До самой смерти. И на полгода дольше

Отца хоронили в середине июля. На городском кладбище толпились родственники, было шумно и невыносимо душно, пахло близкой грозой. Мало кто потрудился прийти в черном, тут и там мелькали яркие летние платья, по узким тропинкам бегали дети. На лицах большинства застыла скука, кое-кто откровенно поглядывал на часы. Только бабка надрывалась, заходилась громким плачем. Мать хранила молчание, поджав губы и потупив взгляд в землю. Тимур не был уверен, чего в ее взгляде больше – скорби или облегчения. Среди знакомых лиц отчетливо выделялись двое. Высокие, белокожие и светловолосые, они не были похожи на чернявых раскосых родственников, держались в стороне и ни с кем не заговаривали. – Это кто? – спросил Тимур, осторожно тронув мать за локоть. Ее лицо застыло, а потом исказилось в муке. Сухие воспаленные глаза покраснели ещё больше, рот скривился. – Его Наташка, – прошипела она и отвернулась. Тимур дернулся как от удара, глянул исподлобья. Женщина с неряшливой русой косой казалась старше матери, оплывшая и мрачная, она все еще носила отпечаток красоты, которой обладала в юности. Рядом с ней стоял высокий парень – точная ее копия, отлитая на мужской манер. Ничего, кроме миндалевидных глаз и широкой переносицы не выдавало в нем восточной крови. Тимур сжал зубы так, что челюсть заломило, отвернулся. Он узнал о «Наташке» четыре года назад. Тогда отца во второй раз увезли на скорой с инсультом. Мать решила, что в этот раз он не выкарабкается, пила всю ночь на кухне, курила в форточку. Оказалось, у отца была любовница и сын на год младше самого Тимура. Между лопаток чесалось, он обернулся. Парень смотрел на него прямо, пристально, словно пытался что-то понять для себя. В нем не было неприязни, только странное, болезненное любопытство. Его взгляд жег, хотелось оскалиться в ответ, показать ему средний палец. Но Тимур сдержался, толпа уже начала разбредаться. Они отстояли до конца, потом погрузились в видавший виды микроавтобус. Дома ждал накрытый стол, дешевая водка, перевязанная черной ленточкой фотография отца. Остаток дня смазался в неприятном калейдоскопе из пьяных красных лиц, женских слез и невыносимой летней духоты. Когда дом опустел, на улице уже была глубокая ночь. Мать спала в кресле, неловко подогнув ноги. Тимур не стал ее будить, просто накрыл пледом. Стараясь ступать бесшумно, он убрал со стола, сложил недоеденное в холодильник, слил остатки водки в раковину, убрал шеренгу пустых бутылок. Посуду мыть не стал – мать бы проснулась от звука воды. Пройдясь напоследок по комнате, он остановился у фотографии отца. Совсем молодой, еще красивый, тот смотрел свысока, надменно щуря черные глаза. Тимур вышел на балкон, щелкнул зажигалкой и затянулся. Головная боль, стучавшая в висках весь день, наконец стала униматься. В груди расползалось странное онемение. Тимур думал, смерть отца принесёт ему долгожданное облегчение, но на деле чувствовал только усталость. Во дворе было тихо, лишь где-то вдалеке играла музыка из круглосуточного кабака. Под фонарем стояла одинокая фигура, тлел огонек сигареты. Тимур прищурился, пытаясь разобрать лицо, но не смог. Человек под фонарем заметил его, бросил окурок на асфальт, затоптал ногой и спешно удалился. Тимур выдохнул дым, в голове стало хорошо и пусто. На задыхающийся город упал долгожданный ливень. Конец августа выдался холодным. Над высотками стоял свинцовый облачный купол, унылые люди с остатками отпускного загара сонно плелись по тротуару. Тимур поднялся по разбитому крыльцу, сложил зонт, отряхнул ноги. Над дверью крошечной студии с неприметной вывеской звякнул колокольчик, он вошел внутрь и стащил промокшие кроссовки. – Ань, это я! – крикнул он в темноту коридора. Приглушенное жужжание затихло, из-за двери показалась лохматая рыжая голова в медицинской маске. – Хай! Тимур махнул рукой, переоделся в сменную обувь, оставил в подсобке зонт и рюкзак. В животе жалобно заурчало, он закинулся банкой газировки, куском засохшей пиццы, оставшейся со вчера, пошел к себе. Студию они снимали с Анькой в складчину, иногда сдавали места в аренду знакомым или вписывали залетных мастеров на гест-спот. Небольшая комнатка с одним окном гордо именовалась его кабинетом, сюда кое-как втиснулась кушетка, пара стульев, узкий стеллаж, закрытый стеклом, и письменный стол. Вопреки традициям он покрасил стены не в черный, а светло-серый, ограничился парой больших эскизов в рамках, вместо кучи разномастного хлама. Скрипнула пищевая пленка, гладкими полосами ложась на кресло и тележку, шуршала барьерная защита, иглы и резинки вставали в привычные места, капсы приклеились к полоске малярного скотча, жирным шматком лег вазелин… Привычные действия, знакомая до каждой мелочи рутина – руки работали сами, мысли уносились вдаль. Над входной дверью звякнул колокольчик, Тимур высунулся в коридор. На коврике у двери неуверенно топтался высокий парень в мокрой от дождя толстовке с надвинутым на голову капюшоном. – Здрасьте, вы на двенадцать? Надевайте бахилы, проходите, – скороговоркой бросил Тимур и вернулся к приготовлениям. Зашумел старенький ксерокс, приспособленный под трансферную машину. Работа сегодня предстояла объемная, но он надеялся управиться за сеанс. Тимур надел черный фартук с логотипом прошлогоднего конвета и обернулся. Замер. Парень снял капюшон, из-под мокрой русой челки глянули уже знакомые глаза с миндалевидным разрезом. Взгляд, как и в прошлый раз был пристальным, любопытным. Испытывающим. В день похорон они виделись первый и последний раз в жизни. Тимур предоставил матери улаживать дела с бумагами – подписал доверенность у нотариуса и забыл нежеланных родственников как страшный сон. – Ты?.. – Привет. Меня Марк зовут. А ты Тимур, да? Тимур кивнул, опустился на стул. Он часто писал клиентов вслепую, только по предоплате. Вот и сейчас забил бронь от аккаунта без единой личной фотографии. – Зачем пришел? – Тату сделать хочу… И познакомиться. В интернете отыскал, у тебя фамилия редкая, «вк» прошерстил, нашел. А там ссылка на «инсту» и вот… Тимур растер лицо, собрал рассыпавшиеся волосы в хвост, как обычно делал перед работой. – Тату набью, остальное – лишнее. Нам ни к чему знакомиться. – Почему? Тимур поправил барьерную защиту на шнуре, чтобы занять руки и не выдать беспокойства. Попытался собраться с мыслями. – Зачем? Мы никто друг другу. Марк странно усмехнулся, откинул со лба мокрые волосы. – Мы ведь братья. Тимур зло фыркнул: – Зная папашу, у тебя может быть еще с десяток братьев и сестер. Это ничего не значит. Марк пожал плечами, словно это был пустяк: – Пускай. О них я ничего не знаю, а тебя вот нашел. Так что, бить будем? Тимур нахмурился, взвесил все за и против. Он уже настроился на работу и рассчитывал на эти деньги – они с Анькой собирались делать заказ красок и расходников во вторник, а вместе с оплатой за аренду получалось впритык. – Снимай верх, садись. Марк стащил мокрую толстовку вместе с футболкой, сел на затянутое пленкой кресло. Он оказался пропорциональным, мускулистым, с россыпью светлых родинок на плечах и короткими темными волосками на груди. – Мы не похожи, – буркнул Тимур, регулируя высоту холдера. – Руку сюда, на подставку, чуть согни. В первый раз? – Это да, – рассмеялся Марк. – В смысле не похожи. Тимур надел перчатки, плеснул мыльной воды на плечо, достал из пачки одноразовый станок. Зачищая кожу от волос, он пожалел, что не передумал. Видимо, без дурацких разговоров сегодня не обойдется. – Я больше в маму. Ты тоже в мать. Марк рассмеялся, крепкое плечо дрогнуло. – Не шевелись. Тимур закончил с бритьем, щедро обработал кожу антисептиком и протер салфеткой. Приложил поверх руки эскиз, чуть покрутил его, выбирая нужный угол так, чтобы рельеф плеча выгодно оттенил объемы рисунка. – Будет так, смотри. Марк мельком глянул на плечо, а потом посмотрел на Тимура, улыбнулся так, будто они были знакомы давно. – Делай, как нравится. Я доверяю тебе. Тимур нахмурился, надел маску, пряча лицо. Эскиз плотно лег на трансферный гель, отпечатался ярко, контрастно, до последней детали. – Надо посушить десять минут. Можешь пока сходить в туалет, если хочешь пить, кулер в коридоре. – Не хочу. Тимур разлил краску по капсам, высчитывая капли. – А разве она не одним черным цветом будет? – Это просто «блэк» для контура и самых жирных темных мест, – Тимур ткнул пальцем в первую емкость. – Это «трипл блек» для штриховки и более тонких линий. А тут белый для бликов и рефлексов. – А-а… А что это за головы вообще? Просто так или есть какая-то предыстория? Тимур моргнул, не поняв сути вопроса. А потом до него дошло. – Ты хватанул эскиз не прочитав описание? Там в ленте пост целый был. Марк пожал плечами. – Я в сторис увидел, выглядит красиво, решил забронить. Две девки целуются и змеи вокруг. Тимур расхохотался. – «Девки»? Серьезно? – А они не девки? Тимур ехидно усмехнулся: – Увы, не сладкие лесбухи. Слышал про Персея и Медузу? Марк глянул на свое плечо и задумчиво покусал нижнюю губу. – Ну, да. Она всех в камень превращала взглядом. А он ей голову снес. – Типа того, хотя история чуть глубже. В общем есть итальянская статуя, где Персей держит в руках отрубленную голову Медузы. Я несколько раз ее бил в разных вариациях. Потом подумал: не обязательно же у истории должен быть грустный конец? Вдруг может быть иначе? Марк склонил голову набок, посмотрел задумчиво. – А он не окаменеет? Тимур ткнул пальцем в голову Персея. – Видишь, глаза-то закрыты. Любовь слепа. В прямом смысле. – Как глубоко. Тимур не понял, было это сказано искренне или с подъебом. – Тебе правда все равно, что бить? – Не все равно. Мне понравилось как нарисовано, хоть и две «девки». Тимур коснулся пальцем трансфера, слегка потер. Фиолетовый абрис остался на месте. – Готово. Начнем. – А обезболивать не нужно? – Анестезия для слабаков, от неё кожа дубеет, – отрезал Тимур, нажал на педаль, отрегулировал вольтаж на блоке и проверил длину вылета иглы. – Не напрягай руку, не ерзай. Поехали. Контур ложился гладко, кожа была что надо – упругая, ровная, без шрамов и сухости, хорошо развитые мышцы смягчали отдачу. Фиолетовые линии эскиза быстро окрашивались в черный, мелкие брызги краски разлетались за пределы рисунка. Негромко играла музыка, трещала машинка. Марк молчал, его лицо было спокойным, почти умиротворенным. – Нормально? – спросил Тимур, прерываясь на набор пигмента. – Терпимо. Локоны Персея переплетались со змеями Медузы, рисунок обрастал подробностями, деталями. В какой-то момент Тимур так увлекся работой, что начисто забыл о том, кто перед ним. Закончив контурить, он отложил машинку, замотал работу в пеленку. Потянулся, глянул на часы. – Куришь? – Ага. – Тогда перерыв, потом добавим тени. До шести должны будем закончить, ты хорошо сидишь. Тимур снял перчатки, похлопал себя по карманам, проверяя сигареты и зажигалку. Они вышли на улицу, дождь все еще накрапывал унылой серой моросью. Пришлось тесниться под козырьком. Марк оказался выше на голову и сильно шире в плечах, этим он точно был в папашу. – Ты уверен, что он тебе отец? Марк затянулся, глянул сверху вниз и усмехнулся. – Мама делала тест, когда на алименты подавала. Тимур поежился от ветра, обнял себя за плечи. Сам он был тощий, невысокий, на нем не нарастало мясо – только сухие сглаженные мышцы и жилы, будто у марафонца. Раньше он не комплексовал по этому поводу, но глядя на Марка начинал испытывать мутноватое чувство зависти. Они зашли обратно, Тимур похрустел пальцами, размял шею. От работы ощутимо побаливала спина, иногда немело плечо. Более опытные коллеги обещали ему скорый туннельный синдром и проблемы с суставами. Тимур достал с полки машинку для закраса, вскрыл крафт пакет с держаком, задумчиво посмотрел на коробки с картриджами, выбрал подходящий. От первого же маха обильно выступила кровь. Кожа стремительно розовела, проявлялся отек, поверх растушевки собирались капли лимфы, пальцы скользили. Тимур покрутил настройки на блоке, чуть снизил скорость. – У нас работы еще часа на два. Досидишь? – Конечно, – улыбнулся Марк и тут же под иглой стремительно распустился кровоподтек. – Твою мать… Он обошел это место, давая коже успокоиться, смазал рисунок маслом и зашел с другого участка, но ситуация повторилась, лимфа сочилась все обильнее. – Приехали, – сказал Тимур, убирая машинку. – Работать дальше смысла нет, только раздолбим кожу. – Мне не больно. – Дело не в этом. Видишь, как покраснело все и лимфы дофига? А тут синяк уже. Кожа «устала», сейчас только травма будет, пигмент весь «выболит». Пусть подживет, через пару недель встретимся на коррекции, там уже тени добавим и по мелочи добьём. Марк с интересом осмотрел плечо. – Красиво получилось. Даже не верится, что теперь навсегда. Тимур скептически глянул на отекший, влажно поблескивающий рисунок. – Теперь до самой смерти. И на полгода дольше. Сейчас протру пеной, наклею специальную пленку, она «дышит» и позволяет защитить рисунок. Старайся не мочить, мойся аккуратно, пленку пока не снимай. По возможности не потей. – Угу. А рисунки твои? Красиво. Тимур проследил направление взгляда Марка – на стене в большой чёрной раме висел старый эскиз. Еще до увлечения графикой и гравюрой он пробовал себя в ориентализме. Рисунок был в японском стиле, задумка получилась масштабной – на всю спину, с заходом за ягодицы. Не удивительно, что работу никто не взял. А рубить эскиз на части и продавать по кускам рука не поднялась. – Угу. – Как у якудза? – Да. Но в России мало кто хочет жопу колоть. – Почему? Больно? Тимур отрезал кусок «Супрасорба» по размеру, наклеил, аккуратно разгладил пленку рукой от центра к краям, зафиксировал. – Не знаю. Ментальность другая. Не принято у нас мужикам на жопе что-то бить. Может, зековская тема сказывается, хер знает. Тимур откинулся на стуле, снял перчатки. Новоявленный родственник утомил его расспросами больше, чем сама работа. – А мне нравится. Сделаешь мне? – Давай хотя бы с этой закончим, у тебя кожа с подвыебом. А там посмотрим… Пленку не трогай, это специальная штука медицинская, ее для ожогов используют. Внутри может жидкость собираться, не прокалывай, она сама испарится через пару дней. Остальное в памятке, держи. Марк встал с кресла, осторожно поводил плечом. Тимур взялся помочь ему надеть футболку – пришлось встать на цыпочки. От ткани и высохших волос пахнуло чем-то неуловимо знакомым. Тимур сделал шаг назад, отвернулся. Ему не нравилась эта ситуация, он снова не знал, куда деть руки. – Ну, это… вот деньги, спасибо. Я пойду. – Давай. Тимур начал спешно убирать рабочее место, Марк помялся рядом, будто желая задать какой-то вопрос. Но вместо этого спросил: – Покурим? Тимур кивнул, они вышли на улицу. Дождь еще лил, опять пришлось курить под козырьком плечом к плечу. Они попрощались молча – просто кивнули друг другу. Тимур проводил взглядом длинную фигуру в капюшоне, сделал последнюю затяжку и выкинул бычок в урну. На языке горчило, внутри было тревожно и мутно. Он почему-то чувствовал себя виноватым.