~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
Людмила читала, но думала о своём. Её мысли лихо «вворачивались» между строк, создавая в голове полный сумбур, но на сердце... что-то творилось... [Валя. А вот Сережа мне ничего не подарил. Сергей. Но ведь я… Лариса. Ладно-ладно, замнем, Сереженька… (Пауза.) Может, в картишки перекинемся?]«Шум не прекращался, а стал сильнее. Она волнующе встала и неуверенно пошла в предбанник. Закрыв дверь, прислушалась и прошла ещё немного дальше, к лестнице».
[Сергей. А по-моему, кто в карты играет – тот исключительный дурак. Лариса. Это почему же?]«Она взялась за перила и взглянула вниз, на столы, но озарило её только сейчас... Из низов зала заседаний сладко храпел Новосельцев»...
[Сергей. Жизнь очень короткая. Валя. Может, вы нам тогда про международное доложите? У вас это получается.]«Ей было неловко и одновременно смешно. И с каждой секундой улыбка растягивалась все больше, смех слегка накатывал, а по груди растекалось тепло... какое-то непонятное тепло, которое не поддаётся объяснению...»
[Сергей (улыбнулся). Было дело!… Я на днях действительно проводил беседу в женском общежитии. Современное положение Франции обрисовывал. Помню, еще с вашей стороны записка поступила. «Объясните подробнее причину роста рождаемости во Франции…» Я, признаться, думал, эту записку вы написали, Валя…] Калугина остановила чтение и на мгновение полностью погрузилась в мысли... воспоминания. И с той же силой накатывало тепло, как когда-то там, ночью в учреждении. И так же смешно и неловко. Поразительно, что делает память с человеком! А ей нравилось это вспоминать, просто потому что хорошо становилось, не страшно... [Валя. Что ж на нее не ответили? Сергей (просто). Как-то не хотелось в женском бараке в подробности вдаваться… о повышении рождаемости. Валя. Струсили, значит? Сергей (весело). Струсил. Валя. Только вы не очень зазнавайтесь, что записочки получаете. Мне тоже письма пишут. Виктор (засмеялся). Благодарные покупатели? Валя. Видать, они. Не веришь? Могу зачесть. Как на ваш взгляд, Сережа… (Вынимает связку писем.) Читать? Сергей. Читайте. Виктор. Давай-давай, посмеемся. Валя (читает). «Я все время думаю о вас, хотя вы не знаете, кто я. Вы неверно живете, Валя, очень неверно – без всякого интереса к себе и к людям, которые вас окружают. В наше время стыдно так жить. Подумайте, как будет плохо, если вы это поймете слишком поздно». (Оглядела всех .) Слыхали, как слезно? Виктор. Это кто же пишет? Валя. Неизвестный благодетель.] Калугина хлопнула книжкой, бросила её на столик рядом с кроватью, попутно взяв пачку сигарет со спичками, и пошла к двери балкона. Московский мрак был как-то колок этим вечером, неприветливым и отталкивающим, пожирающим. Людмила жадно раскурила сигарету, кусая зубами белый дым, который напросто съела темнота, тут же растворяя в невидимые частички. Она разглядывала что-то в темноте, а потом вспомнила про стул в углу. Хотелось звёзд на небе... но не сезон.Её томила щемящая тоска и ноющее одиночество, нехватка... кого-то...Это не было влюбленностью, нет, отнюдь. Для влюбленности ей не хватало многих факторов, на это указывающих. И Он любит свою жену, она это прекрасно помнила и осознавала. Просто была пустота, которую нечем заполнить, а это было необходимо! Эта пустота с недавних пор разрослась до небывалых масштабов, отчего что-то в душе тихонько ныло. (А пепельницы как не было так и нет, пришлось аккуратно положить сигарету и метнуться на кухню за подходящей тарой). Так вот, от воспоминаний той ночи ей просто было лучше. Подобно пластырю. И она себе в сотый раз утверждала, что не влюблена. Испытывает к нему лишь что-то ужасно родное, то забытое, былое, но бесконечно доброе и... объяснить нереально. Бред что ли? Докурив, она затушила свой маленький огонёк и на будущее убрала банку на подоконник, превращаясь в курильщика, она не думала об этом... мыслей было и без этого предостаточно.~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
Новосельцев с успехом зашил штаны Вовке и уже давно сидел с ним и занимался. -Буква «А». Ну-ка, скажи, «ааа...» -А! -Молодец, теперь дальше... Он решил от «нечего делать» (образно говоря, конечно, дел навалом, но ему хотелось найти предлог, чтобы больше находиться бок о бок с сыновьями), покормив Серёжу, выучить Вову алфавиту. Мальчику два года, а почему нет? Весь оставшийся вечер Толя изображал «АААиста» и «БББарабан», что уже сам стал заикаться...~ ~ ~ ~ ~ ~ ~
Приятное летнее утро. Вот так спит Новосельцев, форточка распахнута, а там птицы поют, надрываются... Птахи действительно усердно дерут горло. Особенно по утрам. Он очень любит природу, живой мир... Но любить в пять утра... Вы меня извините, перебор. Понятное дело, живая душа, но почему днем они орут тише? Почему вечером они орут тише? Почему ночью они орут тише? ПОЧЕМУ В ПЯТЬ УТРА У НИХ НАЧИНАЕТСЯ «ГОЛУБОЙ ОГОНЁК», АНАТОЛИЙ ЕФРЕМОВИЧ НЕ ПОНИМАЛ. Он одним утром отчетливо слышал «люди встречаются». Четко. «Люди влюбляются». «Женятся». «Па-пара-па-па-па». Не выспавшийся от утренней дискографии ВИА «Поющие гитары» в исполнении птиц неизвестной породы, Новосельцев сидел за своим столом, клевая носом от периодического «отключения», пока на столе не зажглась лампочка. -Алло?-сонно пробурчал он. -Новосельцев, тебе письмо пришло, иди забери. Верочка положила трубку. -Мгм.......... сщас...-еле вязал он языком в никуда. Верочка не убирала принесенную только что стопку писем. Из-за резкого прекращения ремонта с Калугиной часто связывались в письменной форме, высылая отчеты «чистки» и письма благодарности в содействии. -Людмила Прокофьевна, почту принесли,-сказала Вера в селектор.-Мне занести? -Нет, я сама подойду, сейчас не могу. Спасибо. -Как скажите,-ответила она и принялась спокойно вязать. Буквально по щелчку она способна понять, что Калугина открывает дверь. И в этот раз секретарша, не успев расслабиться, скинула пряжу на пол и как можно скорее потянулась к машинке. Как всегда, блестяще успевая в нужный момент. -Ладно, сейчас разберу. Что там?-сосредоточилась Калугина. -А вот, целая гора. Неожиданно зазвонил телефон. -Ой, извините меня. Алло... Помятый и сонливый поднялся Анатолий, изрядно остолбенев, увидев Калугину со спины (кажется, её спина- психологическая травма Новосельцева). -...Угу, ну сейчас,-положила трубку секретарша.-О, Новосельцев! Калугина вздрогнула и не хотела оборачиваться по привычке. Они оба оторопели от неловкости, но страха у них не появилось. Просто чувствовали друг в друге друга... приятеля, хорошего человека, давнего знакомого. Они стояли почти плечом к плечу и каждому было не до писем. -Новые столы для зала заседаний привезли, надо проводить грузчиков. Вот все письма, разбирайте,-засуетилась Верочка и не успел никто глазом моргнуть, как секретарша улизнула вниз. Нечего делать. Калугина села на стул, Новосельцев тоже взял, стоящий у окна. Они брали конверты в подряд и смотрели, кому они предназначены. Письмо за письмом они успокаивались, становилось ещё дружелюбнее в этом молчании и шелесте бумаг. Он все равно волновался, поэтому сел преднамеренно к ней спиной, ну почти... Они сидели довольно близко: Калугина-рядом со своей дверью на стуле около стола Веры, а Новосельцев-спиной ко входу в приемную. Толя смотрел адресатов и откладывал лишние, никак не находя своё. Людмила удивлялась, откуда столько ненужных писем, каких-то благодарностей... Они коснулись друг друга тыльной стороной кисти... Она когда осознала, жутко испугалась, но с этим испугом не убрала руку, по телу поползли мурашки, а страх накатывал, как волны на побережье, только эти волны были огромными и быстро стихающими, чтобы потом снова нахлынуть. А он? Она думает, не замечает... или тоже... не хочет убирать... в какой-то момент она так привыкла к его руке, что волны сменились постоянным обменом тока по всем артериям. Мурашки, какие-то покалывания и разряды смешались с кровью и распространились с ней по всему телу, доводили до легкого головокружения и онемения... И неужели он тоже этого не чувствует?! Так хотелось, чтобы сейчас... вот сейчас он что-то сказал... От этих мыслей сердце забилось сильнее, она посмотрела на него как-то умоляюще, а потом осеклась, «я же директор... директорша, я-женщина...» Но она все же убрала руку, от чего Новосельцев вздрогнул, осознав, что... да... именно... На её руке осталось холодное ощущение от того, что её больше не греют. Новосельцев нашёл своё письмо, но вот уже секунд пять, как не решается встать и уйти. Остолбенел. Он не знал, как просидел рука об руку с Ней и даже не заметил этого. А она заметила? -В-вот-т, письмо,-не выдержал от бегающих мыслей он.-Вот Ваши,-положил он ей на стол и поспешил уйти. Людмила не понимала, что произошло... Ей было невыносимо стыдно. Она взяла какие-то письма и ушла к себе, решив чуть позже попросить Верочку разобраться в оставшихся. Стыд, стыд, какой стыд! Калугина села за стол, у неё покраснело лицо. Её переполняло всю... «Люда, Люда... что ж получается?»-досадно кивала она, стыдливо закрыв глаза.