Ты ёбанный стыд потерял, раз считаешь, что я и сейчас к тебе в кровать прыгну! Съебись отсюда, пока я кого-нибудь не позвала! — Ты так орёшь, что уже вся деревня сбежалась на твои жалкие попытки привлечь внимание, сучка коноховская! Ну, он прав. Они и впрямь все тут, возле апартаментов Акеми. Ящерка — с непривычно короткими волосами — вылетает секунду спустя, зависает на пороге, сканируя собравшуюся толпу и кидается в его сторону. Саю приходится отпустить Накику, чтобы поймать Акеми, но та неожиданно падает не в его руки, а в объятия Иволги. Точнее, обнимает-то сама Акеми, Кику только отвечает ей, с совершенно бесстрастной маской на лице. Она всю последнюю неделю такая, исключение делает разве что опять-таки для Ящерки. И для Кенджи. Сай никогда бы не подумал, что она может так переживать за кого-то, кроме собственного сына. А если это не то, тогда он не может объяснить причины такой её резкой смены поведения. Он уже изучил её неплохо, он видит, что Накику хоть и ведёт себя расслабленно с Тамеру, но явно же её к нему не тянет так, как тянет к Саю. Зачем она вообще продолжает что-то с этим Анбу? Саю хочется вывалить на Иволгу все грязные секреты этого красивого ушлёпка, но это было бы так по-детски, что она бы просто посмеялась и отвернулась. От него, конечно, а не от Тамкена. Что ж, пусть играется. Когда Кенджи вернётся в Коноху, Накику, скорее всего, к нему тоже остынет. Возможно, она действительно просто рада его видеть, раз давно знает. — Я возвращаюсь, — Акеми сорвала голос, поэтому слышит её Сай не сразу. — Собираем вещи и уходим. Уходит, хлопая дверью, Канкуро, посылая всем злобный взгляд и широким шагом скрываясь с места ссоры. Его никто не останавливает, хотя у Казекаге на лице написано, что брата он убьёт, если отловит в ближайшие часы. — Я помогу тебе собраться, Неженка, — натянутым, как струна, тоном говорит Накику. Саю ничего не остаётся, как пойти к себе и тоже собирать вещи. Он думал, что у него будет время поговорить с Накику, но не будет. Он должен вернуться с подругой и приглядеть за ней, раз уж она попала в такое дурацкое положение. Никаких советов он ей дать не может, может только быть рядом и пытаться хоть что-то сделать для неё. Он не знает как решить эту проблему. Он ничего не знает, разве что пойти к Сакуре, но Акеми строго-настрого запретила ему открывать рот на эту тему с кем бы то ни было. Кому она сама хотела рассказать — или не сумела спрятать факты — то рассказала сама, явно же, что та же Иволга в курсе происходящего, она ему руки пообещала оторвать, если он что-то выкинет в сторону её мудака-братца. Они укладываются в рекордные двадцать минут, и к воротам их провожает только Накику. Даже расщедряется на то, чтобы самой обнять Акеми на прощание. — Мы же с тобой увидимся? — спрашивает Акеми. Прямо как тогда, когда они возвращались из несуществовавшего для Накику Щимо. Только ответ её другой: — Увидимся, мне ещё ребёнка забирать из Конохи. Даже, скорее всего, из поместья Икимоно. Тон её всё ещё не слишком дружелюбный, но Акеми эта брошенная фраза заставляет улыбаться, а Сая — надеяться, что он увидит Иволгу в родной деревне в самое ближайшее время. Кумо там уже месяц, явно ведь его не собираются на всё лето освобождать от занятий, пусть Темари и пообещала его поднатаскать. — До скорого, — говорит Сай одними губами и не может заставить своё тело не тянуться к ней. Накику возвращает на лицо бесстрастную маску, но всё же обнимает его тоже, быстро скользит узкой ладонью по его спине и шее — до мурашек — и отстраняется без слов, исчезая в ту же секунду, как он отвлекается на Акеми. Обратный путь занимает у них всего три дня — стандартных, хотя он пытается сказать Акеми, что лучше поберечься. Она ничего не хочет слушать, ничего не хочет обсуждать, она хочет быстрее вернуться домой, и он может её понять, он сам соскучился по Иноджину, Ино и даже Кумо. Паучок сам по себе приятный мальчишка, ещё и помогал ему постоянно, даже, скорее это Сай помогал ему приглядывать за детьми. Сай вспоминает, как они играли все вместе, в тот день, когда Накику согласилась посидеть с детворой. Она, конечно, весьма неловко себя чувствовала в окружении мелких, видно было, что не привыкла, но всё же оставила, кажется, у Иноджина и Шикадая только приятные впечатления. Впрочем, Шикадай ей хотя бы названный племянник. А Иноджин просто сын её трахателя. Можно, наверное, сказать спасибо, что она ему уделила не меньше внимания, чем остальным. На последнем перед Конохой привале Акеми всё также не разговаривает, она отходит от лагеря к реке и садится на берег, подумать о своём. Сай решает не навязываться, просто готовит ей чай с мятой и шиповником, тщательно избегая те травы, что нельзя принимать при беременности: он уже успел почитать в Суне специализированную литературу, пока Кику от него шарахалась со своим Тамкеном. Он всё равно постоянно о ней думает. Он вспоминает, как его нарисованный паучок провёл день с ней на каком-то покрытом жахлой травой пригорке с каменными валунами, на которых были высечены чем-то острым полустёршиеся имена. Он вспоминает, как, гуляя ещё в первые недели его пребывания в Суне покупал себе парфюм, желая тоже оставить на ней свой какой-то яркий запах, и наткнулся на старичка-торговца, который предложил ему купить сборник песен и стихов с Косен. Что-то его привлекло, он решил сделать приятное этому явно бедному человеку и приобрести книжку как сувенир сыну. Когда он для вида пролистал пожелтевшие от времени страницы потрёпанного издания, написанного от руки, то чуть не выронил из ослабевших пальцев. Там была та песня, которую пела Иволга. На титульной странице фамилия и имя, написанные таким же аккуратным каллиграфическим почерком: Фуюдзора Рира. Кажется, в Конохе когда-то был клан с такой фамилией. Кажется, даже кто-то остался. — Откуда это у вас? — спросил Сай, пытаясь казаться вежливым, но не сильно заинтересованным. — Нам разрешили забрать мелочи из поместья Росоку, которые не понадобились даймё Ветра, — проскрипел старик. — Не волнуйся, мальчик, это не ворованное. Это ворованное. Ворованное даймё, который решил распоряжаться чужими вещами, принадлежащими Иволге: богатой девочке, которая ходит в поношенных туфлях-лодочках и живёт на задворках дворца Казекаге. Сая это почему-то ужасно злит. Ему кажется, что с ней поступили ещё несправедливей, чем с ним. У него почти слёзы на глаза наворачиваются каждый раз, когда он видит за закрытыми веками её холодное и равнодушное лицо, хотя он же видел и как она умеет улыбаться, смеяться и петь. Петь тихо, может, и не совершенно, но так, что за душу берёт. Именно своей неидеальностью. Кику не просто была пару раз на Косен. Она там родилась, ясно же. Она там родилась и сбежала оттуда, когда лишилась семьи. Вот что с ней произошло. Она бежала в союзную Суну и попала в лапы Йондайме Казекаге, который никак не мог не воспользоваться тем, что у малышки редкий кеккей-генкай. Да и если бы не редким был: в стране Ветра нет столько талантов, как в той же стране Огня. Каждый шиноби тут на счету. И не по тем же гуманным причинам, что в Конохе. Сай скупил почти всё, что было у старика, к вящей радости последнего. Кажется, тот уже годами не мог никому всучить бесполезные безделушки. И всё упаковал в свитки, словно какой-то аристократ, чахнущий над своими сокровищами. Оставил только сборник песен и стихов, который прочитал от корки до корки. И ещё одну книжку — кажется, дневник той самой Риры, в котором она писала о своих приключениях в стране Железа, где когда-то проходил совет Пяти Каге. Где заключали Альянс, и где чуть не погиб Данзо. Дневник обрывался на середине фразы. Скорее всего, уже некому было его дописывать, и непонятно каким образом он тогда попал обратно в поместье Росоку. Что теперь, интересно, осталось от этого дома? Он не говорит с Кику о том, что знает. Он знает, что она не захочет об этом говорить. — Ты жалеешь, что вернулся со мной? — вдруг спрашивает Акеми, не поворачивая головы. — Жалеешь, что пришлось тащиться за дурой, которая, наверняка, устроила всем в Суне большие проблемы и устроит ещё большие в Конохе, если ты что-то кому-то расскажешь? — Нет, — он не сомневается ни секунды. Он же ей уже говорил. — Мы же друзья. — Я, кажется, твой самый проблемный друг, — хмыкает Акеми. Устало и грустно. Она, как и он, качается на качелях и то поднимается, чувствуя, как может всё, то падает, разбивая коленки в кровь. — А я — твой, — говорит Сай. — Мы вместе, это никогда не изменится. — Злобушка, наверное, тоже так думала про Канкуро, — теперь Акеми становится задумчивой. — Но она предложила мне оторвать ему яйца. — Я бы и сам мог это сделать. — Я знаю, Хорёк. Но оцени жест. Она ведь всё равно его любит. Она, кажется, всех любит: тайно, скрытно, напоказ выставляя зачем-то сучью натуру, только его она не любит. И себя. Иначе не делала бы всю эту глупость с собой: не напивалась бы в барах чтобы с кем-то потрахаться. Она относится к своему телу, как к какому-то товару, который предлагает не за деньги, а за сомнительное удовольствие забыться и пытаться не ценить то, что у неё есть. — Не знаю, что я могу сделать, чтобы ты захотела мне оторвать яйца, — говорит Сай. Попытки пошутить у него обычно провальные, но Акеми смеётся. — Разве что ты вставишь ей, а потом бросишь разбираться с проблемами. Сай передёргивается. Нет, конечно. Он бы никогда не бросил своего ребёнка. И тем паче от девушки, которая ему под кожу залезла и не собирается оттуда вылезать, пусть и сильно старается показать, что ей там не место. Но этого никогда, скорее всего не случится: даже если они и спали последнее время без презервативов, то она перешла на таблетки, сама говорила. Внезапно Сая бросает в жар. А как так получилось, что забеременела сама Акеми? Она же, скорее всего, тоже на таблетках? Или хотя бы с презервативами? Он же знает её, она бы не докатилась до такого, чтобы даже со своим кукловодом спать без защиты. Не докатилась бы? Он её заставил? Тогда почему не догадался, что она может от него залететь? А Кику могла?.. Спрашивать Сай не решается. Ранним утром они прибывают в Коноху, и Сай понимает, что ещё чуть-чуть, и ему пришлось бы тащить Ящерку на себе. Их никто не встречает — потому что никто не знает, что они должны вернуться сейчас. Они специально обогнули восточные и южные ворота, чтобы не наткнуться на Котетсу с Изумо и вошли через северные, сделав лишний крюк. — Я провожу тебя… — Не надо, мне лучше. Я дойду сама. Акеми быстро чмокает его в щёку, обнимает и исчезает вслед за своей гуре, которую отправила предупредить родственников. Саю ничего не остаётся, как вернуться в мастерскую. Он решает написать отчёт для Наруто, хотя и не был в Суне с официальной миссией. Но он не знает что писать. Он берёт в руки альбом с историей Иволги, но и его откладывает в сторону. У него пока нет сил рисовать и думать о том, что осталось в стране Ветра. Ему надо чем-то себя занять. Сай варит кофе — совсем не такой вкусный, как у Кику, хотя он делает вроде бы всё то же самое, насмотрелся на её тонкие запястья и выучил наизусть все жесты — и садится на кровать, вытаскивая из рюкзака все свитки с вещами из Росоку. Он бежит от мыслей об Иволге, но хочет рассмотреть её вещи или вещи её семьи. Здесь костяная заколка с ракушками и бусинами, явно самодельная. Здесь маленький медальон: музыкальная шкатулка со сломанным механизмом, — можно отнести часовщику и попробовать починить, — здесь аптечка с уже давно испортившимися медикаментами; помятая, но целая соломенная шляпка, набор разноцветных камушков, отшлифованных морем. Гербарий, в котором в числе прочих какие-то кудрявые жёлтые цветы и яркая пламенно-красная шишка-цветок имбиря. Здесь даже есть фотография, которую он не заметил, так торопился взять всё с прилавка. Трое детей: мальчик возраста Кумо со светлыми волосами и бирюзовыми глазами, — он мог бы быть братом Ино, они довольно похожи, — совсем крошечная девочка с белыми, как у Кая, пушистыми волосами и сине-серыми глазами. И худенькая девочка постарше в серединке, которая держит сестру на руках. Ей лет шесть, не узнать её невозможно. У неё длинные, волнистые, золотые локоны: даже на старом снимке сверкают, как солнце. Тёмно-изумрудные глаза с жёлтой полоской у зрачка, которую на фотографии совсем не видно. У неё широкая улыбка и забавная соломенная шляпка на голове. Она одета в красивое и явно дорогое по тем временам жёлтое платье с чёрными оборками. На обратной стороне только дата. Пятнадцатое августа. Их фотографировали в её день рождения. Сай ложится на спину и закрывает глаза. Как бы он ни старался, одна слеза всё-таки скользит по лицу, теряясь в его отросших волосах. Когда и почему она потеряла в себе эту счастливую девочку?